Текст книги "Русские эмигранты и их потомки. Истории успеха"

Невероятным образом сложилась судьба другого выходца из России – Николая Емельянова. Он был одним из немногих эмигрантов, кто сумел не только остаться на плаву, но и пойти в гору, основав в Париже собственную юридическую фирму. Однако попавшаяся на глаза русскоязычная газета вмиг изменила его судьбу. В ней он вычитал, что в далёком Парагвае героически погиб капитан Борис Касьянов. Касьянов?! Тот самый, с которым Емельянов бок о бок сражался сначала на Первой мировой, а затем – на Гражданской? Тот самый закадычный друг, который делил с ним все тяготы войны? Емельянова сразу же захлестнули воспоминания о днях его молодости и тоска по погибшему другу. Быстро свернув свои дела и закрыв юридическую контору, он отправился на другой край земли – воевать на стороне Парагвая в память о погибшем друге. К счастью, самому Емельянову удалось остаться в живых.

Но не только героизмом запомнились русские. Не меньшую пользу парагвайской армии принесло регулярное обучение русскими офицерами парагвайских солдат премудростям фортификации, стратегии и ведения боя. И тут нет ничего удивительного: вплоть до начала Чакской войны постоянная армия Парагвая едва ли насчитывала 5000 солдат, а квалифицированные военные специалисты практически отсутствовали.

Для ведения полноценной войны пришлось объявить всеобщую мобилизацию населения. Оружия на всех катастрофически не хватало, и многим приходилось сражаться с помощью мачете[55]55
  Мачете (исп. machete) – длинный (часто более 50 см), обычно тонкий (до 3 мм) и широкий нож. Клинок с односторонней заточкой, выпуклым лезвием, иногда с загнутым к лезвию остриём. Распространён в Латинской Америке.


[Закрыть]. К тому же никто из парагвайцев того поколения никогда не участвовал в настоящих сражениях, в отличие от русских офицеров, чей опыт и основательное образование в сочетании со смекалкой были просто неоценимы. К примеру, майор Николай Корсаков нашёл удачное применение тяжёлому мачете, вооружив им своих всадников вместо лёгких сабель. Стоит ли говорить, что его конница производила на врага во всех смыслах убийственное впечатление?

Прибавьте к этому уважение со стороны русских офицеров к простым солдатам, с которыми они не считали зазорным делиться табаком и провизией, и станет понятно, почему после окончания войны русские обрели в Парагвае поистине всенародную славу.

Но, кажется, мы совсем позабыли о Беляеве. Какая же роль была отведена ему в Чакской войне? Иван Тимофеевич был приписан к штабу главнокомандующего Рохаса, который и к началу войны чувствовал себя неважно, а к концу уже почти слёг в силу возраста и скверного здоровья. На Беляева легло управление оперативно-тактическим, информационным и организационным отделами штаба…

Огромный опыт ведения войны с немцами позволил ему досконально изучить их тактические приёмы. Многие замыслы Ганса Кундта Беляев читал, как открытую книгу (тем более что он обладал важным преимуществом – отличным знанием местности, где происходило военное противоборство). Что касается сбора информации о передвижениях противника, то в этом ему способствовали дружественно настроенные индейцы. Оставаясь незамеченными, они были зоркими глазами и внимательными ушами густой сельвы.

Не будет преувеличением сказать, что так или иначе Беляев участвовал почти во всех значимых сражениях Чакской войны, координируя действия парагвайской армии, тщательно планируя наступления и манёвры. Не зря боливийцы назначили щедрое вознаграждение за его голову.

