Текст книги "Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана"

На особом совещании Кабинета Министров, проведенном в день оправдания Веры Засулич, было решено искоренять крамолу с помощью административных, полицейских и судебных репрессий. Проводились обсуждения, сколько ударов розог достаточно для порки заключенных без различия пола – пятьдесят или сто. Главноуправляющий Третьим отделением и шеф жандармов генерал-адъютант Н.Мезенцев заявил, что социалисты заслуживают только суровую кару. В Харьковской губернии были созданы два каторжных централа для политических с ужасающим режимом пребывания. Выдающийся юрист А.Кони писал об окружении Александра II, поражаясь их тупости и бездарности – типичные царские слуги, незаконно, а монархопослушные, опасающиеся лишиться жалованья, готовые на любые компромиссы, бездушные и пустые царедворцы, лакеи государя, но не слуги своей страны, дрожащие перед каждым докладным днем, читающие только «Полицейские ведомости» и делающие в слове из трех букв четыре ошибки, несведущие и безнравственные хищники, бездушные рабы власти. В вакханалии беззакония в империи землевольцы вместо слов «пропаганда, агитация, просвещение» стали говорить «кинжал, револьвер, месть». На юге империи активно действовала «группа бунтарей» во главе с В.Осинским и Д.Лизогубом. Южане при задержаниях полицией перестали сдаваться без сопротивления, отстреливались до последней возможности. Южные террористы стали называть себя Исполнительным комитетом социально-революционной партии. На его листовках стояла овальная печать с перекрещенными кинжалом, топором и револьвером.

Возбужденная революционная молодежь сменила призыв «В народ!» на призыв «К делу!». В 1878 году были прекращены даже демонстрации, на которых полиция несмотря на активное сопротивление задерживала многих участников. Революционеры стали заявлять, что пуля действительнее слов. Власти своими действиями активно увеличивали число подпольщиков. Арестовывали людей по малейшему подозрению, по выбитым показаниям малолетних, по письмам от каких-нибудь друзей-народников, по произвольным обвинениям. Потом людей держали в тюрьмах без суда годами и давали жесточайшие приговоры за чтение книг, разговоры. В обществе действия властей стали называть зверствами, облеченными в юридическую форму. Созданную Н.Мезенцевым харьковскую каторжную тюрьму стали называть «Домом ужасов» с заживо погребенными людьми. Письма из тюрем с описаниями издевательств полиции передавали из рук в руки и читали тысячи человек, плакавших, негодовавших, ненавидевших. В обществе стали говорить, что каждый подлый поступок должен ждать своей Засулич. Везде обсуждали, что такое российская власть, нагло издевающаяся над законами империи, неопирающаяся ни на общество, ни на народ, ни на что, кроме грубой силы. Против подобной власти, не выражающей воли большинства подданных, можно все, поскольку это просто плохо организованный произвол.

Вместо убитого в Киеве барона-жандарма Г.Гейкинга на его место был назначен молодой армейский офицер, недавно переведенный в Третье отделение Георгий Судейкин. Он стал вербовать провокаторов из студенческой молодежи и вводить их в революционную среду. В Киев ожидался приезд Александра II и в конце 1878 года Судейкин вышел на след южных «бунтарей». В начале января 1879 года на организованную студенткой-провокаторшей вечеринку собралась вся революционная группа Валериана Осинского. В разгар вечера в квартиру ворвался жандармский отряд Судейкина. Часть бунтарей отказалась сдаться и в начавшейся перестрелке погибли несколько революционеров и жандармов, сам Судейкин застрелил несколько человек. Бунтари выбили Судейкина из квартиры, но вырваться из засады не смогли. Судейкин вызвал солдат и бунтари сдались.

