Текст книги "Майское лето"

– В театре нужно наслаждаться игрой! Конечно, если приехать в Африку ради снежных склонов, можно разочароваться, но в том-то и дело, что Африка хороша не снегом! Так и театр хорош не красивой картинкой.

– Театр или кино, Нина, если бы в мире они не могли существовать вместе? – просто спросил дедушка.

– Господи, ну конечно, театр.

– То есть ты высидишь спектакль с Джульеттой, которая скорее бы годилась на роль кормилицы? Видишь ли, Нина, ты сейчас споришь из-за того, что вроде как априори хорошо. Театр… Театр! – повторил дедушка с разными торжественными интонациями. – Еще древние греки сделали его великим искусством. А ты знаешь, что они признавали исключительно трагедии. Комедии были низким жанром. Можешь себе представить, как много потеряло бы человечество, если бы погрязало в установленных кем-то правилах и не расширяло границы возможного, границы искусства, если хочешь? Ты так любишь Оскара Уайльда, Нина, но только представь, что было бы, если бы кто-то поставил ультиматум и кричал, как ты сейчас: «Только трагедии! Нет ничего лучше трагедий!» И его бы послушали. Неужели мир бы не потерял множество чудесных вещей, которые заставляют не плакать, а смеяться? Те же комедии Шекспира…

Нина нахмурилась, потому что крыть ей было нечем. И правда, сама только что рассуждала об ограниченности, а теперь вот, пожалуйста, мыслит категорично…

– Никто не хочет сказать, Нина, – продолжил дедушка, заметив, что ей тяжело сдаться, – что Никита прав на сто процентов и театр смешон. Он просто подметил его недостаток, который почему-то мало кто хочет признать, и сделал выбор в пользу другого вида искусства – а кино, это, конечно, настоящее искусство, – где этого минуса нет. Я только хочу, чтобы ты допускала, что есть что-то за гранью твоего понимания и это тоже верно, тоже велико, тоже искусство или же имеет право на существование.

Нине не хотелось смотреть на Никиту. Как так вышло, что он сразу сказал, что ни в чем не уверен, но позволил себе иметь собственное мнение, а она, всегда считающая себя деликатной и терпимой, только что была обвинена в узколобии и интеллигентно отчитана за него?

– Давайте еще чай налью! – сказала бабушка и поднялась.

– А у вас есть гитара? – спросил Никита. – Если хотите, я могу что-нибудь сбацать…

Бабушка кивнула и ушла в дом. В комнате Нининых родителей действительно висела старая гитара. Нинин папа в молодости увлекался…

– Ой, а где ты учился? – спросила Туся.

– Да я особо не учился… три блатных аккорда, – ответил Никита, склонив голову к гитаре, которую ему протянула Нинина бабушка.

– Прости, я не расслышала, – смущенно сказала Туся. Она всегда мучительно воспринимала моменты, когда нужно было переспрашивать.

Никита поднял голову, подергал струны.

– Я не учился, просто знаю три блатных аккорда.

– Это аккорды, с помощью которых в принципе можно любую песню сыграть? – спросил Ваня.

– Да, да. Еще бои блатные есть… – что-то покрутив на грифе и, видимо, настроив гитару, он с улыбкой спросил: – Что изволите?

Ужин закончился поздней ночью. Когда все разошлись, Нина поднялась в свою комнату и пристроилась рядом с Любовью. Ей не спалось, хотя сил было маловато, и она вспомнила про свою находку.

Быстро включив свет, Нина положила себе на колени огромный, толстый альбом. Стоило ей открыть его, как сразу на кровать посыпались фотографии. Она осторожно собрала их и стала неторопливо просматривать. В этой стопке оказались фотографии и черно-белые, с маминого детства, и совсем древние, на которых была изображена юная бабушка. «Красивая…» – подумала Нина, обводя взглядом портрет тогда еще двадцатилетней Сони, с красивыми губами и яркими, четко очерченными бровями на гладком, приятном лице.

Совсем старые снимки закончились, и наступила пора фотографий маминой и папиной молодости. Вот-вот они должны были встретиться, судя по возрасту мамы на фотографиях. Нина все листала и листала альбом, но папа нигде не появлялся. Она удивилась: «Странно, я родилась через год после вот этого снимка, судя по свечам на торте… что они с папой, совсем стремительно, что ли, сближались? Ах вот он!» Фотография только одна. Общий снимок одиннадцатого «А» класса. Нина присмотрелась. Смешной такой… Совсем не скажешь, что будущий бизнесмен стоит.