Более того, стремясь разрушить единство в рядах парагвайской армии, противники прибегли к уловке, которая была до боли знакома Беляеву и всем его бывшим соотечественникам. По примеру революционеров, боливийцы распространяли среди парагвайских солдат листовки, в которых предлагалось немедленно заключить братский мир и обратить праведный гнев против общего врага – русских «захватчиков», которые якобы насиловали местных женщин и отнимали землю у простых крестьян. Но, к счастью, тактика, давшая свои плоды в России, не нашла ожидаемой поддержки среди парагвайских солдат. Простодушные и честные парагвайцы верили поступкам больше, чем словам, ведь их собратья по оружию уже много раз доказали свою готовность сражаться и умереть наравне со всеми.

Против всех ожиданий война закончилась полной победой Парагвая, в чём, безусловно, есть заслуга и доблестных русских офицеров. 14 июня 1935 г. было подписано соглашение о перемирии, а в 1938 г. – мирный договор, по которому 3/4 спорной территории Чако отошло победителю.

Когда пришло время подводить итоги, выяснилось, что в общей сложности с обеих сторон погибло 100 000 человек. Для небольших стран эта цифра означала огромные человеческие потери. Но ещё горше стало, когда прибывшие в Чако Бореаль специалисты не смогли найти никаких следов нефти…

Но какой бы бессмысленной ни казалась война со стороны, Парагвай торжествовал. Ему удалось не только закрепить за собой Чако Бореаль, но и взять реванш после разрушительной войны середины XIX столетия. Чакская война позволила Парагваю отстоять своё право на существование в глазах соседей, уже привыкших считать его слабым и отсталым.

То же самое можно сказать и о русских: они в прямом смысле слова завоевали своё право жить на этой земле, а заодно приобрели высочайшее уважение и авторитет среди парагвайцев. Всем им, воевавшим за свою новую родину, были предоставлены гражданство и военные награды. После войны русским не составляло труда устроиться на работу и подняться по карьерной лестнице. Ведь они продемонстрировали не только благородство и преданность, но и высочайший профессионализм в военных и точных науках. А со временем многие русские фамилии вошли в местную топонимику, украсив собой названия улиц и площадей.

Кроме того, русским тоже удалось взять свой реванш, победив немцев в лице боливийского командования. Со времён Первой мировой у многих оставалось чувство незавершённости той войны, ведь революция буквально выкрала у них победу. Теперь же в их глазах точка в давнем споре была всё-таки поставлена, и русское оружие восторжествовало.

Сам же генерал Беляев декретом президента Парагвая № 3.402 от 11 мая 1936 г. был объявлен почётным гражданином Парагвая и получил пожизненную военную пенсию.

* * *

Казалось, лучший момент для реализации замысла «Русского очага» сложно было подобрать. Воодушевлённый победой и добрым отношением к своим соотечественникам Беляев вплотную подходит к реализации своего детища. Теперь вся его кипучая энергия и все мысли направлены на то, чтобы помочь как можно большему количеству русских найти свой второй дом в Парагвае, где они смогут сохранить свою культуру.

Если суммировать все шаги, сделанные Беляевым на пути к реализации своего проекта, то нам останется лишь позавидовать его организаторским способностям. Первым делом он добился предоставления земли под будущие колонии, так как, согласно его замыслу, переселенцы должны были добывать все блага исключительно своим трудом. Вместе с тем Беляев отдавал себе отчёт в том, что полное самообеспечение колонии – задача заведомо невозможная, поэтому месторасположение участков выбиралось непременно рядом с рынками сбыта.

Далее он сумел пролоббировать закон (проект которого составил лично на испанском языке), максимально защищавший права и интересы переселенцев. Всем им предоставлялись гражданские права почти в полном объёме, за исключением одного – права голосовать. Отдельным пунктом оговаривалось право беспрепятственно исповедовать православие, а продажа алкогольной продукции ближе определённого расстояния от поселений строго запрещалась. Кроме того, Беляев предложил правительству систему группового паспорта, чтобы упростить пересечение границ организованным группам переселенцев. Это предложение должно было упростить процедуру переезда и уменьшить бюрократические проволочки. По его же просьбе переезд на пароходе от столицы Аргентины Буэнос-Айреса до Асунсьона объявлялся бесплатным. И это был не только красивый жест, но и реальная помощь, поскольку большинство выходцев из России сложно было отнести к категории зажиточных. Рупором для будущих переселенцев стала, разумеется, газета «Парагвай». О стоимости переезда из Европы в Южную Америку, о порядке оплаты и прочих нюансах подробно сообщалось на её страницах.

