Текст книги "Американ Босс"

15

Меня как-то избирательно парализовало, потому что сам я пошевелиться не могу, но руки при этом жадно мнут упругую Никину задницу. Её губы виртуозно танцуют на моей шее, и ноги начинает ломить от тяжести груза в штанах.

– Станцую для тебя без одежды, – продолжает соблазнительно урчать Бэмби, пробираясь пальцами мне под футболку. – Хочешь посмотреть?

Ясен хер, я хочу. И не просто смотреть, а активно участвовать.

Конечно, я не должен её трогать. Ни-ка пьяная, плохо соображает и, если это случится, утром умрёт от стыда, предварительно выклевав мне глаза. Но попробуй это свихнувшемуся ЭмДжею объясни. Он мне уже который раз угрожает, что если напряжение не сбросит, то у него атрофическая гангрена начнётся, и восторженных девичьих «А он точно в меня влезет?» в моём послужном списке значительно поубавится.

– Ни-ка, – я перехватываю руки, которые безуспешно пытаются разделаться с пуговицей на моих джинсах, и аккуратно опускаю их вниз. – Ничего не будет.

Второй раз за ночь я произношу эту фразу. А мама ещё говорит, что я не умею держать себя в руках. Я бы за такую выдержку на месте Путина на государственную награду меня номинировал. Один орден на грудь, другой на ширинку – «За уважение к российским женщинам». В Кремле и за меньшие заслуги дают.

Ни-ка отстраняется, и мне нелогично хочется вернуть её обратно. Чтобы занять руки, я шарю по стене в поисках выключателя и, наконец, его нахожу. Он так низко расположен, словно по задумке включать его нужно ногой.

По прихожей рассыпаются брызги диодного света, заставляя меня жмуриться с непривычки. А когда я снова открываю глаза, из лёгких вырывается измученное: «Бля-я-ядь».

Упрямый оленёнок и не думает сдаваться. Напротив, пускает в ход тяжёлую артиллерию: наполовину расстегнула кружевную майку, и теперь я вижу её сиськи. Они ещё красивее, чем я представлял: розовые и круглые, покрытые мурашками, соски напряжённые. А соски – это моя слабость. А соски Ни-ки – это слабость в кубе. Чем больше я на них глазею, тем сильнее во рту слюна собирается от того, как сильно я хочу коснуться их языком.

– Ты не передумал, Максим? – томно шепчет Ни-ка пока, не сводя с меня затуманенного голубого взгляда, продолжает один за другим расстёгивать крючки.

Она сказала «Максим», а я услышал «Трахни меня жёстко». Блядь, Капитан Америка ведь не Железный Человек.

Я дёргаю её к себе за руку и на лету ловлю ртом сосок. Почти как дрессированная собака – фрисби.

– Чёрт, чёрт, чёрт, – тихо постанывает Ни-ка, пока я глажу его языком.

Я бы тоже такое постонал, но у меня рот занят.

– Трахни меня, Кэп, – тянет она меня за волосы. Больно, между прочим, но сейчас мне даже нравится. – Здесь, у стенки.

Каждое её слово летит в цель. Чёртова Бэмби. Сексуальный снайпер. Выпустила обойму «Виагры» мне в трусы.

– Завтра ты пожалеешь. – Я с сожалением выныриваю из кондитерской витрины, в которой мечтаю слечь с диабетом.

– Не пожалею.

Конечно, она пожалеет. А я себе не прощу, что воспользовался её пьяным состоянием. Путин и маме должен орден презентовать – «За российский вклад в американское воспитание». Поэтому я со вздохом взваливаю Бэмби на плечо и тащу в полумрак квартиры.

– Спальня где?

– Направо… Ой, то есть наоборот.

Прикинув, что наоборот – это налево, я толкаю светлую дверь и пинаю коленом выключатель. Постер «30 Seconds to Mars» на стене; большая кровать с розовым икеевским комплектом; висящие на спинке белый лифчик и красные кружевные стринги; усыпанный наклейками МакБук на тумбочке и куча цветных карандашей рядом. Примерно так я себе комнату оленёнка и представлял. Великолепный хаос.

