Текст книги "Судьба педераста или непридуманные истории из жизни…"

Сразу же по прилёту, разместившись в санатории Волна от МинОбороны, Николай Михайлович поехал в город и, оказавшись на ул. Дерибасовской, познакомился с девушкой неземной красоты. Знакомство произошло не совсем обычно. Стоя в очереди за эскимо, Лобов неожиданно лицом к лицу столкнулся с девушкой, державшей в правой руке развернутое мороженное, которое уже сильно таяло. При столкновении мороженное вылетело Лобову прямо на грудь. А следом кто-то выходивший в сторону из очереди задел девушку, которая своей грудью размазала по одежде Лобова целый брикете мороженного. Получилось весело. И моментально у обоих планы резко поменялись. Девушка вдруг решила, что обязана выстирать молодому человеку одежду, а Лобов вдруг понял, что эта встреча будет его маленькой мужской победой.

Немногословный и несколько загадочный Николай делал вид, что слушает трепологию Рахель, а девушка, болтая без устали, вдруг начала задумываться над перспективой развития отношений, начавшихся с инцидента с мороженым. С каждой минутой ей становилось всё тревожнее и тревожнее, в доме не было никого, а к сексу она ни физически, ни морально была ещё не готова. Три дня тому назад у нее закончились критические дни, и вероятность забеременеть с первого раза была максимальной. А ей это было надо? Конечно же нет! И что делать?

– Николай! А Вы могли бы с первого взгляда вот так вот взять да и влюбиться на всю жизнь? – Рахель остановилась, крепко сжала левый локоть Лобова и внимательно посмотрела в голубые глаза своего спутника.

– Да, – без колебаний и без малейшего смущения, не раздумывая, ответил Лобов.

Рахель ожидала чего угодно, но такой прямой, в цель, простой и одновременно емкий ответ её сильно ошарашил.

Имеет смысл дальнейший ход событий пропустить и остановиться на том, когда после 8-ого разика, в 22.30 Рахель вдруг ни с того ни с сего спросила: – Коль, а ты как относишься к евреям, а?

– Евреи – тоже люди. И среди евреев, значит, и среди не евреев, понимаешь, вот, бывает, что… – тут Николай сделал паузу и пристально посмотрел в красивые карие глаза прекрасной Рахели.

– Колюня, – Рахель прижалась к Лобову и полушепотом спросила, – а ты мог бы на мне жениться?

– Прямо сейчас? – только и спросил Николай, вспотевший за какие-то доли секунды.

– Да, прямо сейчас, – не унималась девушка, начиная шалить своими ручонками и возбуждать своего любовника, то и дело тыкая в разные места его красивого, мускулистого и волосатого тела, словно нажимая на загоравшиеся в хаотичном порядке лампочки, которые после нажатия моментально гасли.

– Прямо сейчас – нет, – ласково ответил Николай.

– Почему? – плаксиво захныкав, словно ей было 3 годика, полушёпотом спросила Рахель.

– Потому что я – голенький и у меня нет фрака, – пошутил Лобов.

У девушки моментально отлегло от сердца, она успокоилась и тут же заснула.

* * *

Поспорили дети в школе, что на свете быстрее всего?

Танечка говорит:

– Самое быстрое – слово, сказал, a уже не вернешь!

Ванечка говорит:

– Самый быстрый – свет! Только включил, a он уже горит!

Вовочка в ответ:

– У меня тут понос был, так я ни слова не успел сказать, ни свет включить…

Анекдот от Олега Андреевича

Завсегдатаи и старожилы улицы Степана Ступки, где проживала красавица Рахель, начали здороваться и интересоваться делами Николая Лобова, который в санатории теперь практически и не жил.

Вопросы одесситов иногда были такими, что, как говорится, хоть стой, хоть падай!

– Николаша, доброе утро! – приветствовала Лобова толстая, лет 40-45 дамочка, прилично одетая с большим набором бус и всякой другой женской ерунды.

– Доброе утро, Фекла Самсоновна, – отвечал Лобов соседке Рахель, жившей за 2 квартала и почему-то каждый раз попадавшейся ему на пути.

– Ты трахаешь Рахель, а к свадьбе готовитесь? – не унималась соседка.