Нина решила достать фото, чтобы получше рассмотреть родителей: из-за бликов на пластиковом кармане, в котором лежал снимок, ничего толком не было видно. И сразу заметила вторую фотографию, которая была под снимком класса. Цветной кадр, сделанный со вспышкой. Парень сидит в огромном кресле, а девушка, Нинина мама, – у него на коленях. Они смеются: она запрокинув голову, а он глядя на нее. Красиво.

Нина перевернула снимок. На белой бумаге было написано синей ручкой красивым женским почерком с завитушками: «2005 год. Мой Димочка! Не забывай обо мне в армии. Я тебя очень жду. Люблю. Не могу не любить!»

Нина вдруг поняла, что это, наверно, первая мамина любовь. А потом, когда он в армию ушел, она в папу Нининого влюбилась. Нина решила, что именно так и получилось. Но до чего ей понравилась фотография. Она, как и любой старый снимок, где изображена любовь, запала в сердце и притягивала взгляд.

«Расспрошу мамочку… – сонно подумала Нина и собрала все фото назад в альбом. – До чего харизматичный молодой человек. Хотя папа, конечно, лучше… Но этот тоже ничего, надо признать…»

Глава двенадцатая

В двадцатых числах июня случилось то, чего так боялась Туся.

Поздно ночью девочки тихо переговаривались, сидя на кровати у Туси лицом друг к другу. Комнату освещала только настольная лампа, разливаясь теплым убаюкивающим светом.

– Как думаешь, я плохой человек из-за того, что так трясусь над своей внешностью? – спросила Нина серьезно.

– Почему плохой? Даже не всякого убийцу можно назвать плохим человеком, а тут ты, просто шестнадцатилетняя девочка, которая любит наряжаться…

– Нет, это, конечно, если в сравнении… ну вот, а если просто… понимаешь, иногда мне кажется, что я не заслужила бы одобрения великих классиков… Меня бы, наверно, высмеяли в романе, как какую-нибудь пустышку…

– Но ты же не зациклена на внешности, Нина. У тебя много граней. Великий классик… Один великий классик тебя вообще благословил на заботу о внешности… Какой, какой… Александр Сергеевич сказал, что можно быть дельным человеком и думать о красе ногтей. А ты дельный человек, Нина, ну я же знаю…

– Да, да… – быстро сказала Нина. – Только, понимаешь, я вот «Мартина Идена» читала, там главная героиня… Знаешь, такая ограниченная, хотя вроде образованная и интеллигентная. Тоже ей важен внешний лоск и нормы приличия, правильная речь, мысли… Я читала и думала, а что, если я такая же. И грустно как-то стало…

– Нина, – Туся потянулась и взяла ее за руку, – если ты себя видишь в этой ограниченной героине, значит, ты уже точно не она…

Иногда подруга поражала Нину своими словами. И сейчас поразила. Нина благодарно сжала ее ладонь и улыбнулась.

Именно в этот момент дверь в Тусину комнату распахнулась. Даня, привалившись к стене, сказал: «Помогите мне», – и вышел. Девочки переглянулись.

Даню они нашли в его комнате. Он, приложив руку к животу, пытался удобней устроиться на кровати. На лице у него было несколько крупных царапин.

– Что случилось? – спросила Туся.

Даня осторожно, видимо, не желая потревожить живот, подтянул к себе левую ногу и закатал штанину.

– Нужно чем-нибудь обработать, – сказал он.

Нина ахнула. От колена до голени на ноге не было живого места.

– Я схожу сейчас за чем-нибудь дезинфицирующим, – Туся поспешно вышла из комнаты.

– Так что случилось? – Нина присела на край кровати.

– Да прикол, анекдот…

– Пока не смешно.

– Я был у Насти… мы в общем… прогуливались, я уже собирался идти домой. А тут вдруг наткнулись на этого ее…

– Парня, которому она с тобой изменяет?

