Текст книги "Я – Джек-Потрошитель?"

2

Я вскочил уже затемно, и первая мысль была – проспал. Все часы в квартире, включая мои, стояли. Я заметался, врубил на всю катушку радио, и, пока ополаскивал лицо водой, диктор объявил двадцать три часа. В самый раз.

Четыре часа крепкого сна как рукой сняли недавнюю депрессию. Я снова верил в удачу и счастливый конец – иного мне не оставалось. Вытер лицо краем рубашки и причесался. Покидал я квартиру молодоженов, испытывая волнение, будто перед головокружительным прыжком с обрыва в холодную воду, – прогулка будет не из легких.

На улице ярко горели фонари, а на небе звезды. Дул теплый ветер. Над головой стрекотал прошлогодний сухой лист, чудом сохранившийся на ветке. Он навел меня на мысль о Тане, чья душа сейчас, наверное, точно так же в одиночестве бьется где-то в поднебесье.

Придерживаясь неосвещенных мест, я пошел туда, откуда доносился похожий на шум прибоя гул автострады. Шум города еще не затих. Несколько машин пронеслись мимо моей поднятой руки. Остановился «Запорожец», и водитель заломил такую цену, что в любое другое время я бы молча захлопнул дверцу и пошел пешком в нужное мне место, но выбирать не приходилось, и я влез в машину.

«Запорожец» протарахтел по пустеющим улицам и оставил меня на другом конце города. В карманах водителя осела почти вся оставшаяся у меня заначка.

Я прошел в глубь квартала, приблизился к хорошо знакомому дому. Чувство, что за мной следят, не оставляло меня, назойливо сверля затылок. Я оглянулся, но везде было тихо и темно.

Сбоку дома свисала пожарная лестница. Ее конец находился на высоте двух с половиной метров от земли. Я повесил сумку на плечо, подпрыгнул, ухватился за нижнюю перекладину и, побарахтавшись, влез на лестницу. Легко и быстро поднялся на крышу. Ветер здесь был сильный. Чья-то антенна дребезжала в унисон моим трепетавшим нервам; сухая ветка могучего дерева скреблась о стену; хлопала створка слухового окна. Неприятно.

По коньку добрался примерно до середины крыши. Я знал, что легко можно проломить хрупкий шифер и загреметь на чердак, поэтому, спускаясь по скату, осторожно ступал по большим шляпкам гвоздей, которыми шифер крепился к стропилам. Наконец достиг цели – нависшего над балконом козырька. Прямоугольная площадка завибрировала, едва я ступил на нее. Ощущение было такое, будто стою на облаке, но это не остановило меня.

Я вытащил веревку, привязал ее к штырю невысокой ограды, что шла вдоль кромки крыши, к другому концу прицепил сумку и сбросил вниз. Глянул – сумка раскачивалась ниже верхнего края балкончика. Взяв веревку руками, подергал – держится крепко. Потом лег на живот и спустил ноги в бездну. Пятиэтажная пропасть парализовала тело, но я пересилил себя, сполз с козырька и с дико бьющимися сердцем стал спускаться. К счастью, спуск был недолгим, и вскоре кончики кроссовок коснулись перил; качнувшись, я отпустил веревку и спрыгнул на балкон.

Я не удивился тому, что дверь и окно рядом с ней оказались закрытыми, достал из сумки арматуру, вставил ее расплющенным концом между косяком и дверью и надавил. После небольшого усилия нижний шпингалет отскочил. Под ногами валялся ящик. Я встал на него и точно так же поступил с верхним концом двери. Входя в квартиру, усмехнулся: пора менять карьеру журналиста и становиться профессиональным взломщиком.

Провел рукой по стене, нащупал выключатель и включил свет. Все здесь оставалось на тех же местах, что и в последний раз. Сантиметр за сантиметром я обыскал всю квартиру. Мои труды не пропали даром. В ванной комнате за висячим пластмассовым шкафчиком обнаружил папку с документами, а под ванной – одежду в пятнах крови.

Я все оставил на своих местах, вернулся на балкон, но выбираться обратно тем же путем, каким попал сюда, не рискнул. Чтобы утром свисавший конец веревки не привлек внимания соседей, закинул его на крышу, потом подошел к входной двери, отодвинул защелку замка и выглянул наружу.

