Текст книги "Я – Джек-Потрошитель?"

4

…И тут я совершил глупость. Поехал к Чаныгину. Эта эскапада стоила мне в дальнейшем больших неприятностей.

Кварталы массива Ясный, где жил Чаныгин, не отличались друг от друга, так как строились по единому проекту: обычный набор пятиэтажек, магазин, столовая, детский сад и школа. Возраст дома легко определяется по высоте деревьев, окружающих его. Одиннадцатому было лет двадцать, он почти весь скрывался за ветвистыми кронами, а скоро совсем спрячется в густой листве вместе с крышей.

Я прикинул номера квартир. Чаныгинская пришлась на второй подъезд. Поднялся наверх, и действительно директорская дверь, самая аккуратная во всем подъезде, оказалась под самой крышей.

Я позвонил. Оригинальный звонок сыграл мелодию «Чижик-пыжик» и затих. В квартире – никаких признаков жизни. Я еще раз надавил на кнопку звонка – ноль эмоций, но я чувствовал за дверью чье-то присутствие. Меня разглядывали в дверной глазок.

Узаконенное подглядывание в замочную скважину всегда действует на нервы. Ощущаешь себя инфузорией под объективом микроскопа. Я встал в профиль и принял выражение лица Арнольда Шварценеггера с плаката «Мастера мирового кино». Это оказало должное воздействие; после некоторого колебания дверь отворилась. Из-за нее выглянуло полфигуры крупного мужчины в кое-как натянутой белой футболке – того самого, чей портрет я видел на стенде в научно-исследовательском институте. Передо мной стоял Чаныгин Константин Васильевич. Цветной оригинал выглядел лет на десять старше, чем черно-белая копия фотографии.

В течение нескольких секунд мы разглядывали друг друга, как два неприятеля перед началом боя, ревниво оценивая физические и умственные возможности каждого. Не знаю, понравилась ли Чаныгину моя наружность, мне его – нет.

У директора были большие отвислые уши, которые казались снятыми с чужой головы и потому плохо сидели на курчавой голове с небольшими залысинами. На мясистом лице в разноцветных прожилках рос здоровый нос, цветом похожий на клубнику, такой же красный и пористый. Влажные губы оттопырены, уголки рта опущены. Он напоминал недовольного бульдога и вызывал опасение.

Чаныгин зыркнул по лестничной площадке из-под нависших бровей и нахраписто спросил:

– Чего тебе?

– Хлеба и соли.

– Нищим не подаю.

– Тогда человеческого отношения.

– Короче!

Я улыбался, как звезда киноэкрана.

– Я журналист, – показал Чаныгину приготовленное заранее удостоверение корреспондента. – Пишу статью о научно-исследовательском институте и лично о вас. Там сказали, что вы в отпуске, но человек отзывчивый… Вот приехал к вам домой. Впустите?

Чаныгин собрал на лбу толстые, как гусеницы, морщины, подумал и, сделав выбор в мою пользу, открыл дверь. Потянувший сквозняк раздул широкие директорские трусы. Они парусом захлопали на ветру и вдруг, как при полном штиле, обвисли на жирных ляжках. Директор весил килограммов под сто. Я с трудом представил, как он с такой комплекцией взбирается по углу лоджии… Но чего не сделаешь ради достижения желаемой цели!..

Чаныгин вернул удостоверение.

– Твое счастье, что ты пришел сегодня. – В его тоне отсутствовала доброжелательность. – Вечером улетаю, мне нужно собрать вещи, поэтому могу уделить тебе только полчаса.

– Мне хватит и пятнадцати минут, – сказал я, закрывая за собой двери.

Чаныгин с осанкой гориллы грузно протопал в комнату. Я повесил сумку на вешалку и тоже вошел в директорские апартаменты.

