Текст книги "Сводный босс"

Глава 27
Слава

– «Шла бы в своём „Кореле“ работать, пока я тебе рот не заштопал, предводительница блохастых подстилок»? – ухмыляюсь я, когда мы с Гасом выходим из здания кинотеатра.

– Лучшее предложение ушло в адрес Лори, – невинно пожимает он плечами. – К тому же карьера экспортной проститутки у Камиллы точно не задалась бы, и она умерла бы от голода где-нибудь в Киншасе.

– Спасибо, что вступился за мою поруганную честь, – говорю уже серьёзно.

– Просто хотел спасти Камилле укладку, – скромничает Гас. – Она на неё обычно несколько часов тратит.

– Врёшь, Драко. Ты меня защищал.

Гас притягивает меня к себе и утыкается носом в макушку.

– Всё правильно, матрёшка. Только я могу называть тебя подстилкой. Смотри-ка, и снова стояк.

Когда мы садимся в машину и Гас заводит двигатель, я решаю обсудить чрезвычайные новости.

– Знаешь, я разговаривала с мамой пару дней назад, но она мне ничего не говорила о прилёте.

– Вот и отец не говорил, – хмыкает Драко. – Странно как-то.

Решив, что сейчас самое время предпринять попытку доверительного диалога, я выпаливаю:

– Спрошу ещё раз. Какого лешего в присутствии отца ты превращаешься в розового улыбашку, гадящего зефирками? Потому что твоя небритая, изрыгающая скабрёзности версия в чёрном гораздо более реалистична и не вызывает приступы тошноты.

Гас отрывается от дороги и быстро изучает взглядом моё лицо. Вздыхает и безэмоционально выкладывает либретто своей трагедии:

– Мой дед и моя бабка по отцовской линии были алкоголиками. Социальная служба забрала у них ребёнка и передала его в приют. Моя мать бросила отца, когда мне было четырнадцать, и с тех пор он жил ради меня. Отказался от личной жизни, потому что не хотел, чтобы я жил с мачехой, и всегда пытался дать мне всё самое лучшее: образование, поездки в Европу и всю свою заботу. Но несмотря на всё это, я вырос и превратился в эгоистичного мудака с дурными привычками и поганым языком. А так как самые близкие люди разочаровывали его, я просто пытаюсь создать видимость, что я не один из них.

Гас замолкает, а я глубоко дышу, пытаясь подавить распирающее грудь чувство. Это не жалость и не восхищение, потому что жалеть и восхищаться здесь нечем. Меня разрывает от чувства безграничной теплоты к нему.

– Какая чушь, Гас, – говорю осторожно. – Почему ты вдруг решил стать искуплением за грехи твоих родственников? И кто тебе внушил, что ты разочаруешь отца? Ты замечательный. Умный, умеющий ставить цели и добиваться их, преданный друзьям и готовый драть глотки за тех, кто тебе небезразличен.

Повисает короткая пауза, в течение которой мы напряжённо смотрим друг на друга, после чего белоснежные зубы Гаса обнажаются в озорном оскале.

– Значит, я замечательный?

– Когда не бываешь высокомерным ублюдком, – киваю я.

– Я скажу ему о нас после дня рождения, матрёшка. – Гас снова становится серьёзным. – Не знаю, как он отреагирует, поэтому не хочу портить ему событие.

– Я не против, – пожимаю плечами. И я действительно не против. В конце концов, ему лучше знать своего отца. – Вот только не уверена, что Камилла разделяет твой настрой. Мне кажется, она попытается устроить представление покруче «Пусть говорят».

– «Пусть говорят»? – непонимающе косится Гас.

– Такая передача по нашему главному федеральному каналу, который по задумке должен транслировать качественный эфир, а на деле вещает дешёвые постановки дворовых склок, зомбируя зрителя до состояния тупого калоприемника.

– Исчерпывающее объяснение, матрёшка. Я поговорю с Камиллой. Она просто злится из-за того, что её жизнь пошла не по задуманному сценарию, но это пройдёт. На самом деле она неплохая девчонка и хорошо относится к отцу.

