Текст книги "Величайшие речи русской истории. От Петра Первого до Владимира Путина"

Когда идет разруха по всему фронту, тогда деревня усиливается в противоположность городу, мелкое производство получает преимущество перед крупным, когда начинается подъем, руководящая роль города становится непреодолимой, и так как мы уже в эту полосу вступили, то есть все основания полагать, что, усиливаясь во все увеличивающейся прогрессии, мы достигнем очень быстрого темпа развития.

* * *

Среди рабочего класса и в нашей партии встречаются такие товарищи, которые настроены в отношении крестьянства цеховым образом: какое, мол, дело нам до деревни! Эту манеру рассуждений нужно оставить потому, что ничто сейчас так не вредно, как непонимание того, что наша промышленность зависит от крестьянского рынка.

Социалистическая промышленность зависит от количественных и качественных изменений в крестьянском спросе. Но что значит спрос со стороны крестьянского хозяйства? Спрос со стороны крестьянского хозяйства существует двоякий: спрос потребительский, то есть спрос на мануфактуру, ситец и т. д., и спрос производительный, т. е. спрос на с.-х. орудия, на средства производства всякого рода.

От чего зависит потребительский спрос сельского хозяйства, то есть от чего зависит, скажем, количество мануфактуры, которое спрашивает крестьянство? Оно зависит от состояния и темпа развития крестьянского хозяйства.

Платежеспособный спрос крестьянства определяется, прежде всего, состоянием крестьянского хозяйства, его высотой, развитием производительных сил этого хозяйства. Этот спрос будет развиваться в меру того, как будет развиваться и спрос производительный, то есть постольку, поскольку крестьянство будет улучшать свое хозяйство, двигать его вперед, вводя все большее количество лучших орудий, повышая хозяйственную технику, методы обработки и т. д. и т. д. Отсюда совершенно ясна необходимость процесса накопления в крестьянском хозяйстве, чтобы не все проедалось и растрачивалось, а чтобы часть средств шла на покупку сельскохозяйственных орудий и т. п.

У нас еще до сих пор сохранились известные остатки военно-коммунистических отношений, которые мешают нашему дальнейшему росту. В связи с этим стоит тот факт, что зажиточная верхушка крестьянства и середняк, который стремится тоже стать зажиточным, боятся сейчас накоплять. Создается положение, при котором крестьянин боится поставить себе железную крышу, потому что опасается, что его объявят кулаком; если он покупает машину, то так, чтобы коммунисты этого не увидели. Высшая техника становится конспиративной. Таким образом, зажиточный крестьянин недоволен тем, что мы ему мешаем накоплять, нанимать работников; с другой стороны, деревенская беднота, которая страдает от перенаселения, в свою очередь, ворчит на нас иногда за то, что мы мешаем ей наниматься к этому самому крепкому крестьянину.

Излишняя боязнь наемного труда, боязнь накопления, боязнь прослойки капиталистического крестьянства и т. п. может привести нас к неправильной экономической стратегии в деревне. Мы излишне усердно наступаем на ногу зажиточному крестьянину. Но из-за этого середняк боится улучшать свое хозяйство, подвергаться сильному административному нажиму; а бедняк ворчит на то, что мы мешаем ему применять рабочую силу у богатого крестьянина и т. д.

Мы также ведем очень нажимистую политику в отношении мелкой буржуазии другого порядка – кустарей и ремесленников. Мы берем с них почти половину их продукции, в виде налогового обложения. Когда наша промышленность была слишком слаба, то существовала боязнь, что мелкий производитель подточит крупное социалистическое производство. Характерным моментом современного положения в деревне является то, что в деревне мы имеем массу крестьян, которые фактически нигде не работают, но есть должны; такое же избыточное перенаселение имеется среди кустарей, и вот это избыточное (скрытое и открытое) перенаселение страшно давит на город, усиливая безработицу. Совершенно естественно поэтому, что центр тяжести проблемы безработицы лежит не столько в городах, сколько в аграрном перенаселении.

