Текст книги "Сводный босс"

Глава 11
Слава

– Прошу, мисс матрёшка.

Малфой распахивает передо мной дверь мерседеса, ослепляя глаза многокиловаттной улыбкой подобно вспышкам фотокамер на красной дорожке. В сотый раз за время поездки облизывает взглядом мои икры и ёрничает:

– А я рассчитывал на то, что ты снова напялишь на себя изделие номер один, как на родительском ужине.

– Побоялась, что твой «Везувий» начнёт извергаться между блюдами, – парирую я, обхватывая предложенную им руку. Горячая и широкая.

– Оу, а ты рассчитываешь на несколько блюд? Ты ведь знаешь, какие слухи ходят о нас, американцах? Мы жмоты до мозга костей.

– Рассчитываю перепробовать большую часть меню, Скрудж. Мы, русские шлюхи, очень прожорливы.

Я жду в ответ какую-нибудь шуточку про дешевизну русских проституток, но Малфой молчит и с преувеличенной галантностью распахивает передо мной тяжёлую дверь с замысловатой резной гравировкой.

– Сегодня мне предоставлен пакет услуг «всё включено»? – бросаю я из-за плеча, когда вхожу внутрь. – Неужели и стул выдвинешь?

– Я наполовину англичанин, Сла-ва. – Гас опаляет мятным дыханием затылок, ловя меня за руку. – Идеальные манеры впитал с овсянкой и чаем. И да, сегодня для тебя пакет «всё включено». Не забудь воспользоваться услугой «жаркий трах в туалетной кабинке». Её рекомендуют 99,9 процента наших клиентов.

– Англия уже не та, – бормочу я себе под нос и кошусь на его ладонь, сжимающую мой локоть.

– Ну же, матрёшка, я не укушу. – Гас делает скорбное лицо. – Неужели я настолько тебе противен?

Я способна трезво оценивать свои чувства – он мне не противен. Потому что, если бы это было так, я не потратила бы час, выпрямляя волосы плойкой до состояния зеркала, и ещё час, пытаясь создать на лице макияж с эффектом отсутствия макияжа. Платье на мне закрытое, длиной до колен, но плотно сидящее по фигуре. И чтобы нивелировать скромность образа, на ступнях игривый деликатес: убийственные чёрные босоножки от Джеффри Кемпбелла. Да, обувь – моя слабость.

– Не противен, но не более того. Мы идём ужинать, потому что я голодна и уже иссохла от тоски в четырёх стенах, а Драко хочет загладить передо мной вину за тупизну своего эльфа-торчка.

Чтобы не выглядеть ханжой, я принимаю предложенную мне руку и следую за Гасом к ресепшен. Мы же, в конце концов, взрослые люди и на один вечер можем запихнуть свои зазубренные мачете в ножны.

Когда мы проходим мимо длинной зеркальной стены, я не удерживаюсь от того, чтобы бросить туда взгляд, и невольно замедляю шаг. Мы выглядим красивой парой. На Гасе тёмные брюки, идеально сидящие на его длинных ногах, и простая чёрная «Хенли», подчёркивающая рельеф плеч. Не похоже, чтобы он долго выбирал, что надеть, но выглядит при этом круто и стильно, наверное, из-за взъерошенных волос и щетины. Чёрный, определённо, его любимый цвет. Так какого чёрта перед отцом он одевается так, словно собрался на кастинг в Диснейленд?

Я встряхиваю головой, чтобы избавиться даже от мимолётной мысли о нас как о паре. У Малфоя уже есть пара: Барби с глазами Бэмби и сиськами Памелы. А русская Слава найдёт второго Данилу Багрова у себя на родине и будет очень счастлива. Когда-нибудь. Чуть позже.

– Охренительно выглядишь, матрёшка, – раздаётся хриплое урчание над моим ухом, и я понимаю, что Малфой тоже смотрит в зеркало. Я даже собираюсь его поблагодарить, когда он добавляет: – Уверена, что не хочешь сначала оценить туалетные достопримечательности в компании опытного гида?

– Твоему опухшему носорогу пора сделать прививку от бешенства. Ты собираешься меня накормить или нет?

– Я собираюсь заполнить тебя до отказа, – растягивает слова Малфой и тащит меня к стойке ресепшен.

