Текст книги "Торговец счастьем"

Торговец счастьем
Аджи Диас

© Аджи Диас, 2017

ISBN 978-5-4483-3207-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Люди говорят «отправился на тот свет» или «на всем белом свете», а если есть свет, значит, есть и тьма? Да, несомненно, тьма существует, но большинство воспринимают два этих понятия как противоположности, олицетворяя в них добро и зло, жизнь и смерть. На самом деле все обстоит несколько иначе.

Тьма это нечто большее, чем зло, смерть или даже пустота. Тьма – это сама Вечность, тьма – это кот. Непреодолимая, бесконечная пелена, обволакивающая всё мироздание в виде черного кота, частью которого является и сам свет. Этот игривый, капризный, а иногда и коварный кот, обожал спать, кушать, играться с маленькими шариками-звездами или стайками созвездий. Иногда, Вечность по прихоти или случайно, меняла расположение звезд и планет, разбрасывая их в разные галактики, некоторые пыталась погасить, когда те мешали спать, а другие и вовсе съедала. Не из-за голода, а скорее от любопытства. Гонка, охота, игра, сон. Все просто.

Но иногда кот останавливался и наблюдал, как рождаются звезды, как раскрываются горячие лепестки и внутри маленького цветка появляется младенец, состоящий из ярчайшего света. Кот очень любил такие моменты. Опустив низко свою мордочку и затаив дыхание, он заворожено глядел своими огромными глазами на рождение новой жизни. Наблюдал, как младенец становится все больше, взрослеет и крепчает. Останки цветка быстро тлели, обратившись в космический мусор или планеты. И когда все кончалось, перед черным котом стоял прекрасный юноша или дева с длинными белыми волосами. Кот облизывал лицо новой звезды, играл с ней некоторое время и позволял иногда даже погладить себя.

Однажды, после обеденного сна Вечность заметила под своей лапой молодую яркую звезду. Спросонья он чуть было не задавил ее своим весом. Вежливо извинившись, кот обратил внимание на орбиту этой звезды и сильно удивился. Конечно, рождение низших форм биологической жизни он и раньше видел, но на этой планете происходили престранные метаморфозы. На маленьком каменном шарике появлялись моря и океаны, менялся ландшафт, зарождалась первая жизнь. Но происходило это не естественным путем, а с подачи других, высокомерных и самовлюбленных существ, называющих себя Титанами. Сначала появились неказистые, шумные элементали, не шибко отличающиеся интеллектом и жрущие все подряд. Вскоре, спустя около трех дюжин миллионов лет, показались и первые драконы, прибывшие из далеких миров. Кот улыбался, видя радость молодой звезды, ведь ее свет будет жизненно важен для кого-то. Теперь у нее есть очень ответственная работа, цель. Молодая звезда очень гордилась этим фактом. Ведь большинство ее сестер и братьев, по ее мнению, были бесполезны, ибо свет их был лишь украшением, игрушками Вечности, и мало кто из них мог похвастаться столь красивым и главное, живым миром.

Черный кот облизнул звезду и, издав прощальное «мяу», устремился дальше по своим делам, оставив ее наблюдать за своим особым детищем. Вечность хитро улыбнулась, заранее зная, что скоро восторг молодой звезды кончится, а вместо гордости придет разочарование. На маленьком серо-сине-зеленом мирке начнется бесконечная война последователей тех или иных Титанов, борьба за выживание среди самых различных рас и существ, невероятных по своему типу и происхождению. Некоторые из них будут из камня или огня, другие же – из металла и шестеренок, третьи – из плоти и крови. Одна империя падет, и на ее руинах возникнет другая, одна раса сгинет, став мифом и уступит место очередной. Всегда так было, всегда так будет. За жизнью – смерть, за смертью – жизнь. Первый закон Вечности. Поэтому коту было отчасти жалко молодую звезду, ведь большинство ее братьев и сестер живут беззаботной жизнью, поют свои песни и танцуют в вечном космическом танце, не обременяя себя наблюдением за чужой глупостью, жестокостью и многих неприличных вещей.

