Текст книги "Избранное"

«Мы встретились вновь после долгой разлуки…»

Мы встретились вновь после долгой разлуки,

Очнувшись от тяжкой зимы:

Мы жали друг другу холодные руки –

И плакали, плакали мы…

Но в крепких незримых оковах сумели

Держать нас людские умы:

Как часто в глаза мы друг другу глядели –

И плакали, плакали мы!

Но вот засветилось над черною тучей

И глянуло солнце из тьмы:

Весна, – мы сидели под ивой плакучей, –

И плакали, плакали мы!..

30 марта 1891

«Одна звезда меж всеми дышит…»

Одна звезда меж всеми дышит

И так дрожит,

Одна лучом алмазным пышет

И говорит:

«Не суждено с тобой нам дружно

Носить оков,

Не ищем мы – и нам не нужно –

Ни клятв, ни слов».

Не нам восторги и печали,

Любовь моя,

Но мы во взорах разгадали,

Кто ты, кто я.

Чем мы горим, светить готово

Во тьме ночей, –

И счастья ищем мы земного

Не у людей.

На рассвете

Плавно у ночи с чела

Мягкая падает мгла.

С поля широкого тень

Жмется под ближнюю сень.

Жаждою света горя,

Выйти стыдится заря.

Холодно, ясно, бело.

Дрогнуло птицы крыло.

Солнца еще не видать,

А на душе – благодать.

1 апреля 1886

К Офелии

«Офелия гибла и пела…»

Офелия гибла и пела,

И пела, – сплетая венки,

С цветами, венками и песнью

На дно опустилась реки…

Ах, много по жизни мелькнуло

Дней светлых, безумной тоски,

И счастье давно потонуло,

Лишь песни плывут да венки.

И многое с песнями канет

Мне в душу на темное дно,

И много мне чувства, и песен,

И слез, и мечтаний дано.

«Как ангел неба безмятежный…»

Как ангел неба безмятежный,

В сиянье тихого огня,

Ты помолись душою нежной

И за себя и за меня.

Ты от меня любви словами

Сомненья духа отжени

И сердце тихими крылами

Твоей молитвы осени.

«Я болен, Офелия, милый мой друг…»

Я болен, Офелия, милый мой друг, –

Ни в сердце, ни в мысли нет силы…

О, спой мне, как носится ветер вокруг

Его одинокой могилы!

Душе раздраженной и гру́ди больной

Понятны и слезы и стоны…

Про иву, про иву зеленую спой,

Про иву сестры Дездемоны!

«Не здесь ли ты легкою тенью…»

Не здесь ли ты легкою тенью,

Мой гений, мой ангел, мой друг,

Беседуешь тихо со мною,

И тихо летаешь вокруг,

И робким даришь вдохновеньем,

И сладкий врачуешь недуг,

И тихим даришь сновиденьем,

Мой гений, мой ангел, мой друг?..

«Как гений ты, нежданный, стройный…»

Как гений ты, нежданный, стройный,

С небес слетела, мне светла,

Смирила ум мой беспокойный,

На лик свой очи привлекла.

Вдали ль душой ты, иль меж нами, –

Но как-то сладостно, легко

Мне пред тобою, с небесами

Сдружившись, реять высоко;

Без сожаленья, без возврата

Мне сладко чувства расточать

И на тебя очами брата

С улыбкой счастия взирать.

Разные стихотворения

«Угрюм и празден часто я брожу…»

Угрюм и празден часто я брожу:

Напрасно веру светлую лелею, –

На славный подвиг силы не имею,

Для песни сердца слов не нахожу.

Но за тобой ревниво я слежу,

Тебя понять и оценить умею;

Вот отчего я дружбой горд твоею

И близостью твоею дорожу.

Спасибо жизни! Пусть по воле рока,

Истерзана, обижена глубоко,

Душа порою в сон погружена:

Но, лишь краса душевная коснется

Усталых глаз, – бессмертная проснется

И звучно затрепещет, как струна.

Мадонна

Я не ропщу на трудный путь земной,

Я буйного не слушаю невежды:

Моим ушам понятен звук иной,

И сердцу голос слышится надежды

С тех пор, как Санцио передо мной

Изобразил Склоняющую вежды,

И этот лик, и этот взор святой,

Смиренные и легкие одежды,

И это лоно Матери, и в нем

Младенца с ясным, радостным челом,

С улыбкою, к Марии наклоненной…

О, как душа стихает вся до дна!