В подъезде было непривычно темно. Это обеспокоило меня. Конечно, можно было переночевать в чужой квартире, но сама мысль остаться здесь до утра показалась мне противной. Я пошире открыл дверь и ступил на лестничную клетку.

Неожиданно двери двух соседних квартир распахнулись, меня ослепил мощный луч фонаря и одновременно я почувствовал сильнейший удар по голове. Я рухнул на грязный кафельный пол. Сухо щелкнули наручники, в подъезде вспыхнул свет, и снизу раздался топот бегущих ног.

– Все в порядке! – крикнул кто-то надо мной. – Мы его взяли!

3

На улице мне подготовили достойную встречу. До сей поры пустынное пространство между домами будто по мановению волшебной палочки заполнилось машинами и людьми. Их хватило бы для разгона небольшой демонстрации. Среди встречающих я успел заметить нескольких человек в шлемах, бронежилетах, со щитами и дубинками в руках, а также майора Хвостова. Два «гренадера» с бездушными лицами провели меня под руки сквозь враждебно настроенную толпу и затолкали в стоявший наготове фургон. Машина доставила меня в городское Управление внутренних дел.

«Гренадеры» сволокли меня в подвал с одной-единственной лампочкой посередине и потащили в конец длинного коридора, правая сторона которого была железобетонной, а левая состояла из сплошной решетки с десятком камер за ней. Хотя я был спокоен и податлив, как мешок, набитый соломой, сопровождавшие лица все время встряхивали меня и приговаривали: «Спокойно, парень, спокойно!»

Под внешне респектабельным зданием ГУВД, оказывается, скрываются казематы. Никогда бы не подумал!

Дежурный старшина отпер предпоследнюю дверь, конвоиры сняли с меня наручники, отобрали содержимое карманов, ремень, шнурки и часы, впихнули в камеру и, пообещав завтра с утра переправить в городскую тюрьму, ушли. Клетка захлопнулась – я остался один в тесной комнате с запахом вокзального туалета. Когда глаза привыкли к темноте, огляделся. Почти с порога начинался топчан, он занимал две трети камеры. В углу стоял большой мусорный бак вместо унитаза – оттуда и шло зловоние. Под самым потолком – маленькое окошко с решеткой, но без стекол, выходящее в каменный мешок двора; откуда виднелся кусочек звездного неба. Потолок и стены камеры были покрыты мелкими бетонными сосульками, о которые легко можно было раскроить себе череп, к услугам тех, кто задумал покончить жизнь самоубийством. А так ничего, жить можно.

Я растянулся на липких от грязи нарах с намерением обдумать свое положение, но мне мешали сосредоточиться клопы и дикий холод. Когда я сообщил старшине о неудобствах, он рассмеялся мне в лицо.

– Ну что ты, парень, жалуешься?! – оскалил милиционер щербатый рот. – Я тебе двойные решетки на окна поставил, а ты мерзнешь!.. А клопы! Нет, меня не кусают! – Он плюнул через железные прутья прямо мне на носок кроссовки и, хохоча, отошел от камеры.

Я тоже плюнул вслед, заправил куртку в штаны и отвернулся к стене.

Глава 8

Зычный голос старшины и лязг открываемых дверей возвестили об утреннем подъеме в изоляторе временного заключения.

В камеру заглядывало раннее утро. На душе было муторно, все тело зудело, хотелось курить, но сигареты у меня изъяли вместе с остальными предметами, поэтому рассчитывать на пару хороших затяжек не приходилось.

Я сел на нарах и расстегнул брюки. Дорожка из кровоточащих бугорков обвивала талию. Почему-то клопы больше всего покусали именно там. Я почесался и снова растянулся на досках, уставившись на решетку с тупым равнодушием каторжанина.

Мимо моей камеры по коридору двое алкашей пронесли мусорный бак, держа его за ручки с обеих сторон, как амфору. С противоположного конца изолятора раздавались команды старшины, переругивание и глупый похмельный смех. Слышался и чей-то вульгарный женский голос.

В подвале Управления внутренних дел жизнь шла своим чередом – начиналась уборка.