А там нас ждёт классика: рыжуля с наращёнными волосами, красными губами, пятью литрами силикона и взглядом текущей сучки.

– Га-а-ас! – расцветает она, выпархивая из-за своей трибуны. – Я скучала.

– Поппи, нам с сестрёнкой нужен столик.

Малфой перехватывает её плечи, до того как она успевает приложиться к его щекам своими кровавыми варениками, и в этот момент я начинаю уважать его чуточку больше. Он отодвигает девицу в сторону, словно дешёвый шифоньер, и переводит хитрый взгляд на меня.

– В самом дальнем углу, да, матрёшка?

– В центре зала, – чеканю я, – в самом освещённом месте.

– Чёрт, матрёшка, мы с тобой, как грязные близнецы, я тоже люблю делать это при свете и при свидетелях.

– Ох, да заткнись ты уже! – стону я, закатывая глаза к затылку.

Поппи пытается морщить парализованный ботоксом лоб, силясь понять, что происходит. На брата с сестрой мы вряд ли похожи, так же как и на влюблённую парочку.

– Обожаю, когда ты превращаешься в шипящую кошку, которой отдавили хвост, – ухмыляется Малфой, закидывая руку мне на плечо. – Пойдём покормим тебя, пока ты не начала потрошить птичек. Поппи, зайка, не нужно нас провожать.

Мы входим в приглушённо-освещённый зал, оформленный в стиле «элегантный модерн», с шоколадного цвета полами, уютными коричневыми столиками и бархатными креслами. В одном Малфою не откажешь: у него есть вкус.

– Милое местечко, правда?

Прищурив глаза, он следит за моей реакцией.

Я согласно киваю и посылаю ему сдержанную улыбку. Ну не могу же я двадцать четыре часа быть колючкой.

– Здесь действительно мило. Признаться, я немного удивлена.

– Думала, притащу тебя в красную комнату с диванами из кожзама и секс-качелями и начну рассказывать, что люблю трахаться жёстко?

– А я похожа на застенчивую овцу, которая любит засовывать в рот карандаши? И откуда, признайся, ради бога, ты знаешь этот фильм?

– Посмотрел в развивающих целях, – игриво сообщает мой спутник, отодвигая для меня кресло. – Признаю, не осилил и половины: младшенький всё время рвался преподать слабаку Грею урок. Того, похоже, не брали в скауты, потому что вязать узлы ему однозначно нравилось больше, чем трахаться.

Я морщусь и жую губы, пытаясь спрятать улыбку. У Гаса, действительно, хорошее чувство юмора, в моём стиле. Я не принадлежу к тому типу девушек, которые падают в обморок при слове «трахаться», и адекватно реагирую на мат, если он уместен. И я терпеть не могу «Пятьдесят оттенков», и уж если быть честной, сама высекла бы Анастейшу как сидорову козу за такую невыразительную актёрскую игру. И никакое «стоп-слово» её бы не спасло.

– Давай, матрёшка. – В голубых глазах пляшет демонический булгаковский квартет. – Тебя не разорвёт на части, если улыбнёшься на шутку старины Гаса.

Я начинаю улыбаться шире, решив, что сегодня мы можем притвориться, что я не хочу размазать его по стенке, а он не мечтает избавиться от меня как от назойливого прыща.

Лицо Малфоя становится серьёзным, он немного склоняет голову набок, пристально разглядывая меня, словно видит впервые.

– Красивая улыбка, матрёшка, – говорит совсем тихо, но я слышу его так отчётливо, словно он произнёс это в микрофон. – Ты похожа на Чеширского Кота.

Его незамысловатый комплимент звучит так обезоруживающе, что я опускаю глаза в подол своего фиолетового платья и начинаю считать полоски. Да что со мной не так? Это же вредный слизеринец, трахающий всё, что способно встать на четвереньки, а я – умница Гермиона, ждущая своего пусть и некрасивого, но верного Рона Уизли.

«Протего», крысёныш. Тебе не взять меня дешёвыми приёмами.

