Текст книги "Сводный босс"

Глава 19
Гас

«Одна семейная пара пожелала пожениться и обрести вечное счастье. Я взорвал их машину у церкви сразу после венчания. Другой хотел идеального секса каждый день с роскошными женщинами в своём вкусе и без нежелательной беременности. Теперь каждый день ему присылают порножурналы и стерильные салфетки», – плотоядно усмехается с экрана герой Гарри Олдмана.

С большой вероятностью я когда-то прогневал этого чувака с обезьяньей трубкой, раз кривая моих желаний свернула в такую жопу. Вроде всё в моей жизни по-прежнему соответствует запросу: кайфовая работа, приносящая хороший доход; красивая любящая девушка, не пытающаяся ограничивать мою свободу; верные друзья и популярность среди цыпочек. Вот только я ни хрена не счастлив. Да, я именно как тот чувак, которому придётся дрочить на отфотошопленные сиськи остаток жизни, вместо того чтобы полноценно трахаться. А иначе чем объяснить то, что я лежу один перед телевизором с выключенным мобильным, и настроение у меня дерьмовое.

Завтра Камилла возвращается из Чикаго. Мы не виделись со дня позорного дезертирства Гаса-младшего, а это уже ровно неделя. Я умею быть честным: нисколько не соскучился. Из сообщений я знаю, что она жива и здорова, и этого мне достаточно. Ни малейшего желания знать, как у неё дела и как она проводила это время. И мысль о том, что Ками могла мне изменить, нисколько не трогает. Я и раньше об этом знал, но думал, дело в доверии и в том, что по натуре я не собственник. Но оказывается, в каждом правиле есть свои исключения. И исключение в моём правиле – русская ведьма матрёшка. Потому что мне до зуда в голове хочется знать, как она проводила время. И именно её я хочу пристегнуть наручниками к собственной кровати, чтобы она ни направо, ни налево не могла посмотреть. Только прямо, когда я буду её трахать.

Только этому не бывать. Потому что, каким бы я ни был мудаком, не полезу к девушке друга, даже если младшему придётся принять вечный целибат. И впервые в жизни я испытываю зависть. Завидую своему лучшему другу Элу, оттого что у него всё просто и на рождественской ёлке жизни ему достаточно света одной гирлянды.

Сколько себя помню, в наш с младшим рождественский комплект, помимо гирлянды, входила ещё куча мелких светящихся фигурок. И я всегда принимал это как данность, потому что люблю, чтобы светило ярко на зависть всем. А вот сейчас лежу и думаю: может, я просто гирляндой ошибся. Выбрал ту, у которой напряжение послабее. Тускло, зато безопасно и пробки не выбивает. Может, не сэкономь я на ваттах, и дополнительная подсветка не понадобилась бы. Конечно, всегда есть риск, что ёлка взлетит к херам, зато полыхать будет ярко. Как я люблю.

Сглатываю сухость во рту и иду на кухню за бутылкой воды. Вообще, предполагалось, что после косяка мне станет веселее, а не потянет на ёлочную философию. Даже здесь матрёшка умудрилась мне кайф обломать. Расплата это, что ли, мне за грехи прелюбодеяния?

Я заказываю пиццу и съедаю всю её без остатка, после чего закрываю глаза и изо всех сил стараюсь избавиться от идиотских мыслей. Например, не скупить ли все билеты на концерт Снупа Догга, чтобы вдвоём с ним раздавить косяк. Можно взять с собой матрёшку, накурить её и смотреть на улыбку Чеширского Кота всю ночь. А Снупа Догга выгнать, ибо не хрен этому долговязому торчку на неё пялиться.

Ну вот, опять она. Нужно поспать.

Утром я встаю в семь без будильника, принимаю душ и, не завтракая, еду в аэропорт за Камиллой. Кажется, зелёная дрянь меня до конца так и не отпустила, потому что дурацкие мысли из головы не выходят.

По дороге останавливаюсь у цветочной лавки и покупаю букет. Вручаю его Ками в зоне прилёта, чмокаю в щёку и забираю чемодан.

– Заедем перекусить? – предлагаю я, когда мы подходим к машине. – Я ещё не завтракал.

Спрашиваю больше для проформы, потому что знаю, она согласится. Ками, как книги Дейла Карнеги: какую бы страницу ни открыл, не обнаружишь ничего, чего бы ты уже не знал.

Мы приезжаем в маленькую кофейню на бульваре Рокуэй и садимся за первый попавшийся столик. Я заказываю официанту два английских завтрака и перевожу взгляд на Ками.

– Хорошо съездила?

– Хорошо, – кивает она. – Согласовали с заказчиком проект. Помещение под новый ресторан французской кухни.

В голове крутится, как ещё я могу поддержать беседу, и всё, что приходит мне на ум, – это:

– Он большой?

Ками достаточно и подобного вопроса. Она расплывается в улыбке и начинает рассказывать о размере площадей, востребованности стиля «прованс» и о сделанных на заказ люстрах.

Смотрю, как открывается её рот, и понимаю, что мне неинтересно. И вообще вряд ли когда-нибудь станет интересно. А ещё я такой наглый ублюдок, что мне за это не стыдно.

И вот когда Камилла переходит к описанию стульев в стиле шебби-шик, мой рот сам открывается и оттуда вылетает:

– Ками, нам лучше расстаться.

Она застывает с чашкой кофе в руках и замолкает. Румянец с её щёк пропадает полностью, даже тот, что нанесён кисточкой. Я удерживаю растерянный голубой взгляд, давая ей время вникнуть. Знаю, что это нелегко.

– Почему? – спрашивает она наконец.

– Ты заслуживаешь лучшего, – отвечаю избитой фразой, но иногда по-другому и не скажешь. – И я заслуживаю лучшего.

И это тоже правда. Потому что я эгоистичная тварь и тоже хочу быть счастливым.

– Лучшего? – Голубые лужицы вспыхивают гневом. – Чем я была плоха для тебя, Гас?

Гнев – это прекрасно. Это то, с чем я привык работать. Всё лучше, чем слёзы.

– Мне тускло, – пожимаю я плечами. Нет, меня точно не отпустило.

Камилла с грохотом ставит чашку на стол и злобно щурит глаза.

– Два года, Гас. Ты морочил мне голову два года. Я терпела твои закидоны в постели, терпела твои интрижки на стороне в надежде на то, что мы когда-нибудь поженимся.

Теперь моё время подпирать подбородком стол. Вот тебе и «Правила жизни успешных людей». А я-то думал, что я секс-ниндзя.

– Я не дура, Гас, – продолжает Камилла дрожащим голосом. – И во мне достаточно мудрости, чтобы понимать, что случайный секс для тебя ничего не значит. Я могла бы и дальше закрывать на это глаза, поэтому не понимаю, что тебе ещё нужно. Не каждая женщина согласится на такое.

Она права. Далеко не каждая. И наверное, сейчас я должен ещё раз задуматься над тем, правильно ли поступаю. Но сомнений нет. Долбаная травка.

– Почему ты хочешь быть именно со мной, Ками? Чем я хорош для тебя? С изменами и, как ты выражаешься, закидонами в постели? Тебе известно, что я не романтик и не хороший парень.

Ками жалобно кривит лицо и выдыхает.

– Я просто люблю тебя.

– И ты готова потерять со мной ещё несколько лет, зная, что, возможно, я на тебе никогда не женюсь?

Камилла опускает покрасневшие глаза вниз и тихо сопит.

– Это из-за неё?

– Из-за кого? – Я делаю удивлённое лицо, пытаясь прикрыть свой незащищённый тыл.

– Ты прекрасно знаешь, о ком я. О твоей русской суке-сестре.

Ржавым контейнером с хуями я, конечно, Ками угрожать не стану, но смолчать тоже не могу.

– Я всегда ценил твои манеры и тактичность, Камилла. Давай не будем портить впечатление.

Камилла сверлит меня взглядом, от которого становится неуютно. Я даже стал забывать, что она не всегда бывает милой зайкой.

– То есть она, – резюмирует холодно. – И что ты сделаешь после того, как выйдешь отсюда? Насколько мне известно, она теперь с Элом. Трахать девушку друга – это низко даже для тебя.

Оу. А вот и хвалёные заячьи зубы, готовые погрызть мою морковку.

– Даже для меня, Ками? А ты уверена, что хотела выйти за меня замуж?

– Я бы извинилась, но сейчас не в настроении, Гас. Из-за тебя я потеряла два года жизни.

Ну, в общем, я даже рад, что так вышло. Это лучше, чем истерики. К тому же пытаться внушить мне чувство вины – это всё равно что уговаривать Трампа усыновить парочку мексиканцев. И уж точно это не удастся Камилле, пытающейся выдать себя за слепую бродяжку, у которой говнюк Гас воровал мелочь из банки.

– Притормози, милая. Не нужно вешать всё на меня. У тебя в руках был весь расклад. Ты знала, что Гас-младший пасётся на чужих лугах. Я никогда не говорил, что люблю тебя, и никогда не предлагал выйти за меня замуж. К тому же ты считала меня извращенцем, которому нужна психологическая помощь с последующей химической кастрацией. Кажется, ты и сама себе голову неплохо морочила.

Камилла невидяще смотрит на меня несколько секунд, словно перебирая в уме склад боеприпасов, и изрекает:

– Ты бы подумал о своём отце, Гас. Ему давно хочется подержать на руках внуков. Ты разочаруешь его так же, как это сделала твоя мать.

Она выбрала кинжал и подло метнула в спину.

– Ками, я всегда считал недостойным в случае разногласий использовать доверие как оружие.

В ответ мне летит град ядовитых сюрикэнов:

– Ты эгоист, Гас. Думаешь только о себе. Тебе плевать на свою семью и на любовь отца. Думаешь, он даст своё благословение на отношения с дочерью своей любовницы? Ты разобьёшь ему сердце. Он наконец-то нашёл женщину, с которой хочет провести жизнь, а его обожаемый единственный сын подложит ему такую свинью.

– Камилла, остановись. Сла-ва встречается с моим лучшим другом, и, как ты уже сказала, влезать в их отношения низко даже для меня. Ты можешь винить кого угодно в нашем разрыве, но суть в том, что проблема в нас двоих. И если ты пытаешься спекулировать на моей любви к отцу, убеждая тем самым выбрать тебя, могу уверить, что никогда не выбирал вещи по принципу распродажи. А это ты сейчас и пытаешься сделать. Всучить ненужную мне вещь, поманив дешёвым ценником. Просто сними с себя «минус пятьдесят», Ками. Ты красивая и умная, скоро обязательно появится тот, кто тебя оценит.

Долгие секунды мы смотрим друг на друга, после чего Камилла поднимается и тихо произносит:

– Я не хочу есть. Просто отвези меня домой, Гас.

Поднимаю руку и прошу счёт. Уровень пройден.

В машине мы едем молча. Кажется, Камилла глотает слёзы. Я не лезу к ней, помочь ей ничем не могу. Мне не тяжело и не грустно. Мне апатично. Словно налопался тофу с безвкусными рисовыми хлебцами и нарядился во всё серое.

Когда подъезжаем к дому Ками, я выхожу первым, чтобы открыть для неё дверь. Что делают в случае расставаний? Я не знаю. Надо обниматься и говорить, что останемся друзьями? Если мы с Ками не были друзьями, когда были в отношениях, то вряд ли будем после. Да мне и не надо. Если сгнивший палец ампутировали, его же не пришивают обратно.

– Поднимись со мной и забери свои вещи, – ровным голосом произносит Камилла, выходя из машины. – У меня два твоих костюма висят.

Всё-таки она молодец. Всё без истерик. Я киваю и иду за ней следом.

Когда заходим в квартиру, я остаюсь стоять в коридоре. Камилла выходит через минуту, держа в руках два чехла с костюмами. Она и правда станет хорошей женой. Для кого-нибудь.

– Спасибо, – я слегка улыбаюсь, перекидывая вешалки через плечо. – Пойду.

Камилла слабо кивает, переминаясь с ноги на ногу, потом вдруг делает резкий выпад, на зависть любому фехтовальщику, и атакует меня ртом. Я как стоял, так и стою, изо всех сил стараясь сохранить равновесие, чтобы не стукнуться затылком о дверной косяк.

– Давай займёмся этим в последний раз, – бормочет она, цепляясь пальцами за ремень джинсов, – ради того, что у нас было.

Я вздыхаю и снимаю с себя её руки. В райдере Гаса-младшего нет секса из жалости.

– Я пойду, Ками, – мягко сообщаю. Дёргаю ручку двери и иду к лестнице.

– Пошёл ты, Гас, – несётся злое мне в спину.

Плевать, мне не впервой.

Сев в машину, я достаю мобильный, думая позвонить отцу. Мы общались пару раз за время их поездки, и, кажется, мои надежды на то, что русско-американская мелодрама с треском провалится в прокате, не оправдались. Мне даже и на это плевать. Если уж такой тёртый калач, как Гас-младший, запал на матрёшку, то давно не тёртому калачу отца никак не устоять против магии потомственной ведьмы.

Бросив взгляд на экран, я вижу одно непрочитанное сообщение от отправителя «Матрёшка».

Удаляю, не читая, и бью по газам. Этой гирлянды хватит на весь Рокфеллеровский центр, вот только ёлка там стоит не моя.

Глава 20
Гас

– Мистер Леджер, сэр, – раздаётся в трубке преувеличенно вежливый голос матрёшки, – напоминаю, что завтра у вас запланирована деловая поездка в Лос-Анджелес. По вашему распоряжению я бронировала билеты и отель для нас двоих. Всё в силе, или будут какие-то изменения?

Повисает пауза, в процессе которой я пытаюсь задушить трубку и, когда это у меня не выходит, сухо изрекаю:

– Если бы я собирался что-то изменить, предупредил бы.

На самом деле, я забыл об этой поездке, иначе бы всё переиграл. Провести с ней бок о бок два дня – это всё равно что сожрать «Виагру» и пойти на детский праздник. Успешно избегал встреч, и здесь такая оказия.

Весь полёт я делаю вид, что сплю, предоставляя матрёшке возможность развлекать саму себя. Знаю, что она боится летать, поэтому сразу предложил ей напиться успокоительных. Потому что другие идеи, которые пришли мне в голову, чтобы её отвлечь, – это напоить или заняться сексом в туалетной кабинке, а ничего из перечисленного допускать никак нельзя.

Матрёшка не пытается облегчить мне задачу быть примерным евнухом: привезла в чемодане весь дресс-код, который багажный сканер наверняка принял за товары из секс-шопа. Партнёры, конечно, довольны. Обхаживают ведьму, словно от неё, а не от меня, зависит успех сделки. Скрепляем договор парочкой лобстеров и бутылкой «Блан дю Шато» 2007 года, раскланиваемся и едем в отель.

В такси я изо всех сил стараюсь не пялиться на ноги матрёшки, потому что надетая на ней крошечная чёрная тряпка не оставляет простора даже для моего богатого воображения. Когда мы оказываемся на нашем этаже, я быстро машу ей рукой, желаю спокойной ночи и скрываюсь в своём номере. Здравствуй, марафон рукоблудства.

Врубаю телик, собираясь пойти в душ, когда раздаётся мелодичный стук в дверь. Рву ручку и замираю, потому что на пороге стоит матрёшка. Не спрашивая разрешения, она огибает меня словно какой-то шкаф и, покачивая бёдрами, вышагивает к центру номера. Я пялюсь на её круглую задницу и бесконечные ноги в чёрных туфлях на шпильках, пытаясь подобрать слюни.

– Ты чего припёрлась? – рявкаю громко, надеясь убить одним выстрелом двух зайцев: контузить Гаса-младшего и избавиться от взрывоопасного предмета в своём номере.

– Мне не спится, Гас, – жеманно произносит Сла-ва. И демонстративно потягивается, так что пародия на платье задирается, и я вижу кружевную кромку её чёрных чулок. С поясом, блядь. Я сглатываю, Гас-младший сглатывает, и мы оба пятимся к стене.

Мечусь взглядом по комнате, пытаясь найти объект для отвлечения. Вот же кресло. Обычное, ничего сексуального. Если не закинуть в него матрёшку и не начать трахать. Тьфу, да здесь секс возможен кругом – стены, туалетный столик, тумбочка, кушетка. Просто кабинет для сдачи спермы.

– Водка кончилась, и балалайка расстроилась? – я пытаюсь звучать невозмутимо.

– И мишка издох, – радостно скалится Сла-ва. – А раз заняться нечем, решила навестить братика. Ты в последнее время такой бука, Гас.

– Я, вообще-то, спать собирался. – Подхожу к кровати и откидываю одеяло, намекая на серьёзность своих намерений.

Матрёшке, похоже, плевать. Она плюхается в кресло и закидывает ноги на подлокотник так, что если я немного наклоню голову, то выясню, как обстоят дела с камешками.

Мой младший, конечно, каменный, но я-то нет. Стискиваю зубы так, что даже удалённые восьмёрки начинают болеть, подхожу к креслу и хватаю её за локоть.

– Выметайся, Сла-ва. Или у вас в России гости не уходят, пока их на хер не пошлют? – Я дёргаю её вверх, отчего матрёшка распрямляется словно пружина.

– Просто мне кажется, ты не хочешь, чтобы я уходила, – томно мурлычет она и пробегается когтями по моей футболке.

– Тебе кажется, – голос у меня в этот момент словно у Джо Кокера, больного гнойным тонзиллитом. И в штанах бейсбольная бита. Не мужик, а хрипящая эрекция.

Я собираю в кулак все свои несуществующие сверхспособности, готовясь силой вытряхивать змею-искусительницу из номера, но матрёшка меня опережает и совершает тачдаун, обвивая мою шею руками и прижимаясь всем телом так плотно, что у Гаса-младшего плющит башку. Сердце отбойным молотком долбит в ушах, когда она встаёт на цыпочки и касается губами уголка моего рта.

– Эй, США, расслабься. Россия пришла с миром.

Стыдно признаться, но меня парализовало. Возможно, потому что в её карамельном дыхании содержится новая разработка русских химиков – какой-нибудь нервно-паралитический газ, который превратит меня в овоща. Но я уже настолько отупел от её близости, что мне плевать.

Не дышу, пока её влажный язык скользит по моим губам, отравляя похотью. Закрываю глаза и взываю к своим джентльменским корням. Не работает. Права была матрёшка: Англия уже не та. Я пытаюсь держаться, когда её тёплые пальцы забираются мне под футболку и начинают изучать пресс, как слепой – азбуку Брайля, хотя младший с пеной у рта орёт: «Тупой долбоёб!»

Но вот когда Сла-ва впивается зубами в мою губу и шепчет: «Трахни меня», в мозгу что-то коротит, свет меркнет, и маховик времени отбрасывает меня на много столетий назад, в золотой век неандертальцев.

– Ты сама напросилась, стерва, – успеваю я сказать, прежде чем обхватить матрёшкину голову и впечатать себе в рот.

Ведьма Сла-ва будто ждала этого – хрипло стонет и вонзает мне в живот острые ногти. К чёрту всё. Я до одури хочу её, а об остальном подумаю позже. Только один раз. Чтобы очистить мозг. С Элом я разберусь потом, например уеду из страны. Переберусь жить в Африку, заведу кофейную плантацию, начну экспортировать хлопок в Россию, усыновлю чёрных ребятишек, чтобы замолить грехи.

Задираю её несуществующую юбку и до синяков сжимаю гладкие ягодицы. Пусть стерва терпит, сама дала мне карт-бланш.

– Быстрее, – хрипит Сла-ва, стаскивая с меня футболку. – Ты как почта России, ей-богу.

Я наслышан про их почту. Говорят, при пересылке в Россию даже консервы успевают испортиться.

– И за это ты тоже ответишь, – предупреждаю, пока сгребаю воротник её платья и разрываю его к херам.

– Обалдел? – шипит матрёшка, сверкая глазищами.

Она даже не представляет как.

Какая же она охуенная. Плоский живот с мягким рельефом пресса, крутой изгиб бёдер, подчёркнутый прозрачным поясом, и никакого бюстгальтера. Зелёные глаза горят, волосы растрёпаны, розовые соски напряжены, будто умоляют о том, чтобы я их искусал.

Я киваю на её бёдра.

– Трусики или сама сними, или я запихну их в тебя.

Матрёшка похотливо облизывает губы и, не отрывая от меня взгляда, начинает стягивать их вниз. Элитная стриптизёрша. Похотливая шлюха. Я жадно слежу за её движениями. Кусок кружева повисает на тонких щиколотках, матрёшка отпихивает его от себя небрежным движением ноги и вздёргивает бровь.

– Ещё указания?

Пиздец. Голая. Ни единого волоска. Всё, как младший любит.

Нетерпеливо хватаю её за бёдра и поднимаю на себя. Ноги в чулках моментально обвивают мою талию, жар промежности обжигает живот.

– Только одно, – хриплю ей в ухо. – Кричи громче, стерва.

В штанах у меня полный ахтунг: генерал-фельдмаршал Кутузов, обнажив саблю, рвётся крушить неприятеля. Пока мы трахаем друг друга языками, я приваливаю матрёшку к туалетному столику и скидываю джинсы. Ведьма отстраняется и затуманенным взором впивается в мой член. Я, в свою очередь, опускаю взгляд между её бёдер и чуть не скулю от восторга. Её розовая раскрытая плоть прямо передо мной. У матрёшки даже вагина красавица. Лауреат «Порно-Оскара». Сжимаю в руке младшего и, утыкаясь в её горячую влажность, начинаю медленно водить им между складками. Матрёшка дёргается и пытается ногами подтолкнуть меня к себе.

– Умоляй трахнуть тебя, – пытаюсь держать позиции альфы, хотя от трещащей по швам эрекции у меня зубы сводит.

Сла-ва хнычет, прикусывая губу, и мотает головой.

– Проси, дрянь, – надавливаю ей на клитор, – ты же для этого ко мне припёрлась.

Матрёшка стонет громче и применяет запрещённый приём: кладёт подушечки пальцев себе на соски и начинает выводить медленные круги, гипнотизируя меня взглядом.

– Сука, – вырывается из меня.

Тугая волна крови ревёт в ушах, и я одним движением загоняю в неё член до упора.

Глаза ведьмы широко распахиваются и влажнеют. Прекрасная амазонка. Чудо-женщина. Узкая. Почти девственница. Младший уже готов рыдать от счастья, а у меня просто крыша едет. Не могу оторвать от неё взгляда и просто замираю внутри, коллекционируя это мгновение. До тех пор, пока не слышу грёбаное:

– Ещё, Гас.

Я прикрываю глаза, выходя из неё, и снова толкаюсь до основания. Матрёшка упирается головой в стену и стонет: «Boje moi».

Это лучше, чем охуенно. Охуенно в тысячной степени.

Обхватываю её за затылок и подтаскиваю к своему лицу, вдыхая запах.

– Нравится, когда я трахаю тебя, дрянь?

И сейчас эта грубость даже не моя сексуальная причуда. Потому что она и есть дрянь, потому что вертит мной, как хочет. Потому что, когда всё закончится, совесть убьёт меня. Потому что сделала меня слабаком.

– Нравится. – Она моргает и облизывает губы.

– По-русски скажи, – требую я, стискивая её волосы.

Теперь меня ещё и русская речь вставляет. Что следующее? Попросить у Путина российское гражданство?

– Nravitsya, – повторяет матрёшка, и это заводит меня сильнее, чем я думал.

Подминаю её под себя и начинаю вбиваться в неё, как долбаный Вуди Вудпекер. Со столика валятся айпад, телефон, с грохотом разбиваются стаканы, создавая идеальное музыкальное сопровождение. Моё личное празднование «Дня Независимости» в версии для взрослых, с фейерверками, парадами и карнавалами.

Стоны и хрипы подо мной становятся громче и отчаяннее, матрёшка рвёт мою спину когтями в кровавые лоскуты, пока принимает каждый свирепый толчок в себя.

– Ещё, Гас. Ещё.

Я чувствую приближение скорого финала, по позвоночнику бежит расплавленная лава, в голове шумит, и член ломит от напряжения.

– Гас, – хнычет Сла-ва, обхватывая ладонями моё лицо, – я сейчас.

В этот момент я вижу матрёшку без купюр. Её лицо, беззащитное и невыносимо прекрасное, припухшие искусанные губы и сумасшедшие глаза. Желание поцеловать матрёшку непреодолимо, а так как я официально признал себя слабаком, то прижимаюсь к ней губами и вбираю в себя её стоны. Внезапно всего становится слишком много: её запаха, сводящих с ума криков и влажной пульсации, и я начинаю кончать. Зажмурив глаза, извергаюсь внутри неё с глухим стоном, но мне мало. Вытаскиваю член, оставляя порцию для её раскрытой розовой плоти. Хочу видеть, как это будет на ней смотреться. Вожу по набухшему клитору, сцеживая на него всё до последней капли, до эйфорической комы, наслаждаясь тем, как вздрагивает матрёшка. А смотрится идеально. Сделал бы фото и поставил обои на рабочий стол.

Тяжело дыша, я закрываю глаза и жду, когда младший скажет: «Намасте» – и уйдёт в расслабляющую медитацию. Хер там. Он, как не убиваемый Логан-Росомаха, приняв в башку дюжину пуль, ухмыльнулся и остался стоять. А может, это мой мозг понимает, что у нас всего одна ночь, и хочет растянуть её в вечность?

Я снова загоняю член в матрёшку, она хнычет и распахивает глаза.

– Ты ведь знаешь, что у тебя проблемы с головой, Гас?

– Ты моя проблема, – признаюсь. – И я собираюсь вытрахать тебя из своей головы.

Сгребаю её со столика и несу в кровать. Она не сопротивляется, обхватывает руками мою шею и жадно гладит её языком. Я кладу матрёшку на постель и отстраняюсь, не удержавшись от того, чтобы ещё раз рассмотреть её наготу. До боли красивая, отравленная нимфа с разметавшимися по одеялу волосами и грешными ногами.

– Освободи меня, матрёшка, – глухо хриплю, вбирая глазами совершенство её тела.

Она закрывает глаза, бормоча по-русски что-то вроде «Hren tebe», и широко раздвигает ноги. Чёртов криптонит для моего каменного криптонца. Я пропускаю через пальцы твёрдые соски, вытягивая из неё отрывистые стоны, спускаюсь ниже и сосредоточиваюсь на клиторе, выводя на нём круги большим пальцем.

– Хочешь ещё кончить?

Матрёшка кивает и приподнимает бёдра, подаваясь мне навстречу. Похотливая алчная кошка.

– Не слышу, Сла-ва.

Кусая губы, она вращает бёдрами, потираясь о мои пальцы и вызывая у младшего своей бесстыдной жадностью эректильный экстаз.

– Хочу.

– Скажи: «Хочу твой член, Гас».

– Хочу твой член, Гас, – сладким бумерангом летит мне в уши.

Это выше моих сил. Я убираю руку и командую:

– Вставай на четвереньки.

Сощурив глаза, матрёшка с грацией, присущей всему семейству кошачьих, разворачивается ко мне спиной, прогибается в пояснице и выпячивает задницу, формируя идеальной формы валентинку. Я сглатываю и молюсь Эректосу о выдержке. Чёрт, не дай мне кончить раньше времени.

Обхватываю её бёдра и дёргаю к краю кровати:

– Ноги шире.

Матрёшка слушается беспрекословно, отворяя мне врата в рай. Утыкаюсь младшим между розовых лепестков и несдержанно врезаюсь в неё до основания, кайфуя от её хриплого «ах». Блядь, хочу жить в ней и умереть. Сгребая её распущенные волосы, я осуществляю давнюю мечту – наматываю их на кулак. Обернулись два раза, как я и думал.

Оттягивая её голову назад, полностью выхожу из неё и вновь скольжу внутрь до упора. Повторяю это снова. И снова. И снова, пока искры не начинают сыпаться из глаз, а от матрёшкиных криков не закладывает уши. Я не собираюсь сдерживаться. Не сегодня, и только не с ней.

Опускаю звонкий шлепок на её округлую ягодицу и тяну волосы сильнее.

– Трахни меня, стерва.

Матрёшке дважды повторять не нужно. Я опускаю глаза вниз, наблюдая, как от её ритмичных движений бёдрами, розовая плоть скользит по моей длине, вбирая в себя и выпуская под аккомпанемент умопомрачительного влажного звука.

– Какая же ты шлюха, Сла-ва, – хриплю не в силах оторваться от самого потрясного порно в моей жизни. – Развратная блядь.

– Тебе же нравится, – усмехается кошка, оглядываясь через плечо.

Сводящая с ума дрянь. Русская ядерная боеголовка. Я тяну за волосы, отрывая её руки от кровати, и впечатываю в себя спиной.

– Ты трахалась с ним? – рычу ей в ухо. – Скажи правду, Сла-ва.

Я даже не знаю, для чего спрашиваю это. Наверное, хочу услышать ответ «да», чтобы разочароваться в ней и чтобы меня отпустило.

– Какая тебе разница, Гас? – шипит Сла-ва, опаляя тяжёлым дыханием мою щёку. – Я же не спрашиваю, с кем ты трахался всё это время.

Я нелогично зверею оттого, что она не говорит «нет».

– У меня ни на кого не стоит из-за тебя, стерва, – признание слетает с моих губ гневным рявканьем.

Отпускаю её волосы и наваливаюсь сверху, впечатывая её в матрас. Я вдалбливаю в матрёшку член так жёстко, что самому становится больно, и, как одержимый, повторяю:

– Будь, блядь, проклят день, когда ты приехала. Будь проклят.

И в эту секунду исчезает всё вокруг, остаются только упругая кожа подо мной, стоны «Ещё», карамельный запах и разгульное пиршество младшего внутри её тела. Я трахаю её час, два часа, три, умираю и возрождаюсь внутри неё, потому что не хочу, чтобы это прекращалось. Потому что до ужаса страшно, что наступит отрезвляющее завтра, а я хочу нескончаемый «День Сурка».