Текст книги "Избранное"

Венеция ночью

Всплески вод сверкают ярко,

Орошая мрамор плит.

Дремлет лев святого Марка,

И царица моря спит.

По каналам посребренным

Опрокинулись дворцы,

И блестят веслом бессонным

Запоздалые гребцы.

Звезд сияют мириады.

Чутко в воздухе ночном.

Осребренные громады

Вековым уснули сном.

«На водах Гвадалквивира…»

На водах Гвадалквивира

Месяц длинной полосой.

От незримых уст зефира

Влага блещет чешуей.

Все уснуло, – лишь мгновенный

Меркнет луч во тьме окна,

Да гитарой отдаленной

Тишина потрясена,

Да звезда с высот эфира

Раскатилася дугой…

На водах Гвадалквивира

Месяц – длинной полосой…

Морской залив

Третью уж ночь вот на этом холме за оврагом

Конь мой по звонкой дороге пускается шагом.

Третью уж ночь, миновать эту старую иву,

Сам я невольно лицом обращаюсь к заливу.

Только вдали, потухая за дымкою сизой,

Весь в ширину он серебряной светится ризой.

Спит он так тихо, что ухо, исполнясь вниманья,

Даже средь ка́мней его не уловит дыханья.

В блеск этот душу уносит волшебная сила…

Что за слова мне она в эту ночь говорила!

Сколько в веселых речах прозвучало привета!

Сколько в них сердце почуяло неги и света!

Ах, что́ за ночь! Тише, конь мой, – куда торопиться?

Рад и сегодня я сном до зари не забыться.

1855

Вечера и ночи

«Я жду… Соловьиное эхо…»

Я жду… Соловьиное эхо

Несется с блестящей реки.

Трава при луне в бриллиантах.

На тмине горят светляки.

Я жду… Темно-синее небо

И в мелких и в крупных звездах.

Я слышу биение сердца

И трепет в руках и ногах…

Я жду… Вот повеяло с юга.

Тепло мне стоять и идти.

Звезда покатилась на запад…

Прости, золотая, – прости!

«Ночь. Не слышно городского шума…»

Ночь. Не слышно городского шума.

В небесах звезда, – и от нее,

Будто искра, заронилась дума

Тайно в сердце грустное мое.

И светла, прозрачна дума эта,

Будто милых взоров меткий взгляд;

Глубь души полна родного света,

И давнишней гостье опыт рад.

Тихо все, покойно, как и прежде,

Но рукой незримой снят покров

Темной грусти… Вере и надежде

Грудь раскрыла, может быть, любовь?

Что ж такое? Близкая утрата?

Или радость? – Нет, не объяснишь! –

Но оно так пламенно, так свято,

Что за жизнь Творца благодаришь.

«Благовонная ночь, благодатная ночь…»

Благовонная ночь, благодатная ночь,

Раздраженье недужной души!

Все бы слушал тебя – и молчать мне невмочь

В говорящей так ясно тиши.

Широко раскидалась лазурная высь,

И огни золотые горят:

Эти звезды кругом точно все собрались,

Не мигая, смотреть в этот сад.

А уж месяц, что всплыл над зубцами аллей

И в лицо прямо смотрит, – он жгуч!

В недалекой тени непроглядных ветвей

И сверкает, и плещется ключ.

И меняется звуков отдельный удар:

Так ласкательно шепчут струи,

Словно робкие струны воркуют гитар,

Напевая призывы любви,

Словно все и горит, и звенит заодно,

Чтоб мечте невозможной помочь, –

Словно, дрогнув слегка, распахнется окно

Поглядеть в серебристую ночь…

28 апреля 1887

«Вдали огонек за рекою…»

Вдали огонек за рекою.

Вся в блестках струится река.

На лодке весло удалое,

На цепи не видно замка…

Никто мне не скажет: «Куда ты

Поехал, куда загадал?»

Шевелись же, весло, шевелися!..

А берег во мраке пропал.

Да что́ же? Зачем бы не ехать?

Дождешься ль вечерней порой

Опять и желанья, и лодки,

Весла и огня за рекой?..

«Какая ночь! Как воздух чист…»

Какая ночь! Как воздух чист,

Как серебристый дремлет лист,

Как тень черна прибрежных ив,

Как безмятежно спит залив,

Как не вздохнет нигде волна,

Как тишиною грудь полна!..