Ничего смертельного в этих явлениях, конечно, сейчас нет, но это есть огромная гиря на наших ногах, которая мешает идти более быстрым темпом вперед. Мы пойдем более быстрым темпом вперед, если внесем целый ряд исправлений в ту систему экономических отношений, которые складываются под влиянием нашей политики.

У нас есть нэп в городе, у нас есть нэп в отношениях между городом и деревней, но у нас почти нет нэпа в самой деревне и в области кустарной промышленности.

Здесь еще в значительной мере процветает политика административного нажима вместо хозяйственной борьбы. Чем дальше, тем больше мы будем пользоваться в экономической борьбе не уздой административного нажима, а нашей растущей хозяйственной мощью. Одно дело подойти к частному купцу и закрыть судебным порядком его лавку; другое дело – если вы его вытесните в хозяйственной борьбе.

Настроение наших товарищей, работающих в деревне, которые воспитывались на системе военного коммунизма, таково, что они самой лучшей хозяйственной политикой считают именно политику снятия крыш за неуплату налога; если появился лавочник – не выстраивай против него кооператива, не вытесняй в хозяйственной борьбе, а нажми на него, «припечатай» и т. д.

Такие способы и такая система были полезны, когда нужно было прямо хватать за горло и душить кулака, который шел против нас с пулеметом; сейчас же эти методы тормозят хозяйственное развитие. Нам необходимо теперь идти к тому, чтобы уничтожить целый ряд ограничений для зажиточного крестьянства, с одной стороны, и для батраков, которые продают свою рабочую силу, с другой стороны. А борьбу с кулацким хозяйством нужно вести другими путями, другими методами, на других дорожках; новыми методами надо ее вести и вести энергично, чтобы в результате поворота не получилась, так сказать, ставка на кулака.

В общем и целом, всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны теперь вести такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы.

Что получим мы в результате накопления в крестьянском хозяйстве? Накопление в сельском хозяйстве означает растущий спрос на продукцию нашей промышленности. В свою очередь, это вызовет могучий рост нашей промышленности, который окажет благотворное обратное воздействие нашей промышленности на сельское хозяйство.

Совершенно несомненно, что, ведя такую политику, мы должны проявить максимум осторожности. Внутри нашей партии есть такие теченьица, которые имеют несколько кулацкий уклон; люди совершенно правильно ставят проблему, когда говорят, что нужно развязать накопление даже и в зажиточном крестьянском хозяйстве; но они не видят другой стороны этой проблемы, а именно: как же при таком положении вещей компенсировать рост капиталистических элементов для нашего середняцкого крестьянства, бедняков и батрачества. Правильное разрешение проблемы должно быть мотивировано следующим образом: и зажиточное хозяйство нужно развивать для того, чтобы помогать бедноте и середняку. Как же это? Поясним это на примере нашей финансовой политики. Налоговые поступления с мелкой буржуазии, со средней буржуазии и частного капитала возрастают. Получаемые таким образом средства мы распределяем на государственные нужды: на нужды нашей промышленности, на нужды нашего культурного строительства, на нужды нашего советского аппарата и т. д. Мы даем торговать частному капиталисту в известных пределах, беря с него путем налога известную часть экономических ресурсов, которые он получает, и эту часть мы даем на нужды социалистического строительства через наш государственный бюджет, через наш банковский кредит и через те каналы, которые имеются в многочисленных количествах в нашем распоряжении. Можно, конечно, запечатать лавку частного капиталиста и, запечатав эту лавку, самим не справляться с теми задачами, которые ложатся на нашу долю, и сказать: частному капиталу мы объявили войну. Мы можем сказать, что не в состоянии пока все делать сами, поэтому допускаем частный капитал, снимаем с его прибыли сливки, даем их опять рабочему классу и крестьянству. Что правильней? Конечно, правильней второй путь. Правильней и потому, что мы усиливаем мощь экономики в целом. Это с классовой точки зрения правильней потому, что мы непосредственно получаем добавочные экономические ценности и от обложения буржуазии (и от роста всего народного хозяйства в целом) и обращаем их на наше дело.