Как много со святого полотна

Ты шлешь, мой Бог, с Пречистою Мадонной!

«Владычица Сиона, пред Тобою…»

Владычица Сиона, пред Тобою

Во мгле моя лампада зажжена.

Все спит кругом. Душа моя полна

Молитвою и сладкой тишиною.

Ты мне близка. Покорною душою

Молюсь за ту, кем жизнь моя ясна:

Дай ей цвести, будь счастлива она, –

С другим ли избранным, одна, или со мною…

О, нет! Прости влиянию недуга!

Ты знаешь нас: нам суждено друг друга

Взаимными молитвами спасать, –

Так дай же сил, простри святые руки,

Чтоб ярче мог в полночной час разлуки

Я пред Тобой лампаду возжигать!

«В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты…»

В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,

Чудные душу порой посещают минуты:

Дух окрылен, никакая не мучит утрата, –

В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!

Близкой души предо мною ясны все изгибы:

Видишь, как были, – и видишь, как быть бы могли бы…

О, если ночь унесет тебя в мир этот странный,

Мощному духу отдайся, о, друг мой желанный:

Я отзовусь, – но, внемля́ бестелесному звуку,

Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!

1851

Певице

Уноси мое сердце в звенящую даль,

Где, как месяц за рощей, печаль!

В этих звуках на жаркие слезы твои

Кротко светит улыбка любви.

О, дитя, как легко средь незримых зыбей

Доверяться мне песне твоей!

Выше, выше плыву серебристым путем,

Будто шаткая тень за крылом…

Вдалеке замирает твой голос, горя,

Словно за морем ночью заря, –

И откуда-то – вдруг – я понять не могу, –

Грянет звонкий прилив жемчугу́…

Уноси ж мое сердце в звенящую даль,

Где кротка, как улыбка, печаль,

И все выше помчусь серебристым путем

Я, как шаткая тень за крылом.

«Какие-то носятся звуки…»

Какие-то носятся звуки

И льнут к моему изголовью, –

Полны они томной разлуки,

Дрожат небывалой любовью…

Казалось бы – что ж?.. Отзвучала

Последняя нежная ласка,

По улице пыль пробежала,

Почтовая скрылась коляска, –

И только… Но песня разлуки

Несбыточной дразнит любовью,

И носятся светлые звуки,

И льнут к моему изголовью…

«Как отрок зарею…»

Как отрок зарею

Лукавые сны вспоминает,

Я звука душою

Ищу, что в душе обитает.

Хоть в сердце нет веры

В живое преданий наследство,

Люблю я химеры,

Где рдеет румяное детство.

Быть может, что сонный

Со сном золотым встрепенется,

Иль стих благовонный

Из уст разомкнутых польется.

Шарманщик

К окну я в потемках приник –

Ну право, нельзя неуместней:

Опять в переулке старик

С своей неотвязною песней!

Те звуки свистят и поют,

Нескладно-тоскливо-неловки…

Встают предо мною, встают

За рамой две светлых головки.

Над ними поверхность стекла

При месяце ярко-кристальна.

Одна так резво-весела,

Другая так томно-печальна…

И – старая песня! – с тоской

Мы прошлое нежно лелеем,

И жаль мне и той и другой,

И рад я сердечно обеим.

Меж них в промежутке видна

Еще голова молодая –

И все он хорош, как одна,

И все он грустит как другая.

Он предан навеки одной

И грусти терзаем приманкой…

Уйдешь ли ты, га́ер седой,

С твоей неотвязной шарманкой?..

Романс

Угадал – и я взволнован,

Ты вошла – и я смущен,

Говоришь – я очарован…

Ты ли, я ли, или сон?

Тонкий запах, шелест платья, –

В голове и свет и мгла…

Глаз не смею приподнять я,

Что бы в них ты ни прочла.

Лжет лицо, а речь двояка;

Или мальчик я какой?

Боже, Боже! Как, однако,

Мне завиден жребий мой!

10 января 1885

Ревель
(после представления «Фрейшюца»)

Театр во мгле затих. Агата

В объятьях нежного стрелка.

Еще напевами объята,

Душа светла, и жизнь легка.

Все спит. Над тесным переулком,

Как речка, блещут небеса.