Я аккуратно сваливаю Ни-ку на кровать и, сцепив зубы, отвожу глаза в сторону, потому что она начинает извиваться похотливым ужом. Прижимает ступню к моему колену и, перебирая пальчиками, покрытыми розовым лаком, тянет её вверх. Если она коснётся моей ширинки, жителя там разорвёт, как токсический кактус, а потому я перехватываю её ногу и, опустив на розовый йэттеваллмо (бельевой комплект «Икеа» – прим. автора), начинаю снимать с Бэмби джинсы.

Она с энтузиазмом помогает мне, поднимая бёдра, и теперь помимо того, чтобы на неё не смотреть, мне ещё нужно перестать дышать, потому что я чувствую запах её возбуждения.

В последний раз с тоской и слюной взглянув на сладкую тройку и прикинув, что под полупрозрачным кружевом у Бэмби, похоже, скрывается идеальная бразильская эпиляция, я прошу прощения у ЭмДжея и накрываю эти сокровища одеялом. Блядь, теперь Бэмби моя стократная должница.

– Эй, ты чего? – обиженно тянет Ни-ка, высовывая веснушчатый нос из-под одеяла.

– Тебе нужно поспать. А мне нужно ехать.

Лицо подвыпившей соблазнительницы мгновенно сменяется маской фурии, и Ни-ка поднимается на локтях.

– И ты туда же, Кэп. Да что, мать вашу, со мной не так? Меня, может, зрение подводит, и на самом деле я уродина? Почему никто не хочет заниматься со мной сексом?

ЭмДжея, что ли, дать ей подержать, чтобы оценила степень моего «не хочу». Так, стоп, перематываем назад. В смысле «никто не хочет»? Этот хорёк её что, не трахает?

– А с парнем твоим ты разве…? – у меня от удивления даже голос сел.

– Три месяца, – жалобно хнычет Бэмби, снова падая на подушки. – Три месяца, и ничего.

О-ох, тупой жалкий мудак. Это где ж такие берутся? Он не из Канады, случайно?

– Тогда зачем ты с ним? – вырывается у меня, потому что я, правда, не понимаю.

Да она же охрененная. Красивая, сексуальная, забавная. Для чего такой бомбе вялый валенок?

– Он хороший, умный и собранный. А я такая… – Ни-ка морщит нос, совсем как дед Игорь, когда говорит о женщинах, – безалаберная. Вечно меня на всяких плохишей тянет… то диджей, то автогонщик. Хочу, чтобы в моей жизни было хоть что-то нормальное.

Пока я пытаюсь понять, что плохого в диджеях и автогонщиках, Бэмби сонно бормочет:

– Ты воплощение всего, от чего мне надо держаться подальше, Кэп. Но у тебя такая красивая улыбка… И задница выше всяких похвал. – Она замолкает, и через секунду раздаётся мерное посапывание.

Бэмби снова уснула, оставив меня наедине с недоумением и мучительным стояком.

В течение минуты я смотрю, как она мило сопит, наполняя комнату ароматом жасмина и текилы, после чего со вздохом отворачиваюсь и, щёлкнув выключателем, плетусь к входной двери. Была мысль остаться у неё на диване, но у меня дома дел по горло: почистить зубы, посмотреть матч между «Рапторс» и «Голден Стейт», позвонить бате по фейстайм, подрочить.

16
Ника

Ненавижу ремонтные работы в Москве. Какого чёрта им нужно постоянно долбить асфальт и перекладывать заново плитку? Ещё и в воскресенье.

Я осторожно открываю один глаз, а затем второй. Поддаются с трудом, словно их облили клеем. Смотрю в потолок. Кружится. И шума за окном, как выясняется, нет – строительные работы идут в моей черепной коробке: отбойные молотки долбят виски, вызывая желание застонать и закрыть уши, а ещё не отпускает ощущение, что кто-то из рабочих грызёт семечки, сплёвывая шелуху прямиком мне в мозг.

