Текст книги "Русские эмигранты и их потомки. Истории успеха"

Ничто не длится вечно, и после ужасов войны пришло время восстанавливать производство. С помощью денежных дотаций, полученных от префектуры Хёго, фабрике «The Cosmopolitan Confectionery» удаётся восстать, словно фениксу, из пепла и огня. Восстановление идёт внушительными темпами, и уже в 1947 г. фирма получает заказ от мэра Кобе на изготовление шоколадных изделий для самого императора Хирохито. А затем Морозовы идут ещё дальше и наконец-то исполняют свою многолетнюю мечту: открывают филиалы в Осаке и Токио. Вопреки предательству партнёра, вопреки масштабным военным разрушениям и временному спаду спроса на шоколад, Морозовым удалось вывести свой бизнес за пределы одного города и постепенно распространить его на всю страну. Если вспомнить обо всех лишениях и трудностях, выпавших на долю этой семьи русских эмигрантов, такие успехи заслуживают уважения вдвойне. Таким образом, оправдался выбранный для Cosmopolitan Confectionery девиз: «Качество, трудолюбие, упорство».

Мысль Морозовых о производстве новинок подтолкнула их начать изготовление почти неизвестных до этого в Японии трюфелей. Впрочем, изначально проект был воспринят японцами прохладно. Как позже будет вспоминать в своём интервью газете «Japan Times» сын Валентина Морозова: «Мы начали производство трюфелей 30 лет назад, когда они были настолько редки, что люди ошибочно принимали их за испорченный, покрытый плесенью шоколад и отсылали их нам обратно»[37]37
  Статья «Русский шоколатье, овеянный традициями» (“Russian chocolatier steeped in tradition”, The Japan Times).


[Закрыть].

Тем не менее именно трюфель спустя годы стал визитной карточкой Cosmopolitan и считался лучшим лакомством в стране. Семейному бизнесу удалось вновь подняться на ноги и стать одной из самых узнаваемых шоколадных марок в Японии.

* * *

Успех Морозовых действительно можно назвать феноменальным с учётом всех трудностей, которые им пришлось преодолеть. Читая немногочисленные источники, рассказывающие об их жизни в Японии, не перестаёшь удивляться выдержке членов этой семьи. Пожалуй, весь их бизнес и связанный с ним успех – всё это закономерно и даже вторично. Основа же всего – люди с их трудолюбием и твёрдыми принципами.

Их дело требовало колоссального упорства и самоотдачи. У многих в такой ситуации не оставалось бы ни времени, ни желания растрачивать свою энергию на что-либо ещё. Однако при всей своей занятости Морозовы всегда находили возможность для участия в делах русской диаспоры в Японии. Так, ещё в 1920-х годах они выделили значительную сумму для строительства первого русского православного храма в Кобе. В 1936 г. во время гастролей Фёдора Шаляпина, давшего сольные концерты в Токио и Кобе, Морозовы радушно принимали великого русского певца. Дочь Шаляпина вместе с его концертмейстером совершили поездку в город Нара[38]38
  Префектуру Нара часто называют «колыбелью Японии». Считается, что первый император прибыл в Нару с небес на божественном олене. Также этот город – центр буддистской культуры.


[Закрыть], куда их возила на своей машине младшая дочь Фёдора Морозова – Нина. Во время Второй мировой войны Морозовы регулярно оказывали помощь малоимущим семьям русской диаспоры.

Конечно, нам всё ещё мало известно о частной жизни Морозовых, однако, по небольшим штрихам их биографии, всё-таки можно сделать вывод о том, что главенствующую роль для этой семьи играли такие понятия, как честность, долг и верность своим убеждениям. Подтверждение этому можно найти на страницах местной газеты Сиэтла «The Bryan Times» от 9 июля 1986 г., в которой сообщается, что бывший разносчик газет, а ныне преуспевающий владелец шоколадной фабрики Валентин Морозов, отдал издательству «Seattle Post-Intelligencer» свой долг шестидесятилетней давности. По заверениям самих работников издательства, в их архивах не сохранилось каких-либо записей о долге в размере всего 1,50 доллара. Тем не менее сумма долга с процентами, составившими в общей сложности 1500 долларов, была принята издательством «в том же духе взаимного доверия, в каком эти деньги когда-то были одолжены». Как признался сам Валентин Морозов газете: «Я всегда помнил об этом долге. Иногда, правда, эта информация вылетала из моей головы, но стоило кому-либо упомянуть при мне Сиэтл, как я сразу вспоминал о нём».