– Ты знаешь, он отморозок, Нина, полный. Я у нее пару раз синяки видел, не на лице, но все-таки… на запястьях… спросил, что она с ним делает, а она говорит, что у нее нет родителей, они погибли в пожаре, и дома нет, она с ним живет. Они со школы вместе, но вот только когда ей стало некуда идти, он начал вести себя… Говорит, что она не изменяла ему раньше, а он все подозревал, подозревал…

– В итоге не зря подозревал…

– Нет, нет… она сказала, что она не стала бы… Сказала, что вот мы в тот первый вечер погуляли, поговорили, и она поняла, что можно не бояться человека, мужчину…

Даня каким-то несвойственным ему серьезным взглядом посмотрел на Нину.

– Мужчина! Как же! – воскликнул он горько. – Знаешь, каким никчемным павлином, способным только свой хвост распускать, я себя чувствую из-за того, что вообще ничего не могу для нее сделать, могу только вот так ночами бегать. Подставлять ее только могу, а все решить или что-то предпринять не могу…

– Так что случилось?

– Гуляли и наткнулись на него…

Пришла Туся с бинтом и перекисью водорода.

– Так вот, – продолжил Даня, когда она стала аккуратно обрабатывать его рану, – она пыталась встать между нами, чтобы помочь… Но, конечно, ни он, ни я ее особенно не слушали… Я пытался как-то драться, а он меня в живот, снизу, кулаком… Наверно, и правда бы до полусмерти избил, если бы от этого удара я не упал с утеса. Хорошо, шею не сломал, просто кубарем скатился. Правда, в какой-то момент падения я перенес вес на ногу, и вот… Настя его удержала, не дала спуститься. Он орал, что, если еще раз увидит меня, уроет, ну и все-такое, ничего особенного. Считайте, почти прыжок из окна, как в анекдотах, – закончил Даня в своем духе.

Он вдруг помрачнел и снова серьезно сказал:

– Я боюсь, что ей достанется, что он как-то навредит ей. Надо сходить завтра…

– С ума сошел! – Нина нахмурилась. – Да если он увидит тебя еще раз, он из вас двоих всю душу вытрясет. Не подставляй ее.

Даня упрямился и все говорил, что не простит себе, если не убедится, что с ней все в порядке, когда его телефон брякнул. Даня полез за ним в карман.

«Я прошу тебя, не появляйся пока у меня. Он в бешенстве. Перевернул всю мебель. Я знаю, о чем ты думаешь, но он меня не тронул… Пожалуйста, побудь в безопасности. Я напишу, когда все уляжется», – зачитал он вслух.

Нина не поверила заверениям девушки, что он не тронул ее, но сердце сжалось, ей казалось, что Настя поступила очень благородно, стараясь защитить Даню. Видимо, Даня тоже прочитал все между строк, поэтому сжал телефон изо всех сил и сказал:

– Плевать! Хоть издалека посмотрю, что она жива и ничего он с ней не сделал!

Когда Туся забинтовала ему ногу, он попытался встать, но безуспешно.

– Тебе минимум пару дней лежать, пока боль не пройдет. У тебя тут все почти до кости, – сказала она.

Нина смотрела на друга и думала: что, если зря они считали Данины походы очередной авантюрой? Что, если он наконец повзрослел, как и его чувства?

На следующий день пекло так, как будто жили они у самого экватора.

– Даже в бассейне вода уже вскипела! Пойдемте на речку, – предложил Ваня.

Даню оставили дома.

– Как он? – спросила Нина, когда Туся одна вышла на улицу с пледом в руках.

– Всю ночь, говорит, нога ныла, сейчас я ему обезболивающую таблетку дала. Спит…

На песчаном берегу речки уже почти не было места. Все дачники и деревенские решили быть ближе к воде на случай, если вдруг начнет плавиться земля.

Нина помогла Тусе расстелить огромный плед, потом скинула платье и убежала к воде. Ледяная! Ноги сразу же покрылись мурашками.

– Вот за что люблю незамкнутые водоемы, – сказал Ваня, останавливаясь рядом, – свежесть! Настоящая свежесть.

Нина пригнулась и обрызгала его. Промокла и сама.

Она быстро окунулась прямо с головой. Наплевать, что волосы сегодня легли очень удачно, что вода не идеально чистая… Главное, что тело наконец перестало изнывать от жары и ощутило блаженную прохладу.