Я пытаюсь облизнуть пересохшие губы, но не выходит: язык словно прибили гвоздём к нёбу. Во мне точно орудует какая-то бригада неумех. Одну за другой ставлю ноги на пол и встаю. Лицо голубоглазого Иисуса с постера дребезжит и расплывается. По традиции я салютую Джареду галочкой из пальцев и топаю на кухню.

Вливаю в себя газированный архыз, пока стенки желудка не начинает саднить и, собравшись с духом, подхожу к зеркалу. Ох, твою… Любовь Ивлееву. Вот это лицо. Сколько я вчера выпила, если не смыла косметику? Ведь это ж моё бьюти-табу.

Кэп прав: сейчас я и правда похожа на оленя. Ветвистые рога из спутанных волос и чёрные пятна вместо глаз. Как я вообще до дома добралась?

Память упрямо отказывается мне подчиняться, обрываясь на последнем связном воспоминании: охрипший баритон Кэпа, его ладонь, сжимающая мою грудь, и то, как я позорно кончаю на его выдающемся стояке. И это чёртово обещание – тумбочка, стиральная машина, стена, кровать, – от которого, даже несмотря на похмельный раздрай, у меня мгновенно влажнеет бельё. А дальше темнота.

Две рюмки текилы за вечер – моя твёрдая программа максимум. Как клубный завсегдатай, я свою танцевальную дозу знаю. Но предательство Глеба ударило меня по больному. Я могу бесконечно корчить из себя самоуверенную гордячку, перед которой слюнявчики выстилаются в мясной ковёр, только это не отменяет факта, что близкий человек на меня наплевал.

Что не так со мной? Почему мне не везёт в отношениях? Витя походил на обдолбанного любовным зельем и сводил с ума своей неконтролируемой ревностью; Сашу я, напротив, интересовала лишь в качестве красивого брелока к его скоростной WRX STI, которым можно покрутить перед носами приятелей на гонках. И пусть я сама обоих этих дятлов бросила, очередного сердечного разочарования избежать всё равно не удалось.

Ну а Глеб? Казался таким надёжным, преданным, но и с ним лажа вышла. Я даже начинаю думать, что меня в универе за красивые ноги сглазили.

Слишком много тяжёлых мыслей для похмельного утра. Тошнит сильно, но при этом жутко хочется есть. Парадокс.

Меня всё же разок выворачивает в унитаз, и я клятвенно обещаю белоснежному другу и заодно пахучим шарикам Bref, что больше никогда не стану пить. На пошатывающихся ногах плетусь в душ и там в течение получаса отмокаю под струями воды, пытаясь вспомнить, как добралась до дома. Ничего. Полный ноль. Кротовая дыра, чтоб её, из которой в сотый раз выныривают кадры моего стриптиза на коленях Макса Гасовича. Ох, и как же после такого мне на глаза ему попасться.

Щедро наношу на лицо слой крема, закручиваю махровый тюрбан на голове и, нацепив банный халат, выхожу из ванной. Я собираюсь вернуться в кровать и заказать килограмм вредной еды, но, едва оказываюсь в гостиной, в поле зрения попадают тёмные волосы и широкие плечи. От неожиданности и похмельного шугняка я начинаю визжать.

– Тсс, Бэмби, стёкла побьёшь. – Кэп встаёт с дивана и поднимает вверх обе ладони, призывая успокоиться. – Спасителя своего камушка бесконечности не признала?

Мой ор в секунду стихает, замещаясь изумлением и странным смущением. Изумлением от того, как он смог проникнуть в квартиру, и смущением, что я похожа на подарочный комплект полотенец, тогда как говнюк выглядит великолепно.

– Ты чего здесь делаешь?

Я машинально поправляю полы халата и быстро оглядываю гостиную на предмет разбросанного белья. Вроде порядок.

– Супергерои не могут пройти мимо страждущих, – ослепительно улыбается Гасович, отчего сердце предательски ёкает, и я снова поправляю халат.