К счастью, официант подходит как раз вовремя, чтобы рассеять моё замешательство. Гас переключает внимание на него и, не заглядывая в меню, делает заказ:

– Две бутылки минеральной воды, тартин с авокадо и рикоттой, филе ягнёнка с полентой. – Он переводит взгляд на меня. – Матрёшка, ты ведь не травоядная? – И сам отвечает на поставленный вопрос: – Судя по тому, как ты умело работаешь когтями, совсем нет. Баранью рульку с овощами и салат «Россини». И на десерт двойную порцию клубники со сливками.

Я издаю недовольное шипение, и он вопросительно смотрит на меня.

– Не нужно превращаться в дракониху, матрёшка. Я заказал за двоих, потому что хорошо знаю здешнее меню. Если тебя что-то не устраивает, можем переиграть.

На самом деле меня устраивает всё, кроме его доминантских замашек. Я привыкла сама выбирать себе еду, пусть это даже не всегда был лучший выбор.

– Не люблю клубнику со сливками, – фыркаю я, грохая меню об стол.

– Обожаю клубнику со сливками, – понижает голос Малфой и потирает языком шрам на губе. – Порадуй братика, сестрёнка, покушай ягодки.

Ладно. В конце концов, у меня же нет аллергии на клубнику. Я откидываюсь на спинку мягкого кресла и киваю официанту в знак согласия. На один вечер можно просто расслабиться.

Гас зеркалит моё движение, непринуждённо забрасывая руку на спинку кресла, и вздёргивает бровь вверх.

– Ну как так вышло, матрёшка, что в двадцать три ты отрастила яйца размером с мошонку Чака Норриса?

Я скрещиваю руки на груди и хмурю брови. Тяжело переношу разговоры по душам и критику, поэтому сейчас чувствую себя неуютно.

– Что это ты имеешь в виду?

– А то, что у тебя синдром отличницы. Тебе всё нужно сделать лучше всех, и не приведи Иисус, кому-нибудь увидеть твою слабость. Вряд ли люди, ставшие свидетелями этого явления, всё ещё живы.

– Нет у меня никакого синдрома отличницы. Я считаю, если что-то делать, нужно делать это хорошо. Ну или, по крайней мере, приложить все возможные усилия.

– Тяжело быть перфекционистом, матрёшка, – задумчиво изрекает Малфой, словно это проблема ему знакома не понаслышке. – В мире редко встретишь что-то совершенное.

– У каждого своё понятие о совершенстве, Гас. Для кого-то совершенство – Сикстинская капелла, а для кого-то – граффити на стене дома. Попробуй это оспорить и не найдёшь ни одного доказательства.

Гас щурит на меня глаза и молчит.

– Что?

– Ничего.

Меня начинает смущать его пристальный взгляд, и я решаю перевести тему:

– Ну а ты для чего превращаешься в ванильную копию Ньюта Саламандера в присутствии Колина? Давай посмотрим правде в глаза: ты скорее Гриндевальд.

На лицо Гаса падает занавес, и он с беззаботной улыбкой сообщает:

– Наш пингвин тащит еду в клюве, матрёшка. Лично я очень голоден.

Я не пытаюсь настаивать на ответе. Кто я такая, чтобы лезть ему в душу?

В течение двадцати минут мы поглощаем наши блюда. И ОМГ! Они великолепны. Пять очков Слизерину.

– Очень вкусно, – хвалю я Малфоя. – Я почти простила тебя за свою кратковременную амнезию.

– Дождись десерта. Такой клубники ты ещё не пробовала.

– Моя бабуля с тобой бы не согласилась, – усмехаюсь я, вспоминая пластмассовые зелёные вёдра, набитые ягодами. Правда, гарниром к ним в моём, самом обычном, детстве была сметана.

Официант приносит блестящую посудину, накрытую круглой металлической крышкой, и снимает её перед нами жестом Гудини. Ягоды как ягоды, только на пушистой подушке из взбитых сливок.

– Я бы заказал шампанское, но терпеть не могу эту шипучую жижу, а ты вроде как равнодушна к алкоголю.

Гас выглядит почти смущённым, и я считаю своим долгом игриво подмигнуть.

– Побоялся, что русская хищница разведёт тебя на Дом?

– Не пожалел бы и трёх бутылок, если бы ты устроила оральное шоу с жонглированием ягодками во рту, – оживляется тот.

– Размечтался.