Директор есть директор, особенно такого крупного научно-исследовательского института: живет как бог. Почему-то больше всего поразили мое воображение квадратный столик из прозрачного материала и два громадных кресла рядом с ним, в которых неплохо было бы посидеть с приятелем за рюмкой хорошего коньяка. Кстати, бутылка «Наполеона» и две пустые рюмки стояли на столе. С высокой спинки одного из кресел свисал лифчик, на полу валялись туфельки на шпильке. В комнате витал запах духов.

– Ты пока покури, – распорядился Чаныгин, – а я приведу себя в порядок и кофе сварганю. – Директор взял туфли, дамскую принадлежность туалета и исчез с ними в коридоре.

Утопая по щиколотку, я прошел по ковру, стянул со стола сигарету неизвестной мне марки и вышел на балкончик. Площадка под козырьком была хрупкой, казалось, стоит прыгнуть посильнее, и она рухнет, увлекая за собой нижние балконы.

Я облокотился о перила и закурил. Директорская сигарета, такая красивая на вид, на вкус оказалась дрянь – сушеный щавель. Я бросил ее на торчащую внизу макушку дерева. В непривычном ракурсе дерево напоминало гигантский фантастический цветок. Прыгая по веткам, окурок упал на землю.

Чаныгин пока не появлялся, и я обратил взор на окрестности. С высоты пятого этажа было видно далеко вокруг. Сразу за гаражами начинался забор детского оздоровительного лагеря. Когда-то он планировался вдали от цивилизованных мест, однако с годами волна города докатилась до лагеря, прошла дальше, не затронув его, а он так и остался островком дикой природы среди новостроек. Я вспомнил детство, сказочное лето…

В стекло двери постучали.

– Эй, корреспондент! – Чаныгин поманил пальцем.

Я вернулся в гостиную. Директор уже влез в спортивные штаны с белыми лампасами, отчего приобрел сходство с тренером команды боксеров. За время моего отсутствия на столе прибавился белый кофейник с длинным носиком, две чашки, сахарница.

Чаныгин развалился в кресле и щелкнул пальцами:

– Убери рюмки со стола и достань чистые. – Очевидно, именно так он разговаривал со своей секретаршей.

Я убрал рюмки и, не зная куда их деть, поставил на крышку пианино. Потом открыл дверцу шикарного бара, в котором хранилось несколько бутылок различных марок вина, и взял со стеклянной полочки две крохотные рюмки с золотыми ободками. В кресло, вызывавшее во мне восторг и трепет, я сесть так и не решился, а пристроился на мягком пуфе напротив Чаныгина.

Пока директор разливал коньяк и кофе, я, заметив в углу дивана раскрытый кожаный чемодан с блестящими застежками, спросил:

– В отпуск собрались?

Чаныгин улыбнулся, если можно назвать улыбкой бульдожий оскал.

– В деловой. Переезжаю я, – с фальшивым сожалением вздохнул он. – Получил приглашение работать в столице… Вот еду оформляться. Жена с дочкой уже там. – Чаныгин опрокинул в рот рюмку и закусил конфетой. – Так что, парень, ты обратился не по адресу. Считай, я уже не директор института. – Хозяин вытер ладонью рот. – Впрочем, спрашивай, мне лишняя статья в газете не помешает.

Я тоже выпил коньяк.

– Кто будет вашим преемником?

– Зама поставлю. Но об этом молчок. В институте пока не знают о смене руководства. Не нужно раньше времени волновать народ.

Чаныгин снова потянулся к бутылке. Я тупо наблюдал за его волосатой рукой с широкими плоскими ногтями, лениво наполняющей рюмки темной жидкостью. Очевидно, это первая и последняя моя встреча с директором института. Он ускользал от меня и, похоже, навсегда. Я хотел знать правду и именно сейчас. Я вытащил из кармана блокнот, достал ручку.

– Правда ли, что за время вашей работы директором институт стал процветать?

Чаныгину вопрос понравился. Он удобно откинулся на спинку кресла. С нотками самодовольства ответил:

– Да, я многое сделал для развития отечественной науки.

Вопросов для интервьюирования у меня больше не было. А чего тянуть-то? Я и ляпнул:

– Скажите, что вам известно об открытии Чернышева?