Доказать, что стрелял по жандармам кто-то из живых, а не убитых подпольщиков Третье отделение не могло и стало затягивать следствие. В феврале 1879 года в Харькове революционером Г.Гольденбергом был застрелен генерал-губернатор Д.Кропоткин. Политические репрессии тут же усилились и трех бунтарей во главе с В.Осинским приговорили к смертной казни за ношение оружия. В мае 1879 года его повели на казнь и сначала казнили двух товарищей Осинского, заставив его смотреть на повешение. Когда Осинского повели к виселице по приказу начальника казни специально вызванные военные музыканты заиграли «Камаринскую». Об этом повешении с ужасом и отвращением рассказывали все ее невольные участники. Они же передали «Земле и воле» предсмертное письмо Осинского. Именно его летом 1879 года читали Александр Михайлов, Андрей Желябов и Софья Перовская на учредительном Съезде «Народной воли», террористической организации, целью которой стало убийство Александра II. В августе 1879 года в Одессе за передачу революционерам всего своего огромного состояния был казнен дворянин Дмитрий Лизогуб, которого по закону могли только сослать. Еще не сказавший свои пронзительные слова о том, что «Человек рожден для счастья, как птица для полета», выдающийся русский писатель Владимир Короленко уже получил свой фальсифицированный приговор.

Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, ввиду имеющихся сведений о дворянине Владимире Короленко, пришло к заключению, что это лицо оказывается несомненно виновным в сообществе с главными революционными деятелями, а равно в участии по печатанию и распространению революционных изданий вольной типографии.

Несмотря, однако, на столь важные указания, основанные на тщательной проверке действий в отношении названного лица, оно по неимению юридических данных к обвинению не может быть привлечено к ответственности по суду и даже к дознанию, производимому о его главных сообщниках, так как успело, по своей изворотливости, скрыть следы преступных деяний.

Третье отделение присовокупило, что кроме означенного общего обвинения о Короленко имеются следующие указания: он и его брат Илларион совещались между собой убить одного из секретных агентов, но злодеяние свое не успели привести в исполнение, так как об этом были получены благовременные сведения и агент от грозившей ему опасности охранен.

По докладе об этом Санкт-Петербургский генерал-губернатор, на основании высочайше предоставленной ему власти, определил: «выслать Короленко в Вятскую губернию под надзор полиции».

Уже почти никто в «Земле и воле» не сомневался в возможности вести борьбу с самодержавием с помощью террора, идеолог которого Николай Морозов писал: «Никому не ведомая подпольная сила политических убийств вызывает на свой суд высокопоставленных преступников, выносит им смертные приговоры и сильные мира сего чувствуют, что почва теряется у них под ногами, и они с высоты своего могущества валятся в мрачную и бездонную пропасть». 2 августа 1878 года главноуправляющий Третьим отделением Н.Мезенцев в очередной раз потребовал ужесточения репрессий против революционеров и через два дня был зарезан среди белого дня в центре Петербурга землевольцем Сергеем Кравчинским. Совсем скоро после этого небольшая группа народовольцев насмерть сцепилась с императором Александром II. Партизанская война между революционерами и властью быстро перешла в открытую войну, каждый акт которой волновал российское общество все больше и больше. Подданные империи говорили о том, что надругательство над человеческой личностью прощать нельзя. Власти постоянно компрометировали себя в обществе грубым невежественным произволом, подавлением любых проявлений свободомыслия и жестокими расправами с молодежью.

В «Земле и воле» А.Михайлов, А.Квятковский, Н.Морозов и С.Кравчинский создали особую группу «Свобода и смерть», пропагандировавшую среди революционеров террор власти. Одновременно с этим землевольцы агитировали, пропагандировали, призывали к стачкам, протестам, к дезорганизации власти. Члены группы «Свобода и смерть» изучили распорядок дня шефа жандармов, его охрану, подготовили конспиративную квартиру, деньги, пролетку и документы для исполнителей убийства. Сергей Кравчинский ходил смотреть на Мезенцева во время его прогулки по Петербургу, чтобы во время убийства не спутать главноуправляющего Третьим отделением с другими высшими чиновниками.

Сергей Кравчинский, родившийся в 1851 году в семье военного врача, закончил московское Александровское и петербургское Михайловское артиллерийское военные училища, вышел в отставку подпоручиком и поступил учиться в Лесной институт в Петербурге. В кружке чайковцев его захватили идеи общинного социализма и крестьянской революции. Молодой дворянин пропагандировал столичных рабочих, в 1873 году ходили рабочим-пильщиком по деревням, написал и издал народные книги «О правде и кривде», «Сказку о копейке»:

«Проснись, проснись, народ православный! Чего маешься ты, над работой непосильной надрываешься! Народ простодушный! Вспаши ледяное поле и засей его пшеницей. Когда на льду взойдет и созреет пшеница – тогда разживешься ты от трудов своих! Отцы твои и деды всю жизнь работали не разгибаючись. А много ли оставили они тебе от трудов своих?!