– Слушай, может, ты поговоришь с Данькой, – сказала Нина, когда они оба плавали на спине, – ну чтобы он не лез больше туда… Сам понимаешь, опасно и как-то даже грязно, что ли…

– Понимаю, – ответил Ваня, – только я и его понимаю. Он же хочет убедиться, что с девушкой все хорошо, особенно если есть повод полагать… В общем, я бы так же поступил. Так что вряд ли я отговорю его, хотя поговорю, конечно…

Нина коснулась ногами дна, провела ладонями по глазам и огляделась, выбирая, куда плыть дальше. Вдруг внимание ее привлекла маленькая Тусина фигурка на берегу. Она была не одна. Рядом с ней крутились какие-то парни. Нина прищурилась. Точно не из дачного поселка, она их никогда там не видела. Один из них вдруг убрал прядь Тусиных волос за ухо и что-то, смеясь, сказал, а она, Туся, вся напряглась (Нина хорошо знала подругу) и стала оглядываться по сторонам, приложив ладонь к уху.

– Вань, – Нина коснулась мокрого плеча друга, – там, кажется, у Туси какие-то проблемы…

Ваня посмотрел в ту же сторону, что и Нина, и быстро поплыл к берегу. Нина пыталась не отставать, но куда там… Ваня всегда плавал лучше их всех, как настоящий спортсмен, хотя от спорта был далек.

Когда она добралась до друзей, Туся стояла за Ваниной спиной испуганная, а парни нахально посмеивались.

– Да что такого-то, подумаешь… Так уж и пошутить немного нельзя!

– Над собой пошути, – сказал Ваня.

Нина удивилась. Спокойный, замкнутый Ваня, который всегда вел себя рассудительнее и сдержаннее всех, сейчас сжимал кулаки и едва сдерживал себя, чтобы не пустить их в ход.

– Ладно, сам возись с ней, если хочешь. Она все равно глухая.

И они развернулись, чтобы уйти. Ваня почти кинулся на того, кто сказал последнюю фразу, но Туся вовремя положила ладошку ему на плечо и сжала другой рукой предплечье.

– Не надо, – тихо сказала она. – Не связывайся. Пожалуйста, не связывайся…

Ваня нехотя кивнул и глубоко вздохнул, переводя взгляд на реку. Туся опустилась на плед, обвила руками колени и положила на них голову. Нина осторожно присела рядом и пробежала пальцами по Тусиной руке. Когда та посмотрела на нее, Нина ласково улыбнулась и тихо попросила:

– Не бери в голову. Слышишь, не бери.

– Ну правду ведь сказали… Они подошли, видимо, мяч попросили кинуть, а я… – она вздохнула, чтобы сдержать слезы, – ты же знаешь, что в толпе… тут и люди шумят, и природа шумит… я не всегда могу… В общем, они подошли, сначала пытались заигрывать, но совсем не приятно, а грязно и обидно… потом начали спрашивать, почему я мячик им не кинула, развалилась бы, что ли… А потом он спросил, что у меня в ухе… Я как-то забыла, Нина, отвыкла… отвыкла, что кто-то еще может так…

Ваня присел рядом и заправил прядь Тусиных волос за ухо, как это раньше сделал тот парень, но сейчас Туся не сжалась, а, наоборот, посмотрела на Ваню блестящими от слез глазами с такими восхищением и благодарностью, что Нине стало неловко быть свидетелем этого взгляда. Так, наверно, верующие в церкви смотрят на иконы, благодаря Бога.

– Они подонки, – сказал Ваня серьезно. – И их гораздо меньше, чем нормальных людей. К сожалению, тебе посчастливилось столкнуться с худшими представителями нашего вида, но, поверь мне, ты редко будешь слышать такие вещи, может быть, это был последний раз. Хороших людей куда больше, Туся. Хороших людей больше, – еще раз повторил он и улыбнулся.

Уголки Тусиных губ дернулись вверх, и она едва заметно кивнула.

Нина вдруг подумала, что, наверно, не стоило ей сейчас быть здесь. Она четко ощутила, что нужно было оставить их вдвоем, и тогда Ваня сказал бы совсем другие слова.