Я снова пожимаю плечами и соглашаюсь.

– Тебе виднее, Гас.

Следующим вечером мы едем встречать немолодых в аэропорт. Я нервничаю, Малфой тоже, но мы оба стараемся этого не показывать и, чересчур вальяжно развалившись в креслах его мерседеса, натужно шутим на тему русско-американских отношений.

Перед тем как выйти из машины, Гас притягивает меня к себе на колени и присасывается к моему рту почище оголодавшего вампирёнка Эдварда. А я, как порядочная, но, смею надеяться, менее унылая Белла, ему отвечаю.

– Ну что, матрёшка, готова к встрече с Дурслями?

Я последний раз нюхаю его шею и киваю.

– Готова.

– Думаешь, сможешь держать себя в руках рядом со мной? – шепчет Гас, когда мы всматриваемся в толпу разноцветных прибывших.

Снисходительно кривлю лицо и презрительно фыркаю:

– Уверена, что справлюсь.

– Славка, я здесь! – русский визг сотрясает стены аэропорта так, что даже собаки удивлённо оборачиваются в переносках. Ведь если русская душа чего-то просит, ей плевать на мнение окружающих. А сейчас душа Ирины Сорокиной требует поскорее заключить кровиночку в свои объятия и качественно потискать, дабы возместить недели потерянной материнской заботы.

– Похорошела-то как, разрумянилась! – восклицает мама, применяя уже четвёртый по счёту удушающий приём, отчего я всерьёз подумываю начать стучать рукой по полу.

– Это я о ней хорошо заботился. – Освободившийся из объятий Колина Гас дёргает меня к себе, закидывая на плечо руку. – Здравствуйте, Ирина.

– Привет, Гас, – благодушно улыбается мама. – Рада, что вы с моей дочерью поладили. Она не всегда подарок, но всё же…

– Я нашёл к ней подход, – спешит сообщить тот и быстро щипает меня за ягодицу.

И этот человек спрашивал, смогу ли я удержать руки при себе.

– Так почему вы так рано вернулись? – интересуюсь я, пока Гас укладывает чемоданы в багажник. – По моим расчётам, вас ещё минимум пару месяцев здесь быть не должно.

– Ирина затосковала по дочери, и мы решили, что будет правильно отметить день рождения дома, – говорит Колин.

– Я рад, пап, – улыбается Гас.

Сердце снова предательски ёкает, когда я вижу, с какой искренней теплотой он это говорит. И ещё в этот момент световым панно загорается мысль: «Гас стал бы отличным отцом». Господи, какая чушь. Гас и женитьба, Гас и дети. Это что-то из разряда фильмов о далёком будущем, когда машины наконец-то научатся летать.

Дорогой немолодые делятся впечатлениями о поездке, о прелестях римских развалин, чудесах балинезийского массажа, о том, как безуспешно пытались найти виллу Джорджа Клуни на озере Комо, как проиграли четыреста долларов в казино Макао и как Колин чуть не подрался с кенгуру в Австралии.

После приезда в дом родители говорят, что устали, и мы все разбредаемся по комнатам. Я переодеваюсь в свою пижаму чубаки и залезаю в кровать. Завтра день рождения Колина, а я ещё не купила подарок. Чувствую, в компании переметнувшейся на сторону пожирателей смерти Полумны вечерок будет ещё тот. Интересно, как мама воспримет мои отношения с Гасом? Мне, разумеется, не пятнадцать, чтобы нуждаться в одобрении семьи в таких вопросах, но скандалов и нотаций тоже не хочется.

Обнимаю подушку и пытаюсь уснуть. Вообще, раньше я думала, что предпочитаю безраздельно владеть спальным пространством, и по этой причине никогда не оставалась ночевать у Сергея. Однако всю неделю я преспокойно засыпала в тисках Гаса и не чувствовала дискомфорта. И вот сейчас мне, кажется, его не хватает.

Начинаю считать голубых щенков и постепенно проваливаюсь в мягкие лапы Морфея. Сквозь сон я слышу, как тихо скрипит дверь и матрас пружинит под тяжестью тела.

