Текст книги "Распущенные знамёна"

Глава двенадцатая

Если был выбор, Камо отдавал предпочтение чаю. Нынче выбора не было, и шестая по счёту чашка кофе стала его личным рекордом. По две чашки на каждый час времени, что он сидит в этой кофейне, из окна которой открывается вид на бухту Золотой Рог и стоящие на Константинопольском рейде суда. Хотя припорошивший улицы ночной снег с первыми лучами скупого зимнего солнышка быстро стаял, много тепла это не прибавило.

В кофейне полно народа – озябшие горожане спешат к теплу жаровен и аромату любимого напитка. Камо это на руку. В постоянном шуме и сутолоке – кто-то приходит, кто-то уходит, кто-то, как и он, сидит часами – контакт вполне может остаться скрытым от взглядов, которые время от времени ласкают ему спину. Камо усмехнулся. Тёплая атмосфера, в которой сегодня ведут за ним наблюдения агенты турецких спецслужб, определённо должна их расслабить.

Камо бросил взгляд на рейд. Нынче там тесно от кораблей. К обычной порции судов добавился «Русский конвой» в составе 30 транспортов и сопровождающей их эскадры британских ВМС, и встречающий конвой линкор «Воля» под флагом командующего Черноморским флотом адмирала Саблина. Именно на «Воле» проходит в эти минуты беседа, содержание которой так важно знать Камо.

На правах хозяина адмирал Саблин в очередной раз разлил коньяк в пять рюмок, по числу присутствующих. Хрусталь, согретый руками командующего Русской добровольческой армией на Западном фронте генерала армии Корнилова, командира Первого добровольческого корпуса генерал-лейтенанта Маркова, командира Второго добровольческого корпуса генерал-майора Каппеля, командира Русского экспедиционного корпуса в Болгарии генерал-полковника Деникина, и, разумеется, самого адмирала Саблина, с благородным звоном соприкоснулся в дружественном приветствии.

Меж тем сама беседа постепенно становилась всё менее дружественной. Виной тому – так считали четверо из собравшихся офицеров – была странная, по их мнению, позиция, занятая генералом Деникиным.

– Как вы не понимаете, Антон Иванович! – горячился Корнилов. – Если мы не выступим против «товарищей» сейчас, другая возможность может нам и не представиться. Или вы хотите, чтобы Россия впредь жила по советской конституции?

– А вы её читали, эту конституцию? – поинтересовался Деникин.

– Не имел удовольствия! – фыркнул Корнилов.

– А я, представьте, имел такое удовольствие ознакомиться с проектом принятой на днях – заметьте, Учредительным собранием! – конституции.

– Ваша ссылка на Учредительное собрание, господин генерал, неуместна, – поморщился Каппель. – Находясь под дулами «Самопалов», и не за такое проголосуешь!

Генерала Маркова заинтересовали другие слова, произнесённые Деникиным.

– И как вам понравилась эта их конституция, ваше высокопревосходительство? – не скрывая иронии, спросил он.

– Никак не понравилась! – начал раздражаться Деникин. – Но и ничего такого, по поводу чего стоило бы хвататься за оружие, я в ней не обнаружил!

– Если я правильно понял, вы не с нами? – глядя на Деникина в упор, спросил Корнилов.

Деникину стало крайне неуютно под требовательным взглядом четырёх пар глаз, но он нашёл в себе силы ответить без дрожи в голосе:

– Один раз, господа, я уже имел неосторожность дать своё согласие на участие в мятеже, до сих пор вспоминать стыдно!

– Постойте, Антон Иванович! – воскликнул Корнилов. – Вы действительно подумали, что мы втягиваем вас в заговор? Так ничего подобного! На днях члены распущенного «товарищами» Учредительного собрания соберутся в одном из городов юга России и законным образом назначат новое российское правительство. Неужели вы откажетесь ему присягнуть?

– Откажусь, Лавр Георгиевич! – твёрдо ответил Деникин. – По крайней мере, до той поры, пока это правительство не сядет в Петрограде. Это моё последнее слово, господа!

Деникин собрался покинуть салон, когда Корнилов спросил:

– Но одну-то просьбу в память нашей фронтовой дружбы вы, надеюсь, исполните?