Глава тринадцатая

Нина проснулась и потянулась. Не вставая с кровати, она оглядела комнату, зевая. На полу играли солнечные лучи. Ажурная занавеска немного покачивалась от теплого ветерка. Пели птицы. На подоконнике, свернувшись калачиком, спала кошка.

Летнее утро было в самом расцвете.

Нина еще раз потянулась и откинула одеяло.

После завтрака бабушка сказала:

– Пока еще хорошо, не жарко. Возьми плед, почитай под яблоней, я тебе черешни в тарелку положу.

Ранним утром на улице было свежо, хотя солнце уже припекало. День будет жарким.

Джин бежал рядом с Ниной до самой яблони в глубине участка. Под богатой листвой, создающей облако тени на газоне, Нина расстелила свой плед, поставила вазочку с черешней, бросила небольшую подушку, стянула туфли и устроилась удобно, блаженно вздохнув. Джин разлегся рядом и подставил хозяйке темный животик. Нина улыбнулась.

Вдоволь наласкавшись с собакой, она открыла книгу. Пение птиц, шум листвы над головой, легкий ветер, тревожащий пряди у лица, – все это действовало на Нину так успокаивающе, что глаза ее снова стали слипаться, а книга то и дело выпадала из расслабленных рук на грудь.

Так, в полудреме, пытаясь изредка читать книгу хотя бы одним глазом, провела она все утро, до обеда.

Вдруг сквозь легкий сон Нина услышала, как зашуршала земля под колесами машины. Нина лениво решила, что это не к ним, потому что дедушка вернется только вечером.

Еще через некоторое время что-то пощекотало нос.

Нина приоткрыла один глаз. Папа сидел перед ней на корточках и водил по лицу травинкой.

– Привет, малышка моя, – тихо сказал он и улыбнулся. – Блаженно бездельничаешь?

Нина услышала, как бабушка крикнула в доме:

– Боже мой! Оленька! Какой сюрприз, почему не предупредили, обед еще не готов…

Нина сонно улыбнулась, толком не разлепив глаза.

– Вы приехали? – промямлила она.

– В городе жара, ты не представляешь какая. У твоей мамы голова всю неделю раскалывалась, и мы решили махнуть к вам, сюда…

– Надолго?

– На выходные, буквально завтра уже уедем.

Нина удивилась, как иначе идет время у бабушки с дедушкой. Во время учебного года она всегда четко помнила, какой конкретно сегодня день недели, чтобы понимать, сколько еще ждать выходных, но стоило ей приехать сюда, к друзьям, к соснам и речке, как неделя перестала существовать и осталась просто жизнь, чудесная, беззаботная, летняя…

– Это что у тебя, черешня? Представляешь, я даже забыл, что уже сезон…

Съев несколько ягодок, папа протянул руку и помог Нине подняться.

На кухне бабушка с мамой разбирали целых пять огромных пакетов с продуктами, которые родители привезли с собой.

– Привет, Ниночка моя, – сказала мама, улыбнувшись, когда вошла Нина, а потом обратилась к мужу: – Сереж, по-моему, я в машине торт оставила. Принеси, пожалуйста… Или пусть Нина сбегает…

Папа взял ключи и вышел.

– Мы шашлыки недавно делали, – Нина оперлась локтями о кухонную тумбу и принялась наблюдать, как мама передает продукты бабушке, а та убирает их в холодильник. – Надо было вас подождать, сделали бы сейчас лучше…

– Да ничего, еще успеем, когда мы приедем в отпуск, – отозвалась мама.

Вообще, родители могли себе позволить отдохнуть где угодно. Часто они так и поступали: Майорка, Италия, Мальдивы, Дубай и т. д. – но все эти заграничные курорты посещали обычно зимой или осенью, а летом неизменно приезжали сюда, в «Сосновый бор». Мама говорила, что это приятная семейная традиция, а семейными традициями, как и семьей, разбрасываться не стоит.

Папа вернулся и поставил прямо перед Нининым носом огромную упаковку из лучшей в их городе кондитерской.

– Твой любимый, – сказал он. – Мама специально вчера за ним ездила.

– Спасибо, – расплылась в улыбке Нина.