Реклама шоколада «Imperial»

Многочисленные отсылки к дореволюционной России и романовская атрибутика, всегда присутствовавшие на красочных обёртках шоколада Cosmopolitan, как нельзя лучше свидетельствуют о преданности Морозовых своим идеалам. Несмотря ни на что, они оставались верны своей Родине – той, которую запомнили перед тем, как покинуть, и старались не только сохранить её в своей памяти, но и привнести частичку старой России во всё, что делали и создавали. Подтверждение тому – одна из рекламных фотографий, на которой внучка Фёдора Морозова Наталья с улыбкой протягивает своему мужу упаковку тёмного шоколада «Imperial» с изображением двуглавого орла с императорской короной. И само название, и изображение говорят сами за себя: даже «космополитичный» шоколад помнит о своих корнях.

* * *

Сказать по правде, изначально мне очень хотелось закончить главу о Морозовых на позитивной ноте. Однако стремясь к объективности, необходимо говорить не только об успехах, но и о поражениях. Тем более, если мы хотим услышать правдивый рассказ о почти неизвестных нам ранее замечательных русских людях.

В 2006 г. семейному бизнесу Морозовых пришёл конец – фирма была вынуждена признать себя банкротом. О причинах можно долго гадать, но, скорее всего, небольшой частной компании просто-напросто не удалось удержаться на плаву рядом с огромными монстрами массового производства. Увы, но качество не всегда способно победить количество. Так закончилась почти семидесятилетняя история бренда Cosmopolitan, которому на протяжении многих лет удавалось держать лидирующие позиции на японском рынке шоколада.

В то же время фирме Morozoff Ltd., основателем которой, как мы помним, тоже был Фёдор Дмитриевич Морозов, удалось раскинуть внушительную сеть, насчитывающую 952 магазина и кафе по всей Японии, а также обосноваться в Китае, Сингапуре, на Тайване, в Гонконге и даже в Дубае. Предлагаемый компанией ассортимент сладостей постоянно расширяется: это уже далеко не только шоколад, но и кексы, чизкейки, мороженое, желе, печенье… Впрочем, каждый может убедиться в этом самостоятельно, посетив официальный сайт компании. И как бы ни складывались отношения между семьёй Морозовых и их первой компанией, всё-таки приятно, что символом одного из самых известных производителей сладостей в Японии стала именно русская фамилия. Поэтому, оказавшись в Стране восходящего солнца и наткнувшись на вывеску Café Morozoff, – не стесняйтесь и обязательно загляните! Ведь это по праву одно из самых растиражированных в Японии мест с «русскими корнями».

Впрочем, история продолжается даже сегодня, и, возможно, однажды мы ещё услышим о возрождённом бренде Cosmopolitan, как это уже случилось после войны. А пока пожелаем династии Морозовых удачи, ведь чем бы они ни занимались, они всегда оставались верны своим идеалам. А таким людям обязательно должно повезти.

Что ещё можно почитать о Морозовых?

К сожалению, единого полного источника информации о семье Морозовых найти не удалось. Однако тем, кто хочет побольше узнать о русской диаспоре в Кобе начала ХХ века, рекомендую прочитать обстоятельную статью «Русская колония в Кобе», опубликованную в «Союзной газете». При желании её без труда можно найти в интернете.