– Если смогу, – чуть отчуждённо ответил Деникин.

– Антон Иванович, – Корнилов старался говорить дружелюбно, – к вам станут обращаться офицеры с просьбой предоставить им отпуск по семейным причинам. Не отказывайте им в этом!

– Хорошо, Лавр Георгиевич, эту просьбу я обещаю исполнить. – Деникин повернулся к Саблину: – Господин адмирал, распорядитесь, чтобы меня вывезли на берег. Честь имею, господа!

Компания русских офицеров с шумом заняла столик соседний с тем, за которым сидел Камо. Моряки как сели, так тут же принялись обсуждать вполголоса какие-то проблемы. Сидящий спиной к Камо лейтенант был в компании самым молодым и самым горячим. Он всё время норовил повысить голос. Товарищи его урезонивали, он на некоторое время уменьшал звук, но потом вновь начинал говорить достаточно громко.

«… Да будет вам, господа, где среди этих фесок посторонний?» – «Угомонитесь, Владимир, и извольте употреблять уставное обращение «товарищ». Вы всё-таки пока служите на советском флоте» – «Слышу в ваших словах одну лишь иронию, Горчаковский, и спешу к ней присоединиться. Позвольте, я объединю «товарищ» и «пока»? «Пока, товарищи!» Так я прокричу с мостика «Воли», когда мы оторвёмся от основной эскадры и поспешим в Новороссийск» – «И докричишься до того, что окажешься под арестом. Саблин подобную вольность может и не спустить».

Дальше в разговоре прозвучали фамилии Корнилова и Деникина.

Как ты уже правильно догадался, дорогой читатель, в такой причудливой форме лейтенант по имени Владимир сливал информацию, поскольку являлся офицером контрразведки, работающим под прикрытием. Через несколько минут Камо покинул кофейню. Он получил нужные сведения и теперь спешил поделиться ими с Петроградом.

Михаил

Я не то, что не Пушкин – я вообще не пишу стихов. Потому выскажусь в прозе, хотя идейку у Александра Сергеевича всё же стрельну. Учредительное собрание Советскую власть заметило, и, в гроб сходя, благословило. М-да… у Пушкина как-то более живенько получилось. Так или иначе, но Советская власть утвердилась в центре и кое-где на местах. Теперь предстояло это «кое-где» нивелировать. Для концентрации усилий на этом направлении всего госаппарата было решено создать Совет Безопасности СФРР. Первое его заседание было посвящено крупному антисоветскому заговору, который грозил со дня на день перерасти в мятеж.

– … Таким образом, так называемый «Русский конвой» в сопровождении эскадры английских кораблей прибывает в Одессу. Добровольческая, армия общей численностью около 30000 человек личного состава (4 пехотные и 2 кавалерийские бригады) при полном вооружении высаживается на берег и занимает город и прилегающие окрестности. Одновременно с этим в одном из городов Северного Кавказа некоторые бывшие члены Учредительного собрания объявляют о создании нового российского правительства. Таким образом, могло создаться два очага мятежа в непосредственной близости от двух взрывоопасных районов: Балкан и Кавказа.

Докладчик, председатель ВЧК Дзержинский, взял передышку, чтобы сделать из стакана глоток чая.

– Вы сказали «могло», – воспользовалась паузой Председатель ВЦИК Спиридонова, – теперь, получается, не может?

– Этого я утверждать не в праве, – ответил Дзержинский. – Однако принятые меры позволяют рассчитывать на то, что, как минимум, одного очага мятежа не будет!

– Если я правильно понимаю, вы имеете в виду высадку Добровольческой армии в Одессе? – уточнил Ленин.

– Точно так, Владимир Ильич! – кивнул Дзержинский. – По «добровольцам» принято такое решение. При выходе из пролива Босфор конвой встречает отряд кораблей Черноморского флота. Английской эскадре в ультимативной форме предлагается повернуть назад. Транспорты под конвоем уже наших кораблей препровождаются в Севастополь, где «добровольцам» будет разрешено пройти торжественным маршем по улицам города, с распущенными знамёнами, но без оружия, кроме личного оружия у офицеров. После торжественной встречи прибывшие войска отправляются на расформировочные пункты. Операцию по встрече «добровольцев» возглавляет лично командующий Черноморским флотом Саблин. Перед самым началом совещания пришло сообщение, что конвой взят под охрану нашими кораблями и держит курс на Севастополь.