* * *

Только с апреля по сентябрь 1934 г. из Марселя в Асунсьон было направлено 6 групп по 80–100 человек. К концу войны с Боливией изначально весьма малочисленная русская община увеличилась приблизительно на 2000 человек. Постепенно начали появляться поселения с колоритными названиями: Станица генерала Беляева, Новая Волынь, Эсперанса. В какой-то момент казалось, что план старого генерала воплотится в жизнь и что совсем скоро на месте колоний возникнут уникальные островки чистой русской культуры, где дети будут воспитываться в исконно русском духе.

По замыслу Беляева, эти анклавы должны были не только спасти эмигрантов от нужды и невзгод, но и сохранить их (или их потомков) для будущей России. Он свято верил в то, что рано или поздно советская власть падёт и вот тогда-то придёт время для колонистов, сохранивших в себе все идеалы дореволюционной России. Внуки или даже правнуки беженцев смогут вернуться на Родину и своим трудом восстановить её первозданный облик.

Нужно признать, что в своём предчувствии падения советской власти Беляев был далеко не одинок. По воспоминаниям потомков, многие эмигранты даже в 1950-е годы продолжали (почти в буквальном смысле!) «сидеть на чемоданах» и ждали малейшего признака того, что им можно вернуться домой, не беспокоясь за свою безопасность.

Поначалу всё шло в соответствии с планом. Люди сравнительно небольшими партиями прибывали в Парагвай и зачастую лично Беляевым сопровождались до территорий, выделенных правительством для их расселения. Потихоньку количество эмигрантов росло, и русская речь перестала быть диковинкой не только на улицах Асунсьона, но и в самых отдалённых уголках Парагвая.

Однако надежды генерала оказались обмануты. Достаточно быстро среди вновь прибывших стало возрастать недовольство. Мол, старый самодур заманил их в глухомань лишь затем, чтобы бросить на произвол судьбы. Орудий труда для возделывания земель выдавалось недостаточно. Сами земли приходилось сначала расчищать от деревьев, а уже потом приступать к их возделыванию. Дома, в которых предлагалось разместиться переселенцам, больше походили на казармы. Да и предложенное Беляевым социальное устройство этой обетованной земли тоже радовало немногих.

Колонии задумывались им исключительно как общность абсолютно равных людей, сосуществующих по всем правилам традиционной для России сельской общины. Правда, с некоторыми исключениями: общая земля, общие орудия и скот, общие плоды труда и их равное распределение. Неудивительно, что такая форма организации, особенно учитывая происходившие параллельно события в СССР, вызвали стойкую ассоциацию с колхозами. По всей видимости, поселенцы уже представляли себя на месте крестьян, насильно загоняемых в это общинное «светлое будущее». Прибавьте к этому то, что поселенцы должны были жить строго на территории колонии, не смешиваясь с местным населением – правда, ради сохранения собственной культуры, а не в полицейских целях. Но в итоге образ будущего для колонистов вырисовывался не самый приятный.

Почти полная обособленность от внешнего мира и тяжелейший физический труд наряду с непростыми условиями проживания достаточно быстро сделали своё разрушительное дело. Перефразируя известные слова Владимира Маяковского, можно сказать, что «общинная лодка разбилась о быт». Испытав на себе все прелести ведения подсечного земледелия, многие жители колоний бежали из нежеланного рая, чтобы под малейшим благовидным предлогом (а иногда и без него) поселиться в городе. Многие переехали в Асунсьон или более мелкие городки, некоторые даже отправились искать счастья в соседние страны. Строго говоря, жизнеспособными оказались лишь те общины, которые почти полностью состояли из крестьян, у которых сельский труд был в крови.