Кроме того, время от времени, преимущественно в уральских изданиях, можно встретить небольшие выдержки из автобиографии Фёдора Морозова «На память потомству», оставленной им для своих детей и внуков (например, статья на сайте «Улпресса» «На память потомству» от 27 марта 2009 г.). Хотя эта автобиография так и не была издана целиком, однако даже по отрывкам из неё мы можем представить себе, каким колоритным и по-житейски мудрым человеком был основатель фабрики Morozoff.

Если же вас заинтересовала в целом тема русских эмигрантов начала ХХ века в Японии, то рекомендую обратиться к книге «Русская Япония» Амира Александровича Хисамутдинова. Пожалуй, сложно найти более исчерпывающий материал по русской диаспоре, чем тот, что дан в указанной книге.

Источники:

Книга «Русская Япония», А.А. Хисамутдинов.

Статья «Русская колония в Кобе» («Союзная газета»).

Статья «Русский шоколатье, овеянный традициями» («Russian chocolatier steeped in tradition», газета «The Japan Times»).

Сайт Chocolate book https://barauchocolat.wordpress.com

Сайт http://www.morozoff.co.jp/

Сайт http://morozoffgulf.com/about-us/

Статья «Японский шоколатье из Тереньги» на сайте https://ulpressa.ru

Сайт «Русские эмигранты за границей» http://famous-russians-abroad.blogspot.ru

Статья «Бывший разносчик газет отдал долг шестидесятилетней давности» («Former newsboy repays 60-year-old debt», газета The Bryan Times за 9 июля 1986 года).

Статья «На память потомству» на сайте https://ulpressa.ru

Глава 4. Французские сказки русской бабушки. Софья Фёдоровна Ростопчина, графиня де Сегюр (Франция)

Если бы вам выпала возможность перенестись в начало XIX века и прогуляться по мощёным парижским улицам, то вы, быть может, натолкнулись бы на одного очень интересного господина, ставшего чем-то вроде местной достопримечательности. С виду довольно спокойный и даже степенный, он испытывал одну сильную неприязнь, которая, учитывая место его проживания, была весьма странной. Месье не любил французов.

Стоило кому-нибудь заговорить в присутствии этого странного человека о французских традициях, культуре или истории, как он с жаром бросался доказывать, что более дурного, убогого и развратного народа в Европе ещё не видели. По его непоколебимому убеждению, французы были созданы лишь для того, чтобы вместить в себя все возможные пороки и недостатки. Причём свои взгляды этот человек считал своим долгом донести буквально до каждого, кто попадался ему на пути. При встрече с ним у современников в первую очередь возникали два вопроса: зачем месье при его взглядах поселился именно в Париже и как сами французы продолжают его терпеть в своей собственной столице?

Этим эксцентричным франкофобом был бывший губернатор Москвы, участник Отечественной войны 1812 года, широко известный не только у себя на родине, но и во всей Европе. Любители истории наверняка вспомнят его имя: губернатором Москвы в те годы был граф Фёдор Васильевич Ростопчин. Именно на него в первую очередь падают подозрения современных историков как на организатора и вдохновителя московского пожара, в результате которого практически весь город превратился в пепелище.

Причём подозрения эти не новы – многие современники Ростопчина (например, участники Отечественной войны 1812 года, впоследствии – военные историки Д.П. Бутурлин и А.И. Михайловский-Данилевский) практически не сомневались в его причастности к поджогу Москвы. Расходились, в основном, лишь в деталях – вдохновил ли губернатор москвичей на поджог или же фактически его организовал; самостоятельно решился на это или всё-таки с разрешения М.И. Кутузова (а может быть, и императора Александра I); поручил ли поджигать Москву полицейским или выпущенным на свободу заключённым.

Естественным образом к московскому пожару привязалась большая политика, поэтому с позволения властей распространялись две версии уничтожения города. Первая, рассчитанная на иностранцев, заключалась в том, что французы во главе с варваром-Бонапартом опустошили древнюю столицу огнём и мечом по примеру средневековых захватчиков. Эта версия выставляла Наполеона ограниченным дикарём и была встречена на ура в Европе, где многие откровенно презирали (и боялись) заносчивого выскочку. Вторая же версия, согласно которой Москва была сожжена самими москвичами из патриотических соображений, предназначалась для подданных Российской империи. Тем не менее слухи о настоящем организаторе поджога быстро распространились как на Западе, так и на Востоке.