Столько же и ты оставишь детям своим. Чего ждешь ты, народ замученный, народ многострадальный?! Чего же еще терпишь ты? Уж не ждешь ли ты, что царь защитит тебя от друзей своих? Тысячу лет отцы и деды твои верно служили им. А много ли они оставили тебе от щедрот царских. Столько же и ты оставишь детям своим!

Так довольно же тебе терпеть муку мученическую! Довольно тебе надрываться, на своих лиходеев работаючи! Поработай же, коли не погибла в тебе сила богатырская. Поднимись, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! Пусть не поганят они землю русскую! Пусть не развращают они душ человеческих! От них одних все зло на земле!

Пойдем же, братцы, во все стороны великого царства русского и будем говорить народу, что настала пора подняться нам против злодеев наших. И тогда всей землей, как один человек, поднимется вся Русь – матушка наша и никакая сила вражья не устоит против нас! Тогда то на земле настанет царство божие, царство правды и любви, и не будет на ней ни плача, ни болезней, ни скорби, ни страданий!»

От преследований властей Кравчинский скрылся за границу, и за участие в крестьянских беспорядках почти год просидел в итальянской тюрьме. Весной 1878 года «Земля и воля» отозвала Кравчинского в Россию, где он стал редактором ее газеты и одним из создателей подпольной типографии партии.

В начале августа 1878 года все было готово для покушения на Н.Мезенцева, которого предупредили, что его хотят убить. Начальник жандармов ответил, что особа и власть главноуправляющего Третьего отделения недосягаема и велика, а разговоры о теракте из области фантастики и бабских грез. 4 августа 1878 года Н.Мезенцев шел по Михайловской площади столицы империи. Группа «Свобода и смерть» долго спорила, можно ли совершать политические убийства из-за угла и решила, что нельзя. Навстречу Мезенцеву быстро шел Кравчинский и глядя шефу жандармов в лицо, всадил кинжал ему в грудь. Адъютант Мезенцева побежал к Кравчинскому, но его отсек прикрывавший террориста Андрей Баранников. Оба землевольца пробежали через Михайловскую площадь, вскочили в ждавшую их пролетку и сидящий на козлах Андриан Михайлов бросил знаменитого рысака Варвара в галоп. Землевольцы исчезли, а чиновная столица Российской империи вошла в ступор. Высшие чиновники спрашивали себя – кто следующий? Вся полиция и жандармы переворачивали Петербург вверх ногами, но в течение трех месяцев найти конспиративную квартиру «Свободы и смерти» с Кравчинским так и не смогли. В октябре Кравчинский ушел за границу империи, о которой второй родоначальник научного коммунизма Фридрих Энгельс тут же сказал: «Политическое убийство в России – единственное средство, которым располагают умные и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима».

Мезенцева хоронил лично Александр II. На внеочередном заседании Совета Министров было решено разрешить задерживать возможных государственных преступников всем жандармским и полицейским офицерам, перевести политические дела, в которых оказывалось любое сопротивление при задержании, в ведение военных судов, приговоры которых не обжаловались и немедленно приводились в исполнение. Свидетелей при дознании не требовалось вообще, даже полицейских. Сибирских ссыльных предписывалось содержать только компактно в особых поселениях.

Новый главный начальник Третьего отделения А.Дрентельн приказал «обыскивать и арестовывать всех подозрительных, не стесняясь ни званием, ни состоянием подозреваемых лиц». Если никаких улик на задержанных не было, их все равно могли сослать административно, без суда и следствия. Для репрессий было достаточно неподтвержденных или выдуманных подозрений с возможными революционерами. Во время многочисленных квартирных обысков были случайно арестованы и несколько землевольцев. Современник писал о состоянии империи середины 1878 года: «Покушения и казни быстро начали сменять друг друга. Судебные процессы становились короткими с виселицами и казематами в эпилоге». Член «Свободы и смерти» Николай Морозов публиковал в газете «Земля и воля»:

 
«Родина-мать, нет ни счету, ни сметы,
Змеям, что были тобою пригреты,
Всюду душил тебя льстивый сенатор,
Хищный чиновник, жандарм, император,
Да и помещик, судья и купец,
Грабил последний судейский писец.
Родина-мать! Разверни свои силы,
Жизнь пробуди средь молчанья могилы!
Встань! Угнетенье и тьму прекрати
И за погибших детей отомсти!»
 