Умолк на перекрестке гулком

Далекий грохот колеса.

И с каждым шагом город душный

Передо мной стесняет даль, –

Лишь там, на высоте воздушной,

Блестит балкон, поет рояль, –

И с переливом серебристым,

С лучом, просящимся во тьму,

Летит твой голос к звездам чистым

И вторит сердцу моему.

Бюст

Когда – из мрамора иль гипса – предо мною

Ты в думы погружен венчанной головою,

Верь, не вотще глаза устремлены мои

На извая́нные кудрей твоих струи,

На неподвижные, изва́янные думы,

На облик гения торжественно-угрюмый,

Как на пророчество великого певца –

На месяц, день и год печального конца!

Нет! Мне не верится, что жил ты между нами,

Что – смертный – обладал небесными дарами,

Что ты так мало жил, что ты не умирал –

И никому даров небес не завещал!

«Рассыпаяся смехом ребенка…»

Рассыпаяся смехом ребенка,

Явно в душу мою влюблены,

Пролетают прозрачно и звонко

Надо мною блаженные сны, –

И, мгновенной охвачен истомой,

Снова молодость чуя свою,

Узнаю я и голос знакомый,

И победный призыв узнаю,

И, когда этой песне внимаю,

Окрыленный восторгом, не лгу,

Что я все без речей понимаю

И – к чему призывает – могу!

3 марта 1892

«В леса безлюдной стороны…»

В леса безлюдной стороны

И чуждой шумному веселью

Меня порой уносят сны –

В твою приветливую келью.

В благоуханье простоты, –

Цветок, дитя дубравной сени, –

Опять встречать выходишь ты

Меня на шаткие ступени.

Вечерний воздух влажно-чист;

Вся покраснев, ты жмешь мне руки, –

И, сонных лип тревожа лист,

Порхают гаснущие звуки.

У камина

Тускнеют угли. В полумраке

Прозрачный вьется огонек.

Так плещет на багряном маке

Крылом лазурным мотылек.

Видений пестрых вереница

Влечет, усталый теша взгляд,

И неразгаданные лица

Из пепла серого глядят.

Встает ласкательно и дружно

Былое счастье и печаль, –

И лжет душа, что ей не нужно

Всего, чего глубоко жаль.

1856

Сильфы

Ночную фиалку лобзает зефир,

И сладостно цвет задышал.

Я слышу бряцание маленьких лир,

Луну я в росинке узнал.

И светлая капля дрожит теплотой

И мещет сиянье вокруг, –

И сильфы собрались веселой толпой

С улыбкой взглянуть на подруг.

И крошка-сильфида взяла светляка

На пальчик, – он вьется, как змей…

Как ярко лицо и малютка-рука

Сияньем покрылись у ней!

Но, чу! – кто-то робко ударил в тимпан, –

Лучей вам нельзя превозмочь, –

И, весь упоенный, раскрылся тюльпан

В последнюю сладкую ночь.

Но вот уж навстречу грядущему дню

Готовы цветов алтари,

И сильфы с улыбкой встречают родню

И светлого друга зари.

Видение

Не ночью, не лживо

Во сне пролетело виденье:

Свершилося диво –

Земле подобает смиренье!

Прозрачные тучи

Над дикой Печерской горою

Сплывалися в кучи

Под зыбью небес голубою,

И юноши в белом

Летали от края до края,

Прославленным телом

Очам умиленным сияя.

На тучах, высоко,

Все выше, в сиянии славы,

Заметно для ока,

Вставали Печерские главы.

«Уснуло озеро. Безмолвен черный лес…»

Уснуло озеро. Безмолвен черный лес.

Русалка белая небрежно выплывает.

Как лебедь молодой, луна среди небес

Скользит и свой двойник на влаге созерцает.

Уснули рыбаки у сонных огоньков.

Ветрило бледное не шевельнет ни складкой.

Порой тяжелый карп плеснет у тростников,

Пустив широкий круг бежать по влаге гладкой…

Как тихо! Каждый звук и шорох слышу я…

Но звуки тишины ночной не прерывают, –

Пускай живая трель ярка у соловья,

Пусть травы на воде русалки колыхают…

«Поделись живыми снами…»

Поделись живыми снами,

говори душе моей, –

Что не выскажешь словами,

Звуком на душу навей!