Хозяин насторожился.

– Ничего, – сказал он и подозрительно посмотрел на меня. – А при чем здесь Чернышев?

– Мне сказали, будто вы охотитесь за его разработками.

– Кто?

– Николаев Борис.

В комнате повисла грозовая туча.

– Что он тебе еще сказал?

– Я думаю, правду. Николаев тайно перефотографировал по просьбе Рудакова кое-какие документы тестя, но попался, и вы остались ни с чем. Не нашлись бумаги и после смерти Чернышева. Но вот на днях его дочь случайно обнаружила папку в тайнике. Таню убили, а папка исчезла… Кому вы хотите продать открытие Чернышева?

Чаныгин сидел, сгорбившись, угрюмо глядя сквозь прозрачный стол на свои ноги в кожаных тапочках. Он поднял голову. Теперь передо мной сидел волкодав.

– Все же раскопал, мерзавец! – произнес он глухо и вдруг через стол нанес мне сильнейший удар в нос.

Нет, это был не Борис. Я как сидел, так и хлопнулся вместе с пуфом на пол, но при падении зацепил ногой стол, он оказался неустойчивым и опрокинулся. Странно было видеть с обратной стороны стола, как чашки, кофейник, бутылки и все остальное, что стояло на нем, съехало прямо Чаныгину на колени. Кофе ошпарил директорские ноги, он взвыл и, отбросив стол, вскочил. Очевидно, намокшая горячая материя продолжала жечь кожу, и Чаныгин спустил штаны вместе с трусами.

«Тьфу!» Я пробежал пару метров на четвереньках и встал, успев заметить, как разъяренный хозяин схватился за стул. Свистящий предмет пролетел над головой, ударился в стену. Я бросился в коридор, столкнулся с полуголой флегматичной девицей, которая выглядела больше удивленной, нежели испуганной, и, подхватив сумку, выбежал на лестницу.

Глава 7

1

Сгущались тучи, когда я подходил к кладбищу.

Центральное кладбище – православное, самое старое и большое в городе. Здесь легко можно заблудиться среди аллей, тропинок, оград, крестов, разнообразных, а порой причудливых мраморных надгробий с эпитафиями и портретами усопших.

Я приезжал сюда однажды, когда хоронил однокурсницу Зарецкую Тамару, которая вместе со своим женихом попала в горах в автокатастрофу. Машина упала с моста в быструю речку, тела нашли лишь на третий день, и выглядели они ужасно. В моей жизни это было первое такого рода потрясение, сегодня – второе и самое чудовищное.

По широкой дороге, что вела к небольшой церкви, я дошел до навеса, где происходил обряд отпевания, приблизился, но это оказалась не та процессия. Под крышей, на столбах которой были развешаны красочные иконы в футлярах со стеклом и сигнализацией, поп читал молитву над телом усопшей старушки в белом платке и с иконкой в высохших руках. Я прошел мимо и направился в глубь кладбища. В самом конце у второго выхода нашел то, что искал.

Молчаливая толпа, преимущественно молодежь, плотным кольцом окружала место погребения. Людей было так много, что они не умещались в тесном пространстве у могилы и стояли на подступах к ней, между оградами. Из центра раздавался отчетливый мужской голос:

– …погибла от руки бандита. Таня была юной, доброй и доверчивой девушкой…

Я встал на бугорок. Моим глазам предстала печальная картина. У свежевырытого холмика рядом с памятником Чернышеву стоял гроб на двух табуретах. За ним – женщина лет сорока в траурном платье, черной шляпе и черном плаще. Она была очень похожа на Таню.

Что можно сказать о матери, потерявшей свою дочь? Каменное изваяние горя, воплощение горя или само горе?.. Не знаю, очевидно, последнее. Во всяком случае, выглядела она именно так. Ее никто не утешал – горе безутешно. К ней не обращались – горе безмолвно. Она не плакала – у горя нет слез. Горе – страдание, обреченное на существование среди людей.