Полночный свет, ты тот же день:

Белей лишь блеск, чернее тень,

Лишь тоньше запах сочных трав,

Лишь ум светлей, мирнее нрав,

Да вместо страсти хочет грудь

Вот этим воздухом вздохнуть.

1858

Степь вечером

Клубятся тучи, млея в блеске алом.

Хотят в росе понежиться поля.

В последний раз за третьим перевалом

Пропал ямщик, звеня и не пыля.

Нигде жилья не видно на просторе.

Вдали огня иль песни – и не ждешь:

Все степь да степь. Безбрежная, как море,

Волнуется и наливает рожь.

За облаком до половины скрыта,

Луна светить еще не смеет днем.

Вот жук взлетел и прожужжал сердито,

Вот лунь проплыл, не шевеля крылом.

Покрылись нивы сетью золотистой,

Там перепел откликнулся вдали,

И, слышу я, в изложине росистой

Вполголоса скрипят коростели.

Уж сумраком пытливый взор обманут.

Среди тепла прохладой стало дуть.

Луна чиста. Вот с неба звезды глянут –

И как река засветит Млечный путь.

Вечер

Прозвучало над ясной рекою,

Прозвенело в померкшем лугу,

Прокатилось над рощей немою,

Засветилось на том берегу.

Далеко в полумраке лука́ми

Убегает на запад река.

Погорев золотыми каймами,

Разлетелись, как дым, облака.

На пригорке то сыро, то жарко, –

Вздохи дня есть в дыханье ночном, –

Но зарница уж теплится ярко

Голубым и зеленым огнем.

«От огней, от толпы беспощадной…»

От огней, от толпы беспощадной

Незаметно бежали мы прочь:

Лишь вдвоем мы в тени здесь прохладной;

Третья с нами – лазурная ночь.

Сердце робкое бьется тревожно,

Жаждет счастье и дать, и хранить…

От людей утаиться возможно,

Но от звезд ничего не сокрыть –

И, безмолвна, кротка, серебриста,

Эта полночь за дымкой сквозной

Видит только, что вечно и чисто,

Что навеяно ею самой.

8 февраля 1889

«В темноте на треножнике ярком…»

В темноте на треножнике ярком

Мать варила черешни вдали.

Мы с тобой отворили калитку

И по темной аллее пошли.

Шли мы розно, прохлада ночная

Широко между нами плыла.

Я боялся, чтоб в помысле смелом

Ты меня упрекнуть не могла.

Как-то странно мы оба молчали

И странней сторонилися прочь…

Говорила за нас и дышала

Нам в лицо благовонная ночь.

«Шепот. Робкое дыханье…»

Шепот. Робкое дыханье.

Трели соловья.

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной. Ночные тени, –

Тени без конца.

Ряд волшебных изменений

Милого лица.

В дымных тучках пурпур розы,

Отблеск янтаря,

И лобзания, и слезы, –

И заря, заря!..

«Жди ясного на завтра дня…»

Жди ясного на завтра дня:

Стрижи мелькают и звенят.

Пурпурной полосой огня

Прозрачный озарен закат.

В заливе дремлют корабли, –

Едва трепещут вымпела.

Далеко небеса ушли,

И к ним морская даль ушла.

Так робко набегает тень,

Так тайно свет уходит прочь,

Что ты не скажешь: минул день,

Не говоришь: настала ночь.

1854

Звезды

Отчего все звезды стали

Неподвижною чредой

И, любуясь друг на друга,

Не летят одна к другой?

Искра к искре бороздою

Пронесется иногда,

Но уж знай, ей жить не долго:

То – падучая звезда.

«Летний вечер тих и ясен…»

Летний вечер тих и ясен, –

Посмотри, как дремлют ивы!

Запад неба бледно-красен,

И реки блестят извивы.

От вершин скользя к вершинам,

Ветр ползет лесною высью.

Слышишь ржанье по долинам? –

То табун несется рысью.

«Что за вечер! А ручей…»

Что за вечер! А ручей

Так и рвется…

Как зарей-то соловей

Раздается!

Месяц светом с высоты

Обдал нивы,

А в овраге блеск воды,

Тень, да нивы.

Знать, давно в плотине течь,

Доски гнилы, –

А нельзя здесь не прилечь

На перилы.

Так-то все весной живет!