«Ах, дитя, к тебе привязан…»

Ах, дитя, к тебе привязан

Я любовью безвозмездной!

Нынче ты, моя малютка,

Снилась мне в короне звездной…

Что за искры эти звезды!

Что за кроткое сиянье,

Ты сама, моя малютка,

Что за светлое созданье!

«Я узна́ю тебя и твой белый вуаль…»

Я узна́ю тебя и твой белый вуаль,

Где роняет цветы благовонный миндаль,

За решеткою сада, с лихого коня,

И в ночи, при луне, и в сиянии дня;

И гитару твою далеко слышу я

Под журчанье фонтана и песнь соловья.

Днем и ночью гляжу сквозь решетку я вдаль:

Не мелькнет ли в саду белоснежный вуаль?

«Где север – я знаю…»

Где север – я знаю!

Отрадному предан недугу,

Весь день обращаю

И очи, и помыслы к югу.

В дали ли просторной

Твое забелеет жилище, –

Как в области горной

Я сердцем и разумом чище.

Услышу ли слово

Твоей недоверчивой речи, –

И сердце готово

Стремиться до будущей встречи.

1 декабря 1849

К Сикстинской Мадонне

Вот сын Ее, – Он, тайна Иего́вы,

Лелеем Девы чистыми руками.

У ног Ее – земля под облаками,

На воздухе – нетленные покровы.

И, преклонясь, с Варварою готовы

Молиться Ей мы на коленях сами,

Или, как Сикст, блаженными очами

Встречать Того, Кто рабства сверг оковы.

Как ангелов, младенцев окрыленных,

Узришь и нас, о, Дева, несмущенных:

Здесь угасает пред Тобой тревога.

Такой тебе, Рафа́эль, вестник Бога,

Тебе и нам явил Твой сон чудесный:

Царицу жен – Царицею Небесной!

Ave Maria

«Ave Maria!..» Лампада тиха…

В сердце готовы четыре стиха:

«Чистая Дева, Скорбящего Мать,

Душу проникла Твоя благодать.

Неба Царица, не в блеске лучей, –

В тихом предстань сновидении Ей!»

«Ave Maria!..» Лампада тиха…

Я прошептал все четыре стиха.

«Полно смеяться, – что это с вами…»

«Полно смеяться, – что это с вами?

Точно базар!

Как загудело, – словно пчелами

Полон амбар…» –

«Чу! Не стучите! Кто-то шагает

Вдоль закромов…

Сыплет да сыплет, – пересыпает

Рожь из мешков…

Сыплет орехи, деньги считает,

Шубой шумит,

Всем наделяет, все обещает, –

Только сердит!..» –

«Ну, а тебе что?» – «Тише, сестрицы!

Что-то несут:

Так и трясутся все половицы…

Что-то поют…

Гроб забивают крышей большою…

Кто-то завыл…

Страшно, сестрицы! Знать, надо мною

Шут подшутил».

«Эти думы, эти грезы…»

Эти думы, эти грезы –

Безначальное кольцо!

И текут ручьями слезы

На горячее лицо.

Сердце хочет, сердце просит,

Слезы льются в два ручья;

Далеко меня уносит,

А куда – не знаю я.

Не могу унять стремленье,

Я не в силах не желать:

Эти грезы – наслажденье!

Эти слезы – благодать!

«Помню я: старушка няня…»

Помню я: старушка няня

Мне в рождественской ночи

Про судьбу мою гадала

При мерцании свечи.

И на картах выходили

Интересы да почет.

Няня, няня! Ты ошиблась,

Обманул тебя расчет!

Но зато я так влюбился,

Что приходится невмочь…

«Погадай мне, друг мой няня, –

Нынче святочная ночь:

Что, – не будет ли свиданья,

Разговоров иль письма?

Выйдет пиковая дама,

Иль бубновая сама?»

Няня добрая гадает,

Грустно голову склоня…

Свечка тихо нагорает,

Сердце бьется у меня.

Почему

Почему, как сидишь озаренной,

Над работой пробор наклоня,

Мне сдается, что круг благовонный

Все к тебе приближает меня?

Почему светлой речи значенья

Я с таким затрудненьем ищу?

Почему и простые реченья

Словно томную тайну шепчу?

Почему – как горячее жало

Чуть заметно впивается в грудь?

Почему мне так воздуха мало,

Что хотел бы глубоко вздохнуть?