Странно, но глядя на мать Тани и на волшебный профиль принцессы из мультяшки, такой прекрасной даже в гробу, я не испытывал никаких чувств, кроме одного – ненависти к убийце.

Туманным взором я прошелся по толпе, то и дело натыкаясь на знакомые лица. Говорившего у гроба солидного мужчину сменил Рубан. Он произнес немногословную речь без пышных фраз. За его спиной стоял Борис Николаев, уже успевший опохмелиться. На его физиономии застыло несчастно-пьяное выражение. Старушка Карпова плакала, утирая слезы кончиком платка. Я оглянулся. В двух шагах от меня стояла герла – староста группы, в которой училась Таня. Она взглянула в мою сторону и в знак того, что заметила меня и узнала, прикрыла глаза, но уж очень томно… Люди у гроба Тани… Как все нелепо, пошло, фальшиво…

Подул холодный ветер. На лицо упала первая капля дождя. Март опять блудил с осенью, и, видимо, в последний раз. На смену ему грядет апрель.

Неожиданно громко городские куранты пробили три часа. Я машинально посмотрел на свои часы, они остановились на двух. Очевидно, спасаясь от Чаныгина, я ударился рукой о стену и повредил механизм. Жаль. Часы дорогие, совсем новые, подарок отца ко дню рождения. Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.

Внезапно смутная, едва уловимая, как утренняя дымка, догадка зародилась где-то в глубине моего сознания. Я силился понять, что же так вдруг взволновало меня, но не находил ответа. Я еще раз обвел взглядом знакомые лица… Герла… Карпова… Николаев… Рубан… Есть! Я понял все – от начала и до конца, а самое главное – как обличить убийцу. Все это так просто, до обидного просто, что я вначале даже не поверил, потом удивился: как мне это раньше не пришло в голову.

Желание приблизить развязку оказалось столь велико, что я не стал дожидаться окончания похорон. Да и не имело смысла ждать, когда прекрасное тело Тани накроет крышка гроба и на нее начнут падать комья земли.

Я круто повернулся и вдруг налетел на парня в рыжей куртке и длинном белом шарфе на бычьей шее. Он посторонился, я прошел мимо и, лавируя между оградами, направился к выходу. Ветер и дождь усиливались. На одном из поворотов я случайно оказался лицом к месту погребения, бросил прощальный взгляд – и обомлел. За мной следом шел тот самый парень в рыжей куртке. С другого края толпы отделился еще один, в плаще. Он также быстро двигался мне наперерез.

Сердце сжалось.

«За мной! Ах как не вовремя! Мне и нужно-то несчастную пару часов…»

Я ускорил шаг, миновал калитку железных ворот и вышел на стоянку автомашин, где было припарковано несколько легковушек и два автобуса.

Угол кладбища и стоянки срезала дорога. У самой ее кромки стояла бежевая «Волга», в ней сидел водитель и читал газету.

Я обходился с преследователями так, как обходился бы со злыми собаками. Я знал, что, если обнаружу свой страх и побегу, они набросятся на меня. Мне стоило больших усилий, чтобы почти спокойно подойти к «Волге», открыть переднюю дверцу и сказать водителю:

– Плачу любые деньги, только увезите меня отсюда. – Я занес ногу и пригнулся.

Водитель очень медленно опустил газету. Он выглядел растерянным. Я отшатнулся и глянул назад. От ворот кладбища двое мужчин бежали ко мне. Оставалось каких-то пятнадцать метров. Мир стал рушиться прямо на моих глазах. Все пропало! Я лезу в их машину.

Неожиданно впереди остановился новенький «Москвич». Из него выпорхнули две девчонки с букетом гвоздик и припустились к кладбищу.