Я тяну руку, чтобы взять десерт, но Малфой сам тянется через весь стол и протягивает ко мне руку с утопленной в сливках клубникой. Рискуя остаться косоглазой, я смотрю на ягоду перед моими губами и перевожу взгляд на его лицо. Котлованы его зрачков разверзлись в бездонную пропасть, и я быстро моргаю, чтобы не угодить в их ловушку.

– Давай, матрёшка, – голос Гаса утробный и низкий, – Америка выбрасывает белый флаг. Просто съешь эту чёртову ягоду.

Я не даю себе шанса хорошо подумать, облизываю пересохшие губы и приоткрываю рот. Слишком поздно осознаю, что попалась в синий капкан, и лечу вниз головой в бездонную пропасть без малейшего шанса побороть естественную гравитацию.

Прохладная ягода касается моих губ и медленно скользит внутрь. Я всасываю её в себя, касаясь языком кремовой пены и замечая, как вспыхивают глаза напротив, когда я случайно задеваю большой палец. И хотя ягода уже целиком у меня во рту, палец застывает на моей губе и после секундного колебания проталкивается внутрь, касаясь верхнего ряда зубов. Меня парализует, и инстинкт самосохранения вопит о том, что мне нужно отвести взгляд и посмотреть на что-то более нейтральное. Глаза опрометчиво перемещаются на губы Гаса, которые приходят в движение и шепчут:

– Оближи его, матрёшка.

Внизу живота разливается жар, сжигающий здравый смысл и оставляющий лишь одно желание: подчиниться ему здесь и сейчас, всего раз, на одно мгновение. На свой страх и риск я снова ловлю потемневший взгляд, цепляю палец зубами и сжимаю кожу, наслаждаясь сдавленным шипением. Подаюсь губами вперёд, насаживаясь на длину, и неспешно веду по нему кончиком языка, собирая сладость.

– Пиздец, матрёшка, – хрипит Гас, прожигая меня чернотой глаз, наполненных вожделением. – Лучше бы тебе запереть сегодня свою комнату. А лучше не запирай, и клянусь, ты об этом не пожалеешь.

Я выпускаю его палец изо рта и откидываюсь в кресло. Впиваюсь зубами в сочную мякоть ягоды, глотая клубничный сок с вкусом его кожи. Ноги потряхивает от возбуждения, в животе стреляет напалмом.

– Гас! – слышится писклявое мяуканье где-то за моей спиной.

Шторм в глазах напротив сменяется безоблачным штилем, и мой спутник поднимается.

– Ками, ты что здесь делаешь?

Две полные четвёрки, обтянутые розовым свитером, нависают тенью над моей головой, пока их хозяйка так напряжённо всматривается в моё лицо, словно учится передвигать предметы силой мысли. Но, очевидно, с телекинезом она не в ладах, потому что мой рот и мои глаза всё ещё находятся на своих местах.

– Привет, Камилла. – Я встречаю раздражённый взгляд Барби с поистине самурайским спокойствием. – Друг твоего жениха отравил меня наркотой, поэтому Малфой… то есть Гас, решил загладить передо мной свою вину и пригласил на ужин. Я сыта по горло и сейчас как раз собираюсь уходить. Здесь полно клубники, а я смогла съесть только одну. Уверена, вы найдёте ей лучшее применение. А у меня дела, свидание с очередным папиком. Хорошего вечера.

Стараясь не смотреть на Малфоя, который изо всех сил пытается поймать мой взгляд, я сбрасываю с колен салфетку, сгребаю сумочку и стремительным шагом иду к выходу. И только когда оказываюсь на улице, глубоко вздыхаю и с силой бью каблуком в асфальт. Блядь, Слава, что это было?

Глава 12
Гас

Матрёшка не берёт трубку. Ни с первого раза, ни со второго, ни с шестого. Ками взглядом высверлила дупло в моём виске, в котором уже счастливо живут белки, а долбаная русская всё никак не соизволит ответить на звонок. Неужели, блядь, так сложно ткнуть в зелёную кнопку и сказать: «Я дома, отвези свою не вовремя появившуюся девушку и поднимайся ко мне в спальню, устроим ковбойское родео до седьмого пота».