– Матрёшка, Гас-младший просил отнести его к тебе, – шепчет Гас, залезая под одеяло. – Сказал, здесь подушка мягче. – Он по-хозяйски запускает руку под резинку пижамных штанов, укладывая ладонь мне на ягодицу, и тихо зевает. – Спокойной ночи.

Глава 28
Слава

День рождения Колина решено было отмечать дома, что очень удобно: в случае кислотной бомбардировки я всегда могу спрятаться в комнате.

Мама, кажется, всерьёз задумала утереть нос поварихе Высоцкой, потому что на кухне с утра дым стоит коромыслом. На барной стойке красуются «Мимоза» и «Столичный», в кастрюле, судя по копчёно-мясному запаху, бурлит солянка, в духовке румянятся пироги и запекается утка. От этого пиршества ароматов и кулинарной суеты мне хочется свернуться мурлыкающим клубком у маминых ног и наслаждаться домашним уютом. Последний раз, на моей памяти, мама готовила двенадцать лет назад, когда счастливо делила восемьдесят пять квадратов жилой московской площади с моим отцом. Тогда я ещё помнила, что семья – это очень важно, а праздники и дни рождения оставляли после себя тёплое послевкусие родительской заботы.

– Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, да, мам? – Я улыбаюсь, запихивая в рот ломтик огурца. – Будь готова, что Колясик упадёт на одно колено сразу после того, как попробует первое блюдо.

Мама отмахивается, продолжая строгать чесночный багет.

– Скажешь тоже, Славка. Иди переоденься, гости уже через полчаса подойдут.

– Гости? Ты имеешь в виду Камиллу?

– Она придёт с родителями, – бросает через плечо мама. – Их семья, кажется, очень дружна с Колином.

Ох ты ж, грёбаный Экибастуз. Энергичный голос шоумена Малахова в моей голове восклицает: «Мы пригласили в студию маму брошенной овечки, чтобы узнать её мнение о происходящем».

– Пойду готовиться, – натянуто улыбаюсь я и, грохоча пятками, взмываю на второй этаж. Переодеваюсь в заранее приготовленное платье пуританской длины, подкрашиваю ресницы и наношу немного румян на щёки. В помаде смысла нет – я наверняка съем её ещё до того, как семейка Адамс переступит порог дома. И кстати, фамилия Камиллы действительно Адамс. И я искренне уповаю на то, что это просто неудачное совпадение.

В семь вечера наша счастливая шведская семья, сверкая улыбками, топчет паркет в прихожей в ожидании появления гостей.

– Я поговорил с Камиллой, – шепчет Гас. – Всё будет в порядке.

Я с облегчением вздыхаю и скалюсь в дверной проём. На пороге, выжигая зрение циркониевой белизной, рассыпается в приветствиях чета Адамс. Полумна в нарядной шёлковой упаковке стоит чуть позади, скромно улыбаясь.

– Ой, а вы, наверное, Ирина, – смешно выговаривая русское имя, Порция Адамс крепко прижимает к себе слегка опешившую маман.

– Очень приятно, – басит следом глава семейства и картинно целует маме руку.

Признаться, у меня даже немного отлегло от сердца. Родители Полумны кажутся вполне вменяемыми и доброжелательными. Гас целует миссис Адамс и Камиллу в щёки, после чего мать и дочь устремляются ко мне.

– Камилла, – вежливо улыбаюсь я.

К чести своей, та не морщит нос и не делает вид, что на мне надета мантия-невидимка. Возвращает приветствие и проходит в гостиную.

– Здравствуйте, миссис Адамс, – любезным тоном приветствую её мать.

Ответом мне становится взгляд сотрудника службы безопасности аэропорта, чья собака унюхала наркоту в моём чемодане.

– А ты, я так понимаю, сводная сестра Гаса, – сухо произносит она, обгладывая взглядом моё лицо.

Всё-таки вечер обещает быть томным.

– «Сводная сестра Гаса» звучит слишком официально. Можно просто Слава.

