Текст книги "Как взять власть в России? Империя, ее народ и его охрана"

Судейкин сам для себя написал должностную инструкцию в которой пожелал себе возбуждать ссоры в революционной среде, распространять в ней ложные слухи, арестовывать и тут же выпускать активных оппозиционеров с целью обвинения их в шпионстве, называть народовольческие листовки результатом полицейской провокации. Он лично допрашивал всех арестованных революционеров, говорил им, что террористы мешают государственным реформам. Подпольщики втягивались в дискуссии, в откровенные беседы с жандармом-либералом. Внутри партии «Народная воля» Судейкин активно пытался создать атмосферу недоверия друг к другу.

Жандарм-начальник Петербургского охранного отделения сам читал лекции своим сотрудникам: «Полицейский агент должен проникать на собрания революционеров, выявлять их конспиративные квартиры, знать все даже об отдельных революционерах и быть правдивым с начальством. При проникновении в революционные организации полицейские агенты должны подстрекать их к крайним мерам анархистского характера, бунту, разгрому магазинов, складов, поджиганию домов, взрывам, стрельбе, создавать поводы для принятия властями жестоких карательных мер. Вскоре сам Александр III назвал его лучшим сыщиком империи. Министр внутренних дел Д.Толстой сильно расстроился по поводу успехов подчиненного и стал блокировать его повышение по службе. Судейкин получал ордена, но так навсегда и остался подполковником Отдельного корпуса жандармов, хотя по должности должен был быть генерал-майором. Царь не вмешивался в распрю, но приказал выдавать Судейкину колоссальные деньги на провокаторов. Вместе с информацией на революционеров жандармский подполковник стал собирать компрометирующие материалы на имперскую элиту, вельмож и сановников, и ему было, что собирать. Судейкин стал использовать свою сеть секретных сотрудников в придворной борьбе, поддерживать ту, или иную бюрократическую группировку. Перед ним стали заискивать и начали бояться многие вельможи. Узнав много интересного о придворной борьбе и элитных тайнах, Судейкин захотел стать вторым человеком в империи, диктатором типа Лорис-Меликова. Для этого ему надо было свалить Толстого, имевшего личную полицейскую агентуру, и стать министром внутренних дел. Нужно было поднять свою ценность для императора и Судейкин с Толстым наперебой наряду с борьбой с революционерами стали специализироваться в создании и раскрытии мнимых политических заговоров. В оппозиционную среду вводились агенты-провокаторы с большими деньгами, собирали вокруг себя недовольных, инакомыслящих и потом их всех арестовывали, обычно за болтовню, выдавая это за очередную победу над грозным Исполнительным Комитетом. Судейкин стал создавать поддельные революционные кружки и группы во многих городах империи, в университетах, институтах, на фабриках и заводах. Эти группы искали связи с настоящей «Народной волей» и часто находили их. Исполнительный Комитет стал тратить чуть ли не все свои силы на выявление псевдо революционеров, в качестве активной силы оставив только подготавливаемый Военной организацией переворот. «Народная воля» решила подвести к Судейкину своего агента в качестве провокатора и выбор пал на дворянина Владимира Дегаева, вызванного подполковником на допрос и согласившегося стать для партии вторым Клеточниковым. Владимир Дегаев доносил Судейкину, что влияние «Народной воли» в империи растет и не выдал никого из своих товарищей. Для Судейкина он был плохим агентом, но «Народная воля» смогла определить масштаб его деятельности в борьбе с революционным движением. Брат Владимира Дегаева Сергей, двадцатипятилетний отставной штабс-капитан кронштадской артиллерии и член центральной группы Военной организации «Народной воли», потребовал убить Судейкина, которому тут же через агентов в студенческой среде стало об этом известно. За Сергеем Дегаевым было установлено тотальное наружное наблюдение, которое зафиксировало частое посещение штабс-капитаном квартиры Прибылевых, которую кроме него посещали члены Исполнительного Комитета Анна Корба, Михаил Грачевский и руководитель Военной организации лейтенант Александр Буцевич. Слежка за всеми посетителями квартиры Прибылевых закончились тем, что Судейкин смог установить, что в квартире действовала динамитная мастерская «Народной воли». Революционеры не сдались бы при захвате, а взорвали бы себя, и Судейкин, сняв ночью народовольческую охрану и открыв отмычкой дверь, смог предотвратить взрыв и захватить всех народовольцев спящими. Одновременно с этим налетом в июне 1882 года в Петербурге были арестованы Анна Корба, Михаил Грачевский и Александр Буцевич, личности которых, как и принадлежность их к Исполнительному Комитету были установлены. С трудом за границу смогли уйти только Лев Тихомиров и Мария Ошанина. В России из членов старого Исполнительного Комитета осталась только Вера Фигнер, во время петербургского разгрома находившаяся в Харькове. В Петербурге шли повальные аресты народовольцев, в Москве был арестован на штаб-квартире на Садовой улице член Исполнительного Комитета Юрий Богданович. Центра «Народной воли» больше не было, а Судейкин получил очередной орден и большую премию. Полковника, впрочем, ему так и не дали.