Но это, конечно, при самом лучшем раскладе. Сейчас меня бы устроило и простое «Я дома». Не могла же она быть серьёзной, когда говорила, что поехала на встречу с папиком. Если уж я чего и понял за эту пару дней, так это, что солдат Джейн скорее руку себе отгрызёт, чем станет спать с мужчиной за деньги. Подумать только, в двадцать три у неё был всего один. У них там в России со зрением беда, что ли? Гас-младший слюнявчик в её присутствии не снимает, да и не он один.

Я выруливаю во двор Камиллы и снова набираю матрёшкин номер. Уже в седьмой раз. Гудок, гудок, гудок. Хер тебе, Гас.

– Поднимешься? – Ками хлопает ресницами и выпячивает нижнюю губу, словно маленький обиженный ребёнок.

Вот честно, сейчас мне совсем к ней не хочется. Хочется домой. Хочется отпустить пару колкостей в адрес матрёшки, чтобы посмотреть, как вспыхнут изумрудные глазищи и как обнажатся её зубки в хищном оскале. Но с Камиллой так поступать нельзя. Мы не виделись и не разговаривали четыре дня, а это нарушает первый пункт моего устава хорошего бойфренда: моя девушка не должна чувствовать себя ненужной. Поэтому я треплю Ками по щеке и киваю.

Как только мы заходим в квартиру, Ками исчезает в душе, а я плюхаюсь на диван и включаю телик. Там говорящая голова рассказывает, что кофеин состоит из тех же веществ, что кокаин и героин, а самый длительный полёт курицы составил тринадцать секунд. Глаза косятся на зажатый в руке смартфон – тишина. Может, она правда на свидании? Внутри шевелится что-то гадкое и чёрное, неприятно скребущее в печени, и мне это жутко не нравится. Окажись матрёшка сейчас рядом, я превратил бы её задницу в ярко-красный тамбурин за то, что своим молчанием сеет в душе эти мерзкие споры. Ревную я, что ли? Пф-ф, разумеется, нет. Это обычная похоть, я хочу её трахнуть. Побывать в каждой части её тела, чтобы она навсегда запомнила свой номер два. А уж Гас-младший позаботится о том, чтобы она его не забыла.

Камилла появляется в гостиной в шёлковом халате и мягкой походкой направляется ко мне.

– Я так понимаю, ты не голоден?

– Не голоден, малыш. – Я лениво киваю и хлопаю ладонью рядом с собой. – Иди сюда, расскажи, чем занималась эти дни.

Ками застенчиво улыбается и идёт к дивану. Вот только рядом не садится, а опускается передо мной на колени и робко кладёт пальцы на молнию брюк.

– Хочешь взять в рот, малыш? – я удивлённо приподнимаю брови.

Камилла краснеет, словно я только что надел ей на шею ожерелье из анальных шариков, и кивает. Жду, когда младший начнёт брызгать слюной от радости, но этого не происходит: как лежал вялым клубком, так и лежит. Ну не могу же я обижать даму своего сердца, если она хочет мне отсосать. Расстёгиваю молнию и засовываю ладонь в боксёры, сжимая младшенького у основания. Не помогает – он продолжает притворяться, что сдох.

Я кладу руку на затылок Ками и толкаю её голову к члену.

– Требуется твоя помощь, малышка.

Камилла едва заметно морщит нос и обхватывает головку губами. Знаю, что она не любит делать минет, но я ведь её и не заставлял. Придерживаю младшего рукой, чтобы не опозорился, грохнувшись в обморок, и с удовлетворением замечаю, что он понемногу начинает твердеть. Откидываюсь головой на спинку дивана и закрываю глаза. Может быть, это и подло – представлять на месте Ками другую, но она ведь никогда об этом не узнает.

Да, я представлю матрёшку. Вспоминаю свои пальцы у неё во рту, её влажный, щекочущий кожу язык. Вот кто точно не краснеет, когда делает минет. И наверняка подключает зубы и берёт глубоко, до слёз из глаз и спазмов в горле.

– Соси сильнее, сучка, – хриплю я, надавливая на мягкую макушку.

Где-то у моего паха раздаётся всхлип, но моё сознание выстраивает кирпичную стену, не желая возвращаться в реальность. Губы Сла-вы на моём члене, её тёплый язык облизывает разбухшую головку, её волосы стискивает моя рука, её стоны впитывают мои уши.

И вот когда я уже приближаюсь к финалу, глаза непроизвольно распахиваются, и желанный оргазм летит в тартарары, потому что я вижу, что Камилла плачет.