Я с силой захлопнул дверцу «Волги» и бросился вперед. Мгновения растянулись до вечности. Мир прекратил разваливаться на куски и вообще замедлил ход до неясного шума и едва заметных движений. Боковым зрением я видел, как двое преследователей застыли в стремительном беге, будто восковые фигуры спринтеров. В их оскаленные лица медленно летят капли дождя. Водитель выскочил из машины и, огибая ее, опирается рукой о капот. Все трое что-то кричат, но я вижу лишь открытые рты и слышу нечленораздельные звуки. Словно в невесомости я сделал три затяжных прыжка, дернул дверцу отъезжавшего «Москвича» и впрыгнул на заднее сиденье.

– Быстрее, отец! – крикнул я. – Меня сейчас убьют!

Водитель – крепкий усатый старик – повернулся с намерением разразиться бранью, но, увидев мое насмерть перепуганное лицо и одним глазом оценив ситуацию, нажал на газ.

Я посмотрел назад. Мир снова ожил, включаясь в обычный ритм. У бежевой «Волги» заметались фигурки людей, потом сели в машину, и она тронулась с места.

– В чем дело? – спросил водитель, разглядывая меня в зеркало заднего вида.

– Я журналист, – сказал я. – Расследую одну историю и вышел на преступную группировку. Теперь меня хотят убить. – Я порылся в карманах, достал пачку денег, отсчитал несколько бумажек, остальные кинул на переднее сиденье. – Вот все, что у меня есть. Оторвитесь от «Волги» и оставьте меня там, где вам удобно.

Старик на деньги даже не взглянул.

– Попробую, – сказал он спокойно и круто свернул на боковую улицу частного сектора.

Водитель попался первоклассный, он справлялся с машиной с уверенностью профессионала и, похоже, отлично знал эти места. Мы сворачивали в какие-то улицы, улочки, переулки… «Волга» все время ехала следом.

Поездка напоминала гонку по бушующему океану. Нас швыряло из стороны в сторону; мокрые деревья, дома, постройки, заборы кружили за окном в сумасшедшей пляске, грозя каждую секунду обрушиться на нас и раздавить в лепешку. Иногда «Волга» приближалась настолько близко, что я отчетливо видел злые лица преследователей и боялся, как бы они не открыли стрельбу, но старик закладывал очередной вираж, и мы ныряли в переулок, оставляя преследователей далеко позади себя.

Казалось, погоне не будет конца. Внезапно прямо на дороге вырос каменный дом за высоким забором. Я вскричал:

– Там же тупик!

Старик хладнокровно ответил:

– Хороший шофер обязан знать любые проезды.

У самого дома дорога делала зигзаг, невидимый издали. Водитель вписался в поворот – и вдруг затормозил… На неширокой улице стоял рефрижератор. Между ним и забором оставалась узкая щелка, куда можно было проскользнуть, разве что изувечив машину.

Из-за поворота вынырнула «Волга». Старик выругался, оглянувшись на грозных пассажиров, которые уже выскакивали из машины, потом слегка подал «Москвич» назад, переключил скорость, и мы въехали в разбухшую от дождя канаву. Под наклоном «Москвич» медленно потащился вдоль рефрижератора, почти царапаясь о его колеса левым бортом.

Кусая ногти, я неотрывно смотрел на «Волгу». Пассажиры вновь сидели на своих местах, она нахально волочилась за нами.

Со скоростью черепахи мы доползли до конца бесконечно длинного коридора, но здесь он еще больше сузился за счет выступающего со стороны забора гаража. «Москвич» забуксовал, из-под колес полетели комья грязи. «Волга» тоже увязла. Все трое в ней орали и делали нам знаки, но это было кино для глухонемых: звуки до нас не долетали, знаки тоже были бесполезны, потому что ни мы, ни наши преследователи не могли выйти из машины из-за тесноты узкого проезда.

Старик выжал из «Москвича» все. Машина взревела, угрожающе качнулась на угол гаража, но все же, не задев его, выскочила на дорогу. Широкой и длинной «Волге» такой маневр был не под силу. Отчаянно сигналя, она застряла между кабиной рефрижератора и углом гаража. Оттуда, как из клетки, торчала ее злая морда с одной фарой и частью оскала радиатора.