Вера Фигнер вспоминала: «Это несчастье было последним ударом, довершившим гибель Исполнительного Комитета. Положение было катастрофическое: в Петербурге и Москве – полное уничтожение не только личного состава Комитета, но всего наиболее активного персонала, прекращение всех изданий и закрытие типографий. На юге, в Одессе, после выдач Меркулова из рабочих не осталось никого. Во чтобы то ни стало, надо было собрать всех еще оставшихся на свободе и объединить наиболее опытных членов партии. Я предложила членам Военной организации Рогачеву, Ашенбреннеру, Похитонову и Крайскому подать в отставку, чтобы вместе со мной и уцелевшими членами «Народной воли» взять на себя общепартийные обязанности исчезнувшего Комитета. В числе приглашенных был и член Военной организации Сергей Дегаев».

Именно в этот момент «Священная дружна» начала переговоры с Львом Тихомировым в Париже. Вера Фигнер объезжала оставшиеся без центра народовольческие кружки и группы в Харькове, Киеве, Воронеже, Орле, пытаясь воссоздать «организацию, подобно той, что была разрушена». Офицеры – члены нового Исполнительного Комитета выходили в отставку. Новый руководитель Военной организации объезжал офицерские кружки в Пскове, Минске, Риге, Поволжье, Москве. Сергей Дегаев действовал в Петербурге, Кронштадте, Киеве, Николаеве, Одессе. Многие уцелевшие народовольцы понимали, что военный офицерский переворот без помощи всех других слоев общества, рабочих и студентов, среди которых вовсю шли аресты, откладывается на годы. Несмотря ни на что, офицеры – народовольцы продолжали борьбу. Член Военной организации Еспер Серебряков позднее вспоминал: «Среди офицерства, по крайней мере, во флоте, дух товарищества всегда пересиливал сознание долга перед правительством в целом, не говоря уже о начальстве, оно не считалось. К концу 1878 года упал патриотизм. Война с Турцией раскрыла глаза на печальную картину русских порядков. Особенно сильно это сказалось на офицерах, свидетелей того, как несчастные солдаты, выносившие на своих плечах всю тяжесть войны, питались гнилым хлебом с известкой, ходили без подошв, оставались без медицинской помощи, не потому, что в России не было средств накормить своих солдат, а потому что казнокрадство во время войны достигало размеров открытого дневного грабежа и никакие протесты, никакие усилия и хлопоты порядочных офицеров не могли помочь горю. Интенданты даже не осознавали, что грабить казну – преступление. Интендантов можно было бить и сорвать таким образом свою злобу. Но кто повыше, тех нельзя было бить, а недовольство ими было не меньшее, а большее. И не только потому, что не интенданты, а они были главными виновниками казнокрадства, а также и потому, что они выказывали не только невежество в военном деле, но полное равнодушие к интересам родины, к страданиям солдат и офицеров и заботились только о чинах, орденах и занимались взаимными интригами. Само собой офицерство, оскорбленное в своем патриотизме, в своей любви к народу и к солдату и обиженное лично, обратило свое внимание на поиск причин подобного положения вещей. Взоры офицерства обратились в сторону оппозиции и революционеров».