Вскоре старшину сменил сержант с бесформенной маской вместо лица и двумя бусинками глаз. Он бросал в мою сторону взгляды укротителя, но камеру обходил стороной. Потом пришла медсестра с белым медицинским чемоданчиком и ящиком с пробирками. Она расположилась в медпункте по другую сторону коридора. Сержант поочередно водил туда временно задержанных за вчерашний день – у них брали кровь на РВ и СПИД.

Кровь у меня девушка взяла прямо в камере. Она, такая чистая, белая, с воздушной, как у одуванчика, прической, почудилась мне ангелом, случайно залетевшим в преисподнюю. Проколола мне палец и оставила ватку, пахнущую спиртом. Ею я протер зудевшие укусы.

В последующие два часа ничего интересного не происходило, разве что приезжала моя мать, но свидание не разрешили, и она передала мне амуницию пятнадцатисуточника: телогрейку, шапку-ушанку и сапоги.

Наконец пришли два здоровеньких конвоира, но не вчерашние, напялили на меня наручники и извлекли из подвала.

В оживленном вестибюле я ослеп от изобилия солнечных лучей и задохнулся от потока свежего воздуха. Красота! Есть в жизни маленькие радости, которые начинаешь ценить после лишений. В спину толкнули. Проходя мимо зеркала, я глянул на себя и ужаснулся: вид бомжа, доставленного с городской помойки.

Меня не отправили сразу в тюрьму, как я рассчитывал, а провели в конец первого этажа, где железная решетка отделяла от остальной части здания четыре кабинета – по два на каждой стороне коридора.

– Стоять! – приказал один из конвоиров и потыкал пальцем в кодовый замок.

За решеткой конвоиры освободили от наручников, открыли одну из дверей и пропихнули внутрь.

В комнате, куда меня втолкнули, кроме длинного железного стола в центре, четырех табуреток вокруг него да сейфа, ничего не было. На единственном окне – как обычно, решетка.

Во главе стола восседал мой давний друг Хвостов Борис Егорович – добродушный и приветливый, как ящик с динамитом. На меня ноль внимания – психологический трюк. Сегодня майор был в гражданском – белой рубашке и черном костюме, и если бы не убогая обстановка, то я бы подумал, что пришел на прием к мэру города.

Хвостов не спешил признать во мне старого приятеля. Он не торопясь просматривал какие-то бумаги и складывал их в папку. Так продолжалось довольно долго, но вот в папке исчез последний лист, и Хвостов смерил меня холодным блеском неизменных зеленых очков.

– Садитесь! – сказал он так, как сказал бы Братец Лис Кролику, заманив его в гости.

Я потер запястья, онемевшие от наручников, обошел стол и сел. Майор пододвинул чистый лист бумаги.

– Фамилия… Имя… Отчество… Год рождения… – начал он знакомую канитель.

Я без запинки ответил на вопросы Хвостова. Едва мы познакомились, он спросил:

– Вы знали Николаеву Татьяну Петровну?

– Нет. – Я постарался, чтобы в этот миг мое лицо выглядело правдивым.

Хвостов вежливо продолжил:

– Из вашего ответа можно сделать вывод, что в ночь убийства с субботы на воскресенье вы в квартире Николаевой не были?

Я усмехнулся:

– А из вашего вопроса можно сделать вывод, что вы хотите пришить мне убийство по сексуальным мотивам? Я – Джек Потрошитель? Не так ли? Очевидно, именно в этой ипостаси вы собираетесь представить меня суду?

Птичье лицо Хвостова окрысилось.

– Не забывайтесь! Вы находитесь здесь уже не в качестве журналиста. Сегодня интервью беру я.

– Ничего не имею против, но исповеди Джека Потрошителя вы не услышите.

– Это мы еще посмотрим, – словно разгрыз майор на этот раз не сухарик, а кирпич и достал из папки исписанный лист бумаги. Потряся им, сказал: – Вот заключение экспертизы. В нем говорится о том, что отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире Николаевой, и отпечатки пальцев, которые мы сняли в вашем доме при обыске, идентичны. Ознакомьтесь.