Вот нормальной же тёткой с порога казалась. Может, в Америке уроки двуличности в базовую школьную программу входят?

Мы проходим к столу, рассаживаемся. Мама суетится в классической совковой манере, бегая между гостями и раскладывая салаты. Те удивлённо глазеют на волонтёра-официанта, но вежливо кивают и подставляют тарелки.

Когда она, наконец, садится, все поднимают бокалы. Мама произносит проникновенный тост о том, какой Колин замечательный и как она рада знакомству с ним, после чего эстафета дифирамбов имениннику переходит к Гасу. Он лаконично заявляет, что желает отцу счастья, и вручает ему коричневый пакет с логотипом бренда, производящего элитные часы.

Дальше становится ещё хуже. По обрывкам разговоров я понимаю, что Колин не в курсе того, что Гас порвал с Камиллой. В его понимании, это обычные разногласия молодых. А по ужимкам супружников Адамс – вижу, что они как раз имеют полное представление о ситуации, но по какой-то причине предпочитают делать вид, что не имеют.

– Разрешите, я возьму слово, – пафосно объявляет мать семейства. Поднимает бокал и смотрит по сторонам, убеждаясь, что внимание каждого направлено на неё.

– Колин, мы знакомы с тобой уже… сколько? – Она бросает на него вопросительный взгляд. – Восемь лет? Ты прекрасно знаешь, как мы относимся к тебе и к нашему мальчику Гасу, считая вас членами своей семьи. Джон любит повторять, что не знает людей достойнее вас двоих, и я с превеликим удовольствием присоединяюсь к его словам. Будь счастлив, Колин, будь здоров. И пусть твой сын никогда не разочаровывает тебя. Также позволь выразить надежду, что в самое ближайшее время наши дети наконец-то поженятся, и мы вместе будем счастливо нянчить общих внуков.

Порция заканчивает свою речь эффектной паузой и крутит головой по сторонам, словно откатавшая сольную программу фигуристка в ожидании оценки судейства. Ну а мнения судей разделились. Старая гвардия готова хлопать и тащить десятки, а молодняк, в число которых входит и Камилла, уставился в скатерть, сдерживая раздражённое «бу-у».

– Прекрасный тост, Порция, – улыбается Колин, делая щедрый глоток «Совиньона». – Конечно, это дело молодых, но я искренне надеюсь, что они не станут затягивать.

– Мне грустно, когда я смотрю на современную молодёжь, Колин, – сетует ораторша, грузно приземляясь на стул. – Нынешние девушки совсем перестали себя уважать, готовы влезть в чужие отношения ради мимолётного секса. Отсутствие элементарных норм морали, что здесь скажешь. Им плевать на то, сколько жизней они могут разрушить своей распущенностью и что о них думают окружающие. Это грустно, Колин, так грустно, – она качает головой и, чтоб меня черти драли, смотрит прямо на меня.

Краем глаза я замечаю, как сжимает вилку Гас и как краснеет Камилла. Язык чешется отпустить язвительную остроту, но, кажется, Полумна действительно решила выбросить белый флаг, и я не хочу ставить её в неудобное положение.

– При всём моём уважении, – подаёт голос Гас, – вы недооцениваете мужчин, Порция. Вряд ли кого-то из нас можно принудить заниматься сексом.

Несколько секунд поборница морали таращится на него безупречно подведёнными глазами, затем откашливается и принимает вид огорчённой феи Динь-Динь.

– Ох, милый, ты даже не догадываешься, насколько коварны бывают женщины.

Гас делает глоток вина и посылает ей свою знаменитую улыбку «Я сошлю тебя в Африку».

– Вы буквально только что открыли мне глаза.

Раздражаясь, Гас постепенно выходит из образа светленького из «Бэкстрит Бойс», и Колин начинает поглядывать на него с беспокойством. Поэтому я решаю самоликвидироваться хотя бы на какое-то время, чтобы Гас не рвался меня защищать, а Порции некого было жалить.