Примерно так же обстоит дело и с зажиточным крестьянским хозяйством. Могут появиться чудаки, которые предложили бы объявить крестьянской буржуазии «варфоломеевскую ночь», и они могли бы доказывать, что это вполне соответствует классовой линии и вполне осуществимо. Но одна беда: это было бы глупо в высшей степени. Нам этого совершенно не нужно делать. Мы бы от этого ровно ничего не выиграли, а проиграли бы очень многое. Мы предпочитаем разрешить буржуазному крестьянину развивать его хозяйство, но брать с него будем гораздо больше, чем берем с середняка. Получаемые от него средства мы будем давать в форме кредитования середняцким организациям или в какой-нибудь другой форме бедноте и батракам. Мы получаем от богатого крестьянина добавочные ценности, которыми мы действительно помогаем хозяйству массы бедного и среднего крестьянства, а не вколачиваем гвоздь в этого самого кулака, теряя экономически в этом случае сами; мы стремимся к тому, чтобы сумма нашего национального дохода возросла; чтобы движение нашего хозяйственного оборота было быстрее и быстрее; и только тогда именно, при таких условиях, мы не на словах, а на деле будем помогать середняцким, бедняцким и батрацким элементам. Кто не понимает этого смысла нашего положительного отношения к накоплению в деревне, а усваивает в этой политике только «развязывание кулака», тот страдает кулацким уклоном.

Из этого, конечно, не следует, что нам сейчас нужно скрывать, замазывать и бояться известного развития капиталистических отношений. Нам не нужно преодолевать их голым административным нажимом, а нужно использовать это положение для оказания хозяйственной помощи бедняцкому и середняцкому крестьянству. Кто этой проблемы не видит, тот имеет кулацкий уклон.

Есть еще другой уклон, который проскальзывает сейчас у нас в печати и который сводится к следующему.

Некоторые товарищи, давая правильную оценку кое-каким явлениям в деревне, делают такой вывод: кулака взять административным нажимом нельзя, нужно иметь такую перспективу, что в результате дифференциации у нас будут выделяться капиталисты и батраки; классовые отношения будут все более и более обостряться, и совершенно неизбежно дело дойдет до того, что мы должны будем произвести вторую революцию, т. е. насильственное экспроприирование кулака. Такая система взглядов имеет уже литературное выражение. Капитализм развивается, классовые противоречия капитализма в деревне обостряются, мы должны разжигать классовую войну в деревне и вести ее до тех пор, пока не обессилим и не экспроприируем кулака. Я считаю, что это теоретически неправильно, а практически бессмысленно. Если мы будем проповедовать в деревне накопление и одновременно пообещаем и устроим через два года вооруженное восстание, то накоплять будут бояться; это не верно теоретически, потому что рассуждающие так товарищи забывают одну небольшую мелочь, а именно пролетарскую диктатуру.

Что характерно для пролетарской диктатуры? В таких условиях, о которых я здесь говорил, эта диктатура по своему назначению не сводится только к аппарату государственного принуждения. У нас диктатура пролетариата представляет из себя мощь комбинированной политической силы и экономически-хозяйственной силы рабочего класса. У нас в число государственных органов входит и ВСНХ, у нас в государственный бюджет входит вся наша промышленность, все железные дороги, рудники и пр. Структура нашей государственной власти и под этим углом зрения отличается от структуры государственной власти буржуазного типа. Само собой разумеется, что те перемены, которые получаются во всем общественном целом после захвата власти рабочим классом, сводятся, помимо всего прочего, также к тому, что вообще сила государственной власти колоссально увеличилась, ибо к экономическому моменту присоединяется вся мощь государственной экономики, которая вместе с государственной властью является на исторических весах гирькой немалого веса.

Поэтому важно не только то обстоятельство, что рабочий класс захватил власть. Важно и то, что увеличиваются возможности в смысле того прироста силы и энергии, который получается после завоевания рабочим классом государственной власти. Поэтому совершенно естественно, что факт рабочей диктатуры в числе прочих общественных факторов, в числе прочих сил, определяющих общественное развитие, представляет собой гигантскую величину.