В роще, в поле –

Все трепещет и поет

Поневоле.

Мы замолкнем, – что в кустах

Хоры эти, –

При́дут с песнью на устах

Наши дети, –

А не дети, так придут

С песнью внуки:

К ним с весною низойдут

Те же звуки.

Колокольчик

Ночь нема, как дух бесплотный,

Теплый воздух онемел, –

Но как будто мимолетный

Колокольчик прозвенел.

Тот ли это, что мешает

Вдалеке лесному сну

И, качаясь, набегает

На ночную тишину,

Или этот, чуть заметный

В цветнике моем и днем,

Узкодонный, разноцветный,

На тычинке под окном?

1859

«На стоге сена ночью южной…»

На стоге сена ночью южной

Лицом ко тверди я лежал,

И хор светил, живой и дружный,

Кругом раскинувшись, дрожал.

Земля, как смутный сон, немая,

Безвестно уносилась прочь,

И я, как первый житель рая,

Один в лицо увидел ночь.

Я ль несся к бездне полунощной,

Иль сонмы звезд ко мне неслись?

Казалось, будто в длани мощной

Над этой бездной я повис,

И с замираньем и смятеньем

Я взором мерил глубину,

В которой с каждым я мгновеньем

Все невозвратнее тону.

«Что за ночь! Прозрачный воздух скован…»

Что за ночь! Прозрачный воздух скован,

Над землей клубится аромат…

О, теперь я счастлив, я взволнован!

О, теперь я высказаться рад!

Помнишь час последнего свиданья?

Безотраден сумрак ночи был…

Ты ждала, ты жаждала признанья, –

Я молчал: тебя я не любил.

Холодела кровь, и сердце ныло, –

Так тяжка была твоя печаль;

Горько мне за нас обоих было –

И сказать мне правду было жаль.

Но теперь, когда дрожу и млею,

И, как раб, твой каждый взор ловлю, –

Я не лгу, назвав тебя своею

И клянясь, что я тебя люблю!

«Я люблю многое, близкое сердцу…»

Я люблю многое, близкое сердцу,

Только редко люблю я…

Чаще всего, мне приятно скользить по заливу, –

Так, – забываясь

Под звучную меру весла,

Омоченного пеной шипучей, –

Да смотреть, много ль отъехал,

И много ль осталось,

Да не видать ли зарницы…

Изо всех островков,

На которых редко мерцают

Огни рыбаков запоздалых,

Мил мне один предпочтительно:

Красноглазый кролик

Любит его;

Гордый лебедь каждой весною

С протянутой шеей летает вокруг

И садится с размаху

На тихие воды;

Над обрывом утеса

Растет, помавая ветвями,

Широколиственный дуб.

Сколько уж лет тут живет соловей!

Он поет по зарям;

Да и позднею ночью, когда

Месяц обманчивым светом

Серебрит и волны, и листья,

Он не молкнет, – поет

Все громче и громче…

Странные мысли

Приходят тогда мне на ум:

Что это – жизнь или сон?

Счастлив я или только обманут?

Нет ответа…

Мелкие волны что-то шепчут с кормою,

Весло недвижимо,

И на́ небе ясном высоко сверкает зарница.

«Я долго стоял неподвижно…»

Я долго стоял неподвижно,

В далекие звезды вглядясь.

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал… Не помню, что думал:

Я слушал таинственный хор,

И звезды тихонько дрожали, –

И звезды люблю я с тех пор.

«Заря прощается с землею…»

Заря прощается с землею.

Ложится пар на дне долин.

Смотрю на лес, покрытый мглою,

И на огни его вершин.

Как незаметно потухают

Лучи и гаснут под конец!

С какою негой в них купают

Деревья пышный свой венец!

И – все таинственней, безмерней –

Их тень растет, растет как сон…

Как тонко по заре вечерней

Их легкий очерк вознесен!

Как будто, чуя жизнь двойную

И ей овеяны вдвойне, –

И землю чувствуют родную,

И в небо просятся оне.

«Друг мой, бессильны слова, – одни поцелуи всесильны…»

Друг мой, бессильны слова, – одни поцелуи всесильны!

Правда, в записках твоих весело мне наблюдать,

Как прилив и отлив мыслей и чувства мешают

Руке твоей поверять то и другое листку;

Правда, и сам я пишу стихи, покоряясь богине, –

Много и рифм у меня, много размеров живых;

Но меж ними люблю я рифмы взаимных лобзаний

С нежной цезурою уст, с вольным размером любви.