Он опускает руку вниз и демонстрирует два крафтовых пакета. Судя по характерному запаху картошки фри и фирменному логотипу, передо мной желанный Макдональдс.

– Тоской по родине накрыло? – Тычу пальцем в пакет: – Я такую гадость не ем.

Я и правда не ем, но почему-то с похмелья очень хочется. Необязательно Кэпу знать, что, приди он на полчаса позже, застал бы меня с размазанным по лицу соусом карри, запивающей жирный Гранд Гурмэ молочным коктейлем. Иногда в кровати я ем как свинья.

– Я из-за слюны в твоём рту половины слов не разобрал. Так ты будешь, или мне одному всё съесть?

«Буду», – рявкает желудок.

– Буду, – покорно отвечаю я. – Посиди, я сейчас вернусь.

Быстро щёлкая пятками по полу, я забегаю в спальню. На ходу сгребаю с пола комок джинсов и топ и запихиваю в шкаф. Дрожащими руками роюсь в ящике, ища свой домашний спортивный костюм, а неугомонный рабочий в моей голове тем временем орёт: «Кэп у тебя в квартире, жаным (моя душа – перевод с киргизского – прим. автора). В соседней комнате!»

Уф, да чего я так нервничаю-то? Сердце колотится, как у зайца, лицо горит.

– Тебе помочь? – раздаётся хрипловатый голос прямо за мной.

И когда я говорю «прямо за мной», я имею в виду: сантиметрах в десяти от моей шеи.

Заорала бы снова, но меня парализовало. Во рту опять становится сухо – литр архыза бесследно испарился. Очевидно, выпал осадками мне в трусы, потому что как раз там сейчас очень влажно. Вот только никаких трусов на мне нет.

Хочу выдать какую-то остроту, но вновь заигравший в голове Ginuwine, под которого я объезжала колени Кэпа, перебивает всё.

– Сама справлюсь. – Я гипнотизирую глазами свисающий из ящика рукав цветастой толстовки.

Вместо ответа Кэп просовывает палец за пояс моего халата и тянет назад. Ginuwine начинает орать громче, потому что мой зад снова упирается в это. В дубовый русско-американский стояк.

– Ты мне должна, Ни-ка, – вибрация слов рассыпается по шее одновременно с горячим дыханием.

– Пятихатку возьми на тумбочке, жмотина, – сиплю я, продолжая глазеть пред собой. – А то Биг Мак, говорят, подорожал.

– Продолжай кусаться Бэмби, – раздаётся короткий смешок. – Мне нравится.

Я тихо ойкаю, потому что в этот момент горячие губы прижимаются к моей шее, а большая ладонь сжимает талию. Хочу разозлиться, послать Кэпа к чёрту, но не могу этого сделать. Всё это дурацкое похмелье, незатыкающаяся музыка в моей голове и ощущение его горячего тела.

– Повернись.

Ох ты ж, чёрт. Ну ничего же сексуального в этом слове нет, так почему оно на меня так действует?

Я вращаюсь по часовой стрелке, словно старая карусель, до тех пор, пока не встречаюсь с Кэпом глазами. Сейчас радужка у него совсем не зелёная, а чёрная.

– Кухонный стол, ковёр, подоконник, – тягуче произносит он, сжимая в ладонях мою задницу. Ух ты, целиком поместилась. – Показывай, Бэмби.

– Ты чего несёшь? – Я безрезультатно пытаюсь высвободиться.

Судя по тому, как взгляд Кэпа съезжает с моего лица к груди, халат перестаёт справляться со своей защитной миссией.

– Услуги телохранителя и евнуха в наше время дорого стоят.

В голове брезжит догадка, что это Кэп доставил меня домой, и по лицу мгновенно растекается стыд.

– Я не просила.

– Конечно, не просила. – ухмыляется он. – Ты умоляла.

Игнорировать его дубину, упирающуюся мне в живот, становится просто невозможным, а чтобы не выдать тотального смущения, я тоже пытаюсь усмехнуться.

– Ты явно страдаешь неконтролируемой формой эрекции. Это всё от неудовлетворённости.