Где-то запредельно далеко, за временем, пространством, за триллионами душ и событий, за звездами и космической тьмой скрыто место, в существование которого сложно поверить. О нем ходили лишь слухи, отголоски легенд, передающихся шепотом, и лишь очень немногие знали правду. Место это являлось одним из первых творений Вечности. Конечно, в начале времен это был всего лишь галактических размеров клубок шерстяных ниток. Сотни триллионов ниточек, связанных в одну хаотичную массу, которую кот делал еще более запутанной, еще более интересной и бессмысленной. Сотни квадриллионов событий, жизней, судеб, смешанных в одну вселенскую кашу, в которой лишь сам кот мог разобраться.

Позже, это место менялось бессчетное количество раз. Изменялся ландшафт, пейзажи и даже ее обитатели, те, кто поселились здесь сравнительно недавно. Тысячи светящихся огоньков, напоминающих мириады красно-зелено-синих звезд, сменились пустыней, испещренной трещинами. Затем появилась большая скала с шероховатой серой поверхностью, покрытой символами на языке Предвестников с постоянно меняющимися глифами и живыми наскальными рисунками. Потом Сестры переделали скалу в пещеру с костром и кузней. Спустя какое-то время они решили, что дыма слишком много, что им слишком душно и превратили все в исполинский станок, создающий бесконечную ткань судьбы.

Ныне же это место больше напоминало остров. Большой скалистый остров с лесами и водопадами, с дикими животными и руинами, пробивающимися сквозь деревья. Остров, вокруг которого простиралась бесконечность космоса – черное сито, из маленьких дырочек которого подсматривали боги. В сердце этого острова на ровной поляне располагалась огромная печатная машинка, с бесконечно длинным уходящим далеко вверх, в саму суть мироздания, белым бумажным гобеленом. Любой, кому удавалось прибыть сюда, мог заглянуть в текст этой бесконечной летописи. Те, у кого хватало времени, мог пройти к самому началу, прочитать слишком длинный пролог, в котором ничего не ясно, узнать всю историю от одной главы к другой, познакомиться с каждым из героев, или сразу, забежав вперед, увидеть еще ненаписанные страницы, на которых будет описана концовка всей истории. Можно было узреть свою судьбу или прошлое каждого из предков, историю звезд, полукровок, Титанов, любых других существ, живших ранее или еще не рожденных. Все что было, что происходит и будет происходить.

Сестры знали заранее о приходе странного гостя, которого в народе именовали Висельником. Сестры знали, что в поисках своего отца, он пройдет сквозь множество миров, преодолеет огромное количество преград и в итоге найдет путь в их обитель. Сестры покажут ему будущее, ответят на все его вопросы, и гость будет недоволен. Сестры, видящие прошлое, настоящее и будущее, узники своего проклятия, прекрасно знали, что Висельник убьет их. И им ничего не оставалось, кроме как подчиниться своей судьбе.

До конца не ясно, что для них было важнее: судьба мира или доказательство своей собственной правоты. Простому смертному не понять и не познать всех секретов, но для Сестер смерть стала отчасти освобождением. Они с радостью приняли ее и оказались в изгнании, лишившись своего бессмертия и непостижимой мудрости. С тех пор они блуждали в смертных мирах, пытаясь добиться своих собственных целей. Ныне их видения и пророчества отличались: каждая из дев имела свое видение будущего, и каждая стремилась воплотить его в жизнь. Из созидателей они превратились в вершителей. Возможно, именно власти они и желали, или им было просто скучно прозябать в глуши, на краю вселенной, и они решили принять участие? Кто их знает?

Под ликом смертных, Сестры влияли на судьбы миров, разрушая или спасая их. Одной не терпелось видеть конец Вечности, ей была невыносима песнь звезд и насмешливая улыбка черного кота. Видения абсолютной тишины и пустоты не давали ей покоя. Другая Сестра, всегда отличавшаяся оптимизмом, всячески противилась первой, и, как говорят люди, «ставила палки ей в колеса». Она вдохновляла смертных, пытаясь воззвать к их благородству и героизму, воодушевляла в трудную минуту и поддерживала. Младшей же из Сестер, кажется, совсем было наплевать на все. В редких случаях без особого энтузиазма некоторым она помогала, другим мешала, но о своих видениях ничего не говорила.