За границей Европе о «Земле и воле» рассказывал Сергей Кравчинский. Он читал лекции о русских революционерах-подпольщиков в Англии и США, написал большие работы «Россия под властью царей» и «Подпольная Россия», создал «Общество друзей русской свободы», редактировал «Free Russia», оказывал влияние на европейское общественное мнение, морально неприятное русскому самодержавию, создал «Фонд вольной русской прессы», издавал и нелегально пересылал в Россию революционную литературу – Маркса, Энгельса, Засулич, Плеханова, распространяя русскую нелегальную прессу в Англии, США, Европе, Латинской Америке. Он писал: «Смысл террористической борьбы – завоевание политических прав и политической свободы. Выбор такого оружия, как террор обуславливается исключительно русскими условиями, делающими невозможной борьбу открытую, как в других странах. Как только в России появятся европейские условия свободы слова и личности, террор прекратится и уступит место социалистической пропаганде на европейский лад».

Еще на конспиративной квартире в Петербурге Сергей Кравчинский написал большое воззвание «Смерть за смерть». Власти усиливали преследования инакомыслящих, все в больших размерах применяя внесудебные административные расправы. Упертость властей вызывали у революционной партии веру в террор. Сергей Кравчинский писал в «Смерти за смерть»:

«Шеф жандармов – глава шайки, держащей под свое пятой Россию, убит. Убит нами, революционерами-социалистами. Также объявляем, что это убийство не было первым фактом подобного рода, так не будет и последним, если правительство будет упорствовать в сохранении ныне действующей системы.

Мы – социалисты. Наша цель – разрушение существующего экономического строя, уничтожение экономического неравенства, составляющего корень всех страданий человечества. Мы, русские, вначале были склонны воздержаться от политической борьбы и еще более от всех кровавых мер, к которым нас не могли приучить ни наша история, ни наше воспитание. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер.

Убийство – вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком, может лишить жизни себе подобного. Русское правительство нас, социалистов, посвятивших себя делу освобождения страждущих и обрекших себя на всякие страдания, чтобы избавить от них других, русское правительство довело до того, что мы решаемся на убийства и возводим их в систему. Правительство довело нас до этого своей циничной игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам.

Все помнят большой процесс 193-х. Сам прокурор, бессовестный Желеховский публично на нем заявил, что из всех привлеченных им к суду только девятнадцать человек действительно виновны. Все остальные привлечены лишь для оттенения виновности этих девятнадцати. А между тем из этих оттенителей восемьдесят человек – молодых, свежих юношей и девушек – умерло либо в самой тюрьме во время четырехлетнего предварительного заключения, либо тотчас по выходу из тюрьмы. А из выживших почти нет ни одного, кто не вынес бы из тюрьмы весьма серьезной, часто смертельной болезни. За что же погублено столько молодых сил, за что разбито столько жизней?

Сенат нашел невозможным осудить и девятнадцать человек, которых требовал от него Желеховский. Один Ипполит Мышкин был приговорен к каторжным работам. Все остальные были либо совершенно оправданы, либо присуждены к самым легким – для нас, привыкшим ко всяким свирепостям-наказаниям.

Но стараниями шефа жандармов Мезенцева и его достойного пособника министра юстиции Палена, это решение было отменено и составлен новый приговор, возмутительный по своей жестокости и полному, абсолютному пренебрежению ко всякому признаку законности. Без всякого отношения к уликам, следствию, из всех обвиняемых выхватили двенадцать человек, которых вместо ссылки и поселения, отправили не на каторгу – в Сибирь, а центральные тюрьмы. Затем двадцать восемь человек отдали на полный произвол администрации, которая двум из них назначила наказание, даже превышающее то, к которому их приговорил суд.