– Загружу посуду в посудомойку, – объявляю во всеуслышание и ловлю одобрительный взгляд мамы.

Она у меня до сих пор придерживается советского поверья, что для того, чтобы произвести хорошее впечатление на людей, нужно показать себя хозяйственной. Она ещё не знает, что, даже если я выращу корову, разведу огонь трением рук и нажарю стейков на глазах у этого семейства, всё равно вряд ли им понравлюсь.

Собираю грязные тарелки и волоку их на кухню. Уф-ф, прямо даже дышится легче. Может лучше перемыть всё вручную? Глядишь, полчаса времени займёт.

Повязав фартук, я успеваю намылить одну тарелку, когда ухо щекочет вкрадчивый шёпот:

– Не забудь прихватить этот фартук в спальню, матрёшка. Хочу тебя в нём отодрать.

– Адамсы сейчас с собаками тебя искать выйдут, – усмехаюсь я.

Гас обнимает мою талию и разворачивает к себе.

– Один поцелуй для отважного защитника, матрёшка. Знала бы ты, каких трудов мне стоит не запустить в эту старую грымзу рыбным пирогом твоей мамы.

Я быстро присасываюсь к его губам и отстраняюсь, но Гас недовольно ворчит и углубляет поцелуй.

– Неужели сложно потерпеть, пока я уйду? – слышится раздражённый голос Камиллы в дверном проёме.

Гас со звонким чмоканьем выпускает мою губу изо рта и разворачивается к ней.

– Мы же вроде всё прояснили, Ками?

– Но это не значит, что вы должны бесстыдно зажиматься, находясь под одной крышей с моей семьёй.

– Позволь прояснить кое-что, – обманчиво милым голосом начинает Гас. – Я официально две недели как свободен от отношений с тобой и ничего тебе и тем более твоей семье не должен. Поэтому не понимаю, какого чёрта я должен прятаться в собственном доме и какого хера твоя мамаша, будучи в курсе, что мы не вместе, устраивает спектакль, рассуждая о нравственности и совместных детях, которых, как мы оба знаем, у нас никогда не будет.

На последней фразе Камилла, до этого стоически хмурившая подведённые брови, истерично всхлипывает, и я понимаю, что она к числу осведомлённых двоих себя не относила.

– Что здесь происходит? – Порция Адамс шуршащей фиолетовой баржей заплывает в кухню. – Почему ты плачешь, милая?

– Я устала, мама, – шмыгает покрасневшим носом Камилла. – Я хочу домой. Не нужно было сюда приходить.

Та успокаивающе постукивает её по плечу, транслируя азбукой Морзе: «Не кисни, доча, сейчас мамуля всё решит», – и поворачивается к привалившемуся к кухонному островку Гасу.

– Гас, думаю, нам нужно серьёзно поговорить о твоих отношениях с Камиллой.

– Простите, Порция, но мне с вами разговаривать не о чем. Мы с Камиллой взрослые люди, и всё выяснили самостоятельно.

– Ошибаешься, милый. Камилла моя единственная дочь, и, если ты думаешь, что можешь просто попользоваться ей два года и затем выкинуть, как дырявый носок, ты ошибаешься.

И здесь на моих глазах происходит превращение скромняги Беннера в Халка, готового всё крушить.

– И что вы сделаете? – хищно ухмыляется Гас. – Заставите меня жениться? Отвечу сразу, что этому не бывать. Потребуете материальной компенсации? Думаю, если вы соберёте все ювелирные украшения, которые так профессионально клянчили у меня, и сдадите их в ломбард, этой суммы окажется достаточно, чтобы покрыть сексуальные услуги вашей дочери. И скорее всего, ещё и на следующего жениха хватит.

Гас определённо перегибает палку, но эта хваткая продюсерша собственной яйцеклетки сама его провоцирует.

– Следи за языком, мальчик, – рычит оскорблённая мать. – Твоё нынешнее увлечение плохо на тебя влияет. Совсем стыд и совесть потерял.

Ну а меня-то за что снова? Никого не трогаю, починяю примус.