3 декабря 1891

«Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом…»

Зеркало в зеркало, с трепетным лепетом,

Я при свечах навела.

В два ряда свет, и таинственным трепетом

Чудно горят зеркала.

Страшно припомнить душой оробелою:

Там, за спиной, нет огня…

Тяжкое что-то над шеею белою

Плавает, давит меня!

Ну, как уставят гробами дубовыми

Весь этот ряд между свеч?

Ну, как лохматый, с глазами свинцовыми,

Выглянет вдруг из-за плеч?

Ленты да радуги, ярче и жарче дня…

Лух захватило в груди…

Суженый! Золото, серебро!.. Чур меня,

Чур меня, – сгинь, пропади!

«Перекресток, где ракитка…»

Перекресток, где ракитка

И стоит и спит…

Тихо ветхая калитка

За плетнем скрипит;

Кто-то крадется сторонкой;

Санки пробегут, –

И вопрос раздастся звонкий:

«Как тебя зовут?»

Ручка

Прозрачную канву цветами убирая,

На мягких клавишах иль с веером резным,

В перчатке крошечной иль по локоть нагая,

Понятной грацией, движением родным

Ты говоришь со мной, мой бедный ум волнуя

Невольной страстию и жаждой поцелуя.

«Ночь крещенская морозна…»

Ночь крещенская морозна.

Будто зеркало – луна.

«Побегу, – еще не поздно…

Да боюсь идти одна». –

«Я, сестрица, за тобою

Не пойду: одна иди.

Я с тобою, – за избою

Наводи да наводи!

Ничего: пес рябый ходит,

Вот и серый у ворот…»

И красавица наводит –

И никак не наведет.

«Вижу, вижу! Потянулись, –

Раз, два, три, четыре, пять…

Заструились – покачнулись –

Стало только три опять…

Ну, захочет почудесить?

Со страстей рехнуся я!..

Шесть, семь, восемь, девять, десять, –

Чешуя как чешуя…

Вот одиннадцать, – все лица!..

Вот собаки лай и вой…

Чур меня!..» – «Ну, что́, сестрица?» –

«Раскрасавец молодой!»

«Я пришел к тебе с приветом…»

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало,

Что оно горячим светом

По листам затрепетало;

Рассказать, что лес проснулся,

Весь проснулся, веткой каждой,

Каждой птицей встрепенулся

И весенней полон жаждой;

Рассказать, что с той же страстью,

Как вчера, пришел я снова,

Что душа все так же счастью

И тебе служить готова;

Рассказать, что отовсюду

На меня весельем веет,

Что не знаю сам, что буду

Петь, – но только песня зреет!

9 марта 1863 года

Какой восторг! Уж прилетели

Вы, благовестники цветов!

Я слышу в поднебесье трели

Над белой скатертью снегов.

Повеет раем над цветами,

Воскресну я и запою, –

И сорок мучеников сами

Мне позавидуют в раю.

«Как эта ночь, ты радостно-светла…»

Как эта ночь, ты радостно-светла,

Подобно ей к мечтам ты призываешь

И, как луна, что там, вдали, взошла,

Все кроткое душе напоминаешь.

Она живет в минувшем, не скорбя,

И весело к грядущему стремится.

Взгляну ли в даль, взгляну ли на тебя, –

И в сердце свет какой-то загорится.

«Люди спят – мой друг, пойдем в тенистый сад…»

Люди спят – мой друг, пойдем в тенистый сад:

Люди спят, одни лишь звезды к нам глядят,

Да и те не видят нас среди ветвей,

И не слышат, – слышит только соловей,

Да и тот не слышит: песнь его громка;

Разве слышат только сердце да рука:

Слышит сердце, сколько радостей земли,

Сколько счастия сюда мы принесли,

Да рука, услышав, сердцу говорит,

Что чужая в ней пылает и дрожит,

Что и ей от этой дрожи горячо,

Что к плечу невольно клонится плечо…

«Лесом мы шли по тропинке единственной…»

Лесом мы шли по тропинке единственной

В поздний полуночный час.

Я посмотрел, – запад с дрожью таинственной

Гас.

Что-то хотелось сказать на прощание, –

Сердца не слышал никто;

Что же сказать про его обмирание?

Что́?

Арфа, ты, арфа моя тихострунная,

Ветер и бурю терпи!

Светит ли день, или ночь полнолунная.