– Угадала, Ни-ка. Поэтому я приехал за помощью.

– Тогда ты приехал не по адресу, потому что у меня с сексом всё в порядке, – язвлю я, на что Кэп начинает издевательски широко улыбаться, заставляя меня краснеть во второй раз за последние десять минут.

– Какого хрена… – выпаливаю я, потому что его лапища на моей заднице начинает собирать в гармошку халат с явным намерением задрать.

– Потому что ты моя огромная должница. И даже комод, письменный стол, подъезд и унитазная крышка, помноженные на три, этого факта не исправят.

Нужно будет полистать в интернете, как называется отклонение, когда перечисление предметов мебели заводит. Этот парень – профессиональный словесный маньяк.

Его рука ложится на мою голую ягодицу, а я снова превращаюсь в истукана, потому что возбуждена до предела и не могу оторвать взгляд от того, как глаза напротив вспыхивают чёрным, а губы приоткрываются.

– Если ты мокрая, я тебя трахну, Бэмби, договорились?

Моя стыдливость и целомудренность в ту же секунду катятся в тартарары. Договорились, чёрт возьми. Потому что я хочу. Пожалуй, больше всего на свете.

Врезавшийся в барабанные перепонки звук входного звонка выливает мне на голову ушат холодной воды.

– Не открывай, – хрипло произносит Кэп и в подтверждение своих слов сильнее сдавливает ладонью мой зад.

– Нужно открыть, – выдыхаю я и, вынырнув из тисков, лечу к двери.

Божечки, божечки, я же могла с ним переспать. Хотела с ним переспать. Хочу-хочу с ним переспать.

Поплотнее запахнув свой развязный халат, я дёргаю ручку и замираю на пороге.

– Привет, малыш, – с виноватой улыбкой произносит Глеб, держащий в руках здорового плюшевого медведя и букет цветов. – Можно войти?

17
Ника

Я несколько секунд глазею на идеальную причёску Глеба, перевожу взгляд на пухлую морду медведя, с укором смотрящего на меня чёрными пуговицами, и неожиданно для самой себя захлопываю дверь. Ноги отказываются куда-либо идти, и я остаюсь стоять, уставившись в линзу глазка. Меня что, бог воздержания от греха бережёт? Мне же двадцать один, в конце концов, и имеются естественные потребности. Например, прервать годовое воздержание и отдаться выдающемуся эталону мужской привлекательности под укоризненный взгляд Джареда Лето (актёр и солист «30 Seconds to Mars» – прим. автора)

Но по мере того, как я гипнотизирую глазами дверь, моё заведённое либидо получает передышку, и кровь вновь приливает к мозгу. И вот тут-то мне становится чудовищно стыдно, потому что ни годичное отсутствие секса, ни двухметровый красавчик с могучей битой в штанах, при одном звуке голоса которого насквозь промокают мои отсутствующие трусы, ни злость на Глеба-динамо не оправдают измены. Сначала я должна закрыть вопрос с парнем-кидалой, а потом уже… а потом запрыгнуть на Макса Гасовича, засунуть язык ему в рот и в течение суток в самых извращённых позах отдавать ему долги, что бы он под этим ни подразумевал.

При мысли о двадцатичетырёхчасовом сексуальном марафоне в животе вновь становится горячо, и я дёргаю ручку, слишком поздно понимая, что Глеб, скорее всего, уже ушёл. Но нет. Он и его плюшевый спутник по-прежнему ждут за дверью.

– Никуш, я знаю, что ты злишься, – со вздохом произносит Глеб, переминаясь с ноги на ногу. – Я это заслужил. Но давай всё же поговорим.

Вот оно, его самое сильное оружие. Спокойствие и рассудительность, на фоне которых я чувствую себя брыкливой истеричкой. И как бы мне ни хотелось проорать: «Какого чёрта тебе вообще от меня нужно, если видимся мы только по выходным, секса у нас нет, а сон в одиночестве для тебя, хорька учёного, в разы увлекательнее, чем совместный досуг?», глядя в гладкое лицо с глазами преданной колли, сделать этого я не могу.