«Долго еще прогорит Веспера скромная лампа…»

Долго еще прогорит Веспера скромная лампа,

Но уже светит с небес девы изменчивый лик.

Тонкие змейки сребра блещут на влаге уснувшей.

Звездное небо во мгле дальнего облака ждет.

Вот потянулось оно, легкому ветру послушно,

Скрыло богиню, – и мрак сладостный землю покрыл.

«Рад я дождю: от него тучнеет мягкое поле…»

Рад я дождю: от него тучнеет мягкое поле,

Лист зеленеет на ветке, и воздух становится чище,

Зелени запах одну за одной из ульёв многошумных

Пчел вызывает; но что́ для меня еще лучше –

Это когда он ее на дороге ко мне орошает!

Мокрые волосы, гладко к челу прилегая,

Так и сияют у ней, а губки и бледные ручки

Так холодны, что нельзя не согреть их своими устами.

Но нестерпим ты мне ночью бессонной, Плювий Юпитер!

Лучше согласен я крыс и мышей в моей комнате слушать,

Лучше колеса пускай гремят непрестанно у окон,

Чем этот шум и удары глупых, бессмысленных капель:

Точно как будто бы птиц проклятое стадо

Сотнями ног и носов терзает железную кровлю.

Юпитер Плювий, помилуй! Расти, сколько хочешь, цветов ты

Для прекрасной и лавров юных на кудри поэта,

Только помилуй, – не бей по ночам мне в железную кровлю!

«Ночью как-то вольнее дышать мне…»

Ночью как-то вольнее дышать мне,

Как-то просторней, –

Даже в столице не тесно.

Окна растворишь, –

Тихо и чутко

Плывет прохладительный воздух…

А небо? А месяц?

О, этот месяц волшебник!

Как будто бы кровли

Покрыты зеркальным стеклом,

Шпили и кресты – бриллианты,

А там, за луной, небосклон

Чем дальше, светлей и прозрачней.

Смотришь и дышишь,

И слышишь дыханье свое

И бой отдаленных часов

Да крик часового,

Да изредка стук колеса

Или пение вестника утра.

Вместе с зарею и сон налетает на вежды,

Светел, как призрак,

Голову клонит, – а жаль от окна оторваться!

Лето

«Как здесь свежо под липою густою…»

Как здесь свежо под липою густою, –

Полдневный зной сюда не проникал,

И тысячи висящих надо мною

Качаются душистых опахал, –

А там, вдали, сверкает воздух жгучий,

Колебляся, как будто дремлет он, –

Так резко сух снотворный и трескучий

Кузнечиков неугомонный звон.

За мглой ветвей синеют неба своды,

Как дымкою подернуты слегка,

И как мечты почиющей природы

Волнистые проходят облака.

«Зреет рожь над жаркой нивой…»

Зреет рожь над жаркой нивой,

И от нивы и до нивы

Гонит ветер прихотливый

Золотые переливы.

Робко месяц смотрит в очи,

Изумлен, что день не минул,

Но широко в область ночи

День объятия раскинул.

Над безбрежной жатвой хлеба

Меж заката и востока

Лишь на миг смежает небо

Огнедышащее око.

Дождливое лето

Ни тучки нет на небосклоне,

Но крик петуший – бури весть,

И в дальнем колокольном звоне

Как будто слезы неба есть.

Покрыты слегшими травами,

Не зыблют колоса поля,

И, пресыщенная дождями,

Не верит солнышку земля.

Под кровлей влажной и раскрытой

Печально праздное житье.

Серпа с косой, давно отбитой,

В углу тускнеет лезвие.

«Ты видишь – за спиной косцов…»

Ты видишь – за спиной косцов

Сверкнули косы блеском чистым,

И поздний парк от их котлов

Упитан ужином душистым.

Лиловым дымом даль поя,

В сиянье тонет дня светило,

И набежавших туч края

Стеклом горючим окаймило.

Уже, подрезан, каждый ряд

Цветов лежит пахучей цепью.

Какая тень и аромат

Плывут над меркнущею степью!

В душе смиренной уясни

Дыханье ночи непорочной

И до огней зари восточной

Под звездным пологом усни!