Отчаяние, Надежда и Смирение. Так их именовали.

Теперь, стоя в очередном мире смертных, они наблюдали за пейзажем горящей столицы, некогда славной Серрской Империй. Горели дома, кричали солдаты, над городом витал запах пороха и реформ. Старшие из Сестёр, закончив очередной свой спор, обратили внимание на старенький фургончик, проехавший прямо перед ними. Сангумный двигатель дымился и опасно шипел, готовый вот-вот взорваться.

– Вы же понимаете, к чему это приведет? – уточнила Смирение, глядя на пустую улицу и дома с разбитыми окнами.

В отличие от центральных и северных районов Арраса, западная часть города была застроена по большей части обычными домами, а не инсуломами.

– Мы все прекрасно понимаем! – рявкнула в своей обычной резкой манере Отчаяние. – Этот мир будет погружен в пучину мрака. И вскоре он захлебнется в собственной скверне!

– Не будь же столь категоричной, – мягко улыбнулась Надежда, мечтательно глядя на ночное небо столицы. – Грядет новый день, новая жизнь. Я еще не проиграла бой. Нам еще столько предстоит сделать. Ты и представить себе не можешь.

– Зло уже явилось в мир смертных. Оно множится. И твой принц никак не сможет победить его!

– Возможно, архонту необходима поддержка. В любом случае, – Надежда обошла свою раздраженную сестру, – время покажет, кто из нас прав. А пока, прошу, посмотрим на очень интересные события, которые через каких-то пару десятилетий заставят нас вернуться в Серру.

И Сестры последовали за ней.

Фургон тем временем остановился на дальнем конце улицы, перед одним из красных кирпичных домов.

– Господин! Господин! – кричал молодой дворецкий.

– Что случилось Лу… – иглоликий не успел договорить, так как прогремел взрыв, сметший парадную дверь и сбивший его с ног.

Когда он поднял голову, перед ним уже стояли трое непрошеных гостей. Дворецкий и иглоликий застыли на месте.

– Спаси его! – прокричал мужчина, который был самым старшим в троице.

– Но… но… – начал было возражать иглоликий, однако слова застряли в горле, как только он увидел направленное на него оружие.

– Что задумался толстяк!? – крикнул мужчина, тыча ему в лицо паровым пистолетом. Он явно был не в себе от возбуждения. На воротнике его кителя виднелась кровь, а на лице застыло раздражение.

Иглоликий узнал гостя. Они пересекались на каком-то балу в Солнечном дворце. Теперь там шла бойня.

Кроктор Меньес – именно так звали предприимчивого и крайне осторожного ученого иглоликого, знатока по Ощущениям, памяти и эктоплазме – перевел глаза и посмотрел на раненого. Преторианская синяя форма на молодом человеке была изорвана и окровавлена. Третий гость, на плечах которого и держался раненый, скрывал лицо под капюшоном. Но Меньес узнал его почти сразу, и много усилий ему понадобилось, чтобы скрыть свою радость.

Пророчество сбудется, возликовал про себя хозяин дома, вспомнив тот далекий вечер, когда он повстречал очень странную девицу, предсказавшую ему бессмертие.

Неужели сегодня?! Но я же почти не готов! Машина еще не готова!

На улице прогремел еще один взрыв, совсем недалеко, кажется на другой стороне улицы. По всей столице завершались заключительные акты гражданской войны. Последние перестрелки, последние выкрики. Этой ночью решалась судьба целой страны. Старая Империя умирала. Как и многие жители, оказавшиеся в эпицентре страшных событий, господин Кроктор Меньес сидел в своем доме, плотно закрыв окна. Ему казалось, что двойная дверь спасет его от любых вторжений. Как выяснилось, он ошибался.