– Простите, что? – прикидывался слабослышащим Лобов.

– Да не шо, а кого! – и Фёкла Самсоновна начинала смеяться изо всех сил. А уже через пару секунд на улице раздавался такой смех и хохот, как будто вся улица находилась в цирке.

Каждый раз Лобов краснел и бледнел, но не ходить к Рахель он уже не мог. Его тянуло к ней с такой силой, что даже банальная кастрация вряд ли помогла этой пикантной ситуации.

Утро Лобов начинал с рынка, который находился в двух шагах от дома Рахель. Там он покупал фрукты, молоко, сметану и самое главное – морковку с редькой. Для того, чтобы шишечка лучше стояла, он тер на тёрочке редьку с морковкой, добавлял сметанки, сахарку и рубал мисками, одну за другой, одну за другой.

Двадцать дней пролетели как один. Расставание было со слезами на глазах у обоих. После заключительного аккорда, Николай вдруг вскочил, оделся и начал метаться из угла в угол, бубня себе что-то под нос.

– Колюня, что с тобой? – поинтересовалась голенькая Рахель, пребывавшая в сладострастной истоме после серии половых актов.

– Дорогая, я должен уйти, – промямлил Лобов.

– На базар? – просто поинтересовалась девушка. – Как обычно? Да?

– Почти, – промямлил Лобов.

– В каком смысле почти? – слегка встревожилась Рахель.

– Понимаешь, я – это… – Лобову было тяжело выдавливать из себя жесткие слова, он зримо ощущал, что теряет Рахель навсегда и прямо сейчас, сию минуту, – мне, значит, надо, очень надо улетать, – вкрадчиво, с плаксивыми нотками в голосе продолжал мямлить Лобов.

– Как улетать? Куда? – ничего толком не поняв, продолжала задавать вопросы за вопросами.

– Дорогая, – Лобов подошел к Рахель, стоявшей в халатике у окна, яростно грызущей ногти, и то и дело вытиравшей слёзы со своего прекрасного личика. – Ты не плачь! Я должен и, это самое, значит, так вот, и…

Описывать сцену расставания нет сил. Эти сиси-писи, ути-пути и прочие соплежуйные и слезные моменты можно с лихвой найти в любом женском романе. Интересно другое: когда Лобов зашагал с вещами в сторону автобусной остановки, то все одесситы, здоровавшиеся ранее с ним, вдруг от него разом отвернулись. Более того, он даже четко слышал, как две старухи, провожая колючими взглядами спешащего Лобова, нашептывали ещё кому-то: «Поразвлекался, погулял, обрюхатил и свинтил навсегда. Педераст, бля». А одна баба даже назвала его «педрилой из Тагила».

* * *

Будучи молодым, мне казалось, что… я теперь понял, что самый верный способ узнать, нравится тебе человек или нет, – это поехать с ним путешествовать.

С годами я понял, что путешествовать – хорошо, но первый тест – вместе с ним выпить, закусить и трахнуть его бабу, причем всё это надо сделать быстро и за его счёт!

Из наблюдений и опыта Виктора Александровича Макеева

Лайнер поднялся ввысь. Прощай, Одесса! Прощай, Рахель! Было – не было… Лобов не мог понять, был ли это сон или всё, что с ним случилось – явь?!

Ёрзая в кресле, Николай украдкой поглядывал на пассажиров рейса, которым до него не было никакого дела. Комплекс вины давал о себе знать. Лобов не находил достойного для себя занятия, поэтому оставалось лишь ждать набора полной высоты, обеда и послеобеденного сна.

Но как-то незаметненько Колюнины мыслишки с Одессы-мамы, с обрюхаченной Рахель переметнулись в сторону двух симпатичненьких стюардесс… О, как?!

* * *

Бестолковый отдых утомляет хуже работы.

Русская пословица

Ха́йфа (ивр. חֵיפָה‎, араб. حَيْفَا‎‎; также упоминается как Хейфа́ и Хефа́) – третий по величине город Израиля и второй по величине морской порт, лежит на склонах горы Кармель. Население 270 814 жителей (конец 2012 года). В 1948 году в Хайфе проживало 98 600 человек. Ничего этого Лобов, как, впрочем, и многие из нас, не знали и не знают. И не удивительно, своего Отечества не знаем, а тут какой-то Израиль?!