Но, пожалуй, самым неприятным в этой истории оказался даже не провал идеи «Русского очага», а быстро распространившееся среди местной русской общины крайне негативное отношение к Беляеву. В итоге заветная мечта не только обернулась против него, но и во многом испортила Беляеву жизнь. Он вместе со своей дорогой Алей оказался изгоем среди тех, кому ни разу не отказал в помощи. Большинство переселенцев сторонились общения с ним и, даже заметив вдали его худую фигуру, спешили перейти на другую сторону улицы.

Но всё-таки, почему между переселенцами и их вдохновителем возникла такая стена непонимания? Можно попытаться списать всё на беляевский идеализм. Мол, витал в облаках и грёзах о Беловодье, вот и не заметил, что земли для пахоты покрыты непроходимым лесом, а сооружённые наспех хижины нельзя рассматривать даже как временное жилище. Конечно, своя правда в этом обвинении есть. Однако истории известны случаи, когда люди в схожих условиях добивались невозможного. Вспомнить хотя бы кибуцы[56]56
  Кибуц – сельскохозяйственная коммуна в Израиле, характеризующаяся общностью имущества и равенством в труде и потреблении.


[Закрыть] – еврейские поселения, в основе которых, кстати, тоже лежит принцип общинности. На голом песке и камнях переселенцы, действовавшие в ту же историческую эпоху, смогли устроить настоящие оазисы. Причём члены кибуцев были настолько заворожены своей хрустальной мечтой, что не замечали ни песка, ни камней, и в итоге их вера была вознаграждена. Как говорится, желание – это тысяча возможностей, а нежелание – тысяча причин! Так почему же «Русский очаг» потерпел поражение?

Конечно, в точности на этот вопрос ответить сложно, в том числе в связи с достаточно скудной информацией, которая доступна нам о жизни русской общины в Парагвае того времени. Поскольку фигура Беляева, как это часто бывает с выдающимися людьми, вызывала диаметрально противоположные чувства, то и воспоминания о нём разнятся настолько, что невозможно узнать, где же правда, а где – предвзятый субъективизм. К примеру, если сравнить Беляева из книги Бориса Мартынова «Русские в Парагвае» и его же образ, выведенный Михаилом Каратеевым в мемуарах «По следам конквистадоров», можно подумать, что речь идёт о двух абсолютно разных людях.

Каковы же могли быть объективные причины разлада между генералом и большей частью русской общины?

Во-первых, вполне возможно, что имело место простое недопонимание. Беляев, действительно, рисовал картины светлого будущего, но регулярно делал упор именно на необходимость тяжёлого физического труда и навыков ведения сельского хозяйства. Прибывающие же из Европы, как это часто бывает, были склонны преувеличивать обещанные перспективы и преуменьшать ожидаемые трудности. Мол, прорвёмся как-нибудь, зато потом заживём. Но реальность оказалась суровее, чем они могли себе представить.

Во-вторых, когда мы говорим о поселенцах, мы не должны забывать о тех трудностях, которые терпели эти люди на протяжении двух десятилетий. Для многих нормальная жизнь закончилась ещё в далёком 1914 г. Затем последовали Первая мировая, революция, гражданская война, бегство и потеря всего, что у них было. Эти люди теряли не только положение или состояние, но и близких, порою целые семьи оказывались по разные стороны баррикад. Затем – эмиграция в Европу, где мало кому удалось найти достойную работу и вернуться к привычной жизни.

И вот теперь этим измученным людям говорят: «Терпели? Маловато будет! Потерпите-ка ещё! Вот вам в руки мачете и пожалуйте-ка лес валить, да скажите спасибо, что не в Сибири его валите».