«Москвич» попетлял еще немного, вылетел на шоссе и влился в общий поток машин.

У ЦУМа всегда много народу. Я попросил остановиться. Старик сбросил газ и затормозил у обочины.

– Может, тебя к милиции подбросить? – спросил он.

Я улыбнулся:

– Спасибо, теперь я сам доберусь.

Мой спаситель пожал плечами, взял с сиденья деньги и запихнул их в открытый карман моей куртки.

– Деньги, парень, забери, самому пригодятся.

Я снова расцвел:

– Спасибо! – Потом вышел из машины и затерялся среди зонтиков.

Поток покупателей втянул меня в здание ЦУМа. Я встал за витрину. Пять минут спустя по дороге промчалась «Волга», забрызганная грязью. Я быстро вышел из универмага, пересек дорогу и остановил первое попавшееся такси, которое двигалось в противоположную сторону.

– К центру! – Я плюхнулся на заднее сиденье и лишь теперь облегченно вздохнул, но в то же время по-настоящему испугался.

Неужели все это происходит со мной? Неужели за мной охотятся, точно за матерым убийцей? Кошмар какой-то! Меня же запросто могут убить при попытке к бегству. Перед глазами предстала ясная картина: мое бренное тело с дыркой во лбу распростерто посреди грязной улицы. Это было жутко. Я гнал дурацкое видение, но оно преследовало меня как проклятие.

Я открыл окно и закурил. Бившееся сердце постепенно успокоилось. Нужно что-то предпринять. Шататься по улицам становилось крайне опасно, а с наступлением темноты будет просто невозможно появиться в городе. На безлюдных улицах я превращусь в живую мишень для любого милиционера. А мне так хотелось добраться до убийцы… Но выход есть.

Такси достаточно далеко отъехало от ЦУМа. Я соскочил на одном из проспектов, на всякий случай пересел на троллейбус, проехал несколько остановок до рынка и сошел у многоэтажного длинного дома с проездом для автомашин во внутренний двор. В подворотне висели телефоны-автоматы. Я вошел, снял трубку и задумался.

Серега – мой самый близкий и, пожалуй, единственный друг, на которого я мог положиться во всем. До сегодняшнего дня я не хотел впутывать его в свои дела. У Сереги семья: жена и маленький сын, – и мои проблемы ему вроде бы ни к чему. Но, в конце концов, кто, если не близкий друг, поможет в трудную минуту? И я начал вертеть телефонный диск.

Сергей работал в вычислительном центре. У них всегда людно, но трубку взял именно он.

– Говорить можешь? – спросил я, услышав знакомый голос.

Серега хохотнул:

– Как видишь, пока не разучился.

– Я имею в виду, свободно. Публика есть рядом?

– Есть.

– Тогда слушай. Садись на свою машину и приезжай ко мне. Я сейчас у рынка. Напротив него большой дом. Въедешь во двор. Я буду там.

По моему тону Сергей понял, что случилось что-то серьезное.

– Еду, – сказал он коротко и бросил трубку.

Дождь перестал. Я вышел во двор под проглянувшее солнышко и прислонился к спинке влажной скамейки.

Минут через тридцать из подворотни выпрыгнули синие «Жигули» Сергея. «Жигуленок» был задрипанный, но держался Серега в нем с достоинством владельца «Роллс-Ройса».

Я открыл заднюю дверцу, лег на сиденье и укрылся курткой.

Сергей повернул ко мне горбоносое лицо с глубоко посаженными глазами.

– Тебя – как, сразу в дурдом везти или домой за вещами заедешь? – спросил он насмешливо.

Я выглянул из-под куртки:

– Мой дом – тюрьма, а из дурдома я только что вырвался. Выезжай-ка со двора, а я в двух словах расскажу, в чем дело.

Едва Сергей вырулил на дорогу, я спросил:

– Похож я на сексуального маньяка?

Серега хихикнул:

– Проблемы с сексом?