Вот как уважают жандармы даже случайно оказавшиеся на нашей стороне законы и суд! Мало того, что они нас хватают по своему полному произволу, без какой бы то ни было рабски покорной русской юридической власти. Мало того, что они по произволу перерешают приговоры даже таких судов, как Особое присутствие Сената, – на сами приговоры, ими самими продиктованные, они просто плюют, когда им это покажется выгодным.

Первые пионеры современного великого движения, многострадальные долгушинцы, за распространения нескольких книжек, по приказанию Третьего отделения, были приговорены к самым страшным, бесчеловеческим наказаниям. Теперь срок наказания для многих из них кончился. И что же? Их продолжают держать совершенно так же, как и прежде, в той же центральной тюрьме, в таких условиях, от которых волосы становятся дыбом. А Чернышевский? Кто не знает, что уже много лет, как кончился срок его наказания, а его все продолжают держать в той же тундре, окруженного двадцатью жандармами!

Где же, в чем, в ком найти нам защиту наших драгоценнейших прав – свободы, жизни? Обратиться к обществу, к печати? Да разве все наши страдания, наши процессы, наши осуждения не были одним долгим, непрерывным воплем, обращенным ко всему, в чем жива искра человечности?

Наши жалкие либералы умели только хныкать. При первом же слове об активном, открытом протесте, они бледнели, трепетали и позорно пятились назад. А печать? При ней, на ее глазах совершались все эти зверства над нами. Она их слышала, видела, даже описывала. Она понимала всю их гнусность, потому что перед ее глазами была вся Европа, государственному устройству которой она сочувствовала. И что же? Хоть бы слово, хоть бы единое слово сказала она в нашу защиту, в защиту священных прав человека, которые поругивались в нашем лице! Но она молчала. Что ей справедливость, честь, достоинство! Ей нужны только пятачки с розничной продажи. Убеждение, право мыслить, неприкосновенность личности – все меркнет для нее перед блеском пятачка. Из-за него она будет лизать руку, еще вчера побившую ее по щекам, будет кланяться, унижаться! Рабы, рабы! Есть ли в мире такой кнут, который заставит наконец выпрямиться вашу рабскую изогнутую спину? Есть ли такая пощечина, от которой вы поднимете, наконец, голову?

Молчит печать. Молчит общество. Мы, социалисты, отданы на съедение жандармам. Они делают с нами все что им угодно. Пусть же ответит нам всякий честный, порядочный человек, что же остается нам делать?

Если к человеку врывается в дом шайка разбойников, то по всему признанному естественному праву, он может защищаться с оружием в руках. Мы спрашиваем, чем лучше разбойников жандармы, вламывающиеся ночью в чью-либо квартиру? Разве смерть от ножа или кистеня не во сто крат лучше медленного, многолетнего замаривания в крепости или в «предварительном доме», среди всяких нравственных пыток, как были заморены восемьдесят человек процесса 193-х и сотни из привлеченных по другим процессам. Жандармы-представители закона. Нас ждет впереди суд. Но разве для нас существуют какие-нибудь гарантии против жандармского произвола? Разве есть над жандармами суд? Пусть найдется такой подлец, который осмелится сказать, что наше утверждение ложно!

Что же нам остается, как не защищать с оружием в руках свою жизнь и свободу против жандармов, являющихся к нам с обыском, как мы защищаем ее против разбойников, нападающих на нас на большой дороге?

Мы поражаем слепых исполнителей чужой воли, почти всегда ненавидящих тех, кому из страха они повинуются. Настоящие же виновники всегда остаются безнаказанными и из золотых своих покоев снова будут посылать на ночные неожиданные нападения на нас свое пушечное мясо. Нужно было добраться до настоящих виновников.

Поставленные русским правительством вне закона, лишенные всех гарантий, доставляемых общественным союзом, на основании верховного права всякого человека на самозащиту, мы должны были сами принять на себя защиту своих человеческих прав, подобно тому, как это делает человек или группа людей, живущих в дикой первобытной стране.

Мы создали над виновниками и распорядителями тех свирепостей, которые совершаются над нами, свой суд, суд справедливый, как те идеи, которые мы защищаем, и страшный, как те условия, в которые нас поставило само правительство. Этим судом генерал-адъютант Мезенцев, как человек, совершивший ряд преступлений, которых мог и должен был не совершать, за все свои злодеяния против нас был признан заслуживающим смерти, каковой приговор и был приведен в исполнение на Михайловской площади утром 4 августа 1878 года.