Спи.

Думы ли реют тревожно-несвязные,

Плачет ли сердце в груди, –

Скоро повысыплют звезды алмазные,

Жди!

«Облаком волнистым…»

Облаком волнистым

Пыль встает вдали.

Конный или пеший, –

Не видать в пыли.

Вижу, кто-то скачет

На лихом коне…

Друг мой, друг далекий,

Вспомни обо мне!

«Чуждые огласки…»

Чуждые огласки,

Слышу речи ласки,

Вижу эти глазки,

Чую сердца дрожь, –

Томных грез поруки,

Засыпают звуки…

Их немые муки

Только ты поймешь!

31 января 1887

«Жду я, тревогой объят…»

Жду я, тревогой объят.

Жду тут на самом пути:

Этой тропой через сад

Ты обещалась прийти.

Плачась, комар пропоет

Свалится плавно листок.

Слух, раскрываясь, растет,

Как полуночный цветок.

Словно струну оборвал

Жук налетевши на ель.

Хрипло подругу позвал

Тут же у ног коростель.

Тихо под сенью лесной

Спят молодые кусты.

Ах, как пахнуло весной!..

Это – наверное, ты!

13 декабря 1886

«О, как волнуюся я мыслию больною…»

О, как волнуюся я мыслию больною,

Что в миг, когда закат так девственно-хорош,

Здесь на балконе ты, лицом перед зарею,

Восторга моего, быть может, не поймешь!

Внизу померкший сад уснул, – лишь тополь дальный

Все грезит в вышине и ставит лист ребром,

И зыблет, уловив денницы блеск прощальный,

И чистым золотом, и мелким серебром, –

И верить хочется, что все, что так прекрасно,

Так тихо властвует в прозрачный этот миг,

По небу и душе проходит не напрасно,

Как оправдание стремлений роковых.

12 августа 1891

«Как нежишь ты, серебряная ночь…»

Как нежишь ты, серебряная ночь,

В душе расцвет немой и тайной силы!..

О, окрыли – и дай мне превозмочь

Весь этот тлен, бездушный и унылый!

Какая ночь! Алмазная роса

Живым огнем с огнями неба в споре,

Как океан, разверзлись небеса,

И спит земля – и теплится, как море…

Мой дух, о, ночь, как падший серафим

Признал родство с нетленной жизнью звездной

И, окрылен дыханием твоим,

Готов лететь над этой тайной бездной.

Купальщица

Игривый плеск в реке меня остановил.

Сквозь ветви темные узнал я над водою

Ее веселый лик: он двигался, он плыл, –

Я голову признал с тяжелою косою.

Узнал я и наряд, взглянув на белый хрящ,

И превратился весь в смущенье и тревогу,

Когда красавица, прорвав кристальный плащ,

Вдавила в гладь песка младенческую ногу.

Она предстала мне на миг во всей красе,

Вся дрожью легкою объята и пугливой.

Так пышут холодом на утренней росе

Упругие листы у лилии стыдливой.

Стена

На склоне у лона морской глубины

Стояла стена вековая,

И мох зеленел по уступам стены,

Трава колыхалась сухая.

И верхние плиты разбиты грозой

В часы громовой непогоды,

Но стену ту любят за камень сырой

Зеленые ветви природы:

Лоза подается с кудрявым плющом

Туда, где слышнее прохлада,

И в полдень сверкает, играя с лучом,

Прозрачный жемчу́г винограда.

И всякому звуку внимает стена:

Шумящий ли ворон несется –

И ворону в сторону явно сполна

Двоякий полет отдается.

На море ли синем поют рыбари,

Иль нимфы серебряным смехом

Тревожат пугливое ухо зари –

Стена им ответствует эхом.

Рыбка

Тепло на солнышке. Весна

Берет свои права.

В реке местами глубь ясна,

На дне видна трава.

Чиста холодная струя.

Слежу за поплавком.

Шалунья-рыбка, вижу я,

Играет с червяком.

Голубоватая спина,

Сама как серебро,

Глаза – бурмитских два зерна,

Багряное перо.

Идет, не дрогнет под водой, –

Пора, – червяк во рту!..

Увы, блестящей полосой

Юркнула в темноту!

Но вот опять лукавый глаз

Сверкнул невдалеке…

Постой, авось на этот раз

Повиснешь на крючке!