Убираю руку с её головы и поднимаю за подбородок.

– Эй, малыш, ты чего?

– Ты такой грубый, – всхлипывает она, – как животное. За что ты обзываешь меня?

Ну вот как ей объяснить, блядь, что это никак не связано с тем, что я её не уважаю?

– Я читала, что это может быть связано с психологической травмой.

Камилла вытирает слёзы с припухших губ и принимает вид заправского мозгоправа.

– Тебе нужна помощь, Гас. Возможно, это как-то связано с твоей матерью. Вот Кристиан Грей…

– Камилла, – как можно мягче произношу я, хотя Бог свидетель, для меня это нелегко, потому что от её слов младший впал в кому, – если ты пытаешься заставить меня пойти к психологу лишь потому, что мои сексуальные пристрастия отличаются от твоих, то лучше не стоит. Я не считаю себя ненормальным. Ты прекрасно знаешь, каких трудов мне стоит корчить из себя Кристофера Робина перед отцом, чтобы ещё дополнительно кастрировать меня надуманными этическими рамками в постели. Я, милая, люблю трахаться в разных позах, не брезгую анальным сексом и обожаю глубокий минет. У тебя появится повод нервничать, если я начну называть тебя сучкой на людях, перестану открывать тебе дверь или подниму на тебя руку. А до тех пор, блядь, не смей называть меня животным и говорить, что у меня проблемы с головой. Это на твоём складе сексуальных фантазий висит заржавевший амбарный замок.

В глазах Ками снова начинают сверкать слёзы, но в данный момент мне плевать. Я хороню труп Гаса-младшего в трусах, дёргаю молнию и встаю.

– Ты куда? – пищит Ками, поднимаясь следом.

– Домой, – отвечаю хмуро, направляясь к двери.

– Заедешь завтра?

Я киваю и захлопываю дверь. Цвет настроения – говно.

Заезжаю в супермаркет и прихватываю бутылку бурбона – нужно успокоить нервы, чтобы не вломиться в комнату матрёшки и не выпороть её за то, что не отвечает на звонки. Но дома меня ждёт разочарование: Сла-вы нет. На часах половина десятого, а русская где-то шляется. Я плюхаюсь в кресло, стоящее в гостиной, и опрокидываю в себя большой глоток огненной воды прямо из бутылки. Терпкая горечь царапает горло и бьёт мягким кулаком в голову. Лучше, но сегодня я хочу лечь в нокаут, поэтому следом заливаю ещё. И когда, блядь, всё стало так сложно? Я ведь был вполне себе счастлив и доволен жизнью, пока русский расписной сувенир не поставил всё с ног на голову. Не зря Россия столько сидела за железным занавесом, эту страну нужно пожизненно держать на карантине.

Я врубаю телевизор, но не улавливаю ни одного слова, пока монотонно опорожняю бутылку. Ни намёка на скорое появление матрёшки. Неужели и правда нашла себе папика и трахается сейчас на белоснежных простынях «Мариотта». Я слышал о таком. У цыпочек, которые подолгу носили пояс целомудрия, башню сносит, и они начинают торговать своей вагиной направо и налево, навёрстывая упущенные годы воздержания. Ну и сука же ты, матрёшка. Экран с головой коротко стриженной ведущей-лесбиянки расплывается перед глазами, и я проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь от пронзительного воя телефонного будильника. Шесть утра. Голова весит тонну, во рту, предварительно опорожнив в нём кишечники, сдохли хомяки, в ушах звенит.

С трудом поднявшись на ноги, я иду на кухню и выпиваю литр воды. Силой мысли подавляю тошноту и тащусь в душ. Постояв под ледяным водопадом пятнадцать минут, заматываюсь в полотенце и выхожу в коридор. Блядь, я должен знать, ночевала она здесь или нет.

Распахиваю дверь в её спальню, но она пуста. И даже кровать заправлена. Стерва. Так сосала мой палец, словно участвовала в конкурсе на лучший минет с призовым фондом на пожизненное безбедное существование, а после уехала трахаться с каким-то ублюдком.