Фигнер восстанавливала «Народную волю», а Судейкин начал искать среди революционеров видного агента, чтобы организовать личную группу террористов, неизвестных полиции. После террактов, планируемых подполковником против министра внутренних дел Толстого и брата царя Владимира, которые расчистили бы путь к власти Судейкину и Александр III мог дать ему диктаторские полномочия. Руководитель террористической группы и агент подполковника получал неслыханную популярность в «Народной воли» и мог возглавить Исполнительный Комитет. После этого Судейкин мог делать в империи все, что хотел. В конце 1883 года, когда все кончилось, Лев Тихомиров писал о методах работы руководителя политического сыска империи: «Он обращался с предложением поступить в шпионы ко всем, а будет оно принято или с презрением отвергнуто – все равно. Первое время Судейкин не требовал выдач, а только помощи в предупреждении террористических актов. Он приучал оппозиционеров брать деньги от полиции. Таким путем деморализация действительно проникала в общество и молодежь. Весной 1883 года в петербургском университете более пятидесяти человек состояли на жалованье полиции. Судейкину от массы подкупленных нужны были не столько сведенья, как сама роль живого примера, развращающего общество. Не было таких способов, которые бы Судейкин не пробовал для того, чтобы каждого, кого возможно, втянуть если не в чисто шпионскую роль, то хоть в какое-нибудь частное соглашение с правительством. Создавая деморализацию и повальное взаимное недоверие, можно было совершенно расслабить врагов. Еще лучше – устроить от полиции такие центры, около которых революционеры могут сплачиваться, не подозревая, что они сидят в полицейском мешке. Создание таких организаций постоянно озабочивало Судейкина, создававшего такие центры даже за границей».

Неизвестно, когда Судейкину удалось завербовать Сергея Дегаева – летом или в декабре 1882 года, но подполковник это сделал. Сергей Дегаев закончил московскую гимназию, учился в знаменитом Александровском военном училище в Москве, закончил Михайловское артиллерийское училище и поступил в Михайловскую артиллерийскую академию, из которой в январе 1879 года был отчислен за политическую неблагонадежность. Отставной штабс-капитан участвовал в подкопе на Малой Садовой зимой 1881 года и был активным членом Военной организации «Народной воли». 25 апреля 1881 года его арестовали, но Дегаева никто не выдал, и через десять дней его отпустили. В мае 1882 года Судейкин установил за Дегаевым тотальную слежку, а в июне арестовал в Петербурге и Москве всех членов Исполнительного Комитета, кроме Фигнер, Тихомирова и Ошаниной, и еще сто двадцать народовольцев. Такое количество арестов вряд ли можно объяснить только полицейской слежкой, но повальные аресты в Военной организации не произошли, а Дегаев знал всех петербургских и кронштадских офицеров-народовольцев. Сам Дегаев на партийном суде заявил, что Судейкин завербовал его в декабре 1882 года. Дегаев знал приемы членов Исполнительного Комитета, у каждого из которых были установлены особые правила для срочных встреч. В определенные дни недели в определенное время они должны были появляться в определенном месте, например, по средам, в десять утра, член «горстки героев» проходил через Каменный мост, там, где Гороховая улица пересекала Екатерининский канал. Именно так был взят жандармами великолепный Николай Суханов, расстрел которого в Кронштадте власти побоялись дать проводить офицерам.