Я хотел поудобнее устроиться и отодвинуть табурет, но он не трогался с места. Из любопытства просунул руку под стол и попробовал приподнять его, он также держался как приклеенный. Я испытал искушение протянуть руку и потрогать пластмассовый стаканчик для авторучек – единственное украшение на столе Хвостова, – он тоже держится на болтах? Протянул руку, но взял заключение экспертизы. Бегло прочитал и вернул майору.

– Ну и что?.. Я был в квартире Николаевой и не отрицаю это. Я вместе с вами приезжал на место преступления. Вполне естественно, что там остались следы моих рук.

Хвостов казался удовлетворенным и кивнул:

– Я нисколько не сомневался в вашей сообразительности и рассчитывал услышать от вас примерно такой ответ, но это не аргумент. Я тоже был в квартире Николаевой, однако моих отпечатков эксперт не обнаружил.

– Что же тут удивительного? Вы – профессионал и знаете, как себя вести на месте преступления, я, очевидно, оказался менее осторожен и наследил. К тому же от увиденного у меня был сильный шок, и я хватался за все подряд.

Из-под очков майора будто выскочили брови.

– Но я не припомню, чтобы в моей компании вы слушали музыку и пили коньяк. На магнитофоне, бутылке, рюмках и так далее остались отпечатки ваших пальцев.

– Я тоже ничего не помню, но, как видите, отпечатки все-таки остались.

Майор с минуту изучал меня сквозь зеленые стекла очков, потом достал скрепленные колечком ключи от моей квартиры и почтового ящика.

– Вы обронили в квартире Николаевой?.. – сказал он, держа ключи за колечко, и позвонил ими, как колокольчиком.

Если бы у меня был с собой ключ от нового замка, то я повертел бы его на пальце и сказал: «Ха-ха!» – но лишь улыбнулся:

– Мой ключ у меня отобрали вчера ваши сотрудники при личном досмотре. Этот я вижу впервые.

Майор был спокоен, даже излишне любезен, нисколько не сомневаясь в том, что я в его руках.

– Экспертизой установлено: в дверях вашей квартиры стоит абсолютно новый замок. Ваши отец и мать даже не подозревали о смене замка. Как вы объясните этот факт?

– Старый барахлил, и на днях я сменил его. Родителям же просто забыл сообщить об этом.

Майор все же не удержался от сарказма.

– Вы очень находчивы… – сказал он, пряча связку в стол. – Скажите, где старый замок, и вопрос будет исчерпан.

– Его я выкинул вместе с мусором. Думаю, сейчас замок валяется где-нибудь на городской свалке.

Хвостов лениво махнул ладонью у лица, отгоняя муху, присевшую на его худой крючковатый нос.

– Вам придется изрядно потрудиться, чтобы отыскать его среди городских отбросов. Не завидую вам. – Майор потешался надо мной. Он напоминал мне переевшего кота, который от безделья играет с дохлой мышью.

С напускной скромностью я ответил:

– Мой вид после пребывания в стенах вашего заведения как раз соответствует такого рода занятиям. Я готов отправиться на городскую свалку прямо сейчас.

– Успеется. – На лице Хвостова застыло загадочное выражение. Я почуял неладное и выжидательно уставился на майора. Неожиданно он быстро опустил руку куда-то вниз и извлек на свет божий серый свитер с разноцветными полосками. – Надеюсь, вам не надо объяснять, что все это значит? – ухмыляясь, сказал Хвостов и швырнул свитер на стол.

В животе у меня булькнуло. Признаться, такого оборота я не ждал. Я оцепенел, тупо пялясь на свитер, не в силах вымолвить ни слова. Хвостов изменился: похрустывая буквой «р», он вдруг стал наезжать на меня как громыхающая телега.

– Вещь принадлежит вам – отрицать бесполезно. Ваша мать признала свитер, – говорил он, будто хлестал фразами по лицу. – Что вы на это скажете? – И, поскольку я молчал, как подавившаяся скотина, майор от слов перешел к активным действиям. Он снял с телефона трубку и набрал номер. После паузы жестко спросил в микрофон: – Женя, у тебя все готово? – Очевидно, получив утвердительный ответ, коротко бросил: – Начинаем! – и положил трубку на рычаг.