Очень часто говорят: экономика определяет политику. Это верно, это марксистская истина; но имейте в виду, что в нашу политику уже входит в значительной части экономика, ибо в структуре нашей государственной власти уже заключаются важнейшие экономические факторы, в том числе и те командные высоты, о которых я говорил в первой части своего реферата. Этот факт кладет грань между развитием человеческого общества до пролетарской диктатуры и развитием человеческого общества после установления пролетарской диктатуры. В самом деле, возможно ли, что в деревне все идет так же и в том случае, если есть пролетарская диктатура с ее политическим и хозяйственным аппаратом, и в том случае, если ее нет? Конечно, невозможно.

Само собой разумеется, что факт пролетарской диктатуры неизбежно должен внести какие-то глубокие изменения. Какие? Если бы дело заключалось только в одной политической государственной оболочке, а все остальное оставалось бы таким же, как и при капиталистическом режиме, т. е. если бы существовало такое положение, что пролетариат имеет государственную власть чисто политического типа, а промышленность находится в руках капиталистов, то ясно, что в деревне отношения складывались бы по прежнему типу. Разница была бы только та, что мы административно нажимали бы изо всей силы, но результатом этого нажима был бы неизбежный крах пролетарской диктатуры.

Если бы мы не экспроприировали крупный капитал, а только маневрировали бы в области чистой политики, то, безусловно, мы потерпели бы крах. Наша сила заключается не только в том, что мы имеем политическую власть. Наша сила заключается в том, что мы эту политическую власть вовремя стали делать рычагом экономической перестройки, и сейчас наша судьба определяется уже таким соотношением сил, когда мы имеем за собой экономические командные высоты, представляющие собою составную часть нашего государственного аппарата.

И вот, товарищи, если это так (а это, безусловно, так), если пролетарская диктатура с ростом нашего хозяйства все больше и больше будет представлять собою руководящую хозяйственную силу – то, само собой разумеется, из этого неизбежно вытекает, что в деревенское развитие вливается такой поток, который самым существенным образом изменяет это развитие по сравнению с предшествующим историческим периодом.

В этой связи перед нами выступает вопрос, который был поставлен с такой гениальной яркостью и с такой силой Лениным в «Страничках из дневника», в его статье «О кооперации», мимо которой мы не можем пройти, ибо это есть самое существенное, что было сказано о нашей политике в отношении крестьянства. Те дополнения к положениям Ленина, которые необходимо сделать теперь, благодаря накопившемуся опыту, ни на одну йоту не зачеркивают гениального стратегического плана, развернутого в этом втором варианте товарища Ленина.

Всем известно, что между нами и народниками велся очень крупный спор. Многие из русских народников, а также и иностранных, развили в своем роде довольно стройную теорию так называемого некапиталистического развития крестьянского хозяйства. Они создали теорию так называемой «некапиталистической» эволюции сельского хозяйства, причем в народническом лагере было одно превалирующее течение, которое считало, что мелкое хозяйство в земледелии вообще выгоднее крупного, что машины в земледелии не могут быть так выгодны и т. п.; но было и течение, правда очень маленькое, среди русских народников или полународников, которые соглашались с марксистами, что применение машин – это есть спасение для сельского хозяйства, которое считало, что крупное хозяйство гораздо лучше мелкого, выгоднее его, рациональнее, но которое утверждало, что в рамках капитализма сельское хозяйство крестьянина идет к крупному хозяйству совершенно особым путем – некапиталистическим, и в качестве этого пути оно выставляло как раз кооперацию.

Одним из довольно крупных русских теоретиков этого направления, которое признавало все преимущества крупного хозяйства, или почти все, – являлся Суханов, который в своей книге, произведшей в свое время большой шум, выставляет со своей стороны довольно стройную сеть аргументов. Марксисты правы, говорил он, когда утверждают, что крупное производство в сельском хозяйстве имеет преимущества перед мелким, но крестьянство идет к крупному производству совершенно особым путем – через кооперацию. Эта кооперация, кооперация трудовых крестьян, есть особое явление. Мало-помалу она вырастает в большую силу, являющуюся базой для социализма. Марксисты-социал-демократы ошибаются, утверждал Суханов, что сельское хозяйство идет по линии капитализма. Наоборот, характерна его «декапитализация». Оно имеет свой особый путь некапиталистического развития. Этот путь есть кооперация.

