Текст книги "Я – Джек-Потрошитель?"

Хвостов промолчал, черкнул что-то в блокноте.

– Больше ничего не заметили?

Зад Карповой, плотно обтянутый платьем, заерзал на стуле. Поколебавшись, старуха несмело сказала:

– Заметила, заметила. Ночью я встала по надобности и услышала, как у соседей открывается замок. Я посмотрела в глазок в тот момент, когда какой-то парень вышел от Тани, захлопнул дверь и спустился по лестнице.

В квартире смолкли все звуки, кроме стука моего сердца, которое колоколом било в тишине. Хвостов, как гончая, почуявшая дичь, замер с ручкой в руке. Втянув голову в плечи, я сжался, пытаясь уменьшиться и стать незаметнее.

Хвостов засопел:

– Чего же вы, Евгения Захаровна, сразу не начали с главного?

– Откуда я знаю, что главное! – вспыхнула старуха. – Вы меня забросали вопросами. Я не успеваю соображать.

– Простите за торопливость, – «разгрыз сухарик» майор, – но у меня нет времени. Вы знаете человека, который покинул квартиру Николаевой ночью?

– Никогда не встречала.

– Как он выглядел? Опишите, пожалуйста.

– Высокий. Волосатый-волосатый. Волосы длинные, до плеч. Вьющиеся, черного цвета. Брюнет, в общем.

– И это все?

Старуха промямлила:

– Да. Лица я его не видела. Он стоял ко мне спиной, согнувшись. Когда повернулся, волосы скрыли лицо. Потом он убежал.

– Вы бы его узнали при встрече?

– Дверной глазок сильно искажает, но, думаю, узнала бы.

– Во что был одет неизвестный?

– На нем были брюки синие и свитер такой мохнатый-мохнатый, серый, на рукавах и груди бордовые и зеленые полоски.

Мне стало ужасно тесно в костюме. Никогда я не желал ближнему худого, но сейчас мечтал, чтобы проклятую старуху хватил удар.

Хвостов наседал:

– В котором часу вы видели человека в свитере?

Жизнь из Карповой била ключом. Ее нельзя было ничем утихомирить.

– Да откуда же мне знать? – бойко ответила она. – Я же говорила вам, что вставала ночью по малой нужде. Мне недосуг было смотреть на будильник. Но ночь была глубокая.

– Понимаю. – Ежик на голове Хвостова дрогнул. – Евгения Захаровна, – раздумчиво сказал майор, – вы точно видели, как неизвестный закрыл за собой двери?

– Он вышел, – вспоминала она, – повернулся, потянул за ручку, и я услышала щелчок замка. Да, он захлопнул дверь.

– Но утром она оказалась открытой?

– Да, – поразилась Карпова.

– Странно. – Хвостов подумал, потом сказал: – Ну да ладно, все разъяснится… У Николаевой были подозрительные знакомства, компании? Вы не замечали?

– Что вы! У них семья приличная. Таня тоже была девочкой воспитанной. Отродясь не водилась с темными личностями. И в компаниях тоже редко бывала.

Голос Хвостова стал вкрадчивым:

– Таня – девушка красивая. У нее, очевидно, было много поклонников?

Карпова наклонилась к Хвостову, понизив голос до тона сплетницы:

– Были. Только не знаю кто. Марина Павловна не распространялась на этот счет.

– Понятно. И последний вопрос. Были у Николаевой враги?

– Нет, не думаю. Какие могут быть враги у простой двадцатилетней девушки, еще не нажила. Я, во всяком случае, ни о чем подобном не слыхала.

– Спасибо, Евгения Захаровна. Распишитесь вот здесь и здесь.

Зашелестела бумага. Карпова расписалась, встала и скользнула по мне безучастным взглядом. Я отвернулся и сделал вид, будто увлечен созерцанием пейзажа за окном. Хвостов с Карповой протопали к выходу.

– В ближайшее время, – говорил он ей, – мы вас вызовем для уточнения показаний.

– Всегда готова помочь.