– По-моему замечательный план, товарищи! – Ленин глазами искал поддержки у присутствующих, он был явно доволен. – И будем надеяться, он будет так же замечательно завершён! Если мы исключаем Добровольческую армию, то на какие ещё силы могут рассчитывать мятежники? Вам слово, товарищ Сталин!

Нарком по делам национальностей и полномочный представитель ВЦИК на Юге России ответил, неспешно произнося слова:

– Думаю, что под знамёна самозваного правительства могут встать несколько сотен, а может, и тысяч, демобилизованных офицеров. Хотя Юденич уверяет, что ситуацию в округе контролирует (генерал армии Юденич после расформирования Кавказского фронта был назначен командующим войсками Южного военного округа). Остаются казаки…

– Вот-вот, казаки, – Ленин произносил слова значительно быстрее, чем это делал Сталин. – Почему у вас с ними до сих пор не налажен конструктивный диалог? Почему Всероссийский Казачий Круг проходит в Новочеркасске без нашего участия?

– Потому что я не могу явиться туда с одними обещаниями, – раздражённо ответил Сталин. – Где Декрет о казачестве?

– Хороший вопрос! – воскликнул Ленин и повернулся ко мне. – Товарищ Жехорский, вы возглавляете комиссию по разработке Декрета о казачестве, ответьте нам, в каком он сейчас состоянии?

– Проект декрета готов, Владимир Ильич. Я ведь вам его показывал!

– Правильно, показывали, и я дал на него положительное заключение. Почему же до сих пор он не внесён на утверждение ВЦИК?

Я поёжился. Слова Ленина кололи, как иголки.

– Не могу согласовать проект с товарищем Троцким и некоторыми другими товарищами.

– Вечно вы, товарищ Жехорский, прикрываете собственную нерасторопность, валя всё на других, – вмешался в разговор Сталин. – Впрочем, в этом случае я вас понимаю: найти общий язык с товарищем Троцким порой бывает непросто.

– Бросьте, Иосиф Виссарионович, – махнул рукой Ленин. – Лев Давидович не упрямее нас с вами. Мария Александровна, – обратился Ленин к Маше, – Мы что, действительно не можем принять декрет без Троцкого?

– Можно попробовать, – ответила Маша. – Думаю, необходимое количество голосов членов ВЦИК мы наберём.

– Тогда не тяните и сегодня же ставьте вопрос на голосование! – почти потребовал Ленин. – Для нас архиважно, чтобы уже завтра Декрет о казачестве дошёл до Круга.

– Что с вами, Феликс Эдмундович, – обратился Ленин к Дзержинскому. Тому только что принесли бланк телефонограммы, и он теперь сидел бледный и растерянный, в который раз перечитывал содержимое, как будто от этого оно могло измениться. – Что-то случилось?

– Случилось, Владимир Ильич, – оторвал, наконец, взгляд от бумаги Дзержинский.

* * *

Измена – не обязательно мятеж. Иногда она принимает форму саботажа. Именно саботаж помешал сообщению от Камо вовремя попасть в нужные руки.

Пройдя Босфор, конвой встретился с остальными кораблями эскадры. Три стареньких броненосца исправно коптили небо. Два чистеньких эсминца, как бы боясь замараться, держались чуть поодаль.

Саблин выстроил походный ордер по одному ему понятной схеме. Впереди пустил эсминцы, за ними в две кильватерные колонны выстроились 17 самых быстроходных транспортов, за ними встала «Воля»; дальше, также в две колонны, выстроились более тихоходные транспорты, замыкали ордер броненосцы. Практически сразу головная часть ордера, пользуясь преимуществом хода, стала уходить в отрыв. На броненосцах этого до поры не замечали: обзор закрывала «Воля». Когда же и она стала удаляться, находящийся на броненосце «Потёмкин Таврический» комиссар флота Тарасенко забеспокоился. Послал запрос на «Волю». Ответа не получил. Тогда Тарасенко связался со штабом флота.

Заместитель командующего Черноморским флотом контр-адмирал Берсенев застал начальника штаба флота находящимся в полной растерянности.