– Пожалуйста, – мама, закончив с продуктами, провела ладонью по щеке дочери, а потом сказала: – Все, я переодеваюсь и к бассейну. Вообще невозможно…

Дедушкин «Москвич», приятно шурша колесами, въехал на территорию дачи около шести вечера. Жара еще не спала, солнце пекло уже не так, как днем, но все еще основательно, поэтому он, выбравшись из машины, застал всю семью у бассейна, попивающей лимонад.

– Вот так сюрприз! – воскликнул он. – Когда вы приехали?

Мама встала с лежака и, как есть, босая, в купальнике, пересекла участок и поцеловала дедушку в щеку. Никита вышел из машины. Нина не могла слышать, что происходит там, у ворот, только видела, что дедушка, наверно, представил их, и Никита кивнул, как бы здороваясь. Нина догадывалась, какое впечатление могла произвести на него ее мама. Счастливая женщина чуть за тридцать всегда покоряет с первого взгляда… Нина гордилась тем, что их с мамой считали сестрами.

Через минуту Никита пожал руку ее дедушке, еще раз кивнул маме и скрылся за воротами.

О найденной фотографии Нина вспомнила только после ужина, уже поздним вечером, когда папа с дедушкой играли в шахматы в гостиной, а мама с бабушкой прибирались на кухне. Сбегав в комнату за толстым альбомом, Нина спустилась вниз и села за стол на кухне.

Мама бросила на нее быстрый взгляд, вытирая сухим полотенцем посуду.

– Где ты его откопала? Ему уже лет сто, – сказала она.

– На чердаке.

Все так же держа тарелку и полотенце в руках, мама подошла к Нине и посмотрела на фотографии. Нина открыла альбом на самых последних страницах, где уже есть она.

– Боже мой, какой ты карапуз… Даже не верится, что ты была такой.

Бабушка тоже встала за Нининой спиной и, поглаживая ее рукой по голове, вместе с мамой стала вспоминать первые месяцы Нининой жизни.

Нина слушала с удовольствием. Когда воспоминания закончились, она достала фотографию, которая интересовала ее больше всего.

– А это кто, мам? – спросила она. – Тебе тут лет шестнадцать, да?

Бабушка промолчала и отошла к раковине, а мама долго не отвечала. Нина даже обернулась, чтобы проверить, стоит ли мама все еще рядом.

Мама поставила тарелку на стол, перекинула полотенце через плечо и забрала фотографию из Нининых рук.

– В альбоме лежала, да?

– Да, под фотографией, где вы всем классом… Это, кстати, единственное папино фото в этом альбоме, а где другие, на которых вы с ним в молодости?

– Дома лежат, ты напомни, я привезу… – отрешенно ответила мама, разглядывая фото.

– Так кто это? Первая любовь, да? Мам?

– Да… да, первая. Я в школе училась, а он постарше, – видимо, вспомнив что-то, она перевернула фото, и Нина увидела, как задвигались ее губы, беззвучно произнося то, что там написано. Нина почему-то запомнила, когда прочитала в первый раз: «2005 год. Мой Димочка! Не забывай обо мне в армии. Я тебя очень жду. Люблю. Не могу не любить!»

– Ты его из армии не дождалась, да?

Мама оторвала наконец взгляд от фото и посмотрела на дочь как-то слишком пристально:

– Дождалась, – сказала она. – А он меня разлюбил. Ну, на то любовь и первая, не обязана быть вечной…

– Зато ты папу встретила.

Мама кивнула и улыбнулась:

– Да… И я очень счастлива, что встретила. Все-таки первая любовь, Нина, не идет ни в какое сравнение с настоящей.

Она положила фото на альбом и добавила:

– Убери его куда-нибудь, выброси… Не знаю, все равно.

Мама вышла из кухни. Нина последовала за ней. Задержавшись в дверном проеме, она увидела, как мама обнимает папу сзади за плечи и спрашивает, оглядывая расположение шахматных фигур: «Кто выигрывает?»

В воскресенье, спускаясь вниз, к завтраку, Нина услышала разговор.

– Мама, помнишь, ты говорила, что никак не можешь найти хороший ковер в восточном стиле. Аля Бакаева недавно была в Индии, привезла. Хочешь, съездим сегодня, посмотрим?

– Ой, как здорово! А Аля Бакаева это кто?

– Учились вместе в институте… Это неважно, важно, что у нее уже послезавтра рейс в Египет, поэтому ехать надо либо сегодня, либо уже через месяц. Поедешь?