Я собираюсь выйти, но в последний момент решаю проверить ванную. Последний призрачный шанс. Дёргаю дверь, едва не срывая её с петель, и каменею на пороге. Потому что запотевшая от ароматного пара стеклянная перегородка душевой не может скрыть два соблазнительных полушария и изящный изгиб поясницы. Младший отряхивается и, как бешеный зомби, вылезает из могилы, оттягивая полотенце. Вода льётся на закалённое стекло, создавая манящую прозрачность, и я, как заворожённый, пялюсь на стройные ноги и мелькающий абрис высокой груди. «Уходи, – шепчет внутренний голос, – она здесь, с ней всё в порядке, поговорите в машине». Но вот только моё либидо слышит ещё хуже Бетховена, поэтому я остаюсь стоять на месте.

Раздаётся вжик раздвигающейся перегородки, и меня ослепляет облако пара. Это даже хорошо, потому что вид обнажённой матрёшки для похмельного и неудовлетворённого меня – это слишком.

– Где ты была? – решаю я обозначить своё присутствие.

В ответ слышится что-то русское, злое и шипящее, по содержанию очень напоминающее песню группы «Ленинград», которую часто крутят по местному радио.

– Какого чёрта ты здесь забыл? – рычит матрёшка, безуспешно пытаясь прикрыться снятой с крючка футболкой.

Ага, полотенце-то находится прямо за мной. Блядь, какая же она красивая – скрипка Страдивари с лицом разъярённой богини.

Я делаю шаг вперёд, нарочито медленно скользя взглядом по её покрытому каплями телу. Она вся передо мной как на ладони, только соски прикрыты руками и зажатая в пальцах футболка ненадёжно занавешивает то, что находится между бёдер. Интересно, какая она там: голая или не совсем?

– Хотел убедиться, что местные папики не затрахали тебя до смерти. – Отрываю взгляд от её тела и сосредотачиваюсь на глазах.

– Затрахали так, что на ногах едва держусь, – шипит ведьма. – Обожаю два члена сразу.

Лгунья. Или нет? Всё когда-то бывает в первый раз. Перед глазами живо встаёт картина, как матрёшка принимает два чужих болта, и я моментально зверею.

– Может, и третьим не побрезгуешь, – говорю, нависая над ней и утыкаясь напряжённым членом в её влажное бедро. – Гарантирую, Гас-младший достойно заменит двоих. А в заднице сойдёт и за троих.

Матрёшка теряет над собой контроль, скалит белоснежные клыки и руками бьёт меня в грудь, обнажая при этом соски.

– Убери от меня своего недомерка. Слышала, члену Тириона Ланнистера нужен дублёр, так ты бы сходил на кастинг.

Пиздец, как она меня заводит своим дерзким языком. Маленькая сексуальная язва.

– Мой Тирион тебе в рот не влезет, – рычу я ей в лицо и толкаю к стене.

Голая грудь матрёшки упирается в мою, царапая кожу твёрдыми сосками, через полотенце членом я чувствую жар её кожи. Мой личный рай.

– К чёрту пошёл, – выдыхает матрёшка, выпуская в меня свою порцию сладкой отравы.

Последняя нитка здравого смысла жалобной нотой разрывается в моей голове, а глаза заволакивает туман желания.

– Сука, – хриплю в её губы, – какая же ты сука, Сла-ва.

Запускаю пальцы в её мокрые пряди и, глубоко вздохнув, вгрызаюсь в порочный рот.

Матрёшка не остаётся в долгу, вонзаясь когтями мне в шею и рассекая кожу. В моей башке взрываются адреналиновые фейерверки, потому что её язык проникает мне в рот, обжигая током нёбо.

– Ублюдок, – посылает она вибрацию мне в горло, доводя младшего до микроинсульта, и жадно присасывается ко мне губами.

На вкус она – порок, клубника и страсть. Я хочу выпить её всю, но она хочет того же, и мы бьёмся языками за право самого большого глотка.

Обхватываю её голую задницу ладонями и поднимаю матрёшку в воздух. Она реагирует незамедлительно, обвивая лианами ног мои бёдра и целуя раскрытой промежностью прикрытый полотенцем член.

Я отрываюсь от её губ и припадаю ртом к выпуклому соску. Втягиваю его в себя, не касаясь языком, отпускаю и проделываю тоже со вторым. В ответ матрёшка утробно стонет, раскачиваясь на моём члене как на качелях.