Русскому человеку трудно понять притягательную силу страны, ставшую для многих наших соотечественников второй, если даже не первой, родиной. Так уж повелось, что евреев никто и никогда нигде не любил. Увы, но их не любят, и не будут любить никогда и потому что!!! Хохлы и поляки – самые матерые антисемиты. А ведь испокон веков украинцы, поляки, евреи, русские – прекрасно вместе уживались. Да, так было, но давно.

Уже при Сталине все вдруг стали скрывать свои еврейские корни. Да и сейчас быть евреем почему-то стыдно?! Почему?

Лобов не любил вопросов о национальности, о том, какая у него или его жены кровь?

Кстати, бьют не по паспорту, а по лицу!

Так вот, евреи в Израиле, оказывается, тоже не однородны! Да! Одни родились в Израиле, а другие только приехали туда. И что? А то, что есть большая разница. Это примерно так же, как между коренными ленинградцами и «лимитой». Достаточно вслушаться в речь истинных носителей русского языка и сравнить с ярославским, псковским, новгородским говором. Коренной москвич или коренной ленинградец никогда не скажет договора́, зво́нит, договорно́й, обеспече́ние и т. д. Когда ешь пересоленный суп, то это – неприятно. А слушать мат или неправильные ударения в словах – просто гадко. Очень противен сленг, американизм. Однако нельзя делить людей на первый и второй сорт. Это недопустимо! В теории, конечно, но не на практике. И в подтверждение моих слов задайте вопрос любому приезжему, который хочет самого малого – жить и работать.

Впоследствии Лобов не раз бывал в Израиле. Заезжал он и в Хайфу. И каждый раз он тщетно пытался встретиться с Рахель, хотя то и дело ему попадались на глаза красивые дети, похожие на него и Рахель.

Владимир Владимирович, Дмитрий Анатольевич – частые гости Израиля. С чего бы это вдруг? Они тоже никогда не видели там ни Святозвона, ни Рахель, а вот последние их знают достаточно хорошо, как, впрочем, любой из нас.

Теперь понятно, почему было такое странное название главы? Да? Нет? А вот туточки я ничего не могу поделать, одним дано видеть прекрасное в Черном квадрате Казимира Малевича, другим, увы, нет.

Эх, кореш, кореш…

«Я мог бы назвать десятки имен людей, которые честно прожили свою жизнь и не нуждаются в оправдании себе тем, что «мы так верили», «мы так считали», «такое было время», «все так делали», «мы тогда еще не понимали», «мы были под наркозом» и пр. Эти люди исключают себя из числа интеллигентных, обязанностью которых всегда было и остается: знать, понимать, сопротивляться, сохранять свою духовную самостоятельность и не участвовать во лжи».

Дмитрий Лихачев

Николай Михайлович пил черный чай с лимоном и мечтал о второй генеральской звёздочке на лысом погоне, как вдруг зазвонил телефон.

– Ало, – ответил генерал своим приятным баритоном, без каких-либо ноток эмоций.

– Николай Михайлович, это ты? – слегка приглушенным голосом спросили на другом конце провода.

– Да, я. А кто говорит? – с поддельным изумлением спросил Лобов, сразу же узнавший своего московского однокашника, с которым он вместе начинал осваивать азы чекистского ремесла.

– Коля, ты что, охерел? Не узнаешь старых корешей? – не то с иронией, не то с удивлением спросил генерал-лейтенант Занудкин.

– Василь Петрович, ты, что ли? – продолжал спектакль Николай Михайлович. – А я тебя сразу, значит, и не узнал! Богатым будешь! Я, это самое, значит…. – но договорить он не смог, т. к. Василь Петрович его оборвал.

– Коля, я хочу покуролесить в Питере. У тебя, я знаю, есть там явочные квартирки!? Подготовь мне, пожалуйста, на недельку хату с тачкой, а лучше с водилой, я города практически не знаю, ну и закуску в холодильник, сам понимаешь…

– Василь Петрович, а ты не хочешь остановиться у меня в институте? Там есть всё, что хочешь и мы с тобой пообщаемся, и водители, это самое…. – стал предлагать Лобов своему московскому приятелю.