– Спаси его! Или я прострелю твою башку! – крикнул мужчина, вернув иглоликого в реальность.

– Заносите его…

Они прошли вглубь дома, в личный кабинет ученого. Он и его дворецкий положили раненого мужчину на большой стол из красного дерева. Бумаги, счета и отчеты теперь были заляпаны кровью и разбросаны по всему кабинету. Иглоликий осматривал раны молодого человека, который уже потерял сознание. Дворецкий растерянно хлопал глазами, не зная, что ему делать. А захватчик с пистолетом стоял у окна и поглядывал то на улицу, то на своего раненого товарища. Третьего и самого желанного гостя иглоликий упустил из вида.

– Кто победил? – осмелился спросить хозяин дома, занятый делом.

– Император мертв, – глядя в окно, ответил Альбер Вельмас.

Иглоликий на мгновение застыл, прикидывая все плюсы и минусы новых изменений. Его расчетливый мозг тут же начал продумывать новый план действий: какие банковские счета закрыть, какие перевести за границу.

– Не об этом тебе сейчас, надо думать. – бросил Вельмас, словно прочтя его мысли. – Спаси моего друга. От этого сейчас зависит твоя жизнь.

– Он не выживет… – тихо сказал ученый, осмотрев все раны. – Слишком много крови…

– Спаси Феликса! – взорвался мужчина и, подойдя вплотную, приставил пистолет в пухлое лицо ученого. – Спаси его! Или я убью тебя!

– Хорошо-хорошо!.. – закричал иглоликий, искренне перепугавшись. – Только не стреляй! Есть один выход…

С одной стороны – бесславная смерть, с другой– безграничная власть архонта, подумал про себя Кроктор Меньес и посмотрел на юношу в капюшоне, вошедшего в комнату. Потом иглоликий перевел взгляд на дворецкого и в его расчетливом мозгу возникла чудовищная мысль…

Интерлюдия 1

Старик снова закряхтел, перебирая инструментами. Я видел его лишь со спины: сутулый, худой, в белом халате – светлое пятно в полутьме этой стерильной пещеры. Старик сравнивал анализы, читал бумаги, чертыхался и сотрясал воздух тихими проклятиями. Он читал себя великим ученым, пророком алхимии, биологии и каких-то-там-еще-логии. По мне так он был просто очередным сумасшедшим ублюдком. В империи их всегда хватало.

Я его боялся. На то имелось несколько веских причин. Первое – это то, что я был прикован толстыми ремнями к железному столу, в центре до жути мрачной лаборатории. Кажется, этот стол называется «операционный». Я никогда не был силен в медицинской терминологии. Всю мою сознательную жизнь меня учили правилам этикета в высшем обществе, разным языкам, игре на скрипке, вальсу и истории нашего мира. Я знаю своих предков до десятого колена, знаю, чем отличается граф от барона, знаю, какой вилкой, нужно есть креветки, а какой моллюсков. Но все это, черт подери, бесполезно! Вернись я в прошлое, не стал бы противиться воле отца и пошел бы в военное училище. Меня бы хоть научили стрелять и драться на мечах. Вспомнил, кажется, это называется «фехтование». Может быть, все сложилось бы иначе для меня, умей я драться? Кто знает? Судьба – странная штука. Всю жизнь ты живешь, не зная бед, в богатстве и роскоши, а потом, беспомощный и голый, лежишь на железном столе в ожидании своей участи, не в силах издать и звука.

Второй причиной моего страха являлся сам старик и его темная репутация. Среди заключенных частенько ходили слухи о том, что этот старый урод ставит эксперименты на людях, полукровках и магах. Раз или два в месяц тюремщики приходили в наши переполненные камеры и забирали нескольких заключенных. Никто из них так и не вернулся обратно. Как я думаю, скорее всего, они умирали на этом же самом столе.

Несмотря на все, я не боялся самой смерти. У меня ничего не осталось. Отец меня ненавидел до своей кончины, мать, которая боялась его, куда-то исчезла, воспользовавшись всеобщей суматохой. О богатстве, имении и своем знатном имени я и мечтать не смел. Мое имя было заменено цифрами на тюремной робе. Я был заключенным №1121 – всего лишь одним из многих политических преступников, магов и аристократов-заговорщиков из числа Совета масок. Одним из забытых, покинутых всеми, обреченных на гибель.