Генерал-адъютант Мезенцев:

Главный виновник отмены сенатского приговора по процессу 193-х и составитель нового;

Главный виновник в том, что когда тридцать человек наших товарищей, заключенных в Петропавловской крепости, заявили свои требования в конце июня, самые скромные – они желали только несколько большего количества воздуха и движения, абсолютно необходимого для их расстроенного четырехлетним предварительным заключением здоровья, и имевшие их ранее в доме предварительного заключения, – крепостное начальство, по прямому приказанию шефа жандармов, решительно заявило им, что их требования никогда не будут исполнены. Когда же тридцать заключенных объявили, что они намерены в таком случае заморить себя голодом, шеф жандармов имел бесчеловечие в течение шести дней морить голодом этих больных замученных людей, чтобы только не удовлетворить их скромнейших требований. Когда же он увидел, что голодание может иметь роковые последствия, то прибег к самому подлому обману для его прекращения, пообещав удовлетворить требования тридцати;

Главный виновник в той кулачной расправе, которая была предпринята над теми же заключенными, когда они, узнав об обмане, возобновили свой протест. Во время расправы были пущены в ход штыки, так что двое из заключенных едва не были приколоты. На заключенных одели сумасшедшие рубахи, привязали на несколько дней к кроватям, посадили в карцер, лишили столов, скамеек, гуляния;

Главный виновник, подстрекатель и внушитель тех свирепостей, которые были предприняты против социалистов в разных городах России, в городе Одессе;

Главный виновник так называемой административной ссылки в Восточную Сибирь, мера, о бесправии которой говорить излишне, и которой он подвергал людей за одну простую непокорность его воле.

Вот за что генерал-адъютант Мезенцев был признан достойным смерти.

Господа правительствующие жандармы, администраторы. Вам повинуется миллионная армия и многочисленная полиция. Вашими шпионами наводнены все города и скоро наводнятся все деревни. Ужасны ваши тюрьмы и беспощадны ваши казни. Но знайте – со всеми вашими армиями, полициями, тюрьмами и казнями вы бессильны и беспомощны против нас! Никакими казнями вы нас не запугаете! Никакими силами не защититесь от руки нашей!

Вы перепугались от наших первых ударов и решились прибегнуть к военному суду, чтобы устрашить нас перспективой кровавых казней. Горе! Горе вам, если вы решите идти до конца по этому пути. Нас вы не напугаете – это знаете вы сами. Вы нас сделаете только еще беспощаднее к вам. И знайте, что у нас есть средства еще более ужасные, чем те, силу которых вы уже испытали, но мы не употребляли их до сих пор, потому что они слишком ужасны. Берегитесь доводить нас до крайности и помните, что мы никогда не грозим даром!

До тех пор, пока вы будете упорствовать в сохранении теперешнего дикого бесправия, наш тайный суд, как меч Дамокла, будет вечно висеть над вашими головами, и смерть будет служить ответом на каждую вашу свирепость против нас.

Мы еще недостаточно сильны, чтобы выполнить эту задачу во всей ее широте. Это правда. Но не обольщайтесь. Не по дням, а по часам растет наше великое движение. С выстрела Веры Засулич прошло всего полгода. Смотрите же, какие размеры оно приняло теперь! Подумайте об этом, господа, и затем выслушайте наши требования.

Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.

Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказанности за поступки какого бы то ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей, – что логически вытекает из двух первых требований. Большего мы от вас не требуем, потому что большего дать не в силах. Не нарушайте наших человеческих прав – вот все, чего мы хотим от вас.

Цель нашего заявления – пояснить живой части русского общества, нашим молодым друзьям в разных концах России и нашим иноземным товарищам по делу и убеждениям как причины, так и истинный смысл фактов, подобных совершенному 4 августа, так как в противном случае эти факты могли быть неверно истолкованы, как в ту, так и в другую сторону.

Что же касается правительства, то пусть поступает, как ему угодно. Мы ко всему готовы».