Разумеется, Ростопчиным двигало не желание стать русским Геростратом, а оставить французов ни с чем и при этом – максимально деморализовать их. Ведь шла война! Современники понимали его стратегию, однако это не означало их благосклонного отношения к губернатору. Вскоре после окончания войны на первое место вышли совсем не патриотические настроения, а будничные меркантильные интересы; тут-то и оказалось, что по воле Ростопчина сгорела вовсе не Москва, а чьё-то конкретное имущество. Причём имущество далеко не последних в империи лиц. Пропавшие в пожаре роскошные усадьбы, поместья, квартиры с дорогой обстановкой могли стоить Ростопчину карьеры. В итоге так оно и случилось: в 1814 г. он уходит в отставку, а уже через год из-за нескрываемой враждебности двора на целых восемь лет вынужден покинуть Россию. В глазах неблагодарных современников его не спасло ни поражение Наполеона, ни то, что он самоотверженно сжёг свою собственную усадьбу Вороново.

Родители Софи де Сегюр – Ф.В. Ростопчин и Е.П. Ростопчина (портреты работы О.А. Кипренского)

Впрочем, вынужденное изгнание Ростопчин постарался провести с пользой и отправился на лечение – как тогда говорили, «на воды». Но, видимо, стремясь к привычной ему светской жизни в крупном городе, осел в итоге вовсе не в провинциальных Карлсбаде (Карловых Варах) или Баден-Бадене, а в Париже, откуда периодически выезжал на курорты.

* * *

На первый взгляд такой выбор для ярого противника всего французского может показаться странным, но если подумать, то он весьма закономерен. Хотел он того или нет, но Ростопчин сам был заложником галломании. Как и всех других дворянских отпрысков, его с детства окружали французский язык, на котором следовало изъясняться даже лучше, чем на русском, французские манеры, французская мода. А Париж воспринимался людьми его круга как средоточие всего самого прекрасного, утончённого и возвышенного. Человеку с таким воспитанием жить во Франции было явно легче, чем в любой другой европейской стране.

Вместе с тем Францией мальчика явно «перекормили». Бунт против всего французского поднялся в нём достаточно рано, и был вызван вовсе не событиями войны 1812 года, как можно было бы подумать. Ростопчин активно отстаивал позицию о вреде засилья инородных обычаев. Проще говоря, его можно было бы назвать последовательным «русофилом». Причём он не ограничивался одними только рассуждениями в светских салонах, а издал несколько эссе, высмеивающих галломанию. Самое популярное из них, «Мысли вслух на Красном крыльце», без лишних экивоков называло французов умалишёнными:

«Да что за народ эти французы? Копейки не стоят, смотреть не на что, говорить не о чем. Врёт чепуху! Ни стыда, ни совести нет: языком пыль пускает, а руками всё забирает. За которого ни примись, либо философ, либо римлянин, а всё норовит в карман: труслив, как заяц, шаллив[39]39
  Шаллив – устаревший синоним к слову «шаловливый».


[Закрыть], как кошка. Во французской всякой голове ветряная мельница, госпиталь и сумасшедший дом! На делах они плутишки, а на войне разбойники. Два лишь правила у них: всё хорошо, лишь бы удалось; что можно взять, то должно прибрать».

«Мысли вслух…» пользовались у читающей публики колоссальной популярностью. Ими не просто зачитывались, их выучивали наизусть, цитировали при каждом удобном случае и всё же… продолжали учить своих детей «выговаривать чисто по-французски, вывертывать ноги и всклокачивать голову» ровно так, как это было описано в брошюре Ростопчина. Мода и дух времени оставались непреклонными. Впрочем, мировоззрение Ростопчина было не менее стойким, и оно не изменилось даже после многих лет, проведённых в Париже. В его очерке «Картина Франции в 1823 году» французам достаётся ничуть не меньше, чем в довоенных произведениях Ростопчина.