Целый ряд теоретиков так называемого «аграрно-кооперативного социализма» в Западной Европе в разных вариантах развивали такую же концепцию, такую же систему взглядов. Это, конечно, совершенно неправильная система взглядов. Нужно прежде всего посмотреть, что нам дает в этом отношении интересного и поучительного капиталистический строй; как действительно обстоит там дело, каким образом буржуазия держит крестьянство в своем хозяйственном подчинении. Тут не нужно обольщаться. Мы видим, как в Западной Европе (речь идет не о колониях, а о таких странах, как Франция, Германия и пр.) подавляющее большинство крестьянства идет за помещиками и буржуазией. В этих странах буржуазно-аграрные революции против крепостничества уже давно канули в прошлое. Но каким же образом буржуазия и помещики держат крестьянство полностью или почти полностью в своих руках?

Одним из важнейших средств, а сейчас важнейшим средством влияния на крестьянство является у буржуазии кооперация. Если мы берем такую страну, как Германия, страну, которая наиболее пострадала от войны и где, следовательно, классовый антагонизм выражен наиболее резко, и попытаемся анализировать социальные отношения в деревне, то мы натолкнемся здесь на поразительные факты.

Самой крупной организацией, объединяющей сельскохозяйственное население, является Reichslandbund, насчитывающий больше 2 млн. членов. Но характерна социальная структура этой организации; характерно, из каких слоев она состоит. Половина всего сельскохозяйственного пролетариата Германии входит в этот союз, командующую верхушку которого составляют крупные помещики графы, князья, бароны и т. д.; половина сел. – хоз. пролетариата в такой передовой стране, как Германия, входит в организацию, руководимую баронами, князьями, помещиками! Этот союз представляет собою колоссальной величины машину, которая имеет гигантский аппарат, причем чиновниками его являются, главным образом, офицеры армии, имеющие свои организации, свои централизованные правления, которые опираются на целую громадную сеть кооперативов, которые имеют в своих руках целый ряд банков, сросшихся с индустрией.

Во Франции такое же положение: 7 крупных организаций, в которых крестьяне руководятся помещиками, и одна, маленькая, – наша, которая, по сути дела, представляет почти нуль по своей числовой величине. Крупные генералы, империалисты, стоят во главе ряда крупнейших кооперативных учреждений. В Америке недавно был гигантский сельскохозяйственный кризис. В этой стране, благодаря сел. – хоз. кризису, обостренному высокими ценами на изделия промышленности, так называемыми «ножницами», усиленно раздвигаемыми американскими трестами, разорилось около 30 % фермеров. Банковики сумели целым рядом кредитных учреждений взять в свои руки фермерские кооперативные организации и целиком держать их в своих руках.

В Финляндии довольно мощная крестьянская кооперативная организация целиком находится в руках двух частных банков. Каким образом это достигается? Очень ловкой кредитной политикой, очень умной политикой регулирования отношений. Получилось так, что даже в том случае, если налицо были организации не эксплуататорского типа, а объединения трудового крестьянства, – они постепенно превращались в организации, руководимые помещиками и буржуазией, в конце концов влезавшие всеми своими частями в общий буржуазно-помещичий аппарат. В рамках капиталистического режима иначе и быть не может.

Возьмем, к примеру, кредитную кооперацию. Кредитная кооперация, поскольку она работает и развивается, должна иметь какие-нибудь сношения с другими институтами, банками в первую очередь, ибо у нее откладывается лишний капитал, который она не может пустить непосредственно в оборот. Хочет ли кооперация поместить на время за проценты свой капитал, желает ли она иметь кредит прямо или косвенно, она вынуждена обращаться к буржуазному банку, так как другого в капиталистических странах нет.

Если банк дает кредит целому ряду кооперативных организаций, он, конечно, заинтересован в их процветании; они, в свою очередь, заинтересованы в том, чтобы объединиться друг с другом, и так постепенно они втягиваются в капиталистическую финансовую систему.

То же самое происходит со сбыто-закупочной и другими видами кооперации в условиях господства капитала.