Конечно, подобных заявлений Беляев не делал, но условия, в которых очутились переселенцы, могли восприниматься ими примерно в таком ключе. В дальнейшем возникающие трудности трактовались уже не иначе, как издевательство над и без того доведёнными до крайности людьми.

Свойственный Беляеву романтизм также не следует скидывать со счетов. Как писал в своём письме разочарованной племяннице брат нашего героя Николай Беляев: «…Ванечке нужны люди совсем особого запала, такие же герои-пионеры как Пезарро[57]57
  Франсиско Писарро-и-Гонсалес (исп. Francisco Pizarro y González, ок. 1471 или 1476 – 1541) – испанский конкистадор, завоеватель империи инков, основатель города Лима в Перу.


[Закрыть], Кор тес, наш Хабаров, наконец, сам Ванечка. Я честно преклоняюсь перед его героизмом и мужеством, но сам не считаю себя способным на такой подвиг».

Беляев подсознательно хотел видеть перед собой былинных богатырей, а получил простых людей из плоти и крови, не способных быть героями 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Преданный своим идеалам Беляев не учёл естественную иерархию потребностей человека, которая хорошо известна любому, кто знаком с пирамидой Маслоу[58]58
  Пирамида Маслоу – иерархическая модель потребностей человека, представляющая собой упрощённое изложение идей американского психолога Абрахама Маслоу. Согласно данной схеме, человек не может испытывать потребности высокого уровня (например, самореализация), пока нуждается в более примитивных вещах (к примеру, голод, жажда).


[Закрыть]. Видимо, приоритеты Беляева, как это часто бывает у выдающихся людей, были сильно сдвинуты в сторону идейно-духовных потребностей. Однако ожидать того же от обычных обывателей – настоящая утопия. К тому же не стоит забывать, что большинство переселенцев были обычными горожанами, весьма далёкими от крестьянского быта.

Ну и напоследок стоит вспомнить о третьей стороне этого грандиозного мероприятия по переселению русских эмигрантов, а именно о правительстве Парагвая. Несмотря на победу, только что завершившаяся война отнюдь не способствовала экономическому росту и без того небогатой страны. В результате многие обещания со стороны правительства если и выполнялись, то в весьма усечённом виде. Казна истощилась, и оказать значительную поддержку переселенцам не представлялось возможным.

Но не стоит никого винить. Исторические процессы часто складываются под влиянием тысячи факторов, и предугадать их все попросту невозможно. К тому же крах «Русского очага» в том виде, в котором его задумывал Белев, не следует приравнивать к краху всей русской общины. В итоге жизнь всё мудро расставила по своим местам: большинство крестьян остались в сель ских колониях, а горожане рассыпались по городам и начали осваивать более привычные для них виды деятельности. И это естественное распределение достаточно быстро и, главное, без героического надрыва принесло свои плоды.

Естественно, мнение автора не претендует на истину в последней инстанции – и читатель может с ним не согласиться. Однако по моим наблюдениям, обычно в закрытых от окружающего мира сообществах (а изолированность и минимальный контакт с местными жителями задумывались Беляевым как основные условия существования «Русского очага») крайне редко возникают пассионарные личности. Все силы таких анклавов как будто уходят на внутреннюю консервацию, защиту от любых изменений как извне, так и изнутри.

Одним из ярких примеров такого «окукливания» является турецкая община в Германии, где даже родившиеся в Берлине зачастую не утруждают себя изучением немецкого языка. При этом современные жители Турции искренне удивляются тому состоянию, в котором находятся немецкие турки, говоря, что время словно обошло их стороной. Нравы Стамбула уже давно ушли вперёд, а турецкие анклавы в Германии словно остались жителями прошлого века. И этот пример – далеко не единичный.

Есть все основания полагать, что такая же участь ждала и «Русский очаг». В то же время открытость окружающему миру позволила русской общине остаться живой, подвижной и изменяющейся согласно велениям времени. Потомки переселенцев хранят память о своих корнях, но живут настоящим, а значит, у них есть будущее.