– Умоляй, стерва, – хриплю, слегка задевая кончиком языка её сосок. – Проси сделать тебе приятно.

– Пошёл ты, – раздаётся глухой хрип.

Упрямая кошка. Дикая рысь для леопарда. Разжимаю ладонь, крепко прикладываюсь звонким шлепком к её заднице. Матрёшка охает, и я успеваю поймать этот сладкий звук ртом.

– Умоляй, – повторяю, подтягивая пальцы к её раскрытой промежности. – Ты же мечтаешь, чтобы я затрахал тебя до смерти.

– Иди к чёрту, – отвечает стерва и так отчаянно трётся о натянувшееся полотенце, что у меня сыплются искры из глаз.

– Ещё, Гас, – подсказываю ей, пробегаясь подушечкой указательного пальца по влажным лепесткам. Чёрт, чёрт. Гладкая. Мокрая. Мокрее лужи под моими ногами.

Матрёшка издаёт громкий всхлип и впивается зубами мне в шею. Я шиплю от восторга, надавливая на влажность сильнее, и слышу пение ангелов:

– Ещё, Гас.

Это становится концом моей вменяемости. Впаиваю её спину в скользкую стену и сжимаю розовый сосок губами, параллельно загоняя в матрёшку пальцы. На ощупь она – как расплавленная карамель, такая же податливая, нежная и горячая.

– Повтори, – вот теперь уже я умоляю.

Сла-ва с силой сжимает мои волосы и послушно хрипит:

– Ещё, Гас.

Толкаю пальцы глубже и трахаю её так самозабвенно, как ещё никого и никогда не трахал членом. Каждое погружение внутрь её тела отзывается в мозгу головокружительной эйфорией. Она – мой русский наркотик, который отравит организм до разложения внутренних органов, но я, как настоящий безвольный наркоша, кладу на это хер и загоняю себе под кожу всё новую и новую дозу.

– Какая же ты шлюха, матрёшка, – сиплю ей в ухо, с изумлением понимая, что готов кончить. Вот так, просто потираясь об неё через полотенце. Такого не было даже в четырнадцать, когда я увидел сиськи Энжи в «Соблазне».

– Скажи ещё раз, – страстный пожар на моём виске.

Девушка-мечта. Самая горячая фантазия. Моя идеальная проститутка.

– Шлюха… ты шлюха, Сла-ва, – исступлённо рычу, кусая её шею, – маленькая грязная проститутка, мечтающая о моём члене между своих ног.

Сла-ва издаёт громкий стон, усиливает хватку в волосах и начинает бешено сжиматься вокруг моих пальцев. Что в этот момент делает младший? Его рвёт в полотенце. Долго и безостановочно. А я в это время прижимаюсь губами к матрёшкиному виску и, как впечатлительная сучка, стону её имя.

На минуту или на час мы застываем в этой позе. Первой в себя, как настоящий мужик с яйцами, приходит Сла-ва. Командует:

– Закрой глаза и опусти меня на пол.

Мой мозг похож на растаявшее желе, и я покорно делаю, как она говорит. Когда открываю глаза, Сла-ва стоит передо мной, укутанная в огромное махровое полотенце. В лице ни кровинки, глаза жёсткие.

– Это, – крутит она пальцем в воздухе, – было в первый и последний раз. Ещё раз вломишься ко мне в душ или в спальню или прикоснёшься своими лапами, и я позвоню твоему отцу и расскажу, что его домашний тушканчик вырос в похотливого лживого дикобраза.

Я хлопаю глазами, как имбецил, и пытаюсь уловить в её словах намёк на юмор. Его нет. Вот тебе и русская матрёшка. Дождалась, пока враг ослабил оборону, и вонзила когти прямо в горло.

– Не успеешь сказать «алло», и твоя мамочка узнает, как мастерски ты скакала на члене своего почти брата, – сообщаю я, глотая разочарование. Разворачиваюсь к выходу, поправляя полотенце. – Через полчаса жду тебя в машине. Говорю это на тот случай, если моя ДНК в твоей глотке не добавила тебе мозгов и ты не передумала на меня работать.

Врываюсь в свою комнату и тру грудь. Там отчего-то больно ноет, словно русская и правда запустила мне под кожу свои отравленные когти.