Очевидно, и чутьё у Глеба собачье, потому что он безошибочно улавливает брешь в моей обороне и переходит в учтивое наступление.

– Можно войти, Никуш? Цветы хотя бы в воду поставим. Гибискусы ведь не виноваты, что я идиот.

Признание себя идиотом и мои любимые гибискусы подкупают. Ну не в подъезде же нам расставаться.

– Проходи, – я кивком указываю внутрь и пячусь задом к зеркалу.

Ситуация, конечно, полное дерьмо. Во-первых, у меня на голове махровый тюрбан, во-вторых, в моей квартире два самца: один – без пяти минут мой бывший парень, другой – без шести минут мой будущий секс.

Пока Глеб неторопливо расшнуровывает ботинки, я с бьющимся сердцем выхожу в зал и беспокойно оглядываюсь. Ну а кто знает, что может взбрести в голову этим американцам? Вдруг Кэп в лучших традициях пошлых голливудских комедий расположился голым на моём диване и успел обмазать причинные места взбитыми сливками?

К счастью, подобной калорийной зарисовки я не застаю и со вздохом облегчения провожаю Глеба на кухню.

– Подожди пару минут. – Тычу в кнопку на чайнике. – Сейчас приду.

Со всех ног я несусь в спальню, на ходу снимая полотенце с волос, и, швырнув его в кресло, толкаю дверь. Максим стоит возле окна и задумчиво крутит в руках листок формата А4, в котором я узнаю свой последний набросок.

– Какого чёрта ты роешься в моих вещах? – возмущённо верещу я, выдирая рисунок из его рук.

– Мне нужно было как-то отвлечься, – Кэп пожимает плечами и выразительно опускает взгляд на ширинку. – Кто приходил?

Он спрашивает это как бы между прочим, но за лесом пушистых ресниц я вижу неподдельный интерес.

– Это Глеб, – от волнения я рублю фразы как куски мяса. – И он ещё не ушёл. Сидит на кухне. Нам нужно с ним поговорить.

Очевидно, остаточные пары текилы и гормоны окончательно лишили меня способности соображать, потому что только сейчас я осознаю весь конфуз происходящей ситуации. Хорошо же я, наверное, выгляжу со стороны – свихнувшаяся похотливая олениха.

– У тебя, возможно, дела ещё есть, Кэп. – Изо всех сил стараюсь не выдать навалившегося смущения. – Так что ты можешь ехать.

Гасович красноречиво опускает взгляд в моё махровое декольте и, привалившись задом к письменному столу, сверкает широченной улыбкой:

– Не-а. Даже не подумаю.

– Какой настырный коллектор. – Я разворачиваюсь к двери, чтобы спрятать расплывающуюся улыбку.

– У тебя охрененные сиськи, Бэмби, – огненным кинжалом летит мне в спину, – Жду не дождусь, когда опять увижу их.

Ох, а вот и снова бельевые осадки. Только что, чёрт подери, означает это «снова»?

Когда я с безумной улыбкой и горящими щеками захожу на кухню, Глеб скромно сидит на стуле. Судя по идеальной чистоте столешницы и тому, как аккуратно висит на краю раковины сложенная вдвое целлюлозная тряпка, он явно успел убраться. За три месяца, что мы вместе, я привыкла к его маниакальной тяге к чистоте, но сейчас такой порыв уборщицы бесит. Есть что-то в этом жесте… бестактное. Если я не страдаю обсессивно-компульсивным расстройством и не натираю столовые поверхности до кровавых мозолей, это ещё не означает, что я грязнуля и нужно за мной подтирать.

– Чай с мятой и мелиссой, правильно? – ласково спрашивает Глеб, придвигая ко мне чашку.

Мой пенящееся раздражение мгновенно опускается вниз, как осадок от шипучей витаминки С. Этого у Глеба не отнять: он помнит обо всех моих привычках и пристрастиях до мелочей. Любимые цветы, музыка, еда, напитки.