Тогда я думал, что умру, и никто меня не станет оплакивать, никто не вспомнит моего имени. Смерти я не боялся. Боялся я лишь боли и неизвестности.

Вот и третья причина – лаборатория. В небольшой темной комнате все стены были закрыты многочисленными шкафами и полками с колбами, банками, в которых плавали глаза, руки и еще что-то из человеческих внутренностей. Недалеко, на маленьком столике находилось столько медицинских инструментов, что и страшно было подумать о назначении каждого из них. Тогда, в первый раз оказавшись в той лаборатории, я боялся, что меня разберут на части, разрежут пополам и того, что мои глаза будут плавать в одной из местных стеклянных баночек.

Когда старик обернулся, я впервые увидел его морщинистое худое лицо.

– Ну что? Начнем? – спросил старик, согнувшись. С этих слов началось мое знакомство с безумным ученым по имени Дедал. – А хотя… сначала я должен тебе открыть одну тайну…

И тут я снова понимаю, что это всего лишь воспоминание. Кошмар, случившийся наяву, но только не со мной, а с кем-то другим, много лет назад. Сейчас всего и не вспомнишь, но тот вечер я запомнил на всю жизнь. Спокойный хрипловатый голос старика, его острые инструменты, запах крови и спирта. Но боли я не помню, помню лишь страх и слезы, стекавшие по моим щекам во время оперирования. Я часто отключался, а приходя в себя, не знал, сколько прошло времени. Все было таким размытым, нереальным, словно в тумане. Когда все закончилось, безумный старик смеялся и аплодировал. Гораздо позже я узнал, что на операционном столе я пролежал чуть больше месяца. В глазах старика, спрятанных под толстыми линзами, я увидел истинную радость и восхищение. Словно я был его неким шедевром, скульптурой, в которой он показал весь свой талант.

Сейчас я смотрю на свои руки и тут же вспоминаю когти. То, как впервые увидел свое извращенное, испорченное тело. Шерсть, клыки, длинные крючковатые когти и свое сердцебиение столь сильное, громкое, словно оглушительная барабанная дробь. Безумные, холодные щупальца страха вонзаются в мое измученное сознание, и я издаю рык. Старик при этом смеется громче. Хохочет. Он счастлив.

Сейчас я сижу на скамейке в Лесу ксилемов и наслаждаюсь пением местных птиц. С виду обычный горожанин, ничем не отличающийся от остальных. Но глядя на свои руки, я вспоминаю тот далекий вечер, когда на свет был рожден Зверь. Заключенный №1121 остался в живых, первый кто вернулся в камеру. Эксперимент удался.

Глава 1

– Клиент нас убьет! – выпучив глаза, прошипел Блимдан.

Его партнер ничего не ответил. Мужчины посмотрели на лежащую в центре комнаты девушку в потрепанной мужской одежде. Голова запрокинута назад, глаза скрыты под челкой недлинных светлых волос, а рот и подбородок испачканы белой жижей. Стулья и стол были опрокинуты, а весь пол покрыт осколками стаканов, тарелок и бутылки Иежинского бренди. Из приоткрытой занавески в комнату пробивался свет уличного фонаря. Там снаружи что-то праздновали: громкая музыка и голоса людей уже несколько часов не давали никому сна. Хотя, наверняка все жители местных районов участвовали в празднествах. Блимдан не являлся любителем подобных мероприятий и мало интересовался ими. Сейчас все его мысли были заняты другим.

В этой старенькой съемной квартире произошло убийство. Случайное, непредумышленное, но все-таки убийство. Так они думали.

– Что будем делать? – спросил Блимдан шепотом, как будто здесь их кто-то мог услышать. – Что мы скажем клиенту?

– Правд! – мрачно ответил Секатук, почесав костяные отростки на щеке.

Иглоликий был на пол головы ниже партнера, но гораздо шире в плечах.

– Правду? Ха! Правду? – рассмеялся Блимдан скрипучим голосом. – Ты понимаешь, что мы должны были доставить ее в Аррас! Живой и здоровой! А что сделал ты?

– Я не знал, что люди умирают от выпивки. Мы просто праздновали.

– Праздновали?! – Блимдан чуть не задохнулся от возмущения. – Какая тебе радость? Что ты с ней праздновал?! С этим… с этой тварью!

Он с нескрываемым отвращением глянул на тело и пошел закрывать окно.

– Я оставил вас всего на пару часов, и что сделал ты? Ты ее убил!

– Он попросил, чтобы я сходил за выпивкой. Мы выпивали, и он просто упал.

– Схватившись за сердце, пачкая ковер пеной изо рта и кровью из ушей? – язвительно уточнил Блимдан. – И кстати, это женщина! Говори «она»! Понятно?

Иглоликий ничего не ответил, виновато глядя на тело.

– О Люциэль! Признайся честно, ты же ее не трогал?

– Нет. Это вышло случайно. Мы просто пили. Я виноват. Я все сам объясню клиенту. Будь что будет.

– Ты с ума сошел!? – Фирр Блимдан с трудом заглушил в себе крик. – Даже не думай! Я поручился за тебя перед ним. Твой провал – мой провал. Дай подумать…

И он начал ходить взад-вперед по комнате, стараясь не смотреть на труп и, Люциэль упаси, не наступить на него.

– Так. Имя и фамилия клиенту неизвестны. Младенцу дали другое имя в приюте. О родителях она ничего и никогда не знала, так?

Секатук кивнул.

– Крит отправил нас найти человека, которого никогда сам не видел. Заплатил нам хорошие деньги. Но если мы провалим дело, то мы…

– Клиент убьет нас, и никто не найдет наши тела.

– В точку. – цокнув языком, ответил Блимдан и вдруг остановился. – С пустыми руками мы не можем вернуться, ибо придется отдать деньги. С этим трупом мы тоже не можем поехать. А что, если не было трупа?..

Секатук нахмурил брови, оканчивающиеся по краям острыми отростками.

– Что, если мы найдем другого наследника, отдадим ему письмо и пригласим в Аррас? Мало ли этих безумных Врабье в этом городе.

– Заменим наследника? – указав на тело, спросил иглоликий. – Думаешь, выйдет?

– Да! Почему бы и нет? Избавимся от тела. Точнее, ты избавишься от тела. Потом, найдем её ровесницу, примерно того же возраста и все. Новый наследник готов.

– И отвезем её клиенту?

– Нет! – помотал головой частный сыщик. – Поступим хитрее. Только расскажем про дом, а сами вернемся в Аррас. Скажем клиенту, что девчонка не захотела приехать, у нее дела и все такое. Дадим ее данные, фамилию, внешность, адрес и пускай сам дальше разбирается. А мы получим вторую часть гонорара и будем готовы исчезнуть. Если повезет, никто ничего не узнает.

– Если повезет, – сказал Секатук, почесывая костяные отростки на подбородке. – Если.

Первое, о чем подумал Коул, открыв глаза, это завтрак. Точнее спешка. А если быть еще точнее, то вспомнился приют. Необходимость просыпаться рано, одеваться быстро и скорее бежать в столовую на завтрак за годы, проведенные среди таких же голодных сироток, как и сам Коул, превратилась в привычку, от которой он, видимо, никогда не избавится. Как можно быстрее, иначе ничего не останется, и будешь ходить голодным до обеда, иначе будет сложно работать. Теперь, конечно, еды и свободного времени хватало, но, каждый раз просыпаясь, хотелось бежать в столовую. Эта мысль первой возникала в сознании.

Но вокруг нет приюта или других сироток. Вместо общей спальни – вагон поезда «Мансель – Аррас». Вместо немытых коротко стриженых детишек – приличные на вид граждане: мужчины в костюмах, пальто и шляпах, женщины в платьях с пышными и не очень юбками, в милых накидках и шляпках.

