Текст книги "Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана"

В конце ноября 1880 года воронежские купцы из крестьян Евдоким и Елена Кобозевы – члены Исполнительного Комитета Юрий Богданович и Анна Якимова – сняли полуподвальное помещение на углу Невского проспекта и Малой Садовой улицы. Через два месяца вывеска на этом подвале «Склад русских сыров Е. Кобозева» стала известна не только в России, но и в Европе.

Помещение включало в себя лавку, склад и жилую комнату. Чтобы сохранить в тайне подкоп под царя в центре Петербурга, туннель рыли только члены Исполнительного Комитета Желябов, Исаев, Баранников, Колодкевич, Суханов, Фроленко, агенты Саблин, Ланганс, Тригони, Меркулов. На двух центральных квартирах на Вознесенском проспекте Фигнер и на Тележной улице Гельфман происходили совещания народовольцев, готовили динамит, как и на квартире Кибальчича в Троицком переулке. Подвал был в плохом состоянии и Кобозев-Богданович затеял его ремонт, чтобы отвлечь внимание от подкопа. Торговля сырами открылась в начале января 1881 года. Улица Малая Садовая была зоной особого режима, по ней часто проезжал царь, и риск для всех народовольцев был огромным. Соседские лавочники, боявшиеся конкурентов, быстро выяснили, что Кобозев-Богданович ничего не понимает в торговле, тем более сырами, его жена курит папиросы и иногда даже не ночует дома. В лавку заходил полицейский пристав, паспорта Кобозевых проверили по месту выдачи в Воронеже. Богданович сказал, что начинает новое, незнакомое дело, поэтому неопытен. Копали только по ночам из жилой комнаты. Стену жилой комнаты обшили деревом и снимали на ночь, когда начинали копать. Земля в холодную зиму была очень мерзлой и бурав плохо входил в нее. Землю осторожно выносили в узлах, корзинах, рисковали каждый раз страшно, складывали ее в хозяйственном помещении, прикрывали рогожами, углем, сеном. Потом землю начали ссыпать в большие бочки, прикрытые сверху двумя рядами сыров. При простом полицейском обыске подкоп мог быть быстро обнаружен, но пока приставы заходили в лавку Кобозевых только за бесплатным сыром. Вскоре народовольцы копали только лежа. Они наткнулись на железную водопроводную трубу, которую пришлось обходить вокруг, опасаясь потерять направление подкопа к центру Малой Садовой улицы. Через несколько метров копатели добрались до деревянной канализационной трубы диаметром чуть менее метра. Снизу подкопаться под нее было нельзя из-за тут же выступавших подпочвенных вод, сверху могла просесть мостовая. Народовольцы пробили верхнюю часть трубы и магазин сыров наполнился страшным зловонием. Работу пришлось убыстрять, что было почти невозможно. Трубу прошли за ночь и попытались герметически закрыть, чтобы не было этого сильного запаха сероводорода. Так приходилось действовать каждую ночь, пока в начале февраля народовольцы не стали слышать над головой цокот лошадиных копыт и шорох саней, проезжавших по Малой Садовой улице. К этому времени подготовка к цареубийству приняла лихорадочный характер. В конце января 188й года народовольцев вдруг стали арестовывать, но мужество отчаяния толкало и толкало вперед к цели Исполнительный Комитет, который в обществе уже называли великим.

Департамент полиции благодаря показаниям Г. Гольденберга и И. Окладского собрал большой материал о членах и агентах Исполнительного Комитета «Народной воли», методах их работы. В Петербурге проверялись сотни сдаваемых квартир, тысячи паспортов приезжих. 24 января был арестован участник подкопа на М. Садовой Г. Фриденсон, а на следующий день в засаду на его квартире попал А. Баранников. 26 ноября в засаду на квартире Баранникова попал Н. Колодкевич. Все они жили по фальшивым паспортам, прописанным в полиции, и найти их жилье не составило труда жандармам. Захваченных народовольцев тут же тайно показывали Окладскому, который их опознавал. А. Михайлова уже не было, и сигналы безопасности на окнах конспиративных квартир не защищали революционеров от провала. Полиция знала о предупреждающих сигналах, и Михайлов разработал целую систему, по которой шторы, игрушки, зонтики, утюги, форточки на окнах явок должны были менять свое положение в разное время дня и ночи, предупреждая о провале. Без знаменитого «Дворника» этими сложными приемами часто пренебрегали, и 28 января в квартире Колодкевича попал в засаду Николай Клеточников, что привело Департамент полиции в столбняк. Январские аресты народовольцев осуществляла полиция Петербурга, и работавший в Департаменте полиции МВД Клеточников о них не знал. Почти тогда же были арестованы в полицейских засадах народовольцы Тетерка и Златопольский. Желябов в холодной ярости заявил на совете Исполнительного Комитета, в присутствии Перовской, Фигнер, Грачевского, Тихомирова, называемого золотым пером партии, Исаева, Кибальчича, Грачевского, Суханова, Якимовой, Корбы: «Теперь, или никогда! Нас ничто не остановит, даже если мы сами попытаемся себя остановить. Хватит ждать! Мы должны дожить до победы, но если нет, и нас не станет, за нами придут другие». Все силы великого Исполнительного Комитета были брошены на подготовку царского покушения. Военная группа «Народной воли» предложила захватить в Кронштадте крейсер и расстрелять Зимний дворец. Разработкой этой операции занялись В. Фигнер и Н. Суханов.

Все народовольцы молча решили несмотря ни на что и во что бы то ни стало провести акт возмездия за поруганное человеческое достоинство, за казненных и замордованных товарищей по оружию. Теперь царский взрыв стал личным делом Исполнительного Комитета. Казалось, запах пороха и динамита окутал центр столицы Российской империи. С 1 февраля 1881 года счет дням жизни Александра II, как и многих членов «Народной воли», пошел на дни. Желябов выделил в особую группу Фигнер, Суханова, Тихомирова, Фроленко, других товарищей, которые должны были после цареубийства и полицейского захвата его группы продолжить дело «Народной воли». Ярость народовольцев, возможно, донеслась до царской резиденции, и император Александр II почти перестал покидать Зимний дворец. 15 февраля Исполнительный Комитет назначил цареубийство на 1 марта 1881 года. Желябов и Перовская предупредили об этом метальщиков ручных бомб – студентов И. Гриневицкого и Н. Рысакова, рабочих Т. Михайлова и И. Емельянова. Игнатий Гриневицкий через несколько дней передал Софье Перовской, она же Лидия Войнова, она же Надежда Осипова, она же Софья Павлова, свое завещание для архива «Народной воли»:

«Александр II должен умереть. Дни его сочтены. Мне или кому другому придется нанести страшный, последний удар, который гулко раздастся по всей России и эхом откликнется в ее отдаленнейших уголках, – это покажет недалекое будущее. Он умрет, а вместе с ним умрем и мы, его враги, его убийцы. Это необходимо для дела свободы, так как тем самым значительно пошатнется то, что хитрые люди зовут монархическим правлением – неограниченным, а мы – деспотизмом.

Что будет дальше? Много ли жертв потребует наша несчастная, но дорогая Родина от своих сынов для своего освобождения? Я боюсь и меня, обреченного, стоящего одной ногой в могиле, пугает мысль, что впереди много еще дорогих жертв унесет борьба, а еще больше последняя смертельная схватка с деспотизмом, которая, я убежден в этом, не особенно далеко и которая зальет кровью поля и нивы нашей Родины, так как – увы, история показывает, что роскошное дерево свободы требует человеческих жертв.

Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделать все, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может.

Дело революционной партии – зажечь сложившийся уже горючий материал, бросить искру в порох и затем принять все меры к тому, чтобы возникшее движение кончилось победой, а не повальным избиением лучших людей страны».

15 февраля Александр II по Невскому и Малой Садовой улице проехал в Манеж, но народовольцы еще не успели подготовить взрыв. Исполнительный Комитет собрал в Петербург на собрание из российских городов представителей всех местных групп «Народной воли». Обсуждался вопрос, можно ли сразу же после убийства императора поднять восстание в Российской империи. Выяснилось настроение всех сословий во всех губерниях, состояние и количественный состав партии. Выяснилось, что реально на улицы с оружием в руках в лучшем случае выйдет не более пятисот народовольцев. Программа «Подготовительная работа партии» предусматривала одновременное убийство вместе с царем еще десятка высших сановников империи, для создания подходящей обстановки для начала восстания и возбуждения подданных, но у партии уже не хватило сил даже на покушение на Александра II. В случае попытки собрать всех народовольцев в Петербурге и вместе с несколькими сотнями рабочих попытаться восстать после царского вызова, Исполнительный Комитет прекрасно понимал, что последует быстрое избиение и арест лучших представителей партии. Четырнадцать народовольцев понимали, что необходимо готовить революцию еще десятки лет, захватывая агитацией и пропагандой миллионы подданных, возбужденных произволом и самодурством властей, безразличных к тому, что жизнь населения империи становилась все более и более невыносимой. Почти никто из них так и не узнал, что потребуется еще почти сорок лет, две войны с миллионами жертв, отчаянная борьба их новых последователей социалистов-революционеров, уничтоживших многолетним террором двенадцать тысяч высших сановников и чиновников империи и потерявших восемь тысяч своих лучших бойцов. Народовольцы понимали, что в империи живет большое сословие людей, которое никогда не будет работать, а только в наглой форме присваивать себе результаты чужого труда, оставляя в нищете, бесправии бескультурье миллионы людей. Знали ли члены Исполнительного Комитета, что это российское сословие предпочтет массово погибать, но так и не замарает свои руки работой? Предвидели ли члены Исполнительного Комитета, как через четырнадцать лет после их гибели две новые революционные партии два десятилетия будут поднимать народ на восстание против самодержавия, которое в силу своего естества так и не поступится ни малейшей частью своей произвольной и ставшей невменяемой власти? Догадывались ли члены Исполнительного Комитета, что подданные, наконец, восстанут против российской монархии только тогда, когда их начнут массово, миллионами, калечить и убивать на совершенно непонятной и ненужной им Первой мировой войне? Александр II обвинялся «Народной волей» в казни двадцати их товарищей, а его внук в кровавом январе 1905 года станет причиной убийства сотен ни в чем неповинных людей, просто шедших по петербургским улицам с иконами и петициями к Зимнему дворцу. Пожар первой русской революции 1905–1907 годов будет залит огромным количеством крови подданных империи, но через десять лет миллионы оставшихся в живых имперских граждан все-таки победят монархию и устроят ей и поддерживавшему ее многочисленному сословию по государственному обычаю судилище без суда, перешедшее в массовую многомиллионную резню, в которых с обеих сторон погибнут лучшие из лучших, а к власти в громадной стране придут лучшие их худших. Четырнадцать народовольцев очевидно понимали, что путь к демократии в тоталитарном государстве будет сопровождаться миллионами жертв, но они давали самодержавной власти выбор в определении дальнейшего развития империи. Когда монархия окончательно отказалась признавать за кем-нибудь из подданных право на счастливую жизнь не только по ее произвольным понятиям, подданные из всех имперских сословий не захотели существовать, но стали пытаться жить. Народовольцы 1881 года решили погибнуть, но показать населению российской империи, что если царь не дает жить подданным, его уничтожают. Бунт Степана Разина, восстание Емельяна Пугачева, мятеж декабристов пытались провести перед монархией черту, которую она не должна была переступать, но самодержавие ее почти не заметило. Исполнительный Комитет «Народной воли» решил, несмотря ни на что, провести черту между властью и подданными, которые после 1881 года начали постоянно учить венценосную монархию ее никогда не преступать. Когда монархия, несмотря на десятилетние попытки революционеров, отказалась вопреки всему слушать голос своего народа, подданные ее убили. Обратный отсчет времени существования самодержавной монархии в России начался 1 марта 1881 года.