Примеры того, что открытость окружающему миру ведёт к успеху, не заставили себя ждать. Как мы уже писали выше, значительный процент преподавательского состава в области точных наук в Асунсьонском университете и в Военной академии составляли русские преподаватели. Замечательные физики, инженеры, математики обучали подрастающее поколение парагвайцев и русских, а значит, вносили свой вклад в развитие страны.

Бывший судовладелец Всеволод Канонников основал компанию речных перевозок, которая со временем расширилась и стала одним из самых прибыльных предприятий Парагвая. Его сын Святослав, продолживший дело отца, сделался одним из самых состоятельных граждан. Именно компания Канонниковых спустила на воду первый в Парагвае цельнометаллический катер, который долгое время гордо красовался на банкноте достоинством в 500 гуарани.

Наталия Эрн, дочь участника Чакской войны Николая Эрна, открыла первую балетную школу Парагвая и заслуженно считается здесь основательницей местного балетного искусства.

Наталья Срывалина, дочь майора Владимира Срывалина, устроившегося в Министерство общественных работ, стала первой женщиной-инженером Парагвая.

В итоге можно смело утверждать, что в целом русские устроились в Парагвае вполне благополучно. По воспоминаниям племянницы Беляева Елизаветы Спиридоновой, очень многие магазинчики и лавочки Асунсьона в 1950-е годы принадлежали русским семьям. Думаю, учитывая дешевизну местной жизни, тёплый климат и не менее тёплое отношение к русским переселенцам, те, кто променял густонаселённый Париж на размеренный Асунсьон, явно не прогадали.

Парагвайская банкнота достоинством в 500 гуарани образца 1952-1982 гг. На данный момент выведена из обращения

Следующая волна иммиграции пришлась на конец Второй мировой. Приезжавшим в сороковые было уже проще – более ранние переселенцы в целом были готовы подставить плечо и в помощи не отказывали. И всё-таки даже тогда не зарастала народная тропа к скромному домику генерала Беляева. В самой сложной жизненной ситуации выходцам из России неизменно рекомендовали обратиться по адресу: улица Алберди, 709. Даже если у вновь прибывшего не было ни одного песо в кармане и все прочие отказали ему, здесь он всегда мог рассчитывать на радушный приём.

Всего в Парагвае осело свыше 20 000 русских переселенцев. И даже если они лично не были знакомы с генералом, можно сказать, что он так или иначе незримо участвовал в их судьбе, уже хотя бы потому, что смог создать почву для массового переселения и хорошего отношения к русским.

Закрывая тему русских колонистов, следует сказать, что присутствие русских до сих пор ощутимо в Парагвае. Мы уже упоминали о наличии улиц, носящих фамилии выходцев из России, однако этим влияние переселенцев не ограничивается. Здесь можно побывать в замечательной по своей лаконичной красоте церкви Пресвятой Богородицы, построенной по проекту русского инженера Угодского. Среди прочего, в ней хранится Георгиевский крест, полученный Беляевым во времена Первой мировой. Рядом с церковью по традиции находится русское кладбище, где на надгробиях ещё различимы имена тех, кто навсегда стал частью истории Парагвая. Можно сказать, что в Асунсьоне есть собственный русский погост (как во Франции Сент-Женевьев-де-Буа), где нашли своё последнее пристанище, возможно, менее известные, но не менее достойные люди.

* * *

Но вернёмся к Беляеву. На старости лет его фактически отвергла русская община, к созданию которой он приложил свои силы, связи, деньги и влияние. Казалось, в подобных обстоятельствах невозможно не впасть в отчаяние. Однако эта ситуация развязала Беляеву руки и сделала его свободным от обязательств перед диаспорой. Следовательно, ничто не мешало ему заняться чем-либо другим. Например, помогать тем, кто действительно нуждался в его помощи.