Если помещики и буржуа могли в условиях капиталистического господства путем умной политики построить союз с крестьянами против рабочих и добиться таких отношений, когда с бароном, князем и графом сотрудничает половина сельскохозяйственного пролетариата, то мы будем круглыми дураками, если не сумеем установить союз с крестьянством, к которому мы стоим неизмеримо ближе, чем бароны. И если крестьянин вползал через кооперативные организации в систему промышленного и банковского капитала, то при нашей диктатуре, при соотношениях нашей государственной власти с сельскохозяйственными учреждениями, в условиях национализации земли, чего нет ни в одной стране мира, он может постепенно врастать в систему социалистических отношений через кооперацию.

Однако надо себе представлять, что это движение крестьянства к социализму будет протекать в противоречивых формах. В этой области мы пережили ряд иллюзий, мешавших правильной политической работе. Кое-что от этих иллюзий осталось еще и теперь.

Многие товарищи и посейчас склонны по военно-коммунистическому переоценивать роль коллективных производственных объединений в деле приобщения крестьянства к социализму. Что мы должны всячески пропагандировать среди крестьянства объединения в коллективные хозяйства, это – верно, но неверно, когда утверждают, что это есть столбовая дорога для продвижения массы крестьянства по пути социализма. Как же мы должны втягивать в нашу социалистическую организацию крестьянство? Только путем хозяйственного заинтересовывания крестьянства. Кооперация должна привлекать крестьянина тем, что она дает ему непосредственные выгоды. Если это кооперация кредитная, то он должен получать дешевый кредит; если это кооперация по сбыту, то он должен более выгодно продавать свой продукт и быть от этого в выигрыше. Если он хочет закупить что-нибудь, то он должен это делать через свою кооперацию, он должен получать через кооперацию более добротный и более дешевый товар и таким путем строить кооперацию дальше.

Таким образом, мы заинтересовываем его, как мелкого собственника, как мелкого хозяйчика. Это ни капли не страшно, потому что, в конце концов, на этом самом своем хозяйственном росте крестьянин будет продвигаться по пути превращения самого себя и своего хозяйства в частицу нашей общегосударственной социалистической системы, так же как в капиталистическом режиме он врастает в систему капиталистических отношений. Предположим, мы имеем дело со сберегательными кассами и какой-нибудь кредитной кооперацией. Предположим, перед нами зажиточный крестьянин, имеющий лишнюю деньгу, желающий накоплять. Куда он вносит эти деньги? В сберегательную кассу, связанную с нашими государственными банками. Крестьянин заинтересован, таким образом, в прочности нашего банка, в прочности нашего государственного режима. Заинтересован очень прочно. А если этот банк дает ему через его кредитную организацию более дешевый кредит, чем бывало при царе, то заинтересованность растет все больше. Берем пример, наименее для нас выгодный. Кулак, который эксплуатирует своих батраков, накопляет, получает прибавочную ценность, вносит вклады. Куда он вносит вклады? В конечном счете, в наши банки. Получаем ли мы в этом случае какую-нибудь пользу? Получаем, потому что тем самым имеем добавочные ресурсы, рост которых дает нам возможность кредитовать середняцкую кооперацию и тянуть всю массу крестьянства к хозяйственному подъему. Вклад кулака мы используем для того, чтобы поддержать другие слои крестьянства.

Мы привели пример кредитной кооперации, но то же самое происходит и с закупочно-сбытовой кооперацией. Здесь тоже налицо связь ее с банками пролетарского государства, регулирующая роль последних, накопление в этих банках, в особенности в условиях растущего экспорта.

Таким образом, крестьянская кооперация будет срастаться с экономическими организациями пролетарской диктатуры, будет постепенно вдвигаться в систему социалистических отношений. Совершенно не нужно смущаться тем, что дело начинается не с производства, а с обращения. Логика вещей обязательно приведет к тому, что вслед за кооперированием в области обращения неизбежно будет идти разными путями и кооперирование производственное.