– Я была бы вам очень признательна, – не выдерживаю, – если бы вы перестали разговаривать с моим парнем как с не имеющим мозгов идиотом, которым можно вертеть, как заблагорассудится. Ведь если я не ошибаюсь, вам до сих пор этого сделать не удавалось.

– Твоим парнем? – пронзительно взвизгивает обвинительница. – Думаешь, ты особенная? Ты просто ещё одна из череды тех, кого он поимеет и выкинет, когда надоест. С такими, как ты, развлекаются от скуки, а на таких, как моя дочь, женятся. Когда-нибудь ты это поймёшь, и когда этот день наступит, мне станет тебя искренне жаль.

Да что, чёрт возьми, происходит в головах женщин этого чокнутого семейства? Из какой бредовой книжки они почерпнули эту непостижимую житейскую мудрость? И мать, и дочь знали, что потенциальный жених шпилил чужие пилотки на стороне, и всё равно мечтают с ним породниться. Бред какой-то.

– Что-то вы долго не идёте к столу, – слышится весёлый голос Колина в дверях кухни.

Ох, где же носит съёмочную группу Первого канала? Такой сюжет пропадает.

Увидев наши кисло-злобные лица, улыбка моментально слетает с его лица.

– Что случилось?

– Пап… – начинает Гас.

– Гас бросил меня, – голосом бездушной механической куклы напоминает о своём присутствии Камилла. – На протяжении всех наших отношений он неоднократно изменял мне. Я терпела, потому что думала, что всё изменится, когда мы поженимся и у нас появятся дети. Но сейчас он ясно дал понять, что этого никогда не случится. Поэтому я не вижу смысла больше скрывать. Пока вы были в отъезде, он стал спать со своей сводной сестрой.

В её лице нет ни тени торжества, когда она поворачивается к Гасу.

– Удачно расхлёбывать своё дерьмо, Леджер. Надеюсь, ты им подавишься.

Камилла разворачивается на каблуках и вылетает с кухни. Фыркнув, за ней несётся её мать, на ходу командуя расслабленно уминающему мамины расстегаи папе Джону следовать за ними.

Мы остаёмся стоять втроём. Я перевожу взгляд на Гаса – он выглядит бледным и потерянным. Я очень хочу чем-то помочь ему в этот момент, но, к сожалению, не могу. Колин растерянно моргает, глядя на сына и, по-видимому, ожидая объяснений.

– Оставлю вас, – аккуратно роняю я.

– Это необязательно, Сла-ва, – хрипло произносит Гас. – Пап, всё, что сказала Камилла, правда. Я не образцовый парень и далеко не такой добряк, каким ты привык меня видеть. Много ругаюсь матом, курю, да и характер у меня, прямо скажем, отвратительный. И я всегда терпеть не мог эту суку Порцию. Прости, если разочаровал.

Он замолкает, а я мысленно начинаю молиться высшим силам, чтобы Колин проявил себя адекватным дядькой и воспринял новости спокойно.

Несколько секунд он молчит, словно пытается переварить свалившуюся на него информацию.

– Ты можешь обматерить и перетрахать весь Нью-Йорк, Гас, – сообщает негромко. – Для меня ты останешься лучшим сыном, о котором я только мог мечтать. Да и Слава красавица. А вот курить всё же лучше бросить. Дерьмовая привычка, сынок.

Лицо Гаса дёргается, он прерывисто втягивает в себя воздух, словно всё это время не дышал. Делает шаг к отцу, и уже через секунду они стоят в объятиях друг друга. А я, не совладав с эмоциями, вылетаю из кухни и, запершись в туалете, начинаю реветь. Я счастлива за них. Счастлива за Гаса. Я даже не знала, что могу так за кого-то радоваться.

Когда я выхожу в гостиную, мама сидит за столом одна, мужчины Леджер всё ещё о чём-то оживлённо болтают на кухне.

– Ты умница, мам, – улыбаюсь ей. – Здорово всё организовала.

Мама не удостаивает меня ответной улыбкой. Тяжело вздыхает и произносит:

– Нам нужно поговорить, Слава.