Текст книги "Сводный босс"

Глава 29
Слава

Спальня в квартире Гаса напоминает батутный парк. Это огромная кровать, обнесённая стенами.

– Знаешь, что «Аполлон-11» очень символичное название? – спрашивает Гас, нетерпеливо расстёгивая бесчисленные пуговицы на спине моего праздничного платья.

– Это почему?

– Одиннадцать – это рост Гаса-младшего.

– Похвастай ты такой цифрой в России, тебя бы подняли на смех, – улыбаюсь я, мысленно калькулируя заморские дюймы в близкие сердцу сантиметры. Ох ты ж, мама дорогая. – И ради бога, неужели ты измерял его линейкой?

– Скажу тебе по секрету, матрёшка: каждый мужик, имеющий пенис, делал это, – ухмыляется Гас, стаскивая с меня платье через голову. – Так о чём ты разговаривала с матерью?

– Если это прелюдия в твоём понимании, – ворчу я, отбрасывая скомканное одеяние в сторону, – то она неудачная.

– Тогда спрошу про другое: сегодня скромница-Луна готова к высадке? А то она моему астронавту уже сниться начала.

Я стаскиваю с него футболку и невольно жмурю глаза, потому что жадный рот набрасывается на мои соски.

– Готова, – шепчу, нащупывая ремень на его брюках. – Не налажай с пилотированием, Нил Армстронг.

Гас отрывается от моей груди и впивается в меня взглядом.

– Ты серьёзно сейчас говоришь?

Я киваю и в подтверждение серьёзности своих намерений несдержанно целую его губы. Именно с этой мыслью я ехала к нему домой после дня рождения Колина – подарить ему желанный первый раз.

Гас отвечает на поцелуй с фанатичным рвением, давлением прижатого ко мне тела подталкивая к кровати.

– Ложись на спину, матрёшка. Сегодня делаешь всё, как я говорю, хорошо?

Я бормочу «угу» и укладываюсь на кровать.

– Ноги раздвинь так, чтобы я тебя с закрытыми глазами мог разглядеть, – хрипит Гас, стаскивая с меня трусики.

Приподнимаюсь на локтях и развожу бёдра в стороны. Я совершенно не чувствую смущения. Во-первых, постель – это не место для стыда и целомудрия, а во-вторых, я доверяю Гасу. Ну и в-третьих, я до отчаяния возбуждена.

– Ты охеренно сексуальная, матрёшка. Самое сексуальное из того, что я видел в своей жизни, – говорит Гас, пока, гремя металлической пряжкой, освобождается от штанов. – Поласкай себя.

Я слежу за тем, как он встаёт у изножья кровати полностью обнажённый, и от взгляда на его тело испытываю визуальный экстаз. Чётко очерченные трапециевидные мышцы плеч, красивая грудь, узкие мускулистые бёдра и длинные ноги. И этот его вечно эрегированный младший. Чудовищно большой, гордо подпирающий рельефный живот.

– Хочешь смотреть?

Решаю поддержать игру и быстро пробегаюсь указательным пальцем по клитору.

– И участвовать тоже хочу, – кивает Гас, обхватывая рукой твёрдую эрекцию.

Сердце начинает стучать где-то в пояснице, когда я наблюдаю, как он пристально следит за движением моих пальцев, одновременно начиная удовлетворять себя. Гас регулярно говорит, что хочет меня, но видеть это своими глазами – совсем другое дело.

– Ты мокрая, матрёшка? – хрипит он, чуть склонив голову набок. – Засунь в себя палец.

Я фокусируюсь на том, как его рука медленно двигается по напряжённой длине, и неглубоко проникаю в себя.

– Блядь, ещё, – тяжело выдыхает Гас, напрягая желваки. – Сделай это ещё.

Скольжу глубже и начинаю быстро пронзать себя уже двумя пальцами. Мне безумно нравится наблюдать, с каким необузданным вниманием разглядывает меня Гас, как быстро поднимается его грудь и как ускоряется движение его руки.

– Ты не ответила мне, матрёшка. Ты мокрая?

Я хочу свести его с ума так же, как он сводит меня, поэтому извлекаю из себя пальцы и втягиваю их в рот.

– Очень мокрая, – томно констатирую факт.

Возвращаю подушечки к припухшей от возбуждения плоти, торжествуя от того, что красивое лицо искажается звериным голодом.

– Я тоже хочу попробовать, – хрипит Гас, нависая надо мной.

Перехватываю почерневший от похоти взгляд и тяну к его рту влажные пальцы. Гас ловит их губами, погружая в горячий плен своего рта и собирая вкус моего возбуждения.

– Клубника, – выносит он окончательный вердикт.

Мягко обхватывает мою ладонь и кладёт её на клитор.

– Продолжай трогать себя.

Я слушаюсь его, с трепетом наблюдая, как он снова берёт член в руку, утыкаясь им в лепестки входа.

– Хочу тебя, – шепчу, облизав губы.

– Попроси меня трахнуть тебя.

– Трахни меня, Гас.

– Скажи: «Трахни меня, куда захочешь», – шипит Гас, дразня меня медленным трением.

– Трахни меня, куда захочешь, – жалобной мольбой повторяю его просьбу.

Гас измученно стонет и загоняет в меня свою стальную эрекцию до основания. Этот момент я про себя называю ББ – болезненно и божественно. За время нашего двухнедельного порноворкаута я так и не смогла адаптироваться под его размер, и каждый раз на глазах выступают слёзы.

– Ты моя шлюха, матрёшка, знаешь ведь? – нежно шепчет Гас, движением бёдер толкаясь внутрь меня, отчего воздух сипящим звуком покидает лёгкие.

Я закрываю глаза и киваю, вбирая в себя каждое его движение. Не знаю, что чувствует в этот момент Гас, но он для меня сейчас – вся моя жизнь. Возможно, потому что мы делим такой интимный момент, а возможно, потому что я близка к оргазму. А ещё потому, что самый лучший секс с Сергеем не идёт ни в какое сравнение с тем, что я испытываю рядом с Гасом.

– Матрёшка, в тебе так горячо, что у меня мозги плавятся. Это правда, что я у тебя второй?

Не помню, чтобы говорила ему об этом. Хотя какая, к чёрту, мне сейчас разница, когда низ живота сжимается в томительных спазмах, и всё, что я могу сейчас сделать, – это кивнуть. Вонзаюсь ногтями во влажную кожу плеч, утыкаясь лицом Гасу в ключицу.

– Обзови меня… – шепчу, – быстрее…

– Как обозвать? – рычит Гас, ускоряя движения бёдрами. – Моей блядью? Или потаскухой, которая раздвигает для меня ноги?

Я даже не хочу анализировать, почему меня это так заводит. Может быть, со мной что-то не так, но мне это, чёрт побери, нравится настолько, что я со стоном начинаю кончать.

– Чёрт, Сла-ва. Я сдохнуть в тебе хочу, – сдавленно хрипит Гас и, обхватив меня рукой за талию, переворачивает на живот. – Просто останови меня, если тебе что-то не понравится.

Он дёргает меня вверх, ставя на четвереньки, и рывком входит сзади.

– Ты доверяешь мне? – шепчет, целуя меня в ключицу, и я ощущаю давление пальца между ягодицами. Сердце ускоряет ход, но я стараюсь не поддаваться панике. – Верь мне, хорошо. Я остановлюсь, как только ты скажешь.

– Просто пилотируй свой гигантский «Аполлон» аккуратнее. Луна – маленький космический объект.

Я чувствую несильное жжение, когда его палец осторожно проникает в меня.

– Так нормально? Я дам тебе время привыкнуть.

Киваю и не удерживаю протяжный стон, оттого что его член в такой позе проникает глубже, упираясь во что-то внутри и настойчиво подталкивая меня к следующему оргазму. И боже, его палец, двигающийся во мне, дарит дополнительные, странно-приятные ощущения.

– Чёрт, матрёшка, не знаю, как я сдержусь, – взывает к моему сочувствию Гас. – Ты ведь там ещё уже.

Он выходит из меня, и я чувствую тяжёлое дыхание на ягодицах.

– Я собираюсь целовать тебя там до тех пор, пока ты не попросишь о большем.

Я не успеваю даже пискнуть, как Гас осуществляет свою угрозу, скользя языком между ягодицами и заставляя меня содрогаться и охать, спускается ниже, неглубоко проникая внутрь, и вновь возвращается наверх. Схожу с ума от его неспешных движений, от его глухих стонов и чертыханий, от собственного накатывающего оргазма и от того, что его влажный напряжённый член задевает моё бедро.

– Попроси меня, матрёшка, – почти умоляет Гас. – Я хочу быть твоим первым.

– Пожалуйста, сделай это, – слышу я собственный стон через плотный туман вожделения, – хочу тебя везде.

Позади меня раздаётся протяжный вдох. Чувствую нежное прикосновение губ к пояснице и то, как напряжённый член скользит между разведёнными бёдрами, собирая влагу.

– С тобой даже гель не понадобится, матрёшка, – хрипит Гас, и в следующую секунду его космическая махина касается нетронутой лунной земли.

Он находит мою руку и кладёт себе на бедро.

– Если будет больно, царапайся, и я остановлюсь.

Киваю и утыкаюсь лбом в подушку. Мне страшновато, но больше любопытно. Верушка рассказывала, что пробовала анальный секс с Костей и ей понравилось.

Тёплые пальцы начинают нежно ласкать клитор, и я постепенно расслабляюсь. Я действительно хочу сделать это с ним. Чувствую тупое горячее давление между ягодицами и на всякий случай прикусываю губу. С размером Гаса без неприятных ощущений точно не обойдётся.

Гас осторожно толкается внутрь и сдавленно стонет:

– Пиздец, матрёшка. Я долго не выдержу. Будь здесь камера, мы бы сорвали пятитысячный куш на порнхабе.

Я охаю и глушу стон в подушку. Чёрт, это больно.

– Ещё немного, – докладывает он шёпотом.

Понемногу начинаю привыкать к новым ощущениям и слегка глажу ладонью его бедро, пытаясь подбодрить.

– Можешь двигаться быстрее.

– Уверена? – хрипло уточняет Гас, и я чувствую, как его ладони, сжимающие ягодицы, слегка подрагивают.

– Ты переоцениваешь свои размеры, Малфой, – пытаюсь шутить, чтобы немного его расслабить.

Гас с шумом втягивает воздух и толкается глубже. Я успеваю заглушить визг, прикусив ткань подушки. Екатерининский конь, чтоб его.

– Ты в порядке? – Даже несмотря на первый шок, я слышу, как его голос дрожит. Быстро смахиваю с глаз выступившие слёзы и утвердительно трясу головой.

– Всё хорошо. Поболтаем ещё или продолжим?

Гас выходит и вновь скользит вглубь меня. Его ладони на моей груди, дыхание на моей шее и губы в моих волосах. С каждым движением ощущения становятся всё более приятными, и я начинаю понимать, что в этом действительно что-то есть.

– Ты охренеть как прекрасна, – шепчет он. – Я правда первый?

– Правда. – Я невольно улыбаюсь. – Для тебя это так важно?

– Очень.

С этим коротким словом шампанское моих чувств вспенивается и с грохотом взрывается, осыпаясь в душе искрящимися брызгами. Потому что этот момент совершенен.

– Скажи, что любишь меня, – говорю шёпотом.

Не знаю, почему прошу его об этом. Наверное, это моя сексуальная причуда. А может быть, хочу, чтобы в этот момент мы оба верили, что влюблены друг в друга.

– Люблю тебя, – без запинки отвечает Гас.

– Люблю тебя, – эхом вторю ему, и в этот же момент оргазм ударной волной вышибает меня из реальности. «Да, сейчас всё правильно», – последнее, о чём я успеваю подумать.

Гас финиширует следом, и сквозь гул крови, шумящей в голове, я слышу, как он стонет моё имя. Мы замираем на целую долгую минуту, словно смертники из испепелённых Помпей. Затем руки Гаса мягко обхватывают меня и перекатывают ему на грудь.

Я гипнотизирую глазами потолок, пытаясь утихомирить взбунтовавшееся сердце. Ничего не выходит. Оно колотится так, что меня физически тошнит.

Свои следующие фразы мы произносим синхронно:

– Сегодня самый лучший день в моей жизни, Сла-ва.

– Я возвращаюсь в Россию, Гас.

Глава 30
Слава
За четыре часа до высадки американской экспедиции

– Всё в порядке, мам? Последний раз я видела тебя такой, когда ты узнала, что замутить с Олегом Меньшиковым не получится ввиду неудачной половой принадлежности.

На мои попытки шутить мама не реагирует, продолжая бесцельно гонять бусины зелёного горошка по тарелке.

– Нужно поговорить, – повторяет она упрямо и поднимается со стула.

– Чего так официально-то, – ворчу я себе под нос и следую за ней к лестнице.

Пока отсчитываю ступени, по обыкновению начинаю готовить себя к худшему. Не потому, что я пессимистка, а потому, что из собственного опыта знаю: если заблаговременно визуализировать в голове самый хреновый расклад, количество шансов, что именно так и произойдёт, резко сокращается. Предупреждён – значит вооружён! В голове пока крутятся следующие варианты: мама беременна; мама узнала, что моими усилиями её любимый шерстяной кардиган стиральная машина превратила в топик для Барби; мама услышала лай Полумны о моих отношениях с Гасом и решила, что это вопиющий афронт её идеальному российско-американскому роману. Ну или просто хочет составить график дежурства по кухне.

– Можем поговорить в моей комнате, – я указываю рукой на дверь.

Мама кивает и безропотно следует за мной.

– Ты встречаешься с Гасом? – Она напряжённо въедается глазами в моё лицо, как только мы заходим внутрь.

Ох, то есть она всё-таки услышала.

– Слушай, мам, – начинаю без лишних расшаркиваний. – Если ты начнёшь читать мне нотации на тему того, что негоже мне якшаться со своим сводным братом, и о том, что подумают люди, соседи и что скажет грязный рот тёти Сони, то лучше не стоит. Ты меня знаешь, я достаточно эгоистична, чтобы на это забить. Мы с Гасом, как дуэт Киркорова с Тимати, – сами не ожидали, но так уж получилось. Поэтому при всей моей любви к тебе, не пытайся давить на то, что я должна прекратить эту аферу, порочащую несуществующую репутацию нашей семьи.

– Мы с Колином расстались, – выпаливает мама с тем же видом, с каким произносила свой финальный спич правдорубка Камилла. Ни единой эмоции на лице. Выстрел без глушителя.

Вот к этому я себя не подготовила. Совсем. И поэтому, раскрыв глаза, вальсирую на тонких каблуках, остолбенело взирая на родительницу.

– Почему? – роняю сквозь склеенные губы. – Чего началось-то? Нормально же общались.

Мама встряхивает волосами, надевая на лицо маску капризной жонглёрши мужскими сердцами.

– Просто в путешествии мы поняли, что совершенно друг другу не подходим. Всё-таки менталитет у нас разный, Славка. Нас, русских, с американцами селекционировать – это всё равно, что поросей с гусями сводить. Разные мы.

Для пущей убедительности она разрезает воздух спальни небрежным взмахом наманикюренной руки.

– Я шутку смешную шучу, а Коля не понимает. Я на пляже хочу поваляться, а ему в горы подавай лезть. Я в городе жить хочу, а он ранчо какое-то купить собирается, чтобы на старости лет коняшек растить. Нет, фу, Славик. Не хочу я так.

Мама переводит дух и распрямляет плечи, всматриваясь в моё лицо в поисках одобрения и поддержки, очевидно не уверенная, достаточно ли хорошо донесла до меня свою мысль. Мне нечем её порадовать. Все статуэтки «Золотой малины» за хреновую актёрскую игру достались ей.

– Мам, у тебя губы дрожат, и ты плачешь.

Она нервно дёргается и несётся к зеркалу. Шмыгает носом, стирая кончиками пальцев чёрные дорожки со щёк.

– Мама Ира, – говорю я, делая шаг к ней и стараясь не звучать как бездушный психолог. – Это я, твоя дочь. Мне ты можешь сказать.

Мама неизящно морщит нос и громко всхлипывает.

– Он сказал, что мы не подходим друг другу. Сказал, что я замечательная… красивая, прекрасная хозяйка, но вряд ли он захочет на мне жениться. И что я заслуживаю самого лучшего, и будет нечестно водить меня за нос. Сказал, что я всегда могу на него рассчитывать, как на друга… Просил не говорить вам, потому что хотел вместе отметить день своего рождения.

– Мам…

Сочувствие к её неподдельному страданию и разочарованию переполняет меня, и как в самых трогательных мелодрамах, я распахиваю утешительные объятия. Мама с готовностью шагает в них, выдыхая мне в плечо граничащие с истерикой всхлипы и прерывистое сопение. Я глажу её по спине и как заведённая повторяю ничего не значащую чушь вроде «Всё будет хорошо».

– Я думала, он тот самый, – завывает мама, вздрагивая надушенным телом. – Думала, мы поженимся.

Что это? Насмешка судьбы или злой рок? Всех своих предыдущих «тех самых» мама бросала сама, оставляя их с разбитыми сердцами и изрядно потрёпанными кошельками. И вот впервые за много лет, в далёкой «вражеской» стране она нашла того, с кем захотела связать свою судьбу, и вдруг такое кривое пике. Я не злюсь на Колина, разве что чуть-чуть. В конце концов, во времена развития ресторанной индустрии, маршрут к сердцу через желудок не самый оптимальный. Как пел Владимир Семёнович: «Парня в горы тяни…». На деле отношения немолодых не выдержали испытание изолированной романтикой.

– Всё платье тебе испачкала, – виновато произносит мама, настойчивым трением пытаясь удалить слепок некогда идеального макияжа с моего плеча. – Поторопилась я, Славка. Бросила всё, с работы уволилась, все ставки на Колясика сделала. Забыла, что любовь – вещь ненадёжная. Сегодня есть, а завтра нет. И это с моим-то опытом.

– Билеты уже купила? – спрашиваю.

Мама по-детски трёт кулаком под носом и отрицательно крутит головой.

– Колин сказал, что я могу оставаться в его доме, сколько потребуется. Хотела с тобой сначала поговорить.

Она смотрит на меня в ожидании, а у меня голова идёт кругом, когда я вдруг понимаю, что всё изменилось, а я совсем к этому не готова. Словно меня в шесть утра поднимают голышом с кровати и велят бежать марафон.

– Слав, ты у меня девочка умная. Всегда была мудрее, чем я. Я тебя, разумеется, ни к чему принуждать не стану, ты уже не маленькая. Просто взвесь всё хорошо. Давно это у вас с Гасом?

– Две недели, – отчего-то шепчу я. Хотя на деле, кажется, словно прошло полгода.

– Слишком маленький срок для моей разумной дочери, чтобы безоглядно влюбиться, так ведь? – осторожно спрашивает мама.

– Так, – машинально киваю.

– Всё ещё сомневаешься?

– Сомневаюсь, – говорю честно.

Мама вздыхает и смотрит на меня взглядом сердобольного хозяина, который должен пристрелить сломавшую ногу лошадь.

– Прости, что приходится вываливать на тебя всё разом. Баба Эльза звонила. Отца твоего снова в больницу положили на обследование. Врачи говорят, возможен рецидив.

Я чувствую, как земля уплывает из-под ног и становится тяжело дышать. Да что же это за родительский Армагеддон такой. Несколько лет назад отцу успешно прооперировали опухоль желудка. Неужели снова?

– Нужно было сразу сказать, мам. Как он?

– Лучшие врачи вокруг него суетятся. Денег у твоего отца куры не клюют, тратить всё равно не на кого. Думаю, жить будет. – Она сочувственно поджимает губы и смотрит на меня ласково. – Знаю, тяжело всё это, Слав. И твой папаша не заслуживает, чтобы за него переживать, но ты его единственная семья. Случись что, ему даже фирму оставить не на кого. Всю жизнь ведь волком-одиночкой живёт, никому не доверяет.

Я вдыхаю воздух ртом и носом, надеясь, что это поможет унять головокружение и жжение в груди. Не работает. Огонь обжигает лёгкие, поднимаясь к глазам, отчего я начинаю часто моргать.

– Что думаешь, Слава?

Проглатываю боль и решительно говорю:

– О чём здесь думать, мам. Летим домой.

Глава 31
Гас

В юности я увлекался компьютерными играми. Как и любой нормальный подросток, ваншотил монстров, строил империи, дамажил вражеские корабли, кайфуя до писков, когда проходил новый уровень. В игре «Получи матрёшку» я бодро шёл к победной цели, успешно уворачиваясь от пуль и летающих горгулий, когда, блядь, вырубили свет. И теперь я сижу в темноте с поникшим геймплеем, растерянно глядя по сторонам, и ни хера не понимаю, что делать дальше. Потому что я заболел этой игрой. До дрожи в руках хочу её продолжить, гипнотизирую глазами пустой экран, а в это время насмешливый голос урода-электрика говорит: «Света не будет, говнюк. Игра твоя сдохла и восстановлению не подлежит».

– Во сколько вылет? – спрашиваю, наблюдая, как Сла-ва старательно трамбует дресс-код в чемодан.

– В семь утра, – отвечает она спокойно, и в этот момент я чувствую себя слюнявой сучкой, потому что из нас двоих матрёшка – единственная, кто держится молодцом.

Меньше чем через двенадцать часов она улетит в свою опальную Россию. Всё, как я и хотел. И даже мою бывшую будущую мачеху с собой прихватит. Мечты, блядь, сбываются. Спасибо Оджей Грант, сукин ты сын, спасибо российский «Газпром».

После того как матрёшка одной фразой феерично спустила меня с Луны на Землю, задницей прямо на зазубренные скалы Гранд Каньона, я ненадолго потерял дар речи. Сла-ва сказала всё как есть: что у её отца проблемы со здоровьем и ей необходимо быть рядом. И что мой, пока любовался пандами, вдруг понял, что русский борщ – это не его, и ввиду открывшихся обстоятельств их женско-российское посольство сворачивает свою деятельность на территории Соединённых Штатов.

– Если тебе нужна будет помощь с отцом, буду рад помочь.

– Спасибо, Гас, – сверкают белые матрёшкины зубы. – За деньги в России можно решить всё, а у моего отца их предостаточно.

Тяжело выглядеть суперменом в глазах суперженщины. Я и не сомневался, что она не примет никакой помощи. И от этого мне ещё хреновее, потому что я отчаянно хочу, чтобы она хоть в чём-то от меня зависела, хочу иметь хоть какие-то рычаги влияния на неё. Но их нет. Матрёшка – гордый самодостаточный суккулент, способный сам обеспечивать себя водой и светом.

– Матрёшка, – сиплю, – иди сюда.

Сла-ва застывает с какой-то полупрозрачной тряпкой в руках и впивается в меня взглядом. Уж не знаю, что она видит в этот момент в моих глазах, может быть, всю боль голодных африканских детей, но не успевает тряпка приземлиться в чемодан, как она оказывается у меня на коленях.

Её вжавшееся в меня тёплое тело переносит меня в райский сад, в котором растёт лишь клубника и есть только я. Впервые за долгое время Гас-младший не подаёт признаков жизни, несмотря на то, что от красавицы-возлюбленной его отделяет лишь пара клочков ткани. Возможно, он размозжил себе башку от падения с небес на землю.

– Полежи со мной, – шепчет Сла-ва мне в ухо.

Я приклеиваю её к себе, как переводную татуировку, и укладываю на кровать. Матрёшка замирает под моими руками, согревая горячим дыханием грудь, и я благодарен ей за это. Потому что пока это происходит, ледяной кол, который настойчиво пытается пробить сердце изнутри, тупится и тает в воду, расплываясь под щекой матрёшки тёмным пятном.

Я не знаю, что сказать. Я растерянный Грут.

– Не хочу тебя терять, – транжирю свой скудный лексикон.

Матрёшка молчит, только её плечи едва заметно подрагивают под моими пальцами. Мы лежим так несколько часов, пока она не засыпает у меня в руках. Я не могу спать – должен запомнить каждую прощальную секунду, проведённую с ней.

Ранним утром мы с отцом везём русских чаровниц в аэропорт. Я настоял, чтобы мы ехали каждый на своей машине. Странно делить душный воздух расставания на четверых. Дорогой мы держимся с матрёшкой за руки и молчим. За последние сутки пышный цвет нашего привычного словоблудия иссох на корню.

Я волоку тяжёлый матрёшкин чемодан в одной руке, саму матрёшку – в другой. Замечаю отца с несостоявшейся миссис Леджер впереди. Они идут на безопасном расстоянии друг от друга, словно боятся подцепить какую-то болячку. «Ни единого шанса, что сойдутся снова», – холодно констатирует внутренний голос. Кажется, вся ведьмина мощь досталась матрёшке, иначе Ирина смогла бы наварить какого-нибудь любовного зелья, чтобы превратить отца в безвольного влюблённого пекинеса.

– Гас! – раздаётся жеманное кряканье в нескольких футах от меня.

Выхожу из унылого транса и поворачиваю голову в сторону слухового раздражителя. Мне томно улыбаются две подрумяненные ультрафиолетом куры с цветастыми чемоданами в руках.

– Мы знакомы? – напряжённо морщу я лоб.

– Сара и Татум, – недовольно тянет кура, что посветлее перьями. – Фестиваль Burning Man в прошлом году, помнишь? Красная четырёхместная палатка?

Приглушённый матрёшкин рык вибрацией отдаётся в руку.

– Не помню, – говорю.

Да даже если бы и помнил, какая на хрен разница. У меня здесь жизнь под откос летит. Не время воскрешать в памяти перепихоны годичной давности, пусть даже и групповые.

Куры продолжают что-то кудахтать мне в спину, но я их уже не слышу. Потому что впереди вижу то место, где должен сказать свой стоический «гуд-бай» и не захныкать.

Матрёшка останавливается первой, устремляя на меня свои кошачьи зрачки. Я сканирую её лицо глазами, складывая в голове слайд-шоу под тягучую Colorblind. Так много хочется ей сказать, но слова застревают в скованном спазмом горле. Я долбаный дилетант в том, что касается чувств. Икающий младенец, едва начавший ходить. Наверное, нужные слова найдутся позже, а сейчас я просто не знаю, что делать. Не верю, что это конец, но доказательств и фактов, чтобы подкрепить эту веру себе и в ней, нет. Матрёшкина жизнь на восемь часов опережает мою, и я пока не придумал, как за ней угнаться. Точно знаю одно: я никогда не найду такую, как она. Потому что на моей матрёшке стоит гравировка Made in Russia, и никакой китайско-американский суррогат её не заменит.

– Сла-ва… – открываю я рот.

– Послушай, Гас, – тон матрёшки твёрдый и уверенный. – Нам было хорошо вместе, и я бы соврала, сказав, что мне сейчас легко, но давай посмотрим фактам в глаза. Это всего лишь две недели. Слишком мало для двух взрослых людей, чтобы воспылать друг к другу чувствами на всю жизнь.

Наверное, в этот момент – пока слушаю, как железная русская леди раскладывает за меня мои чувства по полочкам – я похож на жертву неудачной лоботомии: рот приоткрыт, взгляд отупевший.

– Я бы хотела сказать, что мы сможем поддерживать отношения на расстоянии, но мы оба знаем, что шляпа никогда не ошибается. Предмет «Моногамия» никогда не был в почёте у факультета Слизерин, Малфой. Я всё понимаю, правда, и ничего от тебя не жду.

И пусть грохот её словесных выстрелов заглушается прижатой к дулу подушкой, мне ни хера от этого не легче. Малфой? Сейчас я скорее труп Седрика Диггори.

– Slava, nam pora, – слышится голос нетерпеливый голос Ирины.

Я всё ещё отупело глазею перед собой, когда руки Сла-вы обвивают мою шею, убивая мозговые клетки запахом клубники.

– Какого хуя, матрёшка? – хриплю ей в шею.

– Прощай, Гас, – летит мне в висок разрывной пулей.

Матрёшка, наверное, уже давно сидит в салоне самолёта, а я всё ещё стою на том самом месте, где она меня оставила, наивно ожидая, что она, как почившая Уитни, под «I will always love you» выбежит к своему поломанному телохранителю, чтобы подарить ему памятный поцелуй и надежду. Хер там. На фоне стальной выдержки Сла-вы Чак Норрис просто ванильный щенок.

– Пора, сын, – трогает за плечо отец. – Мне жаль, что так вышло.

Я машу рукой и плетусь на парковку. Сажусь за руль, но не могу тронуться с места – матрёшкин магнит ведь ещё совсем близко, всего в паре сотен футов от меня.

Я сижу в машине около часа, пока самолёт с надписью Aeroflot не взмывает вверх. Фокусируюсь на его серебристо-синем контуре, но он предательски растекается перед глазами в дрожащее мутное пятно. Включаю дворники, но становится только хуже – изображение капает за воротник футболки.