– Что произошло? – спросил он.

– Чушь какая-то, – пожал плечами адмирал и протянул Берсеневу бланк, – Читайте сами.

– Это не чушь, – жёстко взглянул на начштаба Берсенев прочтя сообщение Тарасенко, – это измена! Объявляйте на всех кораблях, стоящих на Севастопольском рейде, тревогу. Пусть готовятся к экстренному выходу в море! А я пока свяжусь с Главным морским штабом.

* * *

Ленин был вне себя.

– Как такое могло случиться?! – кричал он, потрясая перед лицом Дзержинского бланками телефонограмм. – Почему это предупреждение об измене Саблина, – Ленин показал Дзержинскому сообщение, переданное Камо, – попадает к вам в руки одновременно с этим? – теперь на первом плане оказалось сообщение Берсенева в котором говорилось: «Комфлота Саблин увёл часть кораблей флота и большую часть транспортов в Новороссийск».

– Пока не знаю, Владимир Ильич, – ответил Дзержинский, – но обязательно во всём разберусь.

– А что тут разбираться? – вмешался в разговор Сталин. – На лицо очередная измена и опять в Генштабе. Я не понимаю, почему Духонин всё ещё начальник Генерального штаба?

Ответил Жехорский:

– Духонин честный офицер и отличный штабист.

– Отличный нужен был во время войны, товарищ Жехорский. Сейчас сойдёт и просто хороший, лишь бы это был полностью наш человек.

Ленин посмотрел на умолкшего Сталина как-то странно: то ли одобрял, то ли, наоборот, порицал? Потом он перевёл взгляд на Жехорского.

– Михаил Макарович, я поручал вам подумать о перестановках в армейском руководстве. Кого вы наметили на должность начальника Генштаба?

– Тухачевского, Владимир Ильич. В марте предполагалось назначить Духонина на должность командующего всеми войсковыми соединениями в Финляндии, а на его место назначить Тухачевского, присвоив ему очередное воинское звание.

– Звание подождёт, – сказал Ленин. – А рокировку проведём немедленно! Кстати, вам не кажется, что должность наркома обороны для Маниковского не подходит? В кресле заместителя наркома он смотрелся бы лучше!

– Но у меня пока нет предложений по кандидатуре наркома обороны, – растерялся Жехорский.

– Ваше упущение, Михаил Макарович, вам его и исправлять! Принимайте-ка, батенька, наркомат обороны сами.

– Но…

– Никаких «но»! – воскликнул Ленин, однако, взглянув на откровенно огорчённое лицо Жехорского, смягчил тон: – Знаю я ваше отношение к подобным вещам. Да и мне самому, честно говоря, будет вас не хватать. Потому решим так: сейчас принимаете наркомат, а как управимся с мятежом, будем тут же искать вам замену. Если хотите, можете считать себя в командировке. А теперь, товарищ нарком обороны, доложите Совету Безопасности ваше видение дальнейшего развития событий.

Жехорский уже полностью овладел эмоциями, потому подтянулся и заговорил по-военному чётко:

– По конвою. Думаю, что разделение транспортов произошло по двум причинам: отсутствие достаточного количества быстроходных судов и нежелание части «добровольцев», хотя бы ввиду усталости, участвовать в каких-либо военных действиях. Командование Добрармии учло эти два обстоятельства, соединило обе проблемы и передало под нашу ответственность.

– То есть, вы считаете, что на судах, прибывающих в Севастополь, нет потенциальных мятежников? – спросил Сталин.

– В основной массе их нет, – сказал Жехорский. – Но это отнюдь не означает что кое-кто, особенно из офицеров, не попытается после расформирования его части пробраться к Корнилову.

– Ценная деталь! – одобрил Ленин. – Феликс Эдмундович, учтите это в вашей работе.

– Уже учли, Владимир Ильич, – ответил Дзержинский. – Подобный вариант развития событий включён в план превентивных мер.

– Отлично! – кивнул Ленин. – Продолжайте, Михаил Макарович, – предложил он Жехорскому.

– По Черноморскому флоту. Надо немедленно сместить Саблина с поста командующего и назначить на эту должность Берсенева.

– Не слишком ли он молод для командующего? – усомнился Ленин.