– Если бы. – Я заложил руки за голову и мрачно уставился на аккуратную заплатку в потолке машины. – Я переспал с одной девчонкой, а через пять минут ей перерезали горло. Теперь милиция гоняется за мной по всему городу как за убийцей.

Машина как-то странно дернулась. Сергей вытаращил в зеркало глаза.

– Ни хрена себе! – Он даже хрюкнул от удивления. Машина поехала без рывков. – Вечно ты вляпаешься в какую-нибудь историю.

Я грустно улыбнулся:

– С хорошими людьми всегда случаются дурные вещи.

– Это не про тебя, – заметил Серега. – Короче, что я должен сделать?

– Спрячь меня.

– Если на всю жизнь, то не могу. Я не сумею тебя прокормить.

У меня не было желания отвечать на шутки.

– Мне нужно отсидеться где-нибудь до ночи, – сказал я серьезно.

Сергей посигналил и показал кому-то в окно кулак.

– Едем ко мне.

– Исключено. Первым делом меня будут искать у друзей. Возможно, к тебе домой уже приезжали из милиции. Придумай другой вариант.

Думал Сергей недолго.

– Мой приятель с женой уехал в отпуск, – сказал он. – Ключи оставил мне, чтобы я присматривал за квартирой. Можешь побыть там.

Я подпрыгнул:

– Что ж ты сразу не сказал?

В зеркале заднего вида возникала широкая Серегина улыбка.

– Закон гостеприимства.

– Дипломат! – Я воспрянул духом. – Жена о квартире знает?

Сергей притворно испугался.

– Что ты? Куда бы я тогда подружку водил?

Я несильно ткнул друга кулаком в бок.

– Старый развратник… Едем к твоему приятелю.

– А мы почти у цели, – отозвался Сергей, притормаживая машину на спуске.

Кроме коротко стриженного затылка приятеля, его широких плеч, обтянутых пиджаком, да изредка мелькавших за окном машины верхушек деревьев и крыш домов, я ничего не видел. Я сбросил куртку и приподнялся. «Жигули» подъезжали к девятиэтажке на отшибе. Вдруг вспомнил:

– Мне нужно домой позвонить.

– Позвонишь от приятеля. В квартире есть телефон.

Я сделал категорический жест.

– Ну уж нет! Меня же вычислят как дважды два. Я уже имею опыт и отлично знаю, как это делается. Найдем телефон-автомат. – Я опять лег.

Сергей рассмеялся и передразнил:

– Конспиратор! – Девятиэтажка осталась позади. Посмеиваясь, Серега сказал: – Твои трюки напоминают мне детскую игру в шпионов. Мне кажется, ты преувеличиваешь опасность.

– Кажется? – вскочил я. – Хотел бы я видеть твою рожу в тот момент, когда за тобой гонятся три милиционера. Час назад меня чуть не ухлопали из пистолета.

Зеркало отразило недоверчивый взгляд Сергея, однако он промолчал и остановил машину у дома, к стене которого прилипли три кабины телефонов-автоматов. Я вышел из машины.

Покуда я валялся на заднем сиденье, Серега и его потрепанные «Жигули» казались мне ангелами-хранителями, а все, что случилось со мной за последние дни, – жутким полузабытым сном из далекого детства, но стоило покинуть машину, как меня охватили смятение и паника, всюду стали мерещиться недавние преследователи. За спиной раздался голос друга:

– Эй, Штирлиц! Оглянись, за тобой танки пригнали!

Я вздрогнул, оглянулся и повертел пальцем у виска. Затем зашел в будку и позвонил домой.

Мать выкрикивала фразы таким голосом, будто ее пытали:

– Дима! Это какой-то кошмар! Здесь полно милиции! Проводят обыск! Говорят, ты кого-то убил!..

Я бросил трубку. Потом покопался в карманах, отыскал визитку Рубана, зашел в соседнюю кабину и набрал номер. Рубан к этому часу уже вернулся с похорон. Я задал ему два вопроса. Его ответы подтвердили мои подозрения.

В машину я вернулся чернее тучи.