Как читатель уже мог догадаться, кипучая энергия Беляева переключилась на полюбившихся ему краснокожих детей сельвы. Придя на помощь индейцам, Беляев наконец-то оказался в нужном месте и в нужное время. В те годы во всей Южной Америке сложно было найти менее защищённую группу населения, чем индейские племена. Несмотря на то, что формально все гражданские права были признаны за ними ещё в 1858 г., на практике отношение парагвайцев к аборигенам было хуже, чем к домашним животным. Убийство «дикаря» или насилие над «дикаркой» не считалось здесь чем-то зазорным. Де-факто самые базовые, общечеловеческие права индейцев никем не защищались. Многие даже отказывали им в праве называться людьми.

Парадокс ситуации заключался в том, что сами парагвайцы – в большинстве своём даже не метисы, а прямые потомки индейцев гуарани, только облагороженные цивилизацией благодаря стараниям живших здесь иезуитов. Со временем они не только отвергли образ жизни своих предков, но и преисполнились к нему презрением. Отсюда и неприязненное отношение к своим дальним собратьям, которые выбрали следование традициям и предпочли жить в диком Чако.

Как мы помним, первые контакты Беляева с индейцами пришлись на середину двадцатых годов и совпали с началом экспедиций в Чако Бореаль. Тогда же Беляев начал постепенно изучать встречавшиеся ему племена. А поскольку до него научного интереса к местным индейцам почти никто не проявлял (что весьма логично – к чему тратить время на изучение варваров?), то Беляева по праву можно назвать одним из первых антропологов и этнографов Парагвая. С присущей ему скрупулёзностью и методичностью он делал зарисовки орудий труда и национальной одежды, записывал легенды, изучал языки. В последнем он особенно преуспел, выучив несколько туземных языков и составив первые словари языков племён мака и чамакока с переводом на испанский.

Начиная с 1930-х годов, «Журнал Парагвайского научного общества» (аналог «Записок» Российской академии наук) стал издавать его статьи, посвящённые жизни и культуре индейцев. Вот лишь некоторые из них: «Классовая система среди чамакоков», «Индейцы Парагвайского Чако и их земля», «Племя мака», «Идентификационная таблица племён Чако», «Обычаи индейцев». Впоследствии некоторые из этих статей были переведены на английский и изданы Американским этнографическим бюро Смитсоновского научно-исследовательского института.

Беляев на собственном опыте не раз имел возможность убедиться, что под маской дикарей скрывались очень тонко организованные люди, с развитым чувством собственного достоинства и врождённой тягой к прекрасному. Не меньшее удивление вызывал и тот факт, что у этих отдалённых от цивилизации народов, по всей видимости, сохранилась общая с населением Евразии историческая память. В пользу этого свидетельствовало наличие у индейцев легенды о Великом потопе и о единственной благочестивой семье, которой удалось спастись на лодке.

«Журнал Парагвайского научного общества» со статьёй Беляева «Индейцы Парагвайского Чако и их земля»

Легенды и песни индейцев настолько поразили Беляева, что некоторые из них он решил перевести, чтобы как можно больше людей узнало о богатом внутреннем мире этих удивительных племён.

Конечно, сам генерал не значился среди великих поэтов, и мы не должны слишком строго судить его пробу пера. В конце концов, перевод позволяет понять главное: такие песни не могли быть сочинены теми, у кого нет тяги к выражению своих чувств и эмоций. Тот, кто создал их, обладал образным языком, серьёзно задумывался о достоинстве, жизни, смерти и о том, что всех нас ожидает за её порогом. Примитивные полуживотные, занятые лишь вопросом выживания (именно так раньше воспринимались местные племена), на такое не способны. Следовательно, мы имеем дело с людьми, чьё сходство с нами превосходит различия.

Индейская предсмертная песня

 
Солнце к вечеру в тучах садится,
Звёзды гаснут в сиянии дня…
Но ни света, ни тьмы не страшится
Беспредельная слава моя!
 