– Да, опыта у него маловато, – согласился Жехорский. – Зато он быстро учится и он полностью наш человек.

Последним словам улыбнулись все, кроме Сталина, который сделал вид, что не заметил камешка в свой огород.

– Я прямо сейчас дам указание подготовить приказ о назначении Берсенева, – сказал Ленин, а вы продолжайте доклад, товарищ Жехорский.

– Непосредственно по мятежу. Предполагаю три центра, где будут сосредоточены основные силы мятежников. Это Екатеринодар, куда наверняка приведёт Добрармию Корнилов. Это Новочеркасск, где расположен штаб атамана Каледина. Это Ростов, где сконцентрируются войска, верные Юденичу.

– Юденич тоже в заговоре? – с тревожным недоумением спросил Ленин.

– Уверен, что да, – твёрдо ответил Жехорский.

* * *

Три дня запланировали власти Севастополя и командование Черноморского флота на чествование героев – «добровольцев». На деле управились за один. Менее 10000 человек сошли на берег с транспортов, которые привёл в гавань Тарасенко. С развёрнутыми знамёнами, под звуки оркестров, под барабанный бой, под приветственные крики толпы горожан, сквозь которую пролегал их путь по улицам города, дошли они до мест временной дислокации, где их ожидал праздничный обед. Впереди их ждала демобилизация, но это завтра, а сегодняшним вечером Морское собрание устраивало приём в честь Георгиевских кавалеров всех чинов и званий.

В разгар вечера к Каппелю подошёл начальник штаба флота.

– Товарищ генерал, слышали последнюю новость? – спросил он.

– О какой новости вы говорите, товарищ адмирал? – поинтересовался Каппель.

– В Екатеринодаре небольшим количеством бывших членов Учредительного собрания власть в России передана в руки триумвирата, в который вошли Корнилов, Каледин и Юденич. Как вам это?

– Отвечу иначе, – делано безразличным тоном произнёс Каппель. – Меня это просто не касается. Я уже, знаете ли, человек почти что штатский. Завтра еду в Петроград, буду просить отставки.

В Харькове Каппель и ещё несколько офицеров покинули маршрут, и пересели в поезд, следующий в Екатеринодар.

Командир отдельного конно-пулемётного полка Внутренних войск Украины подполковник Кожин ещё раз поспрошал разведчиков:

– Точно все офицеры собрались в одном вагоне?

– Да точно, – в который раз уверили его разведчики. – Все, гадюки, сползлись в последний вагон.

– И никого штатского там нема?

– Ни, одно офицерьё!

– Добре, – стукнул нагайкой по голенищу Кожин.

Последний вагон отцепили на ходу за несколько станций от Горловки. Поезд благополучно проследовал входные стрелки, а вагон пустили на тупиковую ветку. Он по ней катился, катился, пока не остановился. Удивлённые офицеры услышали усиленный при помощи рупора голос:

– С вами говорит командир полка Внутренних войск Кожин. Приказываю выходить из вагона с поднятыми руками и без оружия!

Минуту длилось молчание, потом из вагона стали стрелять.

– Добре! – кивнул Кожин. – Хлопцы, начинайте!

Подлетели тачанки и лихо развернулись. Пули изрешетили вагон в считанные минуты. Тех, кому «посчастливилось» выпрыгнуть на другую от тачанок сторону, порубили в поле верховые. Бойцы Кожина поднялись в заваленный телами вагон и добили раненых.

– Добре, – подвёл итог операции Кожин и приказал похоронить убитых.

Саблин с тревогой смотрел на рейд. Выгрузка личного состава закончилась. Теперь суда отходили от причальных стенок, чтобы уступить место транспортам с артиллерией и бронетехникой (бонус от англичан). Вот только успеют ли разгрузить? Саблин повернул бинокль в сторону открытого моря.

Эскадра Берсенева входила в Цемесскую бухту. Силы были неравны. Линкор «Воля», на мачте которого упорно трепыхался флаг командующего флотом, крейсер «Алмаз» и четыре эсминца против двух линкоров («Адмирал Александр Колчак» и «Свободная Россия»), линейного крейсера «Петроград» (бывший «Гебен») и десятка эсминцев. «Долго не продержимся, но на часок-другой Берсенева задержим!» – подумал Саблин и отдал приказ идти на сближение с противником.