– Коля, я с подругой приеду, и приеду конкретно. Мне, понимаешь-ли, светиться никак нельзя, лысая твоя башка! – Занудкин начинал нервничать, т. к. не мог ещё взять в толк, почему вдруг его плёвая просьба вдруг встретила, мягко говоря, непонимание?!

А всё объяснялось просто. Несколькими днями ранее два других московских генерала с семьями уже приехали в Санкт-Петербург на фонтаны и белые ночи. Под ними были сразу три (!) служебные волги с водителями. Учебный процесс в ВУЗе мог сорваться полностью, т. к. все машины были всегда согласно учебным планам и программам задействованы слушателями. Более того, ВУЗ был карликовым и информацию об использовании машин в неслужебных целях… утаить от вездесущих чекистов было сложно, практически невозможно.

Минут десять ещё длились телефонные переговоры, которые так ни к чему и не привели.

– Ладно, Михалыч, я тебе после обеда ещё перезвоню, – буркнул Занудкин и бросил трубку.

Николай Михайлович знал, что ни городское управление, ни областное, у которых реальные возможности были в разы больше, Занудкину помогать не станут, т. к. Василий Петрович курировал только учебные заведения, а все региональные структуры ходили под другими кураторами, которые также достаточно щепетильно относились к возможной утечке информации.

Но игнорировать Василь Петровича было глупо. При оргштатных мероприятиях именно Занудкин единолично определял судьбы учебных заведений с их личным составом. Простой московский генерал-лейтенант полиции вертел судьбами нескольких тысяч сотрудников по всей России.

Был ещё один аспект, не дававший покоя Лобову, хотя уже прошло достаточно времени и даже брови успели отрасти. Даже более того, они стали ещё гуще, ещё мохнатее. Но это – другая история, не имеющая никакого отношения к визиту Занудкина в Санкт-Петербург. По крайней мере так казалось Николаю Михайловичу. Однако, судите сами. Возможно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что какая-то связь всё же была?!

* * *

a forgetful head makes a weary pair of heels, little wit in the head makes much work for the feet, little wit in the head makes much work for the heel, little wit in the mind makes much work for the feet, my head will never save my feet

Пословица: дурная голова ногам покоя не даёт

Николай Михайлович проснулся с тяжелой головой. Ему было так плохо, что даже описать такое – значит не сказать ничего об истинном состоянии души и тела. А тело болело конкретно. Болели мышцы и болели отдельные органы и части тела. Всё ломало и всё болело, как будто была какая-то сильная авария, в которой чудом уцелел мозг, да и то частично. А что делать, если фантазии нет или она плохо работает? Тогда только один выход, с коррекцией на альтернативно одаренных индивидуумов – единственное уместное сравнение, да и то всё равно придется сильно напрячь воображение, – сравнение с автохламом на свалке, который ни то волокут, ни то толкают или даже пытаются катить с одного места в другое. И вот это всё с ужасным скрежетом, с визгом и пылью как-то передвигается, оставляя за собой глубокий след, не похожий ни на автоколею, ни на след от обычного железного листа или большой массивной детали… А вот про больную душу говорить, как ни странно, проще. Боль тупая, блуждающая от сердца к голове, которая то и дело отдается в желудке, легких, пояснице, пятках, затылке и лобной части… Когда болит душа, то появляется какая-то неопределенность, появляется навязчивая идея, идея фикс, но всё это носит исключительно абстрактный характер, т. к. панацеи, спасения от всего этого просто нет. Появляется тревога, которая через какое-то время перерастает в панику. А длящаяся паника может закончится элементарными страхами, фобиями, психическими расстройствами и т. д., и т. п.

Вот так, или как-то близко к такому состоянию было у Николая Михайловича после празднования в Москве предстоящего повышения его в звании, т. е. генерал-майора полиции Лобова Николая Михайловича.