Нежданный дождь

Всё тучки, тучки, – а кругом

Всё сожжено, все умирает…

Какой архангел их крылом

Ко мне на нивы навевает?

Повиснул дождь, как легкий дым, –

Напрасно степь кругом алкала,

И надо мною лишь одним

Зарею радуга стояла.

Смирись, мятущийся поэт:

С небес нисходит жизни влага!

Чего ты ждешь, того и нет;

Лишь незаслуженное – благо.

Я, – ничего я не могу;

Один лишь может, Кто, могучий,

Воздвиг прозрачную дугу

И живоносные шлет тучи.

«По ветви нижние леса…»

По ветви нижние леса

В зеленой потонули ржи.

Семьею новой в небеса

Ныряют резвые стрижи.

Сильней и слаще с каждым днем

Несется запах медовой

Вдоль нив, лоснящихся кругом

Светло-зеленою волной.

И негой истомленных птиц

Смолкают песни по кустам,

И всеобъемлющих зарниц

Мелькают лики по ночам.

1859

Осень

Сентябрьская роза

За вздохом утренним мороза,

Румянец уст приотворя,

Как странно улыбнулась роза

В день быстролетный сентября!

Перед порхающей синицей

В давно безлиственных кустах,

Как дерзко выступать царицей

С приветом вешним на устах,

Расцвесть, в надежде неуклонной,

С холодной разлучась грядой,

Прильнув, последней, опьяненной,

К груди хозяйки молодой!

22 ноября 1890

«Опять осенний блеск денницы…»

Опять осенний блеск денницы

Дрожит обманчивым огнем,

И уговор заводят птицы

Умчаться стаей за теплом.

И болью сладостно-суровой

Так радо сердце вновь заныть –

И в ночь краснеет лист кленовый,

Что, жизнь любя, не в силах жить.

7 сентября 1891

Осенью

Когда сквозная паутина

Разносит нити ясных дней,

И под окном у селянина

Далекий благовест слышней,

Мы не грустим, пугаясь снова

Дыханья близкого зимы,

А голос лета прожитого

Яснее понимаем мы.

«Ласточки пропали…»

Ласточки пропали,

А вчера зарей

Всё грачи летали

Да как сеть мелькали

Вон над той горой.

С вечера все спится,

На дворе темно,

Лист сухой валится,

Ночью ветер злится

Да стучит в окно…

Лучше б снег да вьюгу

Встретить грудью рад!

Словно как с испугу

Раскричавшись, к югу

Журавли летят…

Выйдешь, – поневоле

Тяжело – хоть плачь!

Смотришь, – через поле

Перекати-поле

Прыгает, как мяч…

ХАНДРА

I

Непогода. Осень. Куришь,

Куришь, – все как будто мало…

Хоть читал бы, – только чтенье

Подвигается так вяло.

Серый день ползет лениво,

И болтают нестерпимо

На стене часы стенные

Языком неутомимо.

Сердце стынет понемногу,

И у жаркого камина

Лезет в голову больную

Всё такая чертовщина!

Над дымящимся стаканом

Остывающего чаю,

Славу Богу, понемногу,

Будто вечер, засыпаю…

Но болезненно-тревожна

Принужденная дремота, –

Точно в комнате соседней

Учат азбуке кого-то,

Или – кто их знает! – где-то,

В кабинете или в зале,

С писком, визгом, пляшут крысы

В худо запертом рояле.

II

Не ворчи, мой кот-мурлыка,

В неподвижном полусне:

Без тебя темно и дико

В нашей стороне,

Без тебя все та же печка,

Те же окна, как вчера,

Те же двери, та же свечка

И опять хандра…

У соседа ненароком

Я сказал ей слова три

О прекрасном, о высоком…

Скука – хоть умри!

Неотвязчивая вьюга

Разыгралася в трубе…

От двоякого недуга

Так не по себе…

Не ворчи же, кот-мурлыка,

В неподвижном полусне:

Без тебя темно и дико

В нашей стороне.

III

Друг мой, я сегодня болен –

Знать, поветрие такое:

Право, я в себе не волен,

Не найдусь никак в покое.

Но ошибся я в надежде:

Ты умна и молчалива,

Ты все та же, что и прежде, –

И добра и горделива.

На дворе у нас ненастье,

На дворе гулять опасно, –

Дай мне руку, дай на счастье!..