Со сноровкой опытного лавочника Хвостов вытащил из-под ног еще несколько свитеров разной расцветки и разложил их на столе. Потом сел в скучающей позе и приготовился ждать. Две минуты спустя вошел Женя в форме лейтенанта милиции. За ним ввалились пятеро мужчин в гражданке, все примерно одинакового роста и возраста, и все темноволосые. Честно говоря, я порядком струхнул в тот момент, подумал, начнется мордобитие, но мужчин построили в одну шеренгу у стены, и Хвостов предложил мне занять любое приглянувшееся среди них место. Я встал вторым от начала. Женя придирчиво оглядел шеренгу, вышел и вскоре ввел в комнату Евгению Захаровну Карпову. Озираясь, старуха застряла на пороге. При виде ее черного платка, повязанного на голове, как у монахини тайного ордена, у меня невольно екнуло сердце.

– Проходите, Евгения Захаровна, – с приветливой улыбкой сказал майор растерявшейся от официальной обстановки и присутствия стольких мужчин Карповой.

Старушка оправила на пухлой талии пестрое платье, засеменила к столу. Когда она встала рядом с Хвостовым, он сделал жест коробейника, предлагающего товар.

– Которая из этих вещей вам знакома?

Старуха, не колеблясь, выбрала мой свитер.

– Эта!

– Когда и при каких обстоятельствах вы ее видели?

– Ну тогда, ночью… Тот бандит в этом свитере закрывал дверь в квартиру Тани.

– Отлично! – сказал Хвостов и, мне показалось, радостно потер под столом руки. – А теперь, Евгения Захаровна, посмотрите на людей у стены. Нет ли среди них человека, которого вы видели в дверной глазок?

Старуха повернула к нам сморщенное, будто печеное яблоко, лицо, подошла.

– Борис Егорович, они же все стриженые, а тот был волосатый-волосатый.

Майор хмыкнул:

– Считайте, он надевал парик, а сейчас снял его. Посмотрите внимательно, может, узнаете…

Карпова медленно прошла вдоль шеренги, пристально осматривая каждого.

«Шагай мимо, карга старая», – приказал я ей мысленно, когда взгляд старухи задержался на моей небритой физиономии. Карпова попыталась сбоку взглянуть на мой затылок, но передумала, прошла мимо и, миновав последнего в строю, всплеснула руками:

– Не хочу грех на душу брать, Борис Егорович, не могу узнать бандита!

«Вот заладила, бандит да бандит, дался он тебе», – подумал я без неприязни, весьма довольный результатами опознания, и незаметно от окружающих почесал бок.

Карпова оправдывалась:

– У того волосы были длинные, и видела я его всего секундочку, да и то со спины.

В голосе Хвостова появились просительные нотки.

– Посмотрите еще раз, – настаивал он. – Возможно, фигура, осанка напомнят вам того человека. Они повернутся. – Майор скомандовал: – Кру-гом!

Мы повернулись и замерли, разглядывая давно не крашенную стену. За спиной надолго воцарилось молчание. Карпова ощупывала нас взглядом. Наконец Хвостов не выдержал и подстегнул:

– Ну?!

Карпова выпалила:

– Да не знаю я!.. Ну, может быть, вон тот немножечко похож.

Моя больная нога подломилась, дыхание пропало, я почувствовал, как сзади маяком багровеет шея.

Майор взволнованно спросил:

– Который по счету?

Наэлектризованную до предела атмосферу комнаты разрядил неуверенный голос Карповой.

– Третий справа.

У меня вырвался вздох облегчения, все встали «вольно», а майор разочарованно пробубнил:

– Все, спасибо, Евгения Захаровна, вы свободны.

Строй распался, следом за Карповой гуськом вышли пятеро мужчин. Вышел и Женя, который на протяжении всего опознания писал протокол, сидя напротив Хвостова. Мы с майором вновь остались тет-а-тет. Я присел за стол. От пережитого стресса еще больше хотелось курить. Я попросил:

– Борис Егорович, можно покурить?

– Курите! – прокаркал майор.

Я замялся:

– Ваши сотрудники отобрали у меня сигареты.

Майор язвительно улыбнулся:

– «Стюардессу»?

Я пожал плечами:

– Эту марку продают на каждом углу, и курит «Стюардессу» половина города. Что же, по-вашему, все эти люди – сексуальные маньяки?

– Не знаю насчет остальных, – процедил майор, – но вы-то уж точно. В ближайшие десять минут я докажу это и постараюсь упрятать вас за решетку на максимальный срок.

– Дерзайте! – Я знал, чего добивался от Хвостова, и потому вел себя вызывающе. – Но все же позвольте мне покурить.

– Я бросил курить, – сообщил майор, но, подумав, нажал под столом кнопку. Тут же приоткрылась дверь, и в образовавшейся щели возникли два лица – одно над другим, – смахивающие на лица индейцев племени ирокезов.

– Дайте арестованному сигарету, – попросил майор конвоиров.

Один из них, тот, что был самый огромный и самый страшный на вид, достал из кармана пачку «Космоса», вытащил две сигареты, потом, ступая тяжелой поступью статуи Командора, вошел в комнату и положил сигареты на стол передо мной. Рядом – спички. Прикуривая, я невольно проводил восхищенным взглядом их мощные фигуры, исчезающие за дверью. От первой же затяжки голова пошла кругом, я осмотрелся, выискивая, куда бы деть спичку.

– Почему вы подстриглись? – Хвостов пододвинул мне вместо пепельницы клочок бумажки.

После осечки с Карповой я снова чувствовал себя верхом на коне.

– Вам тоже нравится моя прическа? – сказал я насмешливо, смакуя сигарету, словно изысканный алкогольный напиток.

Постепенно у Хвостова накапливалось раздражение. Это было заметно по желвакам, которые иногда появлялись на его скулах.

– Не паясничайте! – резко сказал майор. – Ведь еще в субботу у вас были длинные волосы.

Я стряхнул пепел на бумажку.

– В воскресенье я должен был ехать к вам в милицию. Моя мама настояла на том, чтобы я подстригся, так как посчитала, что с короткой стрижкой буду выглядеть более солидно.

– А не говорит ли это о том, что после совершения преступления вы решили хоть как-то изменить свою внешность?

– О чем бы это ни говорило, Карпова меня не узнала.

– Но она узнала свитер, а он принадлежит вам.

– Его трудно было не узнать. Он самый новый и самый дорогой среди того рванья, которое вы предложили на выбор Карповой.

Майор скрипнул зубами:

– Почему вы спрятали свитер в подвале вашего дома?

Я улыбнулся:

– Глухая Кузьминишна доложила?

– Отвечайте на вопрос! – рявкнул Хвостов.

– Пожалуйста. У меня оказался точно такой же свитер, как и у убийцы. Когда я услышал об этом на месте преступления из уст Карповой, то, естественно, испугался, поехал домой и спрятал его.

– А выбросить пожалели? – уколол майор.

Я вздохнул:

– Пожалел.

Майор положил локти на стол, его голова провалилась меж острых костлявых плеч, он стал похож на урода.

– Напрасно вы упорствуете, отрицая все. – Хвостов вдруг ослабил узду и перешел на задушевный тон. – Сегодня мы возьмем у вас на анализ сперму, сличим ее с имеющимися данными и докажем, что человек, с которым Николаева была в интимных отношениях, вы.

– Пожалуйста, берите, мне не жалко, я даже могу стать донором в вашем заведении, но это ничего не даст. Я не знал девушку.

Все-таки майор не выдержал.

– Ну ты, подонок! – заорал он таким голосом, которым, очевидно, привык затыкать рот строптивым уголовникам. – Если ты не прекратишь говорить со мной в таком духе, я из тебя мозги вышибу, понял?! – Хвостов сорвал с лица очки, впервые со дня нашего знакомства. Его взгляд ошеломил меня. Глаза у майора были ужасны – без зрачков и абсолютно черные. В них горело столько ненависти и злобы, что они могли бы обратить в камень любого, кто посмотрит в них, и мне кажется, без очков Хвостов видел гораздо лучше, а прятался за темными стеклами, дабы до поры до времени не стращать людей. Избегая смотреть на собеседника, как на голову горгоны Медузы, я машинально кивнул, затушил сигарету и уперся взглядом в стол.

Довольный фокусом с очками, майор успокоился, вытащил платок, протер стекла и водрузил очки на место. Потом быстро привстал, схватил бумажку с моим окурком и отложил на край стола.

– Для экспертизы, – пояснил Хвостов. – Сличим с окурком из квартиры убитой. – Взглянув на наручные часы, он сказал: – Минут через десять подъедет таксист, который вез тебя от дома Николаевой до твоего дома. Уж он-то запомнил пассажира отлично. Так что твое дело – труба. А пока я приготовил еще один сюрприз.

Майор нажал под столом кнопку. В коридоре прозвенел звонок, дверь медленно, будто даже торжественно, отворилась… Сюрприз оказался потрясающим. Следом за Женей в комнату вошла… Нет, вплыла под оглушительные звуки барабанного боя и ликующие возгласы толпы (так, во всяком случае, мне показалось) Казанцева Елена Сергеевна. От волнения у меня запершило в горле, а биение сердца перешло на аллюр.

Хвостов привстал в вежливом полупоклоне.

– Проходите, Елена Сергеевна, сюда, к столу, – сказал он с улыбкой. Наверное, так майор улыбался только малознакомым хорошеньким женщинам, которым очень хотел понравиться.

Казанцева удивленным взглядом окинула скудное убранство кабинета (не хоромы, конечно), подошла и, брезгливо подобрав черный плащ, села на табурет. Хвостов как истинный джентльмен сел после дамы, Женя занял место напротив майора – таким образом мы составили за столом четверку для игры в «дурака».

Пока Женя писал исходные данные Казанцевой, я любовался ею. Лену не пожалели, вытащили из больницы: кожаный плащ был надет прямо на больничный халат, но Казанцева уже выздоравливала, ее кожа утратила болезненную бледность, разгладилась, и лицо снова имело вид свежесорванного плода. Чуть-чуть косметики, ровно столько, чтобы подчеркнуть удивительный разрез глаз и затейливую линию рта. Каштановые волосы схвачены на затылке белой заколкой-бантом. Этот бантик делал Лену безобидной и совсем юной. Красива – слов нет.

Хвостов тоже не сводил с Казанцевой восторженного взгляда, его физиономия лоснилась от удовольствия: еще бы – не каждый день здесь бывает такая великолепная женщина.

Наконец Женя покончил с формальностями протокола, и майор задал свой первый вопрос:

– Елена Сергеевна, вам знаком этот человек?

– Да.

– Кто он?

– Евдокимов Дмитрий, мой сосед по подъезду.

– Расскажите, где и с кем вы провели субботний вечер двадцать пятого марта.

Казанцева виновато посмотрела на меня из-под опущенных ресниц и, будто извиняясь, тихо проговорила:

– Субботний вечер я провела у себя дома в компании с Дмитрием и Николаевой Татьяной.

«Ах, Ленка, Ленка… – подумал я. – Права была маменька – стерва ты порядочная, топишь своего возлюбленного с хладнокровием живодера».

– Когда вы расстались? – лучезарно улыбнулся Хвостов.

– Часов в девять вечера. Дима пошел провожать Таню.

Казанцева очаровала майора, он заслушался, но вдруг спохватился и погасил идиотскую улыбку.

– В ту ночь вы больше Евдокимова не видели?

– Нет.

– И не звонили ему?

– Кажется, звонила… – Лена метнула в мою сторону взгляд. – Да, ночью.

– В котором часу?

– Сейчас вспомню… По-моему, без пятнадцати три… да, точно, именно в это время я звонила Диме.

– Так поздно? – ревниво спросил майор.

Я не узнавал Лену – всегда холодная и надменная в обращении с посторонними людьми, она нахально кокетничала с Хвостовым.

– Ну, не так уж и поздно, – с улыбкой проказницы сказала она, – если учесть, что ночь была субботней… Но, видите ли, как раз тогда со мной случился сердечный приступ, и я вынуждена была позвонить Диме. Я попросила его сообщить утром в наш институт о том, что меня кладут в больницу и что в ближайшие дни я не выйду на работу.

Хвостов опять осовел.

– Елена Сергеевна, – проговорил он и вытер ладонью рот, будто у него текли слюнки, – вы сказали, что расстались с Евдокимовым и Николаевой в девять часов вечера, а звонили домой Евдокимову в два сорок пять ночи?

– Верно.

– Начиная с девяти вечера и до двух сорока пяти ночи вы больше не разговаривали с Евдокимовым по телефону?

– Не разговаривала.

– Значит, вы не знаете, чем он занимался в этот промежуток времени?

– Понятия не имею.

Ни к кому не обращаясь, майор высказал мысль вслух:

– Родители Евдокимова также не знают, где был и чем занимался их сын в субботнюю ночь. Они спали. Выходит, на момент убийства алиби у Евдокимова отсутствует, – заключил Хвостов и победно посмотрел на меня. Весь его вид будто говорил: «Ну что, съел, мерзавец?» Я молчал. Едва майор повернул голову к Лене, с его лицом произошла метаморфоза – оно расплылось в улыбке.

– Все, огромное вам спасибо, Елена Сергеевна, очная ставка окончена. – Хвостов молодцевато вскочил. – Извините за беспокойство, сейчас мой помощник отвезет вас в стационар.

Казанцева встала вслед за Хвостовым. В благодарность за галантное обхождение она протянула майору руку, как для поцелуя, и одарила его чарующей улыбкой.

Меня перестали замечать, как на выходе из ресторана занятые друг другом люди не замечают гардеробщика, подающего им пальто. Я не обиделся – настал мой черед.

– Борис Егорович! – сказал я тоном, к которому заставляют прислушиваться. – Вы же сами не верите в то, что я сексуальный маньяк. Николаеву убили по иной причине.

Хвостов наконец отпустил руку Лены и переключил внимание на мою персону. Закрепляя достигнутый успех, я заговорил еще увереннее:

– Очной ставкой с Казанцевой вы приперли меня к стенке. Я признаюсь в том, что знал Николаеву. Действительно, это я ночевал в доме Тани, это я пил коньяк и включал магнитофон, это я переспал с ней, и это меня видела Карпова в дверной глазок. Но я не убийца. Меня подставили… – Окрыленный признанием, Хвостов слушал меня с радостным удивлением, но при последних словах скривился, будто я без анестезии выдернул ему абсолютно здоровый зуб. Я не дал перебить себя и с жаром продолжал: – Утром, когда приехал вместе с вами на место преступления, я даже не подозревал, что Таня мертва, а когда увидел труп, понял: влип основательно. Сознайся я вам тогда во всем – мне бы не поверили, поэтому я решил выпутаться сам и предпринял собственное расследование. Я встречался со многими людьми, сопоставляя полученные факты…

– Так это ты все время путался у меня под ногами? – подозрительно спросил майор. – Кое-кто из свидетелей при повторных допросах описывал мне человека, который представлялся милиционером.

Я кивнул:

– Это был я… Борис Егорович! – сказал я, вкладывая в слова всю силу своего убеждения. – Прошу вас, выслушайте меня именно сейчас, иначе завтра будет поздно, а вас потом всю оставшуюся жизнь будет мучить совесть за то, что вы упрятали за решетку невинного человека.

Майор подумал, однако сел с кислой миной, дав мне понять, что делает одолжение.

Казанцева, которая собралась уже уходить, стояла в нерешительности, но женское любопытство одержало верх, и она села.

– Елена Сергеевна! – рассмеялся Хвостов. – Мы с вами закончили. Вы можете идти.

Казанцевой очень хотелось остаться, она смутилась, посмотрела на Хвостова взглядом дорогой проститутки, обещающей обслужить вас в ближайшее время по первому разряду, – и не тронулась с места.

– Елена Сергеевна, – мягко сказал майор. – Дальнейший допрос покажется вам неинтересным.

Казанцева жалко улыбнулась и хотела встать, но я вступился за подругу:

– Разговор пойдет об институте, где работает Елена Сергеевна. Я не разбираюсь в научных тонкостях, и, думаю, она нам пригодится.

На сей раз Хвостов возражать не стал, и Казанцева осталась, поблагодарив меня бархатным взглядом.

– Ну?! – сказал Хвостов, когда мы вновь составили за столом четверку.