В Москву он прибыл поездом с гостинцами для своего закадычного друга генерал-лейтенанта полиции Занудкина Василия Петровича. Кадры всегда решают всё! И если Вася сказал Коле, что быть тому лейтёхой, то, значит, так тому и быть! Но жизнь – штука сложная. Дружба дружбой, а служба службой. А зачем Занудкину делать Лобова генерал-лейтенантом? Ну, зачем? С какой такой радости надо копать под себя любимого? А? Лобов, пидараст, бля, жлоб, бля, ещё тот! Он вряд ли оценит по достоинству добрый жест Занудкина, а вот нагадить ему он не просто может, а, как пить дать, нагадит! К гадалке не ходи! Василий Петрович был таким же чекистом, что и Лобов, только он стал птицей столичного полета, и общался он с «товарищами» более высокого пошиба. Мало кому так повезло в службе, как Лобову и Занудкину! Но Василию Петровичу повезло больше. И он об этом не только знал, но и дорожил своим случаем, своей генеральской судьбой.

Да и Лобов обо всём этом знал не хуже своего закадычного кореша. Однако, как говорится, надежды юношей питают. Вот и Лобова иллюзия карьерного роста и манила, и дурманила, и сбивала постоянно с панталыка. Надежда умирает последней!

В кабаке, в который как бы случайно, завел Занудкин Лобова, было тепло и уютно. В полуподвале горел мягкий свет от светильников, стилизованных под старинные свечи. То и дело от столика к столику плавно и грациозно дефилировали молоденькие официанточки, оставляя после себя чудесные запахи и ароматы.

Чекисты налегли на холодные закуски. Под холодную водочку великолепно шли сырное и мясное ассорти. Селёдочка с картошкой и лучком, соления и лаваш прошли на ура. Пригодилась и красная с белой рыбка. На очереди были два салатика. Лобов заказал себе оливье, а Занудкин предпочел греческий салат. Овощной салат из свежих помидор, перца, огурца, редиски, зелени и лука, приправленный подсолнечным маслом шел обычным гарниром к холодным закускам. Для запивки водки генералы взяли свеженькое пиво. Занудкин говорил мало, больше пил и ел. А Лобов заполнял паузы своим косноязычием и мычанием. Мысли в его голове сильно путались. Желания опережали сложно-сконструированные фразы, в которых то и дело попадались союзы, отдельные слова не из генеральского лексикона. Сильно помогали игра бровями с яркой и выразительной мимикой, напоминавшей гримасы французского комика Луи де Фюнеса и театральные жесты.

15 минут застолья пролетели быстро и почти безрезультатно. Мужики были ещё в здравом уме и крепкой памяти, хотя и приступили ко второй поллитровке. Сразу же стоит отметить, что гнать и торопиться никто не хотел. Просто старт получился быстрым и результативным.

В ожидании заказанных жульенов с грибами и люля-кебаб генералы как-то случайно вдруг обратили на прекрасных юных особ за соседним столиком, которые пили из больших бокалов шампанское, закусывая шоколадом и бутербродиками с красной икоркой. Миловидным блондинкам было до 30, они курили тонкие и длинные сигареты-пукалки-пыхтелки, то и дело хихикали и всё время что-то обсуждали. Две подружки заказали себе эскалопы с картошкой Айдахо и томатный сок.

– Михалыч! Ты посмотри, бля, какие цыпочки сидят рядом с нами?! – Занудкин взглядом показал на крашенных блондинок и потянулся к бутылке.

– Да, это самое, значит, достойные красавицы, – быстро оценил обеих Николай Михайлович. – Надо бы их это самое, значит!

– Я понял, Коля! Не бзди! Сейчас всё организую, – Занудкин махнул для храбрости водочки и, быстро встав из-за стола, залихватски нарисовался между красавицами. – Разрешите, барышни, пригласить вас, ха-ха, к нашему шалашу? – Занудкин рукой показал на столик, за которым с прямой спинкой красовался приятель Лобов.

– Ой! Что вы, что вы?! Мы – не такие! – кокетливо ответила одна из подруг. – Мы даже с вами не знакомы?!

– А мы познакомимся и вопрос будет решен, – парировал Занудкин.

Через пять минут четверка общалась так, словно все были знакомы тысячу лет и были, как минимум, одноклассниками, да ещё и соседями по коммунальной квартире.