В ноябре 1882 года Сергей Дегаев перевез из Петербурга в Одессу типографию «Народной воли», которая была взята полицией во главе с Судейкиным 20 декабря. В середине января 1883 года Дегаеву был устроен побег, и он появился в Харькове, где был штаб-квартира Веры Фигнер. Судейкин уже знал все о Военной организации «Народной воли» и только арест Веры Фигнер должен был стать венцом его жандармской деятельности. После этого можно было убивать сановников, ставить Дегаева во главе Исполнительного Комитета и самому возглавлять Кабинет министров Российской империи. Возможно, именно Судейкин, знавший, что кроме военных у народовольцев других сил и проектов больше нет, помог своему недругу-начальнику Толстому распустить «Священную дружину», единственного своего будущего конкурента по влиянию на царя после убийства министра внутренних дел. Народовольцев все еще было много во многих городах империи и Вера Фигнер успешно восстанавливала партию, не зная, что Военной организации уже фактически нет. Впрочем, Судейкин прекрасно понимал, что эта невозможная женщина придумает что-нибудь новое и остановить ее сможет только каменный мешок Шлиссельбургской крепости. Александр III, наконец, назначил коронацию в Москве на май 1883 года и у Судейкина оставалось для выполнения своего плана все меньше и меньше времени. На коронации он хотел предстать заместителем царя и героем империи. Надо было провоцировать как можно быстрее. Он был прав, потому что Фигнер планировала создать новую партию, опиравшуюся на рабочих, понимая, что это работа на десятилетия. Фигнер надо было остановить, потому что без «горстки героев» Судейкин планировал быстро закончить с рядовыми народовольцами, не все из которых могли принять условия кропотливой работы, рассчитанной на годы в условиях тотального полицейского провокаторства, когда впереди была только каторга и гибель в казематах. Судейкин не понимал, что по-старому все равно не смогут жить миллионы людей, и придут новые поколения революционеров, уже не тысячи, а сотни тысяч, которые будут знать, какие ошибки нельзя совершать в борьбе за власть, и что нужно делать, чтобы ее взять. Это будут уже не только романтики и фанатики, а совсем другие люди, не выясняющие голосованием, можно или нельзя убивать. Эта проблема всего человечества больше не будет стоять перед русскими революционерами, навсегда для себя решившими после гибели грозного Исполнительного Комитета, что убивать можно, и при этом не надо долго раздумывать, иначе убьют тебя и погубят дело всей твоей жизни. Переговоров между властью и революцией больше не будет, потому что в обществе поняли, что власть не уступит, даже если ее начнут убивать. Малыш Боря Савинков еще не вырос до возраста, чтобы понять для себя, что вельмож и сановников надо убивать массово, но мальчик Володя Ульянов уже после скорой гибели на виселице своего брата-народовольца поделит всех подданных империи на эксплуататоров и эксплуатируемых и будет решать, оставлять ли в живых первых. И никто из них не знал, что в маленьком городке Гори уже растет малыш, который хорошо изучит опыт революции и использует его так, как посчитает нужным.

10 февраля 1883 года на улице Харькова на маршрут Веры Фигнер, выясненный Дегаевым, был выставлен Меркулов, который столкнулся с ней лицом к лицу, закричал, подбежали полицейские и арестовали последнего члена старого Исполнительного Комитета, который должен был теперь возглавить личный агент Судейкина Сергей Дегаев. Александр III в восторге писал на донесении Толстого об аресте этой ужасной женщины: «Наконец, попалась!»

Теперь Судейкину оставалось арестовать Военную организацию «Народной воли», которая полностью меняла свою структуру, приспосабливаясь к работе в новых условиях. Предполагалось создать несколько центральных групп в военных округах, куда входили бы делегаты местных групп. Центральная военная группа должна была состоять из разъездных агентов и штаба, знавшего не имена, а только общее количество офицеров-народовольцев и явки на случай ареста. Перестройкой Военной организации занимался Ашенбреннер, но он не успел. Позднее он вспоминал: «До Москвы я не доехал и был арестован в Смоленске, к счастью, при таких обстоятельствах, что успел уничтожить все зашифрованные списки с паролями, все рекомендательные письма и через одно лицо послал по условной форме составленное сообщение о своей гибели. При мне были рекомендательные письма и небольшая тетрадка из очень тонкой почтовой бумаги со списком четырехсот офицеров по городам, зашифрованные по способу Гамбетты. Половину списка я выучил наизусть как «Отче наш» и часть тетради сжег. В момент ареста при мне находилась часть тетради с двумястами фамилиями. Около полуночи у подъезда остановился экипаж. Ночь была лунная, шторы опущены, но я увидел в окно, как жандармский полковник оцеплял дом жандармами и городовыми. Я успел затопить печь в своей комнате, сжечь все опасные бумаги и даже уничтожить все багажные билетики на чемодане».

Аресты офицеров-народовольцев шли весь февраль и март 1883 года. Были арестованы десятки товарищей, которых Дегаев знал лично. Многие офицеры были спасены народовольцами, передавшими им новые паспорта, и ушли за границу, где потом воевали на Балканах. Те офицеры, которых Дегаев не знал, уцелели и остались в армии. Среди арестованных народовольцев-офицеров больше предателей не было.