На лоджии появился Смыслов. На его шее по-прежнему болтался фотоаппарат, которым он без конца щелкал. Эксперт что-то отодвигал, поднимал, обнюхивал. Я сунул потухший окурок в карман, прикрыл окно и вошел в гостиную. Комната была пустая. Я сел на диван, взял свою куртку, положил на колени. Минуту спустя возвратился Хвостов вместе с разгоряченным пробежкой к соседу сверху Женей. Они подошли к столу, где Хвостов устроил рабочее место.

– Есть новости? – спросил майор озабоченно.

Молодцеватый помощник расправил плечи.

– Максим на даче. Дома только сестренка-школьница, у нее каникулы. Но девочка помнит, как Николаев барабанил в двери и ее брат выходил к нему. Вернулся Максим минут через десять и сказал, что пьяный Николаев ушел домой.

– Тебе придется пройтись по другим квартирам и поговорить с остальными соседями. Может, кто-нибудь что-то и заметил.

– Сделаю, товарищ майор. Что еще?

– На пока прочитай протокол допроса Карповой, обрати внимание на то место, где она говорит о незнакомце в мохнатом свитере. – Майор передал помощнику листы протокола и громко позвал: – Владислав Николаевич!

В комнату, оберегая фотоаппарат, протиснулся вечно недовольный эксперт.

– Чего тебе?

Почтенный возраст эксперта не позволял Хвостову обидеться на грубый тон. Майор хрустнул пальцами:

– Что у вас интересного?

Смыслов развалился в кресле, широко расставив мощные ноги с круглыми коленями. Сказал утомленно:

– После лабораторного анализа я представлю тебе письменный отчет, а пока могу сказать следующее: я обнаружил два типа свежих отпечатков рук. Одни – женские, принадлежат, очевидно, хозяйке; другие – неизвестному человеку. У него на указательном пальце левой руки есть отметина – небольшой шрам, поэтому его отпечатки приметны.

Я непроизвольно покосился на левую руку. Действительно, тонкая черточка шрама перерезала подушечку указательного пальца, порезанного несколько лет назад. Спрятав руку в складках куртки, я с удвоенным вниманием продолжал слушать эксперта.

– Этот отпечаток, – говорил Смыслов, – неизвестный оставил на бутылке коньяка, рюмке, поверхности магнитофона, на ручках дверей. На лоджии в пепельнице я нашел два окурка. Один от сигареты «Мальборо», на нем следы губной помады, другой от «Стюардессы». Ключи, что лежат в луже крови, не от этой квартиры. Дверь не взломана. Не знаю, пригодится тебе или нет, но у замка есть особенность в конструкции: если изнутри в него вставлен ключ, снаружи дверь открыть невозможно. Ключ не войдет. А он, кстати, торчит с внутренней стороны. Орудия убийства я пока не обнаружил. Все.

Смыслов прикрыл морщинистые веки.

Во время рассказа Смыслова врач Ахмедова выходила из комнаты в коридор. Теперь она сидела рядом со мной в белом халате и тщательно вытирала носовым платком вымытые руки. Хвостов отвлекся от эксперта, тот, кажется, задремал.

– Что у тебя, Динара? Ты закончила?

– Почти.

– Отлично. Я слушаю. Только прошу без медицинских терминов и выражений вроде «удар нанесен в область затылка тупым предметом». Я знаю твою компетентность, но грамотно напишешь в заключении экспертизы. А сейчас мне важно знать твои личные выводы.

Ахмедова спрятала платок в нагрудный карман халата и сказала:

– Смерть наступила часов девять-десять назад. – Динара посмотрела на маленькие наручные часики. – Сейчас одиннадцать тридцать. Где-то полвторого, крайний срок – полтретьего, не позже. Точнее определит вскрытие. Николаева умерла в результате рваной раны, которую преступник нанес в область шеи. Если судить по характеру ранения, можно сделать вывод, что нанесена она остро заточенным предметом, я думаю, опасной бритвой. Смерть наступила почти мгновенно – перерезана сонная артерия. По моему мнению, действовал не профессиональный убийца, но, безусловно, человек решительный, с твердым характером и сильной рукой. Нужно обладать незаурядной выдержкой и хладнокровием, чтобы таким зверским способом убить девушку. Незадолго до смерти Николаева имела половой контакт с мужчиной.

Сообщение об интимной близости Тани с мужчиной не вызвало у Хвостова реакции. Подобного он ждал.

– Она изнасилована? – спросил он как человек, привыкший ничