Текст книги "Открытый (в)опрос. Общественное мнение в современной истории России. Том I"

Завтрак в «Туристе»

Другим гостем Заславской на памятной неформальной встрече в Москве был научный сотрудник Института системных исследований АН СССР Петр Авен. Будущий российский министр и миллиардер в то время серьезно интересовался социологией – и вполне мог стать одним из первых сотрудников ВЦИОМ. Он, однако, предпочел уехать в Вену – работать в Международном институте прикладного системного анализа, откуда вернулся только в 1991 г. Зато предложение работать во ВЦИОМ принял Александр Ослон, специалист по компьютерному анализу данных из Тулы, автор известного в новосибирском Академгородке пакета программ «Типолог». Позвать его Заславской предложил Илья Мучник, многолетний соавтор Татьяны Ивановны и научный руководитель Ослона. Ноябрьским утром 1987 г. Заславская позвонила в Тулу, сказала, что приняла предложение возглавить ВЦИОМ, удивилась, что Ослон об этом ничего не знает и просто пригласила приехать, чтобы поговорить и поработать вместе. Ослон рассказывает, что этот звонок стал в его судьбе переломным моментом, за которым последовали разговор дома у Заславской (с участием Бориса Грушина, Ильи Мучника, Елены Петренко и Петра Авена), переезд в Москву и, по сути, начало новой жизни…

Елена Петренко запомнила Ослона как «рыжего молодого человека». До того они случайно встретились в коммунальной квартире Мучника, и с этой встречей был связан забавный эпизод. Пока коллеги о чем-то оживленно беседовали, у Елены с вешалки в коридоре украли шубу, что по советским временам было настоящей трагедией. Забыв о социологии, все трое бросились на поиски пропажи, которая вскоре была обнаружена Ослоном в комнате соседа-алкоголика[120]120
  Ослон А. А. «В феврале 1988 года я все бросил – дом, жену, дочку, работу, товарищей и окунулся в новую жизнь» / Интервью Докторову Б. З. В Кн.: Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами. М.: ЦСПиМ, 2014–2017.


[Закрыть]. Молодой кибернетик легко справился с работой детектива. Будущий основатель Фонда «Общественное мнение» вообще был мастером на все руки: паял радиоприемники, в студенческое время разработал эффективный способ сбора картошки и даже научился заготавливать корм для коров, когда проходил практику в колхозе. Все эти, казалось бы, далекие от социологии знания пригодились ему очень скоро.

Александр Ослон

Александр Ослон

«Опросы в те времена означали другое, нежели сейчас. Они означали не просто выяснение того, что и как думают советские люди, а проникновение в таинственную зону, о которой ничего не известно. Мы были сталкерами, уходящими в эту зону и приносящими оттуда цифры»[121]121
  Там же.


[Закрыть], – так описывает свой приход в социологию Александр Ослон.

В одном из интервью Ослон называет себя экспертом-многостаночником, который любил «совать нос во все дела». Его стремление жить без начальства в лице пусть и перестроечной, но бюрократии нравилось не всем. Создание при ВЦИОМ «социологического кооператива» с целью заработать деньги для Центра в конечном счете привело к расколу вциомовской команды. Этот «кооператив» – Фонд «Общественное мнение» – в 1992 г. пустился в самостоятельное плавание и со временем стал одним из ведущих исследовательских центров страны.

Интересно, что его создатель долгое время не считал себя социологом: «Первые годы в советском ВЦИОМ я всегда дистанцировался от социологического содержания. Я считал, что я аналитик данных, технолог, организатор. Социологического мышления у меня не было, я считал, что это не моя профессия. Но интересно было слушать маститых ученых-социологов – пиетет перед ними был необыкновенный», – рассказывает Ослон[122]122
  Там же.


[Закрыть].

Он вспоминает, что в «Доме туриста» отдал свой самый просторный номер Юрию Леваде и его сотрудникам для проведения знаменитых «левадовских» семинаров. Сам он с удовольствием посещал их, хотя, по собственным словам, с большим интересом читал книги по анализу социологических данных, чем работы по социологии, в которых к тому же в те времена были обязательны пассажи со ссылками на решения пленумов и съездов КПСС.

По-настоящему Ослон занялся социологией в 1996 г., а до этого был скорее «около нее». Тогда он работал в штабе по переизбранию президента Бориса Ельцина, который имел все шансы проиграть лидеру коммунистов Геннадию Зюганову: «Там я первый раз решил, что задача, которая решалась, – она моя, личная. Я переживал, врать не буду – я хотел, чтобы Ельцин выиграл. А для этого нужно было склонить 15-процентную группу в пользу Ельцина, и для этого был нужен компас социологии», – рассказывает Ослон[123]123
  Там же.


[Закрыть].

Со времени его прихода во ВЦИОМ прошло более 30 лет, но Ослону по-прежнему до всего есть дело. В своем кабинете в ФОМ в бывшем здании московской «Трехгорной мануфактуры» он хранит первые вциомовские бюллетени, письма и документы того времени. Среди них даже поэтажный план здания на Никольской, которое он «выбивал» для ВЦИОМ. Он помнит каждый документ и каждое письмо, а свою работу в Центре называет гигантским опытом: «Годы во ВЦИОМ мне полностью голову переделали»[124]124
  Там же.


[Закрыть].

Профсоюзы выделили ВЦИОМ несколько комнат на четвертом этаже недавно построенного 33-этажного «Центрального дома туриста» на Ленинском проспекте. Помещение Центр получил в феврале 1988 г., через месяц после того, как Заславская официально вступила в должность. Постояльцы советского отеля – командированные профсоюзные деятели из провинции и редкие гости из соцстран – с заметным интересом смотрели на ученых, которые теперь часто появлялись в холле гостиницы. Веселые, шумные, энергичные, они резко контрастировали с суровыми профсоюзными деятелями: «Мы там горели, <…> правда, профсоюзы пристально наблюдали за этой странной деятельностью»[125]125
  Петренко Е. С. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» В. Хамраеву. Москва, 2015.


[Закрыть], – рассказывает Елена Петренко.

Ослон тоже чувствовал, что профсоюзное руководство относится к ВЦИОМ с большой долей скепсиса: «В ВЦСПС думали, что со временем “перестройка” рассосется и можно будет выкинуть из “Дома туриста” эту странную организацию. Они вообще не понимали, зачем она нужна, видели в ней блажь сегодняшних партийных лидеров и полагали, что скоро все станет по-старому»[126]126
  Ослон А. А. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Кулешовой и А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть].

«Обстановка во ВЦИОМ была деловая – Заславская понимала, что это ответственная работа, сейчас нам дали какой-то карт-бланш, а потом ведь и спросят», – вспоминает Александр Кинсбурский[127]127
  Кинсбурский А. В. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть]. О создании ВЦИОМ Кинсбурский узнал, работая в Институте социологии, и не скрывал воодушевления, когда получил приглашение работать в Центре. «Ну что, труба зовет?» – вспоминает он слова одного из коллег в институте. Куда звала труба, было понятно с полуслова – от такого предложения не отказываются: «Это была вторая попытка что-то изменить в советском обществе»[128]128
  Там же.


[Закрыть].

Но не все были столь решительны – другой будущий вциомовец, преподаватель Пермского государственного университета Сергей Кетов, признается, что не спал ночь, обдумывая предложение коллеги, Николая Фадеева, уже назначенного к тому времени руководителем Уральского отделения ВЦИОМ, стать его замом. «Решение далось трудно. Что такое ВЦИОМ, тогда еще никто не знал», – рассказывает он сегодня. Однако желание заниматься практической социологией пересилило: «Нас интересовала профессиональная сторона дела – мы становились социологами, – мы ими не были. Сегодняшние социологи получают все рецепты своей работы в готовом виде: делай так, не делай так, тогда это все было по-другому, рецепты выпекались на наших глазах»[129]129
  Кетов С. В. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть].

«Номера-соты. В этих сотах сидят какие-то люди. Это все центральный аппарат ВЦИОМ, который уже набрали»[130]130
  Хайкин С. Р. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» В. Хамраеву. Москва, 2015.


[Закрыть], – вспоминал свой первый приезд в «Турист» Сергей Хайкин, один из немногих дипломированных социологов в команде ВЦИОМ в то время. В Москву он приехал из Воронежа, где оказался по распределению после аспирантуры Института социологических исследований АН СССР. Убедив местное партийное начальство, он еще до перестройки смог организовать прямо в здании горкома партии небольшую социологическую службу. Помещение было небольшим: начальство выделило социологам подсобку, где хранили швабры и ведра уборщицы.

Увиденное в «Доме туриста» поразило Хайкина, привыкшего к горкомовским коридорам: «Первое, что я увидел, – атмосфера, вообще не похожая на атмосферу кафедры. Ну что такое атмосфера кафедры? Ты зажат. Ты зажат догмой, ты зажат стереотипами поведения. А здесь абсолютная свобода. Это просто так захлестывало. В каждом номере сидели какие-то люди, которые были подразделениями ВЦИОМ. И все курили. Можно было курить. Через пять минут мне сказали: „Хочешь ли выпить?“ – можно было выпить». Через десять минут после знакомства вциомовцы потащили воронежского гостя в роскошную сауну в здании «Дома туриста». Этот поход решил все: «Я в Сибири вырос, я люблю сауну. Попарились. Я понял, что я сюда хочу. И вот эта атмосфера свободы, она захлестнула»[131]131
  Там же.


[Закрыть], – рассказывал Хайкин.

Свободная атмосфера «Туриста» впечатлила и Михаила Тарусина: «Отель! „Дом туриста“. Чай в номерах, можешь пойти принять душ, который тут же, – пожалуйста. То есть из этой унылой действительности, этих мрачных коридоров, рож чинуш, совершенно омертвелых, – вдруг сразу в такую атмосферу!»[132]132
  Тарусин М. А. ВЦИОМ. Рождение. Первые шаги в формировании опросной сети (Интервью Б. З. Докторову) // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2017. № 2. С. 246–262.


[Закрыть]. Подобные чувства испытывал и Ослон, когда в феврале 1988 г. перешел во ВЦИОМ: «Я все оставил – дом, жену, дочку, работу, своих товарищей, сотрудников, родной город и окунулся в новую жизнь. Началось все с того, что ничего не было, вообще ничего, и абсолютно неизвестно было, что делать. Короче, мы будем делать то, что мы решим делать, и надо было решить»[133]133
  Ослон А. А. «В феврале 1988 года я все бросил – дом, жену, дочку, работу, товарищей и окунулся в новую жизнь» / Интервью Докторову Б. З. В кн.: Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами. М.: ЦСПиМ, 2014–2017.


[Закрыть].

Романтизм первой команды ВЦИОМ Ослон выделяет как особую объединяющую черту: «Вообще во ВЦИОМе в то время – 1988, 1989, 1990 г. – было самое лучшее место в мире, бесконечно доброжелательные творческие люди, понимающие, что они находятся на гребне волны. Мы осознавали значимость своей работы, мы были первыми, кто создавал первый институт опросов. И там были замечательные люди, замечательная атмосфера <…> Это было романтическое время, когда все, что не нравилось в стране, уходило, а все, что было желательно, приходило. Старое еще не ушло до конца (да и никогда не ушло), из нового еще не пришло все, что хотелось (да и никогда не пришло), но тогда было самое упоительное время между прошлым и будущим. А мы были первопроходцами в будущее»[134]134
  Там же.


[Закрыть].

Это будущее рождалось на глазах первых сотрудников ВЦИОМ – и при их деятельном участии. В июне 1988 г., когда ВЦИОМ окончательно обосновался в гостиничных номерах «Дома туриста» на Юго-Западе Москвы, Заславская и Грушин выступили на первой пресс-конференции нового Центра. Привыкшие к специфическому стилю советских чиновников, журналисты увидели элегантную даму, совершенно не соответствующую образу «синего чулка». Рядом с ней в Колонном зале Дома Союзов сидел Грушин – их бывший коллега, который четко и в то же время просто отвечал на вопросы. «Зал был набит битком, и все разинув рот слушали Татьяну Ивановну. Сообщение о том, что в СССР появился специальный центр для изучения общественного мнения, было абсолютной мировой сенсацией. Оно было чуть меньшим по масштабу, чем падение Берлинской стены», – вспоминает Ослон[135]135
  Ослон А. А. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Кулешовой и А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть].

Было понятно, что с выходом социологии из стен академических институтов в обычную жизнь произойдут колоссальные изменения. Во ВЦИОМ, где иногда попросту не справлялись с потоком писем, об этих изменениях, разумеется, знали. Дело доходило до того, что предприятия и институты, в том числе еще недавно закрытые от посторонних глаз, сами стали проводить анкетирование и предлагать данные ВЦИОМ. Так, одно из писем Института ядерных исследований, адресованное лично Заславской, содержало данные опроса ядерщиков о популярной в то время пьесе драматурга Михаила Шатрова «Дальше… дальше… дальше!».

Увы, запустить реальную «фабрику опросов» оказалось совсем не просто: «Большинство принимавшихся во ВЦИОМ сотрудников были квалифицированными учеными, но почти никто из них не обладал опытом изучения общественного мнения, поскольку в СССР эта область исследований находилась в зачаточном состоянии <…> У меня собственного опыта в этой области не было»[136]136
  Заславская Т. И. «…Самое интересное и достойное занятие – это наука» / интервьюер Б. З. Докторов // Социологический журнал. 2007. № 3. С. 137–169.


[Закрыть], – вспоминала Заславская. Практически у всех в команде, кроме Грушина и Капелюша, отсутствовали знания и навыки их проведения, не сложилась еще и сеть интервьюеров. А профсоюзы требовали результатов! Как вспоминает Елена Петренко, «помимо Москвы появилось не более трех регионов. Проводить всесоюзный опрос по трем точкам было всем невозможно. Как ни крути, три области – есть только три области. Тем не менее решили провести опрос в трех областных центрах по квоте, связанные параметры которой (прости господи) мне пришлось просто сочинить. Только после громогласных и жарких дебатов руководство с обиженными физиономиями согласилось объявить своим спонсорам, что первый опрос Центра будет точечным – в трех региональных столицах»[137]137
  Петренко Е. С. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» В. Хамраеву. Москва, 2015.


[Закрыть].

Пока же суд да дело, чтобы «утихомирить спонсоров» (профсоюзы), решили «проанализировать почту популярнейшего в то время издания „Аргументы и факт“ („АиФ“) <…> в те годы тональность самостийной читательской эпистолярии задавали граждане „старого формата“, которым все в то время происходящие перестроечные вывихи были глубоко отвратительны. Работой с почтой руководил Я. Капелюш, который с присущей ему скрупулезностью отобрал, по договоренности со мной, каждое тридцатое письмо и составил добросовестный отчет, снабдив его цитатами из писем. Отчет был отправлен заказчикам из ЦК и ВЦСПС. На следующий день – страшный скандал, с вызовом на ковер директората. Дело в том, что одно из писем на имя генерального секретаря сопровождалось матом»[138]138
  Там же.


[Закрыть]. К счастью, вскоре подоспели результаты опроса в трех областных центрах – гораздо более комплиментарные для Горбачева. По итогам опроса «в центральной прессе появились первые публикации результатов опросов ВЦИОМ и многополосные интервью с Татьяной Ивановной»[139]139
  Петренко Е. С. «Социологический поворот в моей жизни носил несколько мистический характер» / Интервью Докторову Б. З. В кн.: Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами. М.: ЦСПиМ, 2014–2017.


[Закрыть].

В марте 1989 г. в Северо-Западное отделение ВЦИОМ в Ленинграде, которым в то время руководил Борис Докторов, пришел работать сын Владимира Ядова, социолог Николай Ядов. Он рассказывает, что для него ВЦИОМ тех лет ассоциировался с названием популярного спектакля ленинградского ТЮЗа о декабристах «Глоток свободы»: «У меня весь этот период – 1990-е годы – ассоциируется с этими словами. Работа во ВЦИОМ – часть этого. Мы были единомышленниками. В целом, не в частностях, конечно. Ситуация в стране была сложная, можно сказать, голодная. Но было совершенно ясно направление движения»[140]140
  Ядов Н. В. Интервью для книги «Открытый вопрос» А. Братерскому. Москва, 2020


[Закрыть].

Директор Института социологии АН СССР Владимир Ядов.

Фото: Георгий Тер-Ованесов

Менялась и академическая социология. В 1988 г. ИКСИ, откуда вышли многие вциомовцы, был преобразован в Институт социологии РАН. Его директором стал социолог Владимир Ядов, теоретик-методолог, социальный психолог, один из создателей ленинградской социологической школы. Приход в институт Ядова повлек за собой революционные изменения. Это была перестройка практически всей привычной институтской работы: сотрудники получили возможность переходить в другие отделы и заниматься теми проектами, которые были им более интересны. В истории института эти первые месяцы директорства Ядова получили шутливое название «Юрьев день».

«А вы не из КГБ?»

В один из апрельских дней в «Доме туриста» появился человек, c которым связана одна из главных страниц истории советской и российской социологии. Юрий Левада к тому времени был уже известным социологом, работавшим в Центральном экономико-математическом институте. Туда он перешел после того, как был вынужден уйти из ИКСИ под давлением партийных идеологов. За курс написанных им лекций по социологии Леваду лишили звания профессора, закрыв любую возможность преподавать. Однако, несмотря на гонения, он продолжал проводить свои знаменитые социологические семинары – практически в полуподпольных условиях.

«Коллектив социологов <…> настаивал на том, что существует теоретическая социология, социологическая наука как таковая, и следует объективно освещать происходящие в обществе процессы – начались скандалы и погромы»[141]141
  Осипов Г. В. Мы жили наукой. В кн.: Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах СПб.: РХГИ, 1999.


[Закрыть], – вспоминал будущий директор Института социально-политических исследований РАН Геннадий Осипов. Один из скандалов был связан с лекциями Юрия Левады. Левада был приглашен в МГУ на факультет журналистики, где четыре года читал этот курс. В 1969 г. он решил с помощью ИКСИ РАН издать свои лекции в виде двух небольших книг, что «очень скоро вызвало скандал, собственно, стало формальным началом шума»[142]142
  Левада Ю. А. Научная жизнь – была семинарская жизнь. В кн.: Российская социология шестидесятых годов в воспоминаниях и документах. СПб.: РХГИ, 1999. С. 85–94.


[Закрыть].

Юрий Левада

Левада чем-то неуловимо напоминал знаменитого фельдмаршала Кутузова, в биографии которого были и победы, и поражения, и опала. «Вы знаете, я довольно одинокий волк всю жизнь», – сказал о себе Левада в одном из интервью»[143]143
  Тарусин М. А. Мы формировались во времена отрицания // Социальная реальность. 2007. № 7. С. 55–79.


[Закрыть]. Из детства Юрий хорошо помнил «большую библиотеку», принадлежавшую его деду, Льву Константиновичу Морейнису, – фармацевту, химику, который в молодости был членом партии социалистов-революционеров. Мать будущего социолога, Наталья Морейнис, работала журналисткой в винницкой газете «Більшовицька правда»; отец – советский историк-медиевист Моисей Коган, автор популярного многие годы «Мифологического словаря». Фамилия Левада досталась ученому от отчима – украинского драматурга, писателя и сценариста Александра Косака, – это был его творческий псевдоним.

Школу Левада окончил с золотой медалью, потом поступил на философский факультет МГУ. Правда, по собственному признанию, в учебе он вскоре разочаровался: «Я поступил на философский факультет, потому что думал, что это то место, где объясняют, что к чему. А оказалось, что ничего не объясняют, а только мешают», – рассказывал ученый. Зато в университете Левада стал редактором студенческой газеты, благо у него был опыт работы в винницкой прессе. Фотографом в газете работала его будущая супруга Тамара. Юрий женился на Тамаре через несколько лет после окончания университета и прожил с ней всю жизнь. Тамара так описывает его характер: «Юра как-то всем существом, телом и душой, просто и радостно любил жизнь. И заражал окружающих своей любовью. А ведь был немногословен, даже молчалив. Не жестикулировал. И мимика у него была минимальная: две маски – спокойно-приветливая и насмешливая»[144]144
  Ярославский Л. В. Воспоминания и дискуссии о Юрии Александровиче Леваде. М.: Карпов Е. В., 2010. С. 59.


[Закрыть].

Домашние до сих пор вспоминают Леваду как самого веселого человека, который учил искать грибы, ходить в походы с палаткой, заготавливать валежник и делать мебель своими руками. Он был душой компании, но часто любил оставаться наедине со своими записями, книгами и любимым псом – ньюфаундлендом Цапой.

Первой сферой научного интереса будущего исследователя «советского человека» стал… «человек китайский». В 1955 г. Левада защитил кандидатскую диссертацию на тему: «Об особенностях народной демократии в Китае». Кстати, познакомиться с многими базовыми социологическими работами Леваде помогло знание польского языка (его бабушка по материнской линии была полькой, и в доме звучала польская речь). Именно на польском можно было прочесть ту социологическую литературу, которая не издавалась в СССР. Докторская диссертация Левады, написанная в 1966 г. в Институте философии АН СССР, называлась «Социологические проблемы критики религии».

Потом был Институт конкретных социальных исследований, где Левада руководил сектором теории и методологии. Здесь он работал вместе с Борисом Грушиным, здесь же на него начались гонения: лекции c «вольной» интерпретацией учения Маркса не понравились партийному руководству. Уйдя из ИКСИ, Левада перешел на работу в Центральный экономико-математический институт АН СССР. Но при этом продолжал вести полуподпольные социологические семинары, на которые приезжали слушатели из других городов России и даже союзных республик. Именно из этих семинаров впоследствии вырос теоретический отдел ВЦИОМ. Это произошло в 1988 г. По приглашению Бориса Грушина и с благословения Татьяны Заславской, которая сохранила самые яркие воспоминания о его семинарах, Левада пришел в Центр и привел тех, кто составил основу команды ВЦИОМ 1990-х годов. Это Алексей Гражданкин, Наталья Зоркая, Леонид Седов, Александр Голов, Лев Гудков, Борис Дубин, Алексей Левинсон.

Главная сфера интересов Левады во ВЦИОМ – «простой советский человек». Первое исследование на тему «советского человека» вышло в 1989, второе – в 1994, затем в 1999 и в 2003 гг. Советский человек менялся с течением времени, но перемены пугали его, и это мешало ему стать «новым человеком»: «Можно будто бы быть свободным, все вокруг призывают к свободе, а свободы особой не получается <…> Нового человека, как существа сознательного и умного, не было видно. Скорее, как только человека освободили, он бросился назад, даже не к вчерашнему, а к позавчерашнему дню», – говорил Левада в 2004 г.[145]145
  Левада Ю. А. Человек советский. Публичные лекции на «Полит. ру» // Polit.ru. 15.03.2014. URL: https://m.polit.ru/article/2004/04/15/levada.


[Закрыть]Кстати, по-своему «советским» был и сам Левада, однако его «советскость» была сродни той, которой кинематографисты часто наделяли интеллигентных и одухотворенных героев отечественных фильмов 1960-х годов.

После ухода Заславской Левада встал во главе ВЦИОМ в период распада страны, краха политических институтов и общей неопределенности. Именно ему пришлось искать путь для Центра в новых рыночных условиях, когда государство фактически бросило ВЦИОМ на произвол судьбы. «С одной стороны, он создал вполне рыночную структуру, которая существовала без государственных денег, с другой – сохранил коллектив аналитиков, публицистов, которые сфокусировались на осмыслении происходящего с нашим обществом»[146]146
  Федоров В. В. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть], – описывает его роль Валерий Федоров.

Левада ушел из жизни в 2006 г. Его книги, статьи, эссе, лекции стали частью не только российской, но и мировой научной мысли. Друзья в шутку называли его «Большая Левада», словно это было название планеты: «Он стал настоящим гуру для большого числа социологов и журналистов – как человек, который открыл им эту науку, много и напряженно мыслил и творил – и очень щедро делился прочитанным и придуманным»[147]147
  Там же.


[Закрыть].

В «Турист» Левада пришел не один, а со своими соратниками, которым предстояло стать звездами ВЦИОМ 1990-х годов. Левада вспоминал позже, что больше всего его в новой работе привлекла возможность поработать со многими единомышленниками: «…это показалось мне настолько интересным и важным, что о том, что можно делать с общественным мнением, я тогда и не думал. <…> Мы не знали, что произойдет с нашим обществом. Мы не знали, как его можно будет изучать. Мы оказались свидетелями развала одной системы и создания другой, причем и в политике, и в экономике. И мы оказались на самой передней позиции, где это можно было наблюдать. Это было интересно»[148]148
  Мы и наш ВЦИОМ. Выпуск 1. М.: ВЦИОМ, 1997. С. 19.


[Закрыть].

Интересно было не только Леваде, но и тем, кого он позвал с собой. Любимый аспирант Левады, Лев Гудков, много лет спустя так описывал мотивы свои и своих коллег, пришедших во ВЦИОМ: «Для них смысл того, что они делали, имел мало общего с „карьерой“, вопрос стоял по-другому: способны ли они, раз открылось окно возможностей, отвечать на вызовы времени и реализовать те научные планы, которые были невозможны при советской власти. Понять, что происходит с людьми, с тоталитарной системой. Эти люди руководствовались этикой ответственности, ощущали себя в ситуации выбора своей судьбы и будущего страны»[149]149
  Гудков Л. Д. Независимой социологии в России нет // Троицкий вариант. 24 март 2018 г. № 252.


[Закрыть].

Только вот знаний и навыков работы с опросной информацией у «новобранцев» тогда катастрофически не хватало. «Социология у меня любительская, – признавался позже социолог Борис Дубин. – Я никогда не учился социологии профессионально, среди моих сверстников дипломированных социологов тоже нет. И никаких знаков профессионального социологического достоинства не имею. Ни диплома о каком-нибудь окончании, ни степени, ничего. Эта социология сделана собственными руками, под свои задачи с огромной помощью людей, которые в этом что-то понимали и для меня много значили. Ю. А. Левада и Л. Д. Гудков мне в этом смысле ставили глаз, ставили руку, а с какого-то момента мы эти вещи делали вместе»[150]150
  Дубин Б. В. «…Если можно назвать это карьерой, пусть это будет карьерой» / интервьюер Г. С. Батыгин // Социологический журнал. 2002. № 2. С. 119–132.


[Закрыть].

Как вспоминал Леонид Седов, «во ВЦИОМ я пришел по зову Левады <…> Работа была нетворческой – я называл ее “сладкая каторга“. Перешел во ВЦИОМ в расчете на большие творческие возможности». Возможности действительно открылись, но ими еще надо было суметь правильно распорядиться. Научиться этому удалось не сразу. Как говорит Седов, «первый мой опыт оказался провальным. Левада поручил мне провести исследование на тему „бюрократия“. Под моим руководством была разработана анкета, ВЦИОМ провел опрос, и полученные результаты по моему заказу были переведены на английский, и было решено провести конференцию с участием иностранных специалистов <…> Видимо, я пригласил не совсем тех ученых и не организовал дальнейшую работу, так что в результате не состоялись никакие публикации по результатам исследования. Вспоминаю обо всем этом как о кошмаре»[151]151
  Седов Л. А. Я родился в 1934 в Москве, на Арбате / интервьюер Б. Докторов // Телескоп. 2018. № 5 (131). С. 3–8. URL: http://www.teleskop-journal.spb.ru/files/2018/2018–5–02.pdf.


[Закрыть].

В целом, как позже констатировала Заславская, «самым большим недостатком было, как мне кажется, то, что большая часть коллектива почти ничего не знала об изучении общественного мнения, то есть начинали мы как профаны. Грушин бегал по своему роскошному кабинету на Ленинском проспекте, за волосы хватался и жутко переживал. Как специалист, он имел достаточно ясное представление, как надо, но видя, что и как делается на практике, нередко приходил в отчаяние»[152]152
  Мы и наш ВЦИОМ. Выпуск 1. М.: ВЦИОМ, 1997. С. 13–14.


[Закрыть]. К счастью, во ВЦИОМ все необходимые знания и навыки приобретались довольно быстро – хотя обучения как специального процесса тогда еще не было. Вспоминает Лейла Васильева, пришедшая в Центр с Грушиным: «Что я умела, когда пришла во ВЦИОМ? Да ничего. Ну, неплохо печатала на машинке. И все. От социологии у меня был только диплом, о наличии которого, кстати, Борис Андреевич с изумлением узнал несколько позже. Всем, чему я научилась в профессии в то время и позже, я обязана Грушину. Он учил, не уча – просто работал. Я видела, что и как он делает. Я слышала, как он формулирует задачи. Не все слова понимала. Лезла в словари. Разочаровать его у меня была масса возможностей. Я бы этого просто не пережила, и я старалась»[153]153
  Васильева Л. М. «Во ВЦИОМ меня пригласил Борис Андреевич. Было это в самом начале 1988 года». В Кн.: Докторов Б. З. Биографические интервью с коллегами-социологами. М.: ЦСПиМ, 2014–2017.


[Закрыть].

Таким образом, обучение было в основном практическое, по принципу «делай как я». И это работало! «Что касается занятий, проводимых Борисом Андреевичем, то я их не посещала, и подозреваю, что их и не было. Он брал на работу тех, кого считал профессионалом в своем деле. А уже на планерках объяснял, что и как планирует делать. Объяснял буквально на пальцах, не понять было невозможно»[154]154
  Там же.


[Закрыть], – вспоминает Васильева.

Процесс освоения опросной технологии был весьма творческим и вызывал у ученых-теоретиков разнообразные эмоции – чаще, впрочем, позитивные. По словам Дубина, «большинство тех, кто пришел во ВЦИОМ, многому учились в процессе работы <…> Минимум эмпирической работы я попробовал, другое дело, что сам анкет практически не сочинял, не вел проект от начала до конца. Поэтому, когда мы провели первый опрос во ВЦИОМе, и пошли данные, и Алексей Иванович Гражданкин, тогда еще самый молодой сотрудник отдела, считал все это на арифмометре и выводил первые цифры, и мы начали получать первые частотные распределения, чувство радости было бесконечным – в жизни такого не испытывал, пожалуй, только, когда сын родился. Ты думал, все это игрушки. И вдруг у тебя на глазах появляется реальность. Получилось!». Тогда-то у Дубина и возникло потрясающее чувство: «наконец можно что-то сделать»[155]155
  Дубин Б. В. «…Если можно назвать это карьерой, пусть это будет карьерой» / интервьер Г. С. Батыгин // Социологический журнал. 2002. № 2. С. 119–132.


[Закрыть].

В июле 1988 г. на основе команды Левады был сформирован Теоретический отдел ВЦИОМ, который и подготовил первый всесоюзный опрос. Он был посвящен итогам прошедшего 1988 г. и ожиданиям от наступающего 1989-го. Возможности ВЦИОМ к тому времени позволяли это сделать: у Центра было десять отделений по всему Союзу. Анкеты ВЦИОМ отправили в три прибалтийские республики, в Западную, Восточную и Центральную Украину, на Северный Кавказ, Урал, в Западную и Восточную Сибирь, на Дальний Восток, в Казахстан, на Северо-Запад и по Москве. «ВЦИОМ создал социологию во всех странах будущего СНГ и постсоветского пространства. Надо понимать, что ВЦИОМ всколыхнул не только все внутри России, но и все республики», – рассказывает Хайкин, принимавший участие в подготовке опроса[156]156
  Хайкин С.Р. Интервью для книги Открытый (в)опрос В. Хамраеву. Москва, 2015.


[Закрыть].

Собственных сил для проведения столь масштабного опроса не хватало, требовались десятки интервьюеров, их находили среди знакомых и с каждым долго проводили собеседования, объясняя задачу. «Старшие товарищи» из ВЦСПС пытались помочь и предлагали обращаться в центры занятости, где были те, кто искал любую возможность немного подзаработать. Однако Хайкин отмечает, что от привлечения клиентов центров занятости пришлось отказаться: «Мы поняли – категорически нельзя. Не надо искать интервьюеров среди безработных. Нам нужны люди динамичные, живые. Кто такой интервьюер? Интервьюер – это хороший коммуникатор».

Беседуя с потенциальными сотрудниками, вциомовцы поняли, что работу нужно предлагать тем, кто уже участвовал в опросах и понимал их технологию. Участникам опроса давали записку с телефоном, куда они могли позвонить, чтобы стать интервьюером. Отбирали самых энергичных и смелых, ведь от сотрудника требовалось немало – позвонить в дверь, за которой мог быть кто угодно: пожилой профессор университета, взъерошенный пузан в майке-«алкоголичке», студентка-заочница в футболке с Виктором Цоем или мускулистый кооператор с недоверчивым взглядом. «Я не помню отказов респондентов общаться с интервьюером. Вернее, отказы были, но они были мотивированы страхом перед государством. Но в целом же люди были буквально счастливы тем, что кто-то заинтересовался их мнением»[157]157
  Ядов Н. В. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» А. Братерскому. Москва, 2020.


[Закрыть], – рассказывает Николай Ядов.

Хайкин же вспоминал, что сложнее всего для интервьюеров было преодолеть именно подозрительность потенциального собеседника, не доверявшего никаким официальным организациям: «Когда наш интервьюер приходил, сначала шел такой рефрен: “А вы не из КГБ?“ А после этого говорили: “Неужели я дожил, неужели кто-то пришел спросить мое мнение? Вот я простой рабочий, и вы пришли специально узнать, что я думаю. Маша, бутылку на стол!“»[158]158
  Хайкин С. Р. Интервью для книги «Открытый (в)опрос» В. Хамраеву. Москва, 2015.


[Закрыть].

По всему Союзу были опрошены граждане от 16 лет, всего 2054 человека из крупных и малых городов и сельской местности. Левада позже сожалел, что в то время авторам исследований не удалось обеспечить «надлежащую представительность данных по отдельным областям и республикам». Подготовкой опроса занимались дни и ночи, анкеты рассылали с оказией, с проводниками поездов дальнего следования: «Курьеры (сотрудницы Центра), увешанные посылками, отправлялись на вокзалы к поездам и ранним утром, и поздней ночью. Сразу после отправки они должны были отзвониться с вокзала (напомню, без мобильных жили) и проорать в трубку номер поезда и вагона, да когда он будет на месте, да как зовут проводницу. И тут же сотрудница на работе садилась на телефон, часами дозванивалась в разные города и страны (тогда союзные республики) и сама уже орала в трубку коды и пароли»[159]159
  Тарусин М. А. ВЦИОМ. Рождение. Первые шаги в формировании опросной сети (Интервью Б. З. Докторову) // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2017. № 2. С. 246–262.


[Закрыть], – вспоминает Тарусин.

Для отправки анкет в региональные отделения даже пытались использовать фельдъегерскую связь. «Это было нечто! К нам в отдел входил гренадер метра два ростом, с непроницаемым рубленым ликом, в щегольской форме, оглушительно щелкал каблуками, отдавал мне честь (оторопевшему патлатому салаге) и вручал пакет с посылкой, за который я расписывался в солидной книжке»[160]160
  Там же.


[Закрыть].