 
Начинайте же ваше мученье,
Недостойно так долго шутить…
Вы стоите? – напрасно сомненье,
Сердце воина вам не сломить.
 
 
Вот, взгляните, – леса нашей славы
Очевидцы… В засаде ночной
Сколько славных трофеев кровавых
Было сорвано этой рукой!
 
 
Быстро пламя костра занялося,
Одевая порфирой меня,
И высоко кругом поднялося,
Но герой не страшится огня.
 
 
В той стране, куда тень моя мчится,
Нет ни ночи, ни сумраков дня,
И заранее там веселится
Мой отец, ожидая меня.
 
 
Я иду! В одеянии славы
Я предстану, отец, пред тобой!
Поспешите же с вашей забавой -
Близок час избавления мой!
 

Беляев с подопечными индейцами

Чем глубже становилось знакомство Беляева с индейцами, тем сильнее росла его убеждённость в том, что эти люди заслуживают быть полноправными членами парагвайского общества не только из-за соображений гуманности. Честный и бескорыстный индеец мог бы существенным образом обогатить культуру своей страны, если бы она только захотела принять его как своего сына, а не как дикаря.

Но как же этого добиться? Как показать миру истинное лицо индейца? И как побудить индейца начать осваиваться в современном мире? Беляев понимал, что в ситуации, когда уровни материальной культуры двух народов разделяют целые столетия, движение к сближению должно быть взаимным. Невозможно просто навязать современному человеку уважение к тем, кто остался жить на уровне каменного века и не хочет осваивать новые знания. Но и попросту вырвать индейца из привычной жизни, заставив за пару десятилетий преодолеть период в тысячи лет, означает поставить его под угрозу вырождения.

И тогда у старого генерала рождается интересный план по созданию театральной труппы индейцев, которая могла бы дать несколько представлений – и таким образом познакомить парагвайцев со своей культурой. Причём в случае успеха, с одной стороны, спектакль мог разбудить интерес к жизни племён Чако, с другой – показать, что индейцы способны на осмысленную деятельность. Сейчас в это сложно поверить, но даже такой простой вопрос – могут ли аборигены действовать обдуманно, вызывал в обществе жаркие споры.

Надо сказать, что в своём желании открыть местные племена миру Беляев не был одинок. Благодаря этому он смог найти талантливых единомышленников, которые помогли ему создать спектакль на самом высоком уровне.

Свою помощь в создании первого театрализованного действа с участием индейцев предложили известный парагвайский актёр Роберто Холден Хара, выступивший в качестве помощника режиссёра, и знаменитый в Южной Америке композитор Хосе Асунсьон Флорес, написавший музыку для предстоящего выступления. Власти также пошли навстречу, предоставив для выступления одну из центральных площадок – Национальный парк Асунсьона.

Сами индейцы прониклись оказанной им честью и готовились к представлению с особым энтузиазмом. По согласованию с Беляевым в качестве центральной темы представления была выбрана доблестная гибель одного из вождей в ходе Чакской войны. По всей видимости, выбор темы оказался далеко не случаен. Именно участие в Чакской войне стало первым значительным событием, объединившим индейцев и парагвайцев. И те, и другие, невзирая на различия, сражались за свою общую Родину – и победили.

Наконец, в апреле 1938 г. состоялась премьера спектакля под названием «Индейская фантазия». Произведённый фурор превзошёл все ожидания – и это при том, что весь спектакль шёл на языке индейцев мака. Однако танцы, музыка и само развернувшееся на сцене действо не нуждались в переводе. Интерес к спектаклю оказался настолько велик, что труппа была приглашена на гастроли в Буэнос-Айрес. Вообразите себе восторг и в то же время естественный страх индейцев перед столь дальним путешествием при том, что многие из них ещё недавно не выходили за пределы родной сельвы!