Брошюра С.Кравчинского «Смерть за смерть» (Убийство Мезенцева) была распространена в России и Европе. Сам Кравчинский написал несколько писем за границу и по обычной практике среди многих других частных писем они были вскрыты Третьим отделением. Исполняющий обязанности зарезанного Мезенцева генерал-лейтенант Н.Селиверстов докладывал наследнику престола: «Деятельные розыски, перехваченные письма и сведения, недавно добытые из-за границы, привели к убеждению, что главным руководителем революционной агитации является некий отставной поручик Сергей Кравчинский, который должен считаться и автором появившихся в последнее время брошюр и объявлений».

Анонимный автор отправил несколько писем лично Александру II, в которых рассказал подробности о деятельности дезорганизаторской группы «Земли и воли». В октябре 1878 года жандармы арестовали нескольких землевольцев во главе с Александром Оболешевым, ближайшим соратником и другом Квятковского и Михайлова. Оболешев, арестованный под фамилией Сабуров на конспиративной квартире, где находилось паспортное бюро «Земли и воли», показаний не дал, отказался расписываться и фотографироваться. Жандармы до суда думали, что Оболешев – это Кравчинский, убийца Мезенцева. Смертная казнь в мае 1880 года Оболешеву была заменена двадцатилетней каторгой. Александра Оболешева оставили в Трубецком бастионе Петропавловской крепости: «Скудная пища: восемьсот грамм плохо выпеченного ржаного хлеба, щи с серой кислой капустой, двумя микроскопическими кусочками мяса на обед, каша-размазня, с пахнущим салом – на ужин, и кипяток без чая – вот весь пищевой рацион на день, не изменявшийся даже для больных; холод, от которого совсем не защищали серые штаны и куртка арестантского сукна и такое же одеяло; душевное состояние, от которого нельзя было отвлечься даже чтением, книг не давали, – делали свою разрушительную работу». А.Оболешев умер в Петропавловской крепости летом 1881 года. Перед смертью он почти месяц непрерывно кашлял.

Кравчинского много лет жандармы безуспешно ловили за границей, докладывая начальству: «Кравчинский – от природы одарен большим умом и неугасимой энергией, в высшей степени осторожного, недоверчивого характера. Это глава русских эмигрантов за границей, самый влиятельный. Он производит потрясающее впечатление на молодежь, имея за собой репутацию кинжального деятеля, не на словах, а на деле».

Фотографию Сергея Кравчинского жандармам достать не удалось и его искали по фото его брата.

После убийства генерал-губернатора Кропоткина, застреленного одним выстрелом в своей карете, в прокламациях революционеры уже писали: «Смерть за смерть, казнь за казнь, террор за террор! Вот наш ответ на все угрозы, гонения и преследования правительства. Пусть оно идет прежним путем, – и не успеют еще истлеть трупы Гейкинга и Мезенцева, как оно снова о нас услышит!» Землевольцы пока еще рассматривали террор только как акт мести, жестокая необходимость, защиту от смертных переговоров судов: «Довольно проповедовали мы любовь. Пришла пора вызвать к ненависти. Довольно всепрощения! Месть! Месть кровавая и беспощадная!» В партии «Земля и воля» четко определились две группы – «деревенщиков» и «револьверщиков». В память о разбитых южных «бунтарях» группа револьверщиков «Свобода и смерть» стала называть себя Исполнительным комитетом. Последние южные революционеры попытались совершить цареубийство, когда Александр II должен был ехать из крымской Ливадии в Петербург через Одессу или Николаев. Царь не сходил со своей яхты, пока полиция и жандармы с помощью провокаторов добивали бойцов Валериана Осинского. Александр Михайлов говорил своим револьверщикам: «Отныне мы должны вступить с правительством в борьбу, разбираясь в средствах только по указанию самой борьбы. Всеми средствами мы должны прежде всего бороться за наше существование революционной партии в России. Месть правительству за все его беззакония над революционерами!» С марта 1879 года под редакцией Николая Морозова стал выходить «Листок Земли и Воли»: «Политические убийства – не просто акт мести, но осуществление революции в настоящем, самое страшное оружие для наших врагов, – оружие, против которого им не помогают ни грозные армии, не легионы шпионов. Вот почему мы признаем политические убийства за одно из главных средств борьбы с деспотизмом. Кинжал и револьвер – вот единственное средство, чтобы обеспечить свободу слова, печати и общественной деятельности для всех передовых политических и общественных партий».