Бабушка согласилась.

– Отлично, поехали тогда с нами, мы потом тебя привезем назад…

Тут дедушка сказал, что ему сегодня тоже нужно в город. Раз такое дело и ехать все равно придется, он хочет встретиться со своим старым товарищем по службе.

– Мы тогда туда с вами, а обратно я Никите позвоню, он приедет… А то так, если его сразу брать, будет маяться от скуки несколько часов в машине.

Так Нина осталась одна на весь день.

Она думала, что проведет его на речке с друзьями, но стоило ей помахать вслед родительской машине, как погода вмиг переменилась. Поднялся ветер, хоть и теплый, но не ласковый, а сильный, сбивающий с ног. Листва на деревьях тут же взметнулась. Небо посерело и заросло тучами, которые все набухали и набухали… Крупные капли стали разбиваться о дорожки в саду.

Нина прихватила Джина, чай, кошку и поднялась в дедушкин кабинет. Не считая чердака, это была самая высокая точка в их доме. Кабинет у дедушки небольшой, но уютный. Огромное окно с мягким подоконником, стеллажи с книгами, старое, потертое кожаное кресло, через подлокотник которого был перекинут дедушкин свитер, и такой же старый, советский торшер стоял рядом.

Нина распахнула окно, вдыхая грозовой воздух, натянула дедушкин свитер и устроилась поудобней в кресле, наблюдая за частыми вспышками молний вдалеке.

Она почти дочитала историю до конца, когда случайно бросила взгляд поверх книги, на окно, и похолодела. Любовь сидела прямо на подоконнике и положение ее тела свидетельствовало о том, что она готовится к прыжку. Муха! На улице, прямо напротив кошкиной мордочки, летала муха. Любовь спрятала ушки, прижалась к земле и…Нина бросила книгу на пол и метнулась к окну, но увидела только, как кошка летит вниз и ударяется о кирпичную дорожку, проходящую ровно под этим окном. В оцепенении Нина уставилась вниз, ожидая, что вот сейчас, сейчас Любовь встанет на лапки, отряхнется и как ни в чем не бывало пойдет дальше… Вот сейчас… Но бедное существо так и осталось лежать без движения.

Трясущимися руками Нина открыла дверь дедушкиного кабинета, сбежала по лестнице и выскочила во двор. Стараясь глубоко дышать, чтобы сохранить ясность ума и не расплакаться, она подошла к светлому пушистому тельцу и присела рядом. Все так же трясущимися руками она провела по макушке кошки. Глаза Любовь не открыла, но живот ее судорожно вздымался.

Слезы все-таки полились. Нина стала думать, что делать. Ехать в ветеринарную клинику? Но как? Она в городе. Никого нет дома. И у соседей… Ни Фили, ни Ваниного папы. Никого, кто мог бы отвезти. Такси? Господи, Нина не знала их номер, а приложение на телефон не скачается быстро из-за плохого Интернета. А если позвонить родителям? Они вернутся… Но они, должно быть, уже добрались до города, им ехать назад почти два часа, Нина боялась столько ждать. Она бросила быстрый взгляд на гараж, и слезы полились еще сильнее. Вот она! Машина! Но Нина не умеет водить!

Вдруг ее осенило.

Никита! Он же здесь, в деревне, нужно только позвонить… Нина подскочила и побежала в дом, назад, в дедушкин кабинет… Где же, где же… Господи, хоть бы найти! Наконец в одном из ящиков стола она нашла огромный блокнот, в котором дедушка по старинке хранил все номера телефонов. Никитин тоже должен быть здесь, ведь она помнила, как в тот вечер, когда Никита пришел к ним во время «литературного вечера», дедушка брал этот блокнот. Значит, записал… Так, последняя страница… Нет, не то… Сергей, Владимир… Никита! Теперь сотовый! Нина не видела его весь июнь. Она специально убирала телефон подальше на лето, чтобы не сидеть в социальных сетях. Зарядка была почти на нуле, но на звонок хватит. Господи, как хорошо, что пару дней назад она зарядила телефон, чтобы включить друзьям понравившуюся песню. Дрожащими пальцами, заливаясь слезами, Нина набрала номер… Пошли гудки… Когда он не ответил, Нина набрала еще раз, стараясь не думать, что будет, если она не дозвонится. Со второго раза он ответил только через десять гудков.