Само сельское хозяйство неизбежно будет индустриализироваться. Так, наша маслобойная кооперация связана с маслобойными заводами или наша кооперация, охватывающая районы с производством картофеля, связывается со всевозможными заводами, занимающимися переработкой этого картофеля. Кооперативные объединения начинают иметь и будут иметь заводы по выделке консервов, по сушке овощей, маринованию и т. д.

Снабжение тракторами и расширение электрификационной сети дадут возможность перейти от кооперирования в процессе обращения к процессу производства. Гладко ли будет протекать этот процесс? Нет, не просто и не гладко, потому что развитие будет идти в противоречивых формах. Крестьянство у нас неоднородно. Классовая борьба в деревне сразу не отомрет. Этого никто не будет отрицать, думать это было бы бессмысленной маниловщиной. Наоборот, в ближайшее время она будет расти. Но делать из этого выводы о «второй» революции нелепо и неправильно.

Ясное дело, что в некоторых кооперативных объединениях будут преобладать бедняки, в других – середняки, в третьих – кулаки. Совершенно естественно, что в колхозах будет прежде всего бедняк, что в кредитной кооперации в целом ряде пунктов будет брать верх в первое время кулак, что мы будем с ним на выборах правлений вести ожесточенную борьбу. Это все верно, но если мы будем вести правильную политику, то нам не придется проделывать снова революции. Наша политика должна заключаться в том, чтобы из всех предстоящих выгод положения, от ускоренного хозяйственного оборота, роста национального дохода, который получается от общего роста товарооборота, от роста госхозяйства и частного хозяйства, – мы могли получить средства для помощи массе среднего и бедного крестьянства.

Можно ли и нужно ли сейчас проповедовать обострение классовой борьбы в деревне? Нет, у нас сейчас другое положение. Мы должны действовать хозяйственными путями, чтобы путем хозяйственных мероприятий, в первую очередь через кооперацию, двигать вперед основную массу крестьянского населения.

В заключение мы считаем необходимым сказать несколько слов об этом вопросе в связи с теорией классов.

Классом крестьянство в собственном смысле слова является лишь в феодальном обществе, и притом там оно является основным классом. В капиталистическом обществе крестьянство не класс в собственном смысле этого слова, потому что оно разлагается и выделяет сел. – хоз. буржуазию и сел. – хоз. пролетариат. Но капиталистическое общество сохраняет в себе еще значительное количество феодальных элементов. Чем больше феодальных пережитков в обществе, тем более крестьянство является классом. Вот почему в Октябрьскую революцию мы шли вместе со всем крестьянством вплоть до кулаков. Это было потому, что у нас страшно сильны были остатки не только капитализма, но и феодализма. Поскольку у нас были сильные феодальные отношения, крестьянство было классом как целое. Поскольку у нас был развит капитализм, постольку крестьянство не было классом.

Поскольку у нас в момент свержения капитализма капиталистические отношения в деревне не были развиты – постольку оставалась большая серединка этого крестьянства – крестьянин-середняк. А поскольку мы произвели уравнительную дележку, этот середняк вырос в большую силу.

Поскольку мы будем хозяйственно расти и через кооперацию, налоговую систему и пр. уже не на основе грабительской дележки, выражаясь вульгарно, а на основе хозяйственного подъема, поскольку середняка и бедняка мы будем хозяйственно поднимать, – постольку мы все больше будем приближаться к тому, что уровень жизни середняка и бедняка будет приближаться к уровню более зажиточного хозяйства; а затем на основе этого подъема мы достигнем еще более высокой ступени, когда крестьянство будет исчезать и по отношению к пролетариату, как особый класс.

Вот что нужно иметь в виду как определенную перспективу, которая еще очень далека, но уже стоит перед нами.

У нас – рабочая диктатура, но эта рабочая диктатура имеет союзника в лице крестьянства, и, чем больше она хозяйственно и культурно помогает крестьянству, тем больше крестьянство будет втягиваться в нашу общую систему через кооперативные организации, тем больше крестьянство будет приобщаться к общей культуре, тем больше будет стираться разница между пролетариатом и крестьянством. Мы вообще идем к тому состоянию, когда деление между рабочими и крестьянами превратится в деление на передовой слой трудящихся и его отсталые слои.