У тебя тепло и ясно.

Ах, давно ли у тебя я,

Так беспечно, так лениво,

Все на свете забывая,

Был покорен молчаливо?

А теперь – зачем в углу том,

За широкою гардиной,

Вон – вон тот, что смотрит плугом,

С черной мордою козлиной?

Не могу не ненавидеть,

Этих глаз в досадной роже!

Право, – скучно, грустно видеть

Каждый день одно и то же!

Понимаю эти ласки,

Взор печали беспредельной!..

Нет ли, друг мой, нет ли сказки

Или песни колыбельной,

Чтобы песнью смягчалось

То, что в сказке растревожит,

Чтобы сердце хоть пугалось,

Коль любить оно не может?

Осенняя роза

Осыпал лес свои вершины,

Сад обнажил свое чело,

Дохнул сентябрь, и георгины

Дыханьем ночи обожгло.

Но в дуновении мороза

Между погибшими одна,

Лишь ты одна, царица роза,

Благоуханна и пышна:

Назло жестоким испытаньям

И злобе гаснущего дня

Ты очертаньем и дыханьем

Весною веешь на меня.

18 сентября 1886

Псовая охота

Последний сноп свезен с нагих полей,

По стоптанным гуляет жнивьям стадо,

И тянется станица журавлей

Над липником замолкнувшего сада.

Вчера зарей впервые у крыльца

Вечерний дождь звездами начал стынуть.

Пора седлать проворного донца

И звонкий рог за плечи перекинуть!

В поля! В поля! Там с зелени бугров

Охотников внимательные взоры

Натешатся на острова лесов

И пестрые, лесные косогоры.

Уже давно, осыпавшись с вершин,

Осинников редеет глубь густая

Над гулкими извивами долин

И ждет рогов да заливного лая.

Семьи волков притон вчера открыт, –

Удастся ли сегодня травля наша?

Но вот русак сверкнул из-под копыт,

Все сорвалось – и заварилась каша:

«Отбей собак! Скачи наперерез!»

И красный верх папахи вдаль помчался…

Но уж давно весь голосистый лес

На злобный лай стократно отозвался.

«Вот и летние дни убавляются…»

Вот и летние дни убавляются, –

Где же лета лучи золотые?

Только серые брови сдвигаются,

Только зыблются кудри седые…

Нынче утром, судьбиною горькою

Истомленный, вздохнул я немножко:

Рано-рано румяною зорькою

На мгновенье зарделось окошко;

Но опять это небо ненастное

Безотрадно нависло над нами…

Знать, опять, мое солнышко красное,

Залилось ты, вставая, слезами!

19 июня 1887

«Задрожали листы, облетая…»

Задрожали листы, облетая,

Тучи неба закрыли красу,

С поля буря ворвавшися злая,

Рвет и мечет и воет в лесу.

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна,

Светлогруда, легка, невеличка,

Не запугана бурей одна.

И грохочет громов перекличка,

И шумящая мгла так черна…

Только ты, моя милая птичка,

В теплом гнездышке еле видна.

13 июля 1887

Снега

«На пажитях немых люблю в мороз трескучий…»

На пажитях немых люблю в мороз трескучий

При свете солнечном я снега блеск колючий,

Леса под шапками иль в инее седом

Да речку звонкую под темно-синим льдом.

Как любят находить задумчивые взоры

Засеянные рвы, навеянные горы,

Былинки сонные среди нагих полей,

Где холм причудливый, как некий мавзолей,

Изваян полночью, иль тучи вихрей дальних

На белых берегах и полыньях зеркальных!

«Еще вчера, на солнце млея…»

Еще вчера, на солнце млея,

Последним лес дрожал листом,

И озимь, пышно зеленея,

Лежала бархатным ковром.

Глядя надменно, как бывало,

На жертвы холода и сна,

Себе ни в чем не изменяла

Непобедимая сосна.

Сегодня – вдруг исчезло лето:

Бело, безжизненно кругом,

Земля и небо – все одето

Каким-то тусклым серебром,

Поля без стад, леса унылы,

Ни скудных листьев, ни травы, –

Не узнаю растущей силы

В алмазных призраках листвы, –

Как будто в сизом клубе дыма

Из царства злаков волей фей

Перенеслись непостижимо

Мы в царство горных хрусталей.