Бой получился куда скоротечнее, чем на то рассчитывал Саблин. «Алмаз», который вырвался вперёд, с первых выстрелов стал проигрывать дуэль «Петрограду», вскоре на нём начался пожар и крейсер поспешил спустить флаг. Против «Воли» оказались оба линкора эскадры Берсенева. Эсминцы Саблина попытались было организовать против них торпедную атаку, но дальнобойные орудия линкоров довольно быстро потопили два из них, обратив остальных в бегство. Когда дистанция между линкорами сократилась, и можно было открывать стрельбу из орудий главного калибра, – противник почему-то с этим медлил – на мостик поступило сообщение о том, что заклинило носовую башню. И сразу же корабль перестал слушаться руля. Над причиной бед долго голову ломать не пришлось. В рубку втащили избитого офицера и бросили тело к ногам Саблина. Адмирал с удивлением узнал в нём балагура и весельчака, любимца всей команды лейтенанта Максимова.

– Это он, ваше превосходительство, рулевой механизм испортил! – прокричал один из палачей Максимова.

– И башню заклинил тоже я! – улыбаясь разбитыми губами, признался Максимов.

Саблин посмотрел на море. Линкоры противника сократили дистанцию до убойной. «Один выстрел с нашей стороны и они разнесут нас в клочья», – осознал Саблин. Ему стало так тоскливо, что он тут же совершил, наверное, самый подлый поступок в своей жизни. Повернувшись к морякам, доставившим Максимова, он, криво улыбнувшись, произнёс:

– Что-то Владимир нынче уж очень горяч. Пусть охладится в морской водичке!

Когда Максимова выволокли из рубки, Саблин устало сказал командиру «Воли»:

– Спускайте флаг, для нас всё кончено.

Прошёл в адмиральский салон и застрелился.

Максимова вытащили на палубу, привязали к ногам колосник и бросили за борт.

Экипаж «Воли» был построен вдоль борта. Напротив, направив на строй стволы «Самопалов», стояли морские пехотинцы из Первого гвардейского полка морской пехоты Черноморского флота. Командир морпехов окинул моряков с мятежного линкора тяжёлым взглядом.

– В последний раз спрашиваю: кто участвовал в казни Максимова?

Строй продолжал угрюмо молчать.

– Ладно, – сказал морпех, – сами напросились. Если через минуту виновные не будут выданы, я прикажу расстрелять каждого десятого, начиная отсчёт с командира корабля. Время пошло!

Полминуты ничего не происходило. Потом в строю начались шевеления и вперёд стали вылетать люди.

– Все? – спросил офицер, когда строй вновь замер. – Хорошо. Теперь ответьте мне, какого наказания заслуживают эти упыри?

Сначала строй молчал, потом кто-то несмело произнёс слово «смерть».

– Что?! – взревел морпех, – Не слышу!

– Смерти, – нестройно произнесли сразу несколько голосов.

– Вы что, разучились отвечать?! А ну ещё раз все вместе!

– Смерти! – На этот раз приговор прозвучал громко и слаженно.

– Другое дело, – удовлетворённо произнёс морпех. – Поступим так. Я с вашим приговором согласен. Но вы его вынесли, вам и приводить его в исполнение. Да, и добавьте к «этим» вашего командира!

Когда извивающиеся тела с привязанными к ногам колосниками были брошены за борт, командир морпехов вновь обратился к строю:

– Теперь самое главное, товарищи! Смыть свой позор вы сможете только кровью. Сейчас вы получите винтовки, погрузитесь на вспомогательные суда и высадитесь в порту. Ваша задача захватить порт и все находящиеся на его территории и на пришвартованных судах военные грузы. Корабельная артиллерия будет прикрывать вашу высадку огнём. Задача ясна?

Глеб

На этот раз Корнилов апартаментов не заслужил. Наша встреча состоялась в камере тюрьмы Трубецкого бастиона накануне вынесения приговора. Выглядел генерал неважно. И виной тому было не плохое обращение со стороны тюремной стражи – обращались с мятежным генералом достойно. Думается, в нём просто сломался тот стержень, который на протяжении всей предыдущей жизни поддерживал в нём безупречную военную выправку, помогал голове гордо держаться на короткой калмыцкой шее, а в глазах – уж не знаю, как это может быть – поддерживал огонь живой веры, в первую очередь в самого себя. Теперь ничего этого не было. Передо мной сидел старик (это в 48-то лет!) с потухшими глазами.