Как видим, у Фёдора Васильевича развилось настолько стойкое неприятие французов, что если бы какой-нибудь провидец предсказал ему, что его родная дочь навсегда свяжет свою жизнь с этой страной и станет настоящим достоянием Франции, от возмущения Ростопчина хватил бы удар. Ведь какую женщину могут возвеличить слабоумные галлы? Только ветреную кокетку или того хуже… Скорей, скорей бы уж вернуться домой и оставаться всю жизнь как можно дальше от безумного Парижа!

Впрочем, в 1817 г., когда обширное семейство бывшего губернатора Москвы решило перебраться поближе к «mon cher papa» и поддержать его в вынужденном изгнании, в дело вмешались любовь (а как иначе может быть в Париже?)… и жена самого Ростопчина.

* * *

Если вы полагаете, что изгнанный из России Ростопчин был обречён за границей на одиночество и проживал в полной безвестности на скромной съёмной квартирке, то вы сильно ошибаетесь! Не будет преувеличением сказать, что, в какой бы европейский город он ни приезжал, его везде ожидали с восхищением – почти как национального героя. Ведь благодаря кому во Франции была восстановлена монархия и свергнут тиран? Благодаря кому европейским странам больше не нужно бояться властолюбивого завоевателя в лице Наполеона? Благодаря русской армии и её предводителям!

Имя Ростопчина у всех на устах. Из-за нашумевшего московского пожара и последовавшего за ним поражения Бонапарта он известен не меньше, чем Кутузов. Как рассказывал он сам в одном из своих писем на родину, местные газеты заранее писали о его прибытии в тот или иной город, а жители высыпали на улицы и с нетерпением ждали приезда героя-освободителя. Для жизни Фёдора Ростопчина характерен грустный парадокс: будучи русофилом, он был вынужден покинуть Россию из-за гонений высшего света; будучи франкофобом, он был восторженно встречен и обласкан французами, впрочем, как и другими европейскими народами.

* * *

Он становится вхож в лучшие дома Европы. Его нарасхват приглашают и проживающие за границей русские дворяне, и местная знать. Поэтому в 1817 г., когда жена Ростопчина Екатерина Петровна приезжает в Париж со своими отпрысками, скучать им не приходится. При желании Ростопчины могут хоть каждый вечер выезжать «в свет» на бал или званый ужин. И это весьма кстати, ведь старшие дочери – Наталья и Софья – девушки на выданье.

Особым вниманием со стороны Ростопчиных пользуется дом Софьи Петровны Свечиной. В её небольшом городском особняке, расположенном на улице Святого Доминика под номером 5, собираются самые известные и влиятельные парижане. Свечина пользовалась репутацией женщины эрудированной и образованной, что позволяло ей собирать вокруг себя настоящие сливки общества. Предположительно, именно здесь на одном из званых вечеров средняя дочь Ростопчина Софья встретила своего будущего мужа, который впоследствии подарит ей звучную аристократическую фамилию де Сегюр.

* * *

Будущая графиня де Сегюр появилась на свет 1 августа 1799 г. и почти сразу же удостоилась поистине царских почестей: её крёстным отцом стал сам Павел I, у которого Фёдор Васильевич Ростопчин был в фаворе. Поэтому можно сказать, что начало её жизни развивалось согласно сказочному канону, где у главной героини обязательно должна быть особенная крёстная (в крайнем случае – крёстный). И это как нельзя лучше подходит к образу будущей доброй сказочницы, чьи книги войдут в дом каждого французского ребёнка.

Софолетта (а именно так чаще всего называли её домашние) обладала очень живым, подвижным темпераментом. Характером и внешностью в большей степени походила на отца, о чём сам Ростопчин писал: «Моя вспыльчивость унаследована моими дочерьми. Наташа ещё может себя сдержать, а Соня почти всегда отдаётся порывам нетерпения, несмотря на правила, в которых она воспитана». В детстве её сложно было назвать послушной и прилежной девочкой, скорее, Софолетта походила на непоседливого, упрямого бесёнка, за которым нужен глаз да глаз. С годами эта черта переросла в активность и энергичность – очень важные качества для будущей хозяйки большого дома. А вот детская любовь к сладостям у Софолетты сохранилась на всю жизнь.