Февральские заседания Исполнительного Комитета продолжались четыре дня в доме 25 по Вознесенскому проспекту. Александр Михайлов сумел во время суда 1882 года сумел написать и передать товарищам на воле свою историю партии: «Народная воля» получила чисто боевой характер. Для организационной деятельности не стало ни средств, ни денег, все дышало битвой, все приносилось в жертву террористам». Народовольцы понимали, что если они не уедут из страны, то их все равно замучают в равелинах или сгноят на каторге. В начале 1881 года программа партии, предусматривавшая, кроме террора, различные виды революционной борьбы, уж не могла быть выполнена оставшимися народовольцами, один из которых, член группы Перовской, позднее вспоминал: «Правительство всем своим режимом не только закрывало перед нами перспективы честной, открытой общественной деятельности, но своими жестокостями и казнями слишком задевало, раздражало и вызывало желание дать ему немедленный отпор. Те, у кого болела душа, шли к народовольцам, пример которых действовал очень решительно. Я не мог бы, например, сказать, кто именно на меня влиял. Влияли дух партии, и вся атмосфера жизни. Народовольцы слишком ярко выделялись на общем фоне равнодушия или добрых намерений. В их устах весь перечень хороших слов: служение народу и любовь к правде – получали могучую силу живых двигателей. В этом причина их личного влияния на молодежь, не знающую компромиссов, ищущую исхода своему непосредственному чувству общественности. Те, кого я знал, были люди трезвые, уравновешенные. В них не было ни экзальтации, ни преувеличенных надежд, но они считали своим долгом вести свою работу, не отступая. Из всех, кого я знал, я на замечал ни в ком такой ненависти, какая была у Михайлова и у Перовской. Первый и единственный раз я встретился с Михайловым незадолго до его ареста. Приготовление к катастрофе 1 марта уже началось. Михайлов сжал кулак и, опустив его мерным движением на стол, сказал: «Теперь мы, кажется, с ним покончим». В тоне голоса и в глазах, метнувших искры, вылилась вся сила его воли и бесповоротность в решениях. Александр Михайлов весь был поглощен своим делом и любил его. Такие люди останавливаются, выбирают, а затем идут, не сворачивая с раз намеченного пути. Та же ненависть, но с другим оттенком, более отличавшим женщину, была в Перовской, но она не выказывала ее так явно. Это чувство было заметно по ее движениям, по тому вниманию, с каким она следила за выездами государя. В Михайлове это было сильное, ровное чувство мужчины, в Перовской – более тонкое, острое, глубокое и в то же время порывистое чувство женщины. Она точно мстила Александру II за т о, что он оторвал ее от спокойной, мирной работы пропагандистки. Самым нервным был Исаев. В нем была, может быть, доля излишней возбудимости. Колодкевич, человек большой нравственной силы, оставил у меня впечатление человека в высшей степени благородного, и если с суровым характером, то только по отношению к себе. У Веры Фигнер всегда был бодрый, смелый вид. Гордость женщины соединялась в ней с гордостью бойца. Такого звучного, музыкального голоса, лившегося как музыка, как у нее, я никогда не слыхал. Низкие его тона сообщали характер особенного мужества и глубину всему ее существу. Баранников, красивый брюнет со смуглым цветом лица, с отливом в глазах, какой бывает у южан, роста выше среднего, гибкий и стройный, любил жизнь, которая давала ему сильные ощущения. Он был готов быть везде, где ощущалась опасность, к которой он относился очень просто, как к самой обычной вещи, не рисуясь нисколько своим пренебрежением к ней. Храбрость и отвага составляли его естественные, врожденные качества. Все члены центральной организации давно и хорошо знали друг друга. Нравственный подъем духа был таков, что все мелкое само собой исчезало и подавлялось. Всех, бывших между собой на «ты», соединяло чувство духовного братства».

Обстановка в подпольном Петербурге накалялась с каждым днем. Приехавшая из Москвы Ошанина позднее вспоминала: «Чувствовалось страшное напряжение нервов, некоторая усталость и развинченность. Все внимание было поглощено террором. Ему отдавалось столько сил, потому что иначе его бы вовсе не было». В вышедшем в начале февраля пятом номере газеты «Народная воля» Лев Тихомиров писал, что социально-революционная партия может стать силой только путем борьбы, только путем непрерывных схваток она получит в глазах народа обаяние силы. Вера Фигнер заявила на совете Исполнительного Комитета, что каждый крестьянин после покушения на Александра II спросит, кто и за что убил царя? Задача партии рассказать крестьянам, что царя ради народных чаяний убили народовольцы и это даст революционерам в народе такой авторитет, который они смогли бы достичь только десятками лет агитации и пропаганды. Если же крестьян обманут власти, сказав, что городские дворяне убили царя, чтобы вернуть крепостное право, то реакция народа возможна любая, самая непредсказуемая. Власти растеряются в любом случае, и либеральное общество должно потребовать у властей конституции и политических свобод. Сама «Народная воля» должна после цареубийства резко увеличить количество своих членов, больше всего за счет демократической молодежи.

Ситуация в России 1881 года была действительно напряженной. После русско-турецкой войны рублю стал стоить сорок копеек, положение населения ухудшалось, дороговизна в городах сопровождалась голодом во многих губерниях. Необходимый подданным хлеб продолжал вывозиться за рубеж, у крестьян постоянно росли долги из-за неуплаченных налогов, которые они выплачивали до 1917 года. Количество ежемесячных крестьянских волнений измерялось сотнями и постоянно росло, каждое пятое из них подавляли войска. Крестьяне говорили о черном, всеобщем переделе всей земли, а власти своими манифестами опровергали эти народные слухи: «Ни теперь, ни в будущем никаких дополнительных нарезок земли к крестьянским наделам не будет и быть не может». За пять лет деятельности «Земли и воли» и «Народной воли» официальная статистика зафиксировала более двадцати тысяч поджогов помещичьих имений в империи. За это же время произошло почти сто пятьдесят рабочих стачек, в которых работники уже не только просили, но и требовали повышения заработков и улучшения условий работы. Вызванные «Временными правилами» студенческие волнения сопровождались столкновениями с полицией и даже казаками. 8 февраля 1881 года во время ежегодного торжественного акта в Петербургском университете студенты, поддержанные «Народной волей», открыто протестовали против действий властей в области просвещения. О Петербургском университете второй половины XIX века писал один из современников:

«В 80-х годах XIX столетия он стоял впереди всех русских университетов не только по обилию и значительности сосредоточенных в нем научных сил, но еще и выделялся среди них по характеру пронизывавшей всю его внутреннюю жизнь моральной атмосферы. Не только научные идеи и учения, проповедовавшиеся с его кафедры, но и вся совокупность отношений университета к студентам была проникнута духом гуманности и либерализма, бывшим в полном противоречии с университетским уставом, инструкциями и правилами, регулировавшими студенческую жизнь. «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля» имели, конечно, тесную связь с университетом. В университете, как и в других высших учебных заведениях, существовало множество студенческих кружков – землячества, кружки самообразования и кружки, ставившие себе целью определенные общественные и политические задачи, которые образовывались по инициативе и под руководством «Черного передела» или «Народной воли». Студенты, вступившие членами в политическую организацию, постепенно расширяли свою деятельность за пределы учебных заведений, в деревню, в среду городских рабочих или даже сосредотачивались на террористической деятельности.

Желябов и Перовская в 1879 году создали в Петербургском университете центральный студенческий кружок во главе с П. Подбельским и Л. Коганом-Бернштейном. 8 февраля 1881 года во время ежегодного торжественного отчета в актовом зале Петербургского университета в присутствии четырех тысяч студентов члены кружка провели политическую акцию. После ректорского доклада студент Л. Коган-Бернштейн с хоров произнес речь, подготовленную совместно с Желябовым, присутствовавшим в зале. Тут же находившийся у трибуны студент П. Подбельский нанес пощечину присутствовавшему на торжественном акте министру народного просвещения Сабурову, а с хоров в зал полетели листовки. Через два дня газета «Народная воля» рассказала населению империи о произошедшем в Петербургском университете. Революционная молодежь читала слова Коган-Берштейна: «Господа! Из доклада ясно, что единодушные требования всех университетов оставлены без внимания. Нас выслушали для того, чтобы посмеяться над нами? Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью. Но мы понимаем лживую политику правительства. Ему не удастся остановить движение русской мысли обманом! Мы не позволим издеваться над собой. Лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!» В зале поднялся ужасный шум, Подбельский поднялся на сцену, дал пощечину Сабурову, спустился вниз и был окружен членами Центрального кружка, кричавшими: «Вон мерзавца, вон наглого лицемера Сабурова, вон негодяев!» С хоров летели листовки: «Правительство считает, что студенчество неспособно к гражданскому мужеству и политической жизни. Ко всем единодушным заявлениям высших учебных заведений оно отнеслось с пренебрежением. Студенческая среда не обезличена, в ней таится скрытая сила, страстная, могучая она не согнет своей шеи под игом железного деспотизма, перекрытого подачками и посулами. Она будет решительно защищать интересы студенчества. Эта сила вступает в открытую борьбу с Сабуровым, представителем чуждых студенчеству правительственных желаний. Студенчество клеймит позором немощь и убожество безнравственной политики правительства!»

В университетском зале творилось что-то невообразимое. Подбельского и Когана попытались арестовать переодетые полицейские, но студенты их отбили, вывели из зала, где их приняли народовольцы и спрятали на конспиративной квартире.

В Петербургском университете разделившиеся на две группы студенты спорили до хрипоты, обсуждая экстраординарное событие. 11 февраля Центральный студенческий кружок выпустил еще одну прокламацию: «Газеты ранее оповещали, что на акте ожидается некая подачка от правительства. «Благоразумное большинство» задумало рукоплескать этой подачке, к позору всех русских университетов. Поэтому пришлось Центральному кружку организовать протест. Мы решились не допустить оваций Сабурову. Если же они произойдут, то мы должны были противопоставить им энергичный протест, не останавливаясь перед резкостью формы, которая ставилась в зависимость от обстоятельств. Мы гордимся произошедшим и извиняемся лишь перед нашими единомышленниками в том, что не могли заранее оповестить всех о форме протеста».

За участие в демонстрации власти привлекли к дознанию двенадцать студентов. Пятьдесят студентов заступились за них и тоже были привлечены к дознанию «за дачу подписей на коллективном заявлении». Шестьдесят четыре студента предстали перед судом, несколько человек исключили, остальных арестовали на неделю, но срок ареста пришлось сократить на один день, так как к арестованным студентам приходили тысячи их товарищей и университетские аудитории пустовали вместе с находившимися там профессорами, часть из которых была на стороне студентов. Количество молодых людей, активно поддерживавших протест с шестисот студентов увеличилось до тысячи, а все университетские землячества и кружки самообразования делегировали своих представителей в Центральный кружок.

После взрыва царя 1 марта 1881 года любая, даже культурная деятельность в университете была запрещена, было введено положение о чрезвычайной охране, значительно усилено шпионство. Все студенты, чем-либо возбудившие подозрение властей, стали преследоваться, исключаться из университета без права поступления в другие высшие учебные заведения империи. Л. Коган-Бернштейн был арестован в апреле 1881 года, сослан в Сибирь и казнен в Якутске в 1889 году. Тяжело раненого и избитого Когана доставили в суд и судили лежащим в зале на кровати. В том же году сосланный в Сибирь П. Подбельский был казнен также в Якутске. Еще один участник Центрального студенческого кружка Н. Неустроев был сослан и казнен в 1883 году за оскорбление иркутского губернатора Анучина. Когда некоторые исследователи писали, что во времена правления императора Александра III в Российской империи не было политических казней, за исключением группы Александра Ульянова, они ошибались.

В 1880 году Департамент полиции министерства внутренних дел России тайно вскрыл тридцать восемь тысяч частных писем подданных, из которых жандармов заинтересовало каждое десятое письмо. Газета «Народная воля» писала о деятельности М. Лорис-Меликова: «Диктатор занимается приведением административных сил к единству, слиянием разных ветвей полиции, объединением действий губернаторов и жандармов. Вместе с этим он старается разъединить оппозицию, кокетничать с либералами и земствами. Красивыми фразами о будущих вольностях он старается отрезать у конституционистов всякую связь с радикалами. Отрывая от нас либеральную партию, Лорис хочет сделать тоже самое и в отношении к молодежи. Политика не глупа! Объединить сила правительства, разъединить и ослабить оппозицию, изолировать революцию и передушить всех врагов порознь – не плохо! Только заметьте – всех воробьев предполагается объегорить на мякине, не поступившись ничем и никого не пощадив».

Чтобы уменьшить влияние революционеров в деревне, Лорис-Меликов отменил соляной налог и заменил подушную подать подоходным налогом. За полтора года на ужасную Карийскую каторгу в Забайкалье по приказам диктатора и министра внутренних дел было отправлено более ста человек, множество оппозиционеров сосланы без суда. Царю, которому оставалось жить месяц, Лорис-Меликов доложил, что «предпринятые правительством меры оказали и оказывают благотворное влияние на общество». Одновременно Лорис попросил Александра II из-за опасности покушения не покидать Зимний дворец Он предложил царю разрешить нескольким земским представителям присутствовать на заседаниях нечего не решавшего Государственного Совета в качестве наблюдателей. Александр II разрешил это предложение обсудить 4 марта 1881 года.

В второй половине февраля Желябов, Кибальчич и метальщики Гриневицкий, Рысаков, Михайлов и Емельянов в окрестностях Петербурга провели испытание ручных бомб. Почти трехкилограммовые гранаты разбрасывали веер осколков на пятнадцать метров, но направленного взрыва не давали. Для помощи в рытье подкопа на Малой Садовой Желябов вызвал из Одессы своего друга, присяжного поверенного Михаила Тригони. От Окладского и Гольденберга жандармам было известно, кто возглавляет «Народную волю» и департамент полиции установил слежку за всеми знакомыми симферопольского крестьянина и одесского студента Андрея Желябова. Вокруг жилища Тригони № 12 в меблированных комнатах Месссюро на углу Невского проспекта и Караванной улицы жандармы расселили сыщиков. 27 февраля вечером Тригони решили задержать. В это время к Тригони пришел дворянин Николай Иванович Слатвинский, он же руководитель великого и ужасного Исполнительного Комитета Андрей Желябов. У него обнаружили револьвер «смит-и-вассон» и забрали в полицию. Всех задержанных незаметно показывали Ивану Окладскому и он опознал в Слатвинском Желябова. Утром 28 февраля «вице-император» Лорис-Меликов радостно докладывал Александру II, что «главный террорист России наконец пойман». Тем же утром по доносу дворника, которому не разрешали вносить дрова в помещение сырной лавки Е. Кобозева, а заставляли сбрасывать их во дворе, что было нетипично для Петербурга, в подвале, где уже закончили рыть подкоп, генерал-майор Мравинский с приставами провел санитарно-эпидемиологический осмотр. В лавке стояли бочки с землей, сверху прикрытые сыром, лежала неубранная после ночной работы грязь. Мравинский потрогал сыр, приказал убрать помещение и прошел на склад, заваленный землей, прикрытой рогожей, на которую был навален уголь. В жилой комнате генерал постучал по деревянной панели, за которой был подкоп, ничего не услышал и после подписания акта об устранении антисанитарии вместе с приставами покинул лавку сыров на Малой Садовой. Вечером 28 февраля в центральной квартире на Вознесенском проспекте собрался Исполнительный Комитет. Уже было известно, что жандармы опрашивают всех дворников, чтобы определить, где проживал Слатвинский-Желябов, не прописавшийся в полиции. Одновременно всех петербургских дворников опрашивали, кто из съемщиков жилья не ночевал дома, чтобы идентифицировать личность многочисленных задержанных в ночных облавах. Тысячам дворников показывали сотни задержанных. Решение Исполнительного Комитета было единогласным – взрывать царя завтра, 1 марта, в воскресенье, потому что другого случая уже не будет.

Вечером 28 февраля группа народовольцев пронесла огромную мину в сырную лавку Кобозевых на Малой Садовой улице и заложила ее в законченный подкоп. В квартире на Вознесенском проспекте всю ночь заканчивали подготовку четырех ручных бомб, состоявших из смеси бертолетовой соли, серы, сахара, студня гремучей ртути, пироксилина, пропитанного нитроглицерином, запала с отдельным стаканом серной кислоты и других ингредиентов. Бомбы были в пять раз мощнее известных до этого гранат и взрывались даже от сильного сотрясения. Метальщики были вызваны на раннее утро 1 марта в центральную квартиру на Тележной улице. Перовская попросила сделать пятую бомбу для себя, но Кибальчич, Грачевский, Вера Фигнер к утру 1 марта 1881 года сделать ее не успевали. Тем же вечером 28 февраля Александр II сказал в узком кругу: «Поздравьте меня, Лорис возвестил мне, что последний заговорщик схвачен и что травить меня уже не будут».