– Ты хотел поговорить. – Я опускаюсь на стул напротив и сжимаю пальцами фарфоровый завиток чашки.

Вроде в раздаче поджопников я уже тёртый калач: в третий раз расстаюсь, как-никак, а всё равно нервно. Просто сейчас всё по-другому. С диджеем Витей я была доведена до точки сборки и буквально проорала о том, что мы расстаёмся, после того как он стал угрожать расправой каждому моему подписчику пола «М» в инстаграме. Саше воспринял моё «Нам нужно расстаться» как пинок по своему раздутому самолюбию и от обиды стал тренировать на мне свой дилетантский сарказм, после чего был трижды послан на хрен как словесно, так и фигурально. Одно непонятно: где мои глаза были, когда я с этими идиотами начинала встречаться? Или это талант у меня такой – вытаскивать из парней червивое нутро?

А вот с Глебом всё сложнее. Потому что как ни крути, парень он хороший. Вчерашний гнев стих, и помимо обиды за то, что так подставил меня с корпоративом, и сексуальной неудовлетворённости, острой причины рубить отношения нет.

– Да, Ник, – Глеб слегка откашливается и смотрит на меня прямым честным взглядом. – Я хотел извиниться за то, как некрасиво повёл себя вчера. Слабое оправдание, но меня и правда срубило. Я зашиваюсь с подготовкой, малыш. На кону стоит слишком многое. Поступление в аспирантуру – это то, о чём я мечтал с одиннадцати лет…

Он делает паузу и от волнения трёт виски, а я уныло размышляю, насколько примитивна: в этом возрасте мои мечты сводились к тому, чтобы единолично съесть банку сгущёнки и чтобы у меня, наконец, появилось то, на что можно было бы напялить бюстгальтер.

– Я просто не могу провалиться. Это важно для моего будущего… – Глеб поднимает глаза и добавляет с серьёзным видом: – Для нашего будущего, Ник. Ну и ты знаешь мою маму. Она была так рада, наконец заманив меня на дачу, что использовала похлеще любого мужа на час. А потом меня просто вырубило на кровати, и я наговорил тебе этого бреда спросонья. Приехал в клуб, но тебя не нашёл.

Мои пальцы застывают на горячей кружке, так что их начинает жечь.

– Ты приезжал?

– Угу. Звонил, но у тебя телефон оказался недоступен. Мне пришлось отстоять в очереди, а когда я нашёл столик на имя Максима, какой-то парень в розовых джинсах сказал, что ты ушла, и предложил выпить на брудершафт.

– Надеюсь, у тебя хватило ума отказаться, – бормочу я, пока моя похмельная голова начинает взрываться от полученной информации.

Слишком тяжело всё это осмыслить прямо сейчас. Всего пару минут назад в моих глазах Глеб был динамо-хорьком, не держащим обещания, а теперь он измученный аспирант, ставший заложником повышенных требований к себе и дачницы-мамы.

– Я знаю, это слабые извинения за то, что подвёл тебя, но я буду стараться, – тихо произносит Глеб и накрывает мою ладонь своей.

– Я тебя заждался, Ни-ка, – раздаётся из дверей кухни вибрирующий баритон, от которого меня прошибает нервным током, а глаза Глеба немедленно лезут на лоб.

Сглотнув, я смотрю на Кэпа, подпирающего головой косяк и сверлящего глазами ладонь Глеба на моей руке. Чёрт его знает, может, родина Марвел и правда наделяет своих жителей супергеройскими способностями, потому что прикосновение тут же исчезает.

– Медведь? – насмешливо поднимает бровь Максим, кивком головы указывая на расположившуюся на соседнем от меня стуле плюшевую массу. – У вас тут детский утренник, что ли? А тортик и аниматоры где?

– А вы… ты кто такой? – ошарашенно спрашивает Глеб. Всё-таки в клубе он Кэпа не запомнил.

Гасович щурит глаза и произносит тоном, не предвещающим ничего хорошего:

– Сама скажешь, или мне представиться, Ни-ка?