Старая «Народная воля» была разгромлена и Судейкин мог торжествовать победу. Один из рядовых народовольцев вспоминал о событиях весны 1883 года, о работе на свой страх и риск, без связей между собой и центром: «Мы работали насколько хватало уменья, но уже не выносили от работы того нравственного удовлетворения, как год назад. Надорванность и скрытый скептицизм старших революционеров угнетающим образом действовали на молодежь и создавали крайне неблагоприятную атмосферу для серьезного дела. Мы чувствовали, что дело, которому отдавали себя, расползается и теряли почву под ногами, переживая большие нравственные страдания».

Судейкин радовался, но постоянно носил кольчугу и имел большую охрану. Он старался остаться в живых, но это было уже невозможно. Осуществлять убийство Толстого и других вельмож с помощью Дегаева до коронации было бессмысленно – подполковник уже был герой, награжденный и обласканный. Дегаев выглядел плохо после предательства стольких людей и просился за границу, то ли для отдыха, то ли для разговора с хранителями традиций «Народной воли» Тихомировым и Ошаниной о судьбе партии. Судейкин попросил его довыдавать российских народовольцев, чтобы провести коронацию без сюрпризов, и только потом уезжать. Аресты шли в полусотне имперских городов и в тюрьмах к апрелю 1883 года находилось более двухсот самых активных народовольцев. Два члена Исполнительного Комитета находились за границей, а третий – Дегаев – в России выполнял указания Судейкина, формально возглавив «Народную волю». Он уже выдал всех, кто знал, но знал он только руководителей и членов Военной организации, не имея информации о народовольческих группах в городах, которой владела только Вера Фигнер. Двести народовольцев арестовали, но сотни их оставались на свободе. Необходимо было провести акцию устрашения, чтобы окончательно выбить почву из-под ног революционеров.

В конце марта 1883 года в Петербурге начался Процесс Семнадцати народовольцев, пятерым из которых через две недели присудили смертную казнь. Быструю смерть перед коронацией заменили на медленную, но до вечной сибирской каторги не доехали замученный в октябре 1885 года в Петропавловской крепости П.Теллалов, замордованный в мае 1885 года в Шлиссельбурге А.Буцевич, замученный там же в январе 1886 года С.Златопольский. В ноябре 1887 года неистовый М.Грачевский в Шлиссельбургской одиночке облил себя керосином из лампы со спины и по груди, лег на кровать, поджег себя с двух сторон и молча терпел, пока не сгорел. В июле 1888 года там же замучили Ю.Богдановича. На Каре отбыла двадцатилетнюю каторгу А.Корба, дожившая до краха монархии, которая 15 мая 1883 года наконец без эксцессов, так долго ожидаемых, провела предпоследнюю коронацию члена династии, так и не узнавшего о том, что он предпоследний. Судейкин решил немного дать отдохнуть Дегаеву и в мае 1883 года отправил его в Париж к Тихомирову и Ошаниной, недавно узнавших о том, что побег Дегаева из Одесской тюрьмы в Николаев и затем в Харьков был организован жандармами. Правда слух этот был пущен самими жандармами. Бывшего офицера-провокатора ждал затянувшийся партийный суд, а действующего подполковника – последний террористический акт старой «Народной воли», до которого Судейкину оставалось ждать всего или еще семь месяцев, но он об этом так никогда и не узнал. Жандарм разрабатывал систему подсадки в тюремные камеры к настоящим революционерам псевдо реолюционеров-провокаторов и, наверно, гордился тем, что подобная мысль пришла ему в талантливую голову.

В 1883 году на сто пятьдесят жандармов, охранявших Шлиссельбургскую крепость на острове, из бюджета империи было потрачено восемьдесят три тысячи рублей. Две тысячи рублей были выделены на этот же год на ненамного меньшее количество умиравших там народовольцев. Жандармы-тюремщики помнили слова, сказанные о шлиссельбургских казематах Александром III – «Это самое сильное и неприятное наказание» – и очень старались, чтобы царь не изменил своего мнения о месте их службы.

Женщин-узниц одевали в серые юбки и куртки с черными рукавами и черным тузом на спине, мужчин – в серые штаны и халаты с таким же тузом. Все камеры Шлиссельбурга представляли из себя склепы с откидной железной кроватью и прикрученными к стене и полу столом, стулом, умывальником и стульчаком. Вверху склепа располагалось маленькое окно с матовым стеклом и решеткой. Температура в склепах почти не превышала одиннадцати градусов тепла по Цельсию. Больным и здоровым выдавалась всегда скудная и однообразная еда, обычно с червями, и черный непропеченный хлеб.

Замурованные народовольцы быстро заболевали цингой и чахоткой, но их не лечили. Им не разрешались совместные прогулки, где бы они могли бы беседовать друг с другом хотя бы двадцать минут в день. Им запрещались книги, очки, бумага, пишущие принадлежности. В камерах-одиночках царило полное безмолвие. Вера Фигнер вспоминала: «Молчание, вечное молчание. От бездействия голосовые связки слабели, атрофировались: голос ломался, исчезал, слова плохо срывались с языка, оставляя перерывы. Наряду с этим изменялась психика».

Правила внутреннего тюремного распорядка содержали перечень нарушений, за которые замурованные наказывались карцером и розгами, которые формально не применяли, и смертной казнью, которую применяли формально, за оскорбление начальства действием. Ипполита Мышкина расстреляли в 1883 году за то, что бросил миску в надзирателя Соколова, заслуженно носившего кличку «Ирод», и не попал. Фигнер писала о этом человеке: «Это была настоящая сторожевая собака, неусыпный Цербер, подобный трёхголовому псу у ворот Тартара, и как тот охранял вход в ад древних греков, так и он сторожил тюремный ад нового времени. Он служил не за страх, а за совесть и любил своё дело – гнусное ремесло бездушного палача». Народоволец Тригони вспоминал: «Обеды и ужины давали нам такие, которые в течение года с месяцами свели в могилу половину сидящих. Наш обед состоял из оловянной миски мутной жидкости с микроскопическими кусочками жил и обрезков зелёной капусты, и маленькой тарелочки гречневой кашицы, приготовленной в виде жидкого клейстера, на котором плавало несколько капель сала с запахом сальной свечи. На ужин давали те же щи, но уже без жил. В среду и пятницу давали намёк на гороховый суп – зеленоватая вода с небольшим количеством гороховой шелухи, и кашу, в которой слышался запах постного масла. Некоторые питались почти только ржаным хлебом и квасом, так как есть пищу не было физической возможности. Но для тех, кто ел, и кто не ел, результаты подобного питания на здоровье отразились одинаково. Что касается нравственного состояния, то овладевает полная апатия. Когда в соседней с моей камерой умирал Исаев, я пригласил доктора и просил обратить на него внимание, прибавив при этом, что из одиннадцати человек по нашему процессу, они уже замучили в короткое время шесть человек».

Народовольцы называли нахождение в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях ежеминутной непрерывной пыткой. На любой вопрос ответ был один: «Не полагается». Революционеры голодовками яростно боролись за совместные прогулки, возможность читать и писать, работать, но каждая такая возможность появлялась только после очередного самоубийства кого-то из них. Генералы, иногда посещавшие народовольцев, с удовольствием им говорили: «Эта тюрьма – ваша могила. К ней никакие законы не относятся». Из-за личной неприязни народовольцев могли забыть в тюрьмах на пять лет после окончания срока. Судимым по Процессу Семнадцати в апреле 1883 года народовольцам об замене смертной казни вечной каторгой объявили только через месяц после вынесения приговора, продержав их заложниками до окончании коронации в Москве Александра III.

Все революционеры понимали, что это личная месть династии. Любое действие любого народовольца, разрешение книг, свиданий, возможность работать в тюремном огородике, в тюремной мастрской, давалось только по высочайшему повелению. Все народовольцы понимали, что у них хотят отнять человеческий облик. Они смогли сообщить обо всём на волю через жандармов-тюремщиков, потребовавших за это сумасшедшие деньги. Вся страна узнала, что лично царь доводит революционеров до самоубийства и помешательства, потому что лично подписывает любой документ, касающийся их судьбы. Власти почему-то думали, что испугают своими жестокостями не только революцию, но и оппозицию, и всё останется, как всегда. У власти, всеми силами приближавшей ужасающий 1917 год, ничего не получилось. Самодержавие не хотело ни меняться, ни работать, потому что произвольные самодуры быстро деградируют и им это нравится. Почему-то при этом оно не понимало, что не нравится всё большему количеству своих подданных, многие из которых говорили и открыто, и молча, что так жить нельзя! Монархия думала, что вечно будет держать империю в страхе бессудного убийства, забыв о том, что страх будущего наказания слабее страха уже происходящего бессудного убийства, как это стало массово происходить во время русско-японской войны 1905 года, когда подданные массово перестали понимать, за что они умирают на сопках Манчжурии. Империя взорвалась первой революцией, залитой кровью. До самодержавия всё равно не дошло, что нельзя издеваться над достоинством и отнимать жизнь у множества подданных произвольно. В 1917 году миллионы жителей империи, которых уже три года неизвестно ради чего убивали и калечили, оставляли на нищету и гибель их семьи, наконец, устали терпеть, но власти ничего изменить уже было нельзя. Монархия так и не поняла, что народовольцев-смертников, отдававших еду своим товарищам, чтобы они смогли выжить, можно убить, но нельзя победить. Отчаянный и грозный, замурованный и умирающий Исполнительный Комитет понимал, что он служит точкой опоры для рычага предстоящей революции. Исполнительный Комитет понимал, что он погибает с будущей победой. Он только, наверное, не знал, что новые революционеры будут уже другими. И последствия социалистической революции для империи будут совсем другими.