* * *

Согласно воспоминаниям одной из дочерей Софи, пристрастие к сладостям однажды обернулось для неё забавной, но заставившей поволноваться историей. На одном из балов кавалер обратил внимание на юную девушку, постоянно крутившуюся вокруг столика со сладостями. Она явно была поглощена сложным выбором. Чем же всё-таки полакомиться: замороженными фруктами или горячим шоколадом? Эклером или бисквитом? Молодой человек, не теряя времени зря, подходит к ней и неожиданно приглашает на танец. Девушка моментально краснеет и, к большому разочарованию кавалера, вместо ответа мычит что-то неразборчивое. Но приглашения не отвергает.

«Она плохо говорит! Вот досада! Симпатичная, но, видимо, ущербная с детства», – расстроенно думает он. Однако деваться некуда: предложение на танец уже сделано, и забрать его обратно было бы слишком грубо. В результате весь танец проходит в гробовом молчании. И только когда музыка стихла, Софья отчётливо и с явным облегчением произнесла:

– Наконец-то я её проглотила!

– Что же вы проглотили? – недоумевал кавалер.

– Замороженную дольку апельсина! Я никак не могла прожевать её.

* * *

Была ли она красива? Видевшие её люди скорее сходились во мнении, что Софи миловидна и производит лучшее впечатление, чем её старшая сестра Наталья. Однако пальму первенства отдавали младшей, Елизавете, которая была признана одной из главных красавиц Петербурга. Тем не менее никакие советы, отзывы и мнения не помешали графу Эжену де Сегюру, известному парижскому красавцу и сердцееду, влюбиться в Софью Ростопчину.

Их свадьба состоялась в 1819 г.; это был брак если и не по большой любви, то в любом случае по искренней взаимной симпатии, что в те времена случалось нечасто. Однако любовь любовью, но было и ещё одно (не всегда очевидное для современного человека) обстоятельство, которое способствовало этому браку. Общая религия.

Фёдор Васильевич Ростопчин, можно сказать, главный ревнитель национальных устоев в России, умудрился просмотреть раскол в своей собственной семье. Ещё в Петербурге, в 1806 г., жена Ростопчина Екатерина Петровна вместе со своими сёстрами тайно принимает католичество. Новое вероисповедание быстро становится для неё центром вселенной, которому подчинено всё: окружающая обстановка, мысли, устремления и желания. Обнажённые статуи в античном стиле, украшавшие усадьбу её мужа, целомудренно прикрываются плотными тканями.

Дальше больше: от фанатичной матушки достаётся не только мраморным статуям, но и детям, к которым Екатерина Петровна, исходя из своих религиозно-педагогических соображений, относится подчёркнуто сдержанно, если не сказать – сухо. Все – и сыновья и дочери – вне зависимости от погоды и сезона спят на жёстких матрасах и укрываются лишь одним тонким одеялом. Чтобы хоть немного согреться, дети идут на всевозможные хитрости, в частности, прячут от маменьки газету, чтобы потом укрываться ею поверх холодного одеяла. Кроме того, мать неоднократно пытается склонить их к смене религии. Правда, из пятерых детей уговорам поддались только две дочери: Софья и рано умершая Лиза, принявшая новую веру незадолго до смерти. Чтобы понять, насколько важной для Екатерины Петровны становится принадлежность к «правильной» христианской конфессии, достаточно прочитать одну строчку из её письма к своей сестре: «Сестра! Поздравь меня. Лиза умерла, но она умерла католичкой».