– Еще не приехали, – любезно сообщила женщина, сидящая напротив.

Коул ничего не ответил, протер глаза, снял криво надвинутую во время сна кепку и огляделся. Вагон был почти полон. Кто-то смеялся над очередной пошлой шуткой, иные читали газеты с большими заголовками, третьи лакомились сладостями, что продавал бочкообразный конструкт, разъезжавший на маленьких колесах. Стоило кинуть монетку в специальное отверстие, и из люка сверху появлялся бокал сладкой газировки или лимонный сироп, или леденцы на длинной палочке, или… при мыслях обо всем этом, в животе Коула жалобно заурчало.

– Как спалось? – снова заговорила женщина.

Коул нахмурил брови, присмотрелся и только сейчас заметил девочку лет шести-семи, сидевшую рядом с женщиной. На ней было платьице, того же синего цвета, что и одеяние матери. Ее светлые волосы были собраны в бант, а в руках красовалась кукла с фарфоровым личиком. Решив, что сказать ему нечего, Коул уставился в окно.

Поезд несся по бескрайнему полю пшеницы. Где-то далеко на горизонте яркое золото медленно превращалось сначала в зеленую полоску леса, затем – в синее безоблачное небо. Вдали виднелись призрачные вершины гор. Коул сильно удивился тому, насколько наполнены красками земли за чертой города. Вся его жизнь прошла в серых стенах сиротского приюта. Но даже простирающийся за его высокой оградой Мансель, как и его небо были вечно закрыто плотной завесой тумана, туч и дыма заводских труб. Большинство жителей промышленного гиганта, выходя на улицу, носили респираторы или противогазы. Повезло лишь немногочисленной элите, живущей в облачных башнях, возвышающихся над вечным смогом Манселя.

Однако, стоило поезду выехать из города, и взору Коула предстали зеленые хвойные леса, тихие деревушки вдоль железной дороги, спокойные озера с рыбацкими лодками, поля и луга, на которых мирно пасся скот. И все это было таким живым, таким настоящим, не как в городе или приюте. В Манселе нет растений, нет такого солнца, нет этого чистого воздуха и прекрасного горизонта. Коул даже задумался о том, чтобы бросить все и остаться жить в одной из этих маленьких деревень. Стать фермером, рыбаком или лесорубом. Кем угодно. В силе, выносливости или трудолюбии Коул не уступал ни одному из крестьян, работавших сейчас на пшеничном поле. Он бы мог водить один из этих громадных шагающих тракторов, от которых вдали шли черные полоски дыма. Мог бы пасти скот, приглядывая за тем, чтобы безмятежных овечек не утащили волки или иные хищники.

Но, нет.

Коул отвлекся от лицезрения пейзажа и посмотрел на девочку, сидящую напротив. Она что-то лепетала, разговаривая со своей игрушкой. При виде фарфорового личика и аккуратного платья куклы, Коул усмехнулся, вспомнив те предметы, с которыми они играли в приюте. Детское воображение превращало старый башмак в боевой дирижабль, носки становились небесными червями, а покореженные ложки и вилки заменяли солдатиков.

Но в редких случаях детям удавалось поиграть и с настоящими игрушками: с солдатиками, куклами, мячами и плюшевыми медведями. Настоящие! Почти новые, строго хранящиеся в сундуке настоятельницы Врабие. В преддверии особых дней, воспитатели освобождали детей от работ, давали игрушки и разноцветные угольки. «Рисуйте свои мечты» говорила мадам Врабие, и сиротки часами увлеченно рисовали, все как один, почти одно и то же: солнце, дом, родителей, семью.

Причина внезапной доброты воспитателей была проста, и Коул понял ее очень рано. Иногда, раз в несколько месяцев, приют посещали местные меценаты, директора и хозяева местных фабрик. За несколько дней до прихода важных гостей, детишек переодевали в более чистую и новую одежду, сытно кормили, угощали сладостями и учили, что можно говорить, а о чем стоит молчать. Богачи приходили посмотреть, на что уходят их пожертвования и, довольные видом счастливых детишек, с чувством преисполненного долга, возвращались в свои особняки-мельницы и облачные башни.

Как только гости уходили, новая одежда, угольки и игрушки возвращались в сундуки Врабие. Нет сладостей, нет улыбок на лицах воспитателей, порции еды уменьшались почти вдвое, становились стандартными, а вместо беззаботных игр приходило время работы. С утра до ночи. «Вы рождены в грехе. Через труд вы очиститесь» сухим голосом говорила мадам Врабие, заходя в подвал, где около пятидесяти детей и подростков, от пяти, до семнадцати лет, не покладая рук «очищались». Сколько себя помнил Коул, он вечно был чем-то занят: стирал чью-то одежду, чинил чью-то мебель, шил что-то, таскал, поднимал, готовил. Словом, ни минуты покоя. Подвал приюта, обычно закрытый во время визитов покровителей, представлял собой настоящее многофункциональное производство. Если одна часть помещения являлась прачечной, где в огромных чанах стиралась одежда, то другая уже была мастерской, где чинили мебель, обувь или часы.

Коул взглянул на свои ладони, кожа на которых была жесткой и покрытой множеством мозолей.

Теперь я чист, подумал Коул, без всякой радости.

Теперь он мог отправиться куда угодно, стать кем угодно. Но вопрос – куда и кем? Зачем нужна свобода? Как ей распоряжаться, если нет мечты, если вообще не веришь, что можешь выбиться в люди и особо не с чего выбирать? Хотя, недавно появился довольно заманчивый вариант.

Несмотря на всю строгость и фанатизм, мадам Врабие готовила своих выпускников к жизни в жестоком внешнем мире, где они никому не были нужны. Да, она зарабатывала на них немалые деньги, жестоко наказывала, вбивала в голову религиозную чепуху. Но за годы тяжкого труда, дети набирались опыта и приобретали множество различных навыков, которые помогали им в поисках работы. Никто из выпускников Врабие не давал себя в обиду, и друг за друга стояли горой. Их так и называли в Манселе «Сиротки Врабие». Точно неизвестно, когда и как появилась эта община, но почти все, кто выходил из приюта мадам Врабие, направлялись на юг города, где жили «свои». Прачечная, мастерская, лавки, магазины, швейная. Все это принадлежало им. Почти целый городской квартал в управлении двух поколений выходцев «Государственного детского дома №17».

Мечты, которые они рисовали в детстве перед приходом богачей, воплотились в жизнь их же собственными руками. Большая дружная семья из десятков «братьев», работающих вместе и живущих бок о бок. Именно туда Коул отправился после своего совершеннолетия. Его приняли в общину, устроили на работу, помогли с жильем. Он даже нашел себе девушку. Жизнь начала налаживаться, грех было жаловаться.

Многие из «братьев» Коула недолюбливали старую монахиню, но в душе каждый знал, что она, так или иначе, была права, и лишь ее строгое воспитание приготовило их к испытаниям жизни в городе. Когда они выпивали в пабе, кто-нибудь из «братьев» Коула восклицал: «За здоровье старой ведьмы Врабие! Да хранит ее Люциэль!», и все без исключения поддерживали этот тост. Коул прожил среди них полгода, он освоился и привык к мысли, что всю оставшуюся жизнь проведет со своей большой семьей. Но где-то в глубине души он понимал, что этого мало, что жизнь не ограничивается одной лишь работой и пьянками по выходным.

И в один из вечеров в пабе к нему за стол присел усатый мужчина в дорогом костюме. Он был «чужим». Уточнив имя и фамилию Коула, гость передал ему письмо. Прочитанное повергло Коула в шок.

«Теряешь одно, получаешь другое», вспомнил Коул одну из многочисленных изречений мадам Врабие.

Как оказалось, его ждало наследство, оставленное родителями. Родителями! Люди, о прошлом которых он вообще ничего не знал: кем они были, как умерли, почему оставленный ему дом находится в столице, а не в Манселе, почему ему никто ничего не рассказывал?