В мае 1883 года Дегаев повёз в Париж Тихомирову речи народовольцев на Процессе Семнадцати, изменённые Судейкиным. Тихомиров поверил подлогу и написал в эмигрантских газетах, что Желябов и Михайлов с товарищами никогда бы ничего подобного не сказали. Когда эти известия дошли до замурованных борцов, то недоумение, быстро сменившееся горькой обидой боровшихся до конца людей, всё же разрешилось установлением истины. Дегаеву, вернувшемуся в Россию, верили и не верили. У молодого поколения народовольцев, пришедших в партию после 1 марта 1881 года, больше не было действующих авторитетов. Рвавшаяся в бой под грозным знаменем «Народной воли» революционная молодёжь не захотела подчиняться Тихомирову и Ошаниной, которые были далеки от реалий российских провокаций, и не стала слушать Дегаева, которого почти подозревала. Весной 1883 года во главе с поэтом П.Якубовичем возник «Союз молодёжи партии «Народная воля», действовавший на свой страх и риск. Молодых народовольцев было очень много и ничего ещё не кончилось. Судейкин в мае 1883 года ещё почивал на лаврах победителя Исполнительного Комитета, но ему так и не присвоили даже звания полковника. Летом он с помощью Дегаева стал готовить убийство своего главного недруга министра внутренних дел графа Толстого. Он очень хотел стать заместителем царя, но утонул в созданном им самим море провокации. Дегаев, которому уже почти некого было выдавать, наконец, понял, что после убийства Толстого его пристрелит Судейкин, которому Дегаев больше не был нужен. Судейкин ещё говорил ему, что после убийства Толстого надо будет взорвать еще нескольких вельмож, иначе до царя не дойдет, но Дегаев ему уже не верил. Пауки в банке заигрались, и Дегаев обыграл своего создателя. Для переговоров с Тихомировым он опять отпросился в Париж, где в сентябре 1883 года рассказал заграничному центру «Народной воли» о Судейкине все, что знал – о его планах и готовящихся покушениях на главных сановников империи под именем «Народной воли». Дегаев сказал Тихомирову, что Судейкина молча поддерживает директор департамента полиции МВД В.Плеве. Дегаев не рассказал революционерам-эмигрантам о масштабах своей провокаторской деятельности, упомянув только предательство одесской типографии. Народовольцы узнали о Дегаеве все только весной 1884 года, когда знаменитый прокурор Добржинский показал его подробные показания Вере Фигнер в Петропавловской крепости, пытаясь сломать гордость «Народной воли», которую в Европе называли Жанной д Арк русской революции. Дегаева отправили в гостиницу, и партийный суд продолжался почти сутки. Было решено отправить Дегаева в Россию для того, чтобы он подставил Судейкина под пули революционеров. В России царил хаос провокации. С целью обогащения и повышения многие жандармы пошли по пути Судейкина, раздували мелкие революционные события в огромные, фальсифицировали документы, создавали и раскрывали мнимые заговоры, и это стало системой. Общество стало путать и смешивать народовольческие группы с провокаторскими, начались разговоры о конце грозного Исполнительного Комитета, уходящего в прошлое. Организовать убийство Судейкина и закончить разгром и развал революционного движения в империи заграничный центр «Народной воли» попросил Германа Лопатина.