* * *

Русские католики XIX века – это отдельный, по-своему интересный, но замкнутый мирок людей, раздираемых противоречием между своей кровью и своей новой религией. Как вычеркнуть воспоминания о том, что твои предки крестились, глядя на золотые купола? И как стать своим среди католиков, где так катастрофически мало русских? Большинство соотечественников их презирали, считали вероотступниками и чуть ли не предателями. Точно заговорщикам, им приходилось всегда быть начеку и таиться[40]40
  Российские самодержцы неоднократно издавали манифесты, в которых их подданным строго запрещалось переходить в католическую или протестантскую веру. Позднее в «Своде законов Российской империи» было записано, что «как рождённым в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нея и принять иную веру, хотя бы то и христианскую».


[Закрыть]. Поэтому многие новообращённые вынуждены либо уезжать во Францию, либо исповедовать католичество тайно, стараясь не привлекать к себе нежелательного внимания. Но тем приятнее было встретить родную душу, прошедшую тот же тернистый путь, что и ты.

Софья Свечина относилась к тому же кругу русских католиков, что и Екатерина Петровна, поэтому частые визиты Ростопчиных в салон Свечиной были закономерны. А когда две подружившиеся матроны заметили вспыхнувшую симпатию между Софолеттой и молодым графом де Сегюр, то они загорелись идеей поженить их. Ведь что может укрепить новообращённую девушку в религии больше, чем брак с католиком из старинного французского рода?

Что именно думал об этой авантюре сам граф Ростопчин, автор с уверенностью сказать не может. В сохранившихся пись мах он умалчивает о своём отношении к свадьбе дочери. Тем не менее дальнейшие события показывают, что любящий отец возобладал в нём над строгим блюстителем русских порядков. Сам факт, что Ростопчин не противился этому браку, ставит под сомнение утверждение некоторых исследователей о его деспотичности. Образованный и долго проживший в Европе Ростопчин меньше всего походил на упёртого фанатика. Он, конечно, остался верен своим идеалам и протестовал против засилья иностранцев на своей Родине – но не более того. И пусть ему трижды не нравятся французы, он не станет из-за этого мешать счастью своей любимой Софолетты. Хотя кроме претензий к национальности будущего зятя, у Ростопчина вполне могла быть и личная неприязнь к Эжену, ведь его родной дядя, генерал Филипп де Сегюр, участвовал в походе на Москву.

Тем не менее в 1820 г., когда у молодожёнов рождается первенец, он с радостью пишет своему зятю: «Я целую Софью, вашу пэри, и ножки Гастона, первого паладина общества».

Брак Софьи кажется счастливым: вслед за Гастоном у молодых родителей в 1822 г. рождается мальчик Рено (который, к сожалению, вскоре умирает), а в 1823 г. – Анатоль. Вот только наружный лоск и видимость счастливой семьи не могут скрыть от Софолетты очевидного. Они с мужем хоть и без скандалов, но быстро отдаляются друг от друга.

* * *

Он увлечён столичной жизнью и самим собой, она – домом и детьми.

Он – гроза женских сердец и не может и дня прожить без флирта с какой-нибудь красоткой. Она стремится к покою и домашнему очагу, ей незачем заигрывать с посторонними.

Для Эжена Париж – единственно возможная среда обитания, вне стен которой он чувствует себя, как рыба, выброшенная на берег. Софи же быстро понимает, что светский мир столицы с тысячами условностей – не для неё. Она мечтает о жизни за городом, в просторной усадьбе, как это было в её детстве.

Никто из супругов не желает скандалов или громких заявлений, но всё же они постепенно, шаг за шагом расходятся, как в море корабли. Вышедшие из порта в одном направлении, дальше они продолжают двигаться каждый своим курсом.

Понимая всю щепетильность сложившейся ситуации, на помощь дочери приходит заботливый отец. Вдвоём они находят идеальное решение, позволившее одновременно избежать конфликтов с мужем и исполнить заветную мечту Софи. Ростопчин дарит своей дочери 100 000 франков, на которые она покупает уютное, красивое поместье Нуэтт в живописной Нормандии, где попытается создать мир идеального детства для своих любимых детей. Вскоре она переселяется в Нуэтт со своими сыновьями, в то время как Эжен лишь время от времени навещает их, предпочитая большую часть времени проводить в Париже.