– Я, блин, это самое, говорю ей… Прикинь?! Чтобы она, блин, принесла мне, это самое, блин, – Оля с энтузиазмом рассказывала историю без начала и конца про какого-то официанта или продавца… Понять это было сложно, т. к. с одной стороны, мужикам очень и очень хотелось трахаться, а с другой стороны, начал действовать алкоголь. – Короче, я, блин, ему, типа, это самое, а он – мудила-педрила, ха-ха, мне и отвечает, типа, что я – того, это самое, а он, блин, мол, тыц-пиздыц.

– Послушай, а эта, блин, типа того? Ну, ты поняла, блин? Если этот хер вдруг соскочил, то с какого перепуга, блин она, блин, бла-бла-бла? Я пока, это самое, блин, не въезжаю, блин, если ты, подруга, всё та-та-та, то какого ж хера, блин, он, блин, того?

– Девочки, может быть мы с вами, это самое, значит, а? – попытался вклиниться в разговор Николай Михайлович, но с первого раза у него ничего не вышло.

– Да подожди ты, блин, – Оля резковато ответила Лобову, а затем вдруг решила попробовать водку с пивом и запить шампанским. Именно в такой последовательности она быстро отпила из каждой посудинки по глоточку, после чего решила закурить.

– Ох и понты же тебе этот кент нарисовал? – удивленно вставила Светлана. – Ты бы ему, короче, трале-вале, чтобы, ну, как там его, типа, не догнали! Ха-ха-ха! А то, блин, ты ему раз, а он, бля, типа….

Все четверо дружно смеялись. Девицы вели себя так, словно генералы были их кавалерами-ровесниками.

Два старых пердуна и две склеенные ими московские дивы просидели в кафе в общей сложности часа три, а может быть и больше. Николай Михайлович держался бодрячком. Он то и дело щупал задницы красоток и изредка Занудкина, который почему-то всё время попадался под левую руку. А когда четверка приехала в ведомственную гостиницу, в которой остановился Лобов, то на улице была уже полночь. Занудкин не проявлял никакой активности. Изо рта текла слюнка, то и дело он икал и попёрдывал. Николай Михайлович пытался держаться на ногах, но его почему-то штормило. Девушки были также не в адеквате. Они пытались шутить, курить, петь и красить губы одновременно. В лобовский номер на втором этаже вползали в такой очередности: Лобов, Ольга, Занудкин, Светик. Самым сложным оказалось даже не открытие двери номера, а запихивание бесформенного тела Занудкина. Спасибо девушкам, которые успешно, минут за пять, практически без особых проблем, если не считать разорванных брюк и выдранных клочьев волос с головы Занудкина во время транспортировки тела от такси до кровати гостиничного номера, втащили бесформенное тело московского генерала.

Группового секса в ту ночь не было. Вообще ничего такого той ночью не было. Занудкин до часа дня провалялся на полу возле широкой кровати, на которой в обнимку возлежали все трое. Вся троица была голой, практически все были без какой-либо одежды, не считая носков Лобова. Первыми проснулись девицы, которые минут пять приходили в себя.

– Подруга, прикинь, какой свисток у этого, блин, дедушки?! – Оля стала оттягивать маленький член крепко спавшего Лобова, который как растянутая резинка после отпускания шмякался с лёгким шлепком на своё штатное место. – Кстати, а ты, блин, помнишь, как он тебя? – Девушки громко рассмеялись от такой фантазии.

– Оба на, смотри! – Светлана кивнула головой в сторону крепко спавшего Занудкина, который во сне из одежды троицы соорудил кучу белья и использовал всё это в качестве подушки, одеяла и носового платка. – Ни хера себе, блин, пипец!? Он, похоже, гасится в моих делах, а я, блин, должна, блин, типа конкретно, если не сказать, это самое, блин.

– Я в туалет, – словно выстрелила из пулемета Ольга, метнувшаяся первой с кровати в свободный туалет.