– Обложили со всех сторон, – угрюмо сообщил я Сергею. – Дома – засада. Сматываемся, пока нас тут не застукали.

Сергей повернул ключ зажигания.

– Куда теперь?

Я снова улегся на сиденье и спустил ноги на пол.

– Есть хочу. С утра, кроме рюмки коньяка и половинки конфеты, ничего во рту не было. Поезжай к гастроному, и желательно, чтобы рядом был хозяйственный магазин. Мне нужно веревку купить, метров десять.

Сергей поддакнул:

– И мыло в придачу. – Он повернулся и окинул меня изучающим взглядом. – Ты, часом, не собрался притянуть себя к потолку в квартире моего приятеля?

Я беззлобно выругался.

– Дурак ты! Я не шизофреник. Веревка мне нужна для другой цели. Если не будет толстой, купим несколько метров бельевой.

– Может, объяснишь, что ты задумал? – спросил Сергей, трогая с места машину.

– Нет. Меньше будешь знать – спокойней будешь спать.

– Как знаешь. – Сергей не обиделся, он понял мое состояние и всю оставшуюся дорогу молчал. В одном месте он резко заложил руль, при моем лежачем обзоре верхняя часть улицы сменилась с левой на правую, и затем «Жигули» замерли. Пока я отлеживался в машине, Сергей прошелся по магазинам, купил продукты и четыре мотка бельевой веревки. Все это мы сложили в сумку.

Пятнадцатью минутами позже Сергей приткнул автомашину между двумя гаражами напротив девятиэтажки. На лифте мы поднялись на восьмой этаж.

– Открывай, чудик, – Серега кивнул на правую дверь.

Я поколдовал с замком, и мы вошли в квартиру.

С порога чувствовалось, что здесь живет молодая семья – современная, несколько безалаберная. В квартире вроде было все необходимое, но уют, который характерен для семьи со стажем, не ощущался. Мебель подобрана кое-как, на почетных местах наклеены плакаты звезд эстрады, и всюду пластинки, кассеты, стереоаппаратура. Везде тонкий слой пыли.

В квадратном зале Сергей раздвинул шторы и повернулся ко мне.

– Ты поспи немного, – сказал он, оглядев меня со всех сторон, – и причешись. У тебя видок – только в фильме ужасов играть.

Я махнул рукой:

– Иди. Возможно, милиция к тебе тоже нагрянула.

– Ладно. Одеяло и подушка в шкафу. Ключи верни до конца недели. – Сергей достал из кармана пачку «Стюардессы». – Я тебе сигареты купил. Твоя любимая марка.

– Я теперь курю другие, но все равно спасибо. – Я взял пачку и бросил ее на тумбу трюмо.

– Машина нужна? – Сергей протянул на прощание руку.

– Нет. Звонить сюда тоже не надо, могут подслушать. – Я крепко сжал руку друга. – И жене – ни гугу. Не то убью. Я нынче опасен.

– Прямо зверь! – Сергей ободряюще подмигнул и исчез за дверью.

Я заперся в квартире. Аппетит отсутствовал напрочь, тем не менее я взял пакет с продуктами, поплелся на кухню, приготовил чай и вяло задвигал челюстями, проглатывая бутерброды только для того, чтобы поддержать в себе силы.

Потом вернулся в комнату. Из четырех мотков бельевой веревки сплел одну толстую, не ахти какую на вид, но достаточно длинную и прочную.

От вынужденного безделья мной овладела апатия ко всему на свете. Я послонялся по квартире, заглядывая во все места. В одном из углов, в ящике с инструментами, наткнулся на прут арматуры с полметра длиной, согнутый и расплющенный на конце. Взял в руки, повертел, прикинул – решил, подойдет. Бросил железяку в сумку.

Включил телевизор, показывали какую-то дребедень, и я выдернул шнур из розетки. Прошелся по комнате, остановился у единственной в квартире книжной полки и посмотрел корешки книг. Ничего интересного. Взял роман Жорж Санд, завалился на диван и на третьей странице уснул.