В 1824 г. вся семья родителей Софи, в том числе и окрылённый окончанием своей своеобразной ссылки Ростопчин, покидает Францию. В последний раз они видятся вместе: в 1825 г. не станет младшей сестры Елизаветы, а через год скончается глава семейства, герой войны с Наполеоном Фёдор Ростопчин. Софи остаётся во Франции совсем одна. Ей предстоит здесь окрепнуть, набраться жизненного опыта и стать ничуть не менее известной, чем её знаменитый отец. А пока она делает лишь первые тихие, робкие шаги по подмосткам жизни, которые неожиданно для всех приведут её к успеху.

* * *

Все исследователи чужих биографий с особой страстностью любят делать две вещи: расщеплять жизнь своих кумиров на этапы и искать источники их вдохновения. И то и другое – занятие неблагодарное, поскольку результаты всегда условны. Кто возьмётся с уверенностью сказать, что именно этот пейзаж за окном стал поводом для создания художником своего шедевра? Догадывался ли сам мастер, что именно в этот день начался новый этап его жизни? Сам он ничего подобного даже не подозревал, зато его строгий исследователь всё подробно расписал и решил за него. И попробуй теперь с того света поспорить со всезнающим биографом!

Тем не менее если говорить о жизни Софьи Ростопчиной с точки зрения её насыщенности событиями, то основные этапы представляются вполне очевидными. Они буквально лежат на поверхности и просятся на бумагу. Периоды эти просты и в целом совпадают с вехами жизни любого человека:

1. Яркие, богатые на перемены детство и юность (тут и полная приключений жизнь в усадьбе отца, детское баловство, строгая мать-католичка, опала отца, перемена религии и, наконец, свадьба с самым настоящим французским графом).

2. Тихие, незаметные для окружающих молодость и зрелость в усадьбе Нуэтт, где Софи в первую очередь занята детьми и хозяйством.

3. Активная старость в качестве известной писательницы, которая все свои многочисленные произведения создала всего за 12 лет.

Жизнь Ростопчиной похожа на параболу, которая с высоты плавно стремится вниз, к точке покоя; но затем, словно передумав, вновь поднимается вверх.

Но, естественно, сама Софи ни о каких глобальных вехах в своей жизни даже не задумывается. Она с головой уходит в новую для себя роль – роль заботливой, вдумчивой матери и хозяйки красивого поместья. Её окружают любимые дети, которых год от года становится всё больше (в общей сложности у Софи рождается восемь детей), домашний уют и прекрасная Нормандия.

* * *

Нормандия – это особый регион Франции. Конечно, так можно сказать о каждой провинции, ведь везде присутствует свой неповторимый колорит. Однако именно на севере, вблизи холодного дыхания Ла-Манша чувствуешь себя зачарованным. Здесь если открыть окна ранним утром, то в дом обязательно вползут рваные клочья густого тумана, за которым не видно даже внешней оконной рамы. Вам хочется ощутить на себе магию заколдованного места? Тогда смело выходите из дома и буквально на ощупь идите по зелёной, абсолютно мокрой от росы траве. Запахи всё ещё приглушены туманом, но вы уже ощущаете аромат пробуждающихся полевых цветов. Вы слышите блеянье? Это белоснежные овцы смиренно пасутся на соседнем лугу. Их молоко всегда имеет необычный, чуть солоноватый вкус, ведь местные поля периодически подтопляет и они пропитаны морской солью.

Идите вперёд – и скоро туман начнёт расступаться, открывая вашим глазам картину из старинных легенд. На скалистом утёсе, посреди отмели тянутся в серое небо шпили средневекового замка. Он похож на призрачный мираж, который должен рассеяться вместе с туманом, но чем чище становится воздух, тем лучше вы можете разглядеть его высокие стены и башни. Море отступило от него, и теперь скала окружена лишь гладким влажным песком, похожим на шёлк. Не здесь ли живёт злой волшебник, похитивший прекрасную принцессу?