– Але?

– Никита, – заговорила Нина быстро, стараясь успокоиться и сдержать дрожь в голосе, – это Нина… Нина Рамазанова, ты работаешь у моего дедушки… Я… моя кошка выпала из окна, она не встает, не открывает глаза… Никого нет, я одна… Ее надо в больницу… – она все-таки заплакала снова.

– Сейчас приду, – сказал он.

И телефон сел.

Нина снова вышла во двор и села около кошечки, не обращая внимания на ливень. «Потерпи, – приговаривала она, аккуратно проводя пальцем по макушке, – потерпи, зайка, мы отвезем тебя в больницу… Только потерпи…» Нина ничего не могла с собой поделать, слезы никак не прекращались. Она представляла, как сейчас мучается от боли бедное животное, и сердце ее разрывалось.

Нине показалось, что она просидела так вечность, когда ворота открылись и запыхавшийся Никита остановился около нее.

– Дышит? – спросил он.

Нина посмотрела на живот кошки и кивнула.

Быстро выкатив машину из гаража, он снова подошел к ней с огромным куском картона, оторванным от упаковки угля.

– Помоги мне, – сказал он, – ее надо аккуратно переложить сюда.

Нина боялась прикасаться к кошке, опасаясь навредить, но быстро взяла себя в руки и стала делать так, как ей говорит Никита.

– Держи ее на этой картонке. Знаешь, где ветеринарка?

Нина кивнула.

Никита ехал быстро. В другой ситуации Нина сказала бы ему серьезно: «Пожалуйста, не гони, ведь ты и за мою жизнь сейчас отвечаешь». Но, страшно боясь, что Любовь может умереть, Нина мысленно подгоняла его: «Ну быстрее же, быстрее…»

– Внутреннее кровотечение. Неудачно она у вас упала. Лапки тоже сломаны, – сказал врач в клинике после обследования.

– Что делать?

– Оставляйте, будем оперировать. Забрать сможете послезавтра, мы за ней еще понаблюдаем.

Нина кивнула. Слез уже не было, а глаза жгло.

– А… она выживет? Кошки выживают после такого? – тихо спросила она.

– Выживают, – сказал врач бодро, как будто не случилось ничего страшного, и этим немного отогнал Нинин страх. – Подойдите к кассе, вам там все объяснят, распишут, сколько стоит лечение и нахождение питомца в клинике после операции.

Нинины руки снова похолодели. Конечно, деньги… Это же не государственная клиника. А она не взяла с собой ни карту, ни телефон, хотя от последнего все равно не было бы никакого толка, – он разряжен.

– Пойдем, – сказал Никита и положил руку Нине на спину, направляя в сторону кассы.

– Я… мне очень неудобно… у меня с собой ничего нет…

– Решим, – сказал он.

Заплатил Никита.

– У меня хватило только на операцию, – сказал он, повернувшись к ней и не глядя на нее.

– Спасибо! Дедушка тебе все вернет! – сказала Нина, когда он убрал кошелек в задний карман джинсов. – Я сейчас позвоню, и они приедут! А… у тебя есть дедушкин номер? Я не помню наизусть…

Никита протянул ей старенькую «раскладушку».

Дедушка пообещал, что они немедленно подъедут к ним.

Нина вернулась к Никите, отдала ему телефон и села рядом, прислонив голову к стене. По щекам снова потекли слезы. Как? Как маленькая Любовь переживет операцию? Бедняжка! Одна, совсем одна! Она будет думать, что ее бросили!

Нина всхлипнула, и Никита посмотрел на нее.

– Эй, у нее еще восемь жизней, – сказал он, улыбнувшись, – это ведь все знают.

Нина кивнула, но слезы не останавливались.

В приемной появилась высокая темноволосая женщина, рядом с ней семенила такса.

– Слушай, – Никита проследил взглядом за собакой, – я давно спросить хотел. А нормально, что Джин у вас такой огромный? Он такса или…

Нина вытерла ладонью щеку:

– Он помесь, – она прервалась, стараясь поглубже вздохнуть, – помесь овчарки и таксы… Не знаю, как это получилось… Но вот…