– Пришли посмотреть на смертника, ваше высокопревосходительство? – спросил Корнилов, когда разглядел, кто к нему вошёл. Спросил почти без каких-либо интонаций в голосе и уж тем более без иронии, хотя она в данном случае напрашивалась. Спросил исключительно для констатации факта: в камеру вошёл генерал армии в форме и при погонах.

– Приговор вам ещё не вынесен, Лавр Георгиевич, потому вы рано причисляете себя к смертникам. Впрочем, если таков ваш личный приговор, я готов под ним подписаться! И знаете, почему? – В глазах Корнилова появился слабый интерес. – Вы, генерал, пусть и не своими руками, убили своих лучших друзей, людей, которые вам верили и которые пошли за вами на смерть. Теперь в живых остались только вы. Генерал Юденич покончил с собой, адмирал Саблин покончил с собой, атаман Каледин убит, генерал Марков погиб в бою, генерала Каппеля ликвидировали в тот момент, когда он пробирался к вам…

* * *

Жестокие слова Абрамова пробудили воспоминания. Юденич застрелился, чтобы избежать плена, когда войска Фрунзе разбили его отряды под Ростовым. Атаман Каледин погиб во время короткой, но кровавой междоусобицы, в которой сошлись казаки Войска Донского…

Командир Донского кавалерийского корпуса Миронов буквально ворвался в зал, где проходил Всероссийский Казачий Круг, подошёл к столу президиума и швырнул перед войсковыми атаманами газету.

– Читайте!

Каледин взял газету в руки. Через всю полосу шёл заголовок «Декрет о казачестве». Миронов вырвал газету из его рук и взлетел на трибуну.

– Казаки! – потряс он газетой над головой – Вот вы тут ругаете Советскую власть, а она, незлобивая, подарила нам свободу, какой у нас ещё не было, приравняв казаков к народности с правом на автономию в пределах территории казачьего войска!

Дальше Миронову говорить не дали. Стащили с трибуны. Завязалась драка. Дошло до стрельбы. Сторонников Миронова в зале было немного, они вынуждены были отступить, унося раненного предводителя. Казалось, противники Советов одержали верх. Но почти сразу представители других казачьих войск под разными предлогами стали покидать зал. Круг завершился, так и не приняв итоговой резолюции.

А под утро в Новочеркасск ворвался корпус Миронова и жестоко расправился с обидчиками командира. Каледин пытался бежать, но его настигли и убили. Больше казацкую кровь лить не стали. Договорились. Миронов стал войсковым атаманом Донского казачьего войска. Тогда же Круг принял странное решение: Советскую власть признать, но в конфликт ни на чьей стороне не вмешиваться. На деле этот «нейтралитет» был направлен против «добровольцев». Им было запрещено пересекать войсковые земли. Им отказывали в фураже и продовольствии даже за деньги.

Когда офицеры из корпуса Маркова, находясь в отчаянном положении, собрали всё имеющиеся у них золото и отрядили гонцов в ближайшую станицу, их там ограбили, избили и заставили голышом бежать до позиций. Марковцы этого не потерпели, ворвались в станицу уже с оружием: грабли, жгли, убивали, насиловали. На следующий день их порубила конница Миронова. В плен казаки никого не брали. С этого дня Донское войско выступило против «добровольцев». Это решило исход дела. Добрармия была разбита, генерал Марков погиб в бою, а Корнилова пленили.

Саблин застрелился в своей каюте на «Воле», продолжал вспоминать Корнилов. Вот о Каппеле мне до сегодняшнего дня не было ничего известно. Теперь знаю: погиб и он.

Глеб

«Господи, да он меня не слушает!» Я замолк и дождался, пока Корнилов поднимет на меня глаза.

– Один последний вопрос, генерал. Зачем?

Я думал, Корнилов промолчит, но он ответил:

– Наверное, просто боялся стать ненужным.

Я повернулся и вышел из камеры.

Генерала Корнилова приговорили к двадцати годам тюремного заключения.