Тем временем Светлана достала мобильник и начала фоткать кавалеров. Достав из кармашков рубашек и раскрыв их служебные удостоверения, Светик симметрично разложила на животе Лобова рядом со сморчком так, словно это были микропогоны или что-то в подобном роде. Вот так получились первые кадры. Другие были просто видовыми. Оба мужика в своих скотских позах были запечатлены на всех фотках. Когда же из душа вышла Ольга, то девушки разделись и устроили самую что ни на есть фото-видео-сессию с голым Лобовым, его малюсеньким безжизненным стручком и Занудкиным, возлежавшим в скотской позе на полу среди дамского нижнего белья, которое девушки аккуратно разложили на теле Занудкина.

– Подруга, а давай этому прикинем лифчик и трусики? – Оля аккуратно положила свои причиндалы Лобову, который даже не пошевелился.

– А теперь мои! – Светлана аккуратно накрыла голову своими трусиками с кружавчиками сначала Лобову, затем Занудкину. Делали всё бесшумно, быстро и аккуратно, лишь изредка хихикая и язвительно ухмыляясь.

Венцом развлечений стала путаница с ксивами. Каждому положили чужие удостоверения в нагрудные карманы рубашек.

Перед уходом Светик вдруг решила, что удостоверения надо оставить себе на память.

– Знаешь, я себе, блин, возьму у этого, блин, кента его ксиву. – Оля полезла в карман рубашки Лобова и достала служебное удостоверение Занудкина. Подруга пошла дальше, она прихватила ещё и деньги. Лобову оставили пару тысяч рублей на карманные расходы, зато подкинули пару дешевых презервативов.

Через час девочки были уже готовы к уходу, но вдруг проснулся Лобов. Николай Михайлович быстро взял ситуацию под свой контроль. Надев трусы, майку, рубашку и брюки, причесав пятерней свои волосишки, Лобов по телефону заказал завтрак в номер на четверых.

Минут пятнадцать Николай Михайлович провел в туалете, совмещенном с душем. Выйдя умытым, выбритым и посвежевшим, он приступил к завтраку. Занудкина будить не стали, завтракали молча, втроем. Девушки то и дело хихикали, бросая хитрые и веселые взоры то друг на дружку, то на мужиков. Лобов чувствовал, что что-то здесь не то, но что?! Он не помнил практически ничего, начиная с момента первого знакомства с девицами и заканчивая моментом пробуждения в одних носках в номере с крепко спящим генералом Занудкиным и двумя москвичками. Одеяло лежало на полу и накрывало с головой Занудкина.

– Так, девушки! Надо навести, это самое, значит, порядок. Посмотрите, пожалуйста, какой, значит, это самое, здесь?! – Лобов окинул взором комнату, где всё было разбросано и перевернуто. – А это что? – спросил Лобов, указывая рукой на большой клок волос Занудкина.

– Ой, бля! Ни х@я себе, бля?! – только и молвила Светлана, поднявшая не то что прядь, а здоровенный клок выдранных волос.

– А может его побрить? – предложила Оля.

– Проснется! Надо что-то другое…

– Да не бзди, Коля, – успокоила Светлана Лобова. – Бритва и помазок есть?

Лобов выдал девушкам помазок, крем для бритья и бритву. Всё бритьё заняло не более пары минут. Обе красавицы работали профессионально и быстро. Заросшего генерала обрили и обтёрли, затем даже подушили женскими духами. Вот именно от запаха духов Василий Петрович-то и проснулся.

Девушки проявляли повышенную настойчивость и беспокойство. Они всё время хотели ретироваться. Занудкину было очень и очень плохо. Ему было не до баб. Лобов же чувствовал какой-то подвох, но что именно и в чем он заключался – понять был не в силах.

В итоге девицы упорхнули и оба генерала, со вздохами, кряхтеньем и причитаниями стали приводить себя в порядок.

– Да, Коля, погуляли мы с тобой на славу, – сказал Занудкин и погладил себя по голове. – А-А-А! – вдруг раздался дикий крик. О, ужас! Он не чувствовал своих волос.

Быстро вскочив и подбежав к зеркалу, он увидел чудище. На него смотрело нечто абсолютно лысое, без единого волоска. Девушки сбрили даже брови. Бровей теперь не было. Не было и волос на голове. Одни только белесые ресницы и густые волосы, торчащие из ноздрей.

– Коля! Что это? – промямлил бравый генерал. Он не плакал, но глаза его были на мокром месте.

– Василий Петрович, клянусь, я, это самое, значит, не знаю, значит… – оправдывался Лобов.

– Лобов! Кто это сделал? – Занудкин рвал и метал. Бегая по комнате взад-вперед, бритое чудище что-то говорил, но слов или смысла понять было невозможно.

Николая Михайловича раздирал дикий смех, который он с трудом сдерживал. Бабская выходка с бритьём ему понравилась. Но только сейчас он вдруг понял ужасный смысл и те пагубные последствия всего содеянного… Занудкин стал шариться по своим карманам и вдруг обнаружил пропажу служебного удостоверения. Холодный пот прошиб его насквозь. О, ужас! Что это?

Лицо генерала побелело, затем приняло землистый оттенок, после чего стало быстро наливаться кровью. В этот момент Лобов, наблюдавший за своим приятелем, стал машинально проделывать схожие манипуляции, тщетно пытаясь найти своё удостоверение и деньги. Не прошло и пяти секунд, как Лобов остолбенел. Удостоверения и денег не было.

Раздался громкий стон и протяжный звук лобовского пердежа.

– И у тебя тоже? – только и спросил Занудкин, который всё понял и который в душе сильно обрадовался.

– Ёбть, бля, что за это самое, а?! – Лобов стоял и активно манипулировал руками. Движения были некоординированными, хаотичными. Брови летали вверх-вниз.

– А это, Коля, твоя идея! На баб тебя, бл@дь, потянуло!? – Занудкин подошел к графину с водой и залпом с жадностью выпил всю воду.

– Василь Петрович, что теперь делать? – растерянно спросил Лобов у Занудкина, который внешне уже не выглядел разъяренным или взбешенным.

– Сейчас, Коля, поедем на машинке ко мне в конторку. Сделаем удостовереньица. Ты напишешь мне объяснение о том, как и при каких обстоятельствах ты, бл@дь, посеял свою ксиву…

– Василь Петрович, ты это что, серьёзно? Ты же сам всё видел и всё знаешь?!

– И про бритьё мне расскажешь. Понял, пидараст вонючий?! Не знает он, бл@дь!? Нашел мальчика, бл@дь, а?!

– Да я сам, Василь Петрович, был, это самое, значит, – оправдывался Лобов. Но договорить ему генерал не позволил.

– А это что, бл@дь? А? – Занудкин ткнул Лобова в унитаз, где видны были остатки волос. – А это что? Не знаешь, да? – Василий Петрович показал остатки волос и пены на бритве Лобова, красовавшейся на зеркале вместе с несмытым помазком. – Ну!? Вопросы есть? А? Генерал Лобов!? Или, может быть, полковник Лобов?

– Василий Петрович, да я не это самое, – жалко блеял Лобов. Он хвостом ходил за Занудкиным, который опять завёлся и который просто рвал и метал, словно не жравший неделю тигр в клетке.

– Так, Лобов! У тебя есть три минуты на бритьё! Время пошло! Давай, пидасраст, сбривай всё, бл@дь, на х@й! Понял, да?

Занудкин вернулся в комнату и стал звонить по телефону. Он вызвал служебную машину ко входу в ведомственную гостиницу. Пока один генерал разговаривал по телефону, другой сбрил всю растительность на своей голове.

– Ну, Николай Михайлович, давай, рассказывай, бл@дь, что ты, бл@дь, пидараст вонючий, не приделах?! Ну? – Занудкин смотрел на бритого Лобова и еле сдерживал смех.

Дело в том, что оставшись без светлых волос и белесых бровей, Занудкин по-прежнему был узнаваем. А вот Лобов, без густых, мохнатых бровей, без своего чубчика на почти плешивой башке – был похож на крокодила Гену. Теперь Лобов не ассоциировался с питерским чекистом, властным и могущественным генералом, имевшим неограниченную власть в своём карликовом ВУЗе. Лобов выглядел жалко, убого. Николай Михайлович после бритья осел, осунулся, уменьшился в размерах… Да, положение его было просто незавидным. Совершенно очевидно было для обоих, что второй звезды на лысом погоне Лобову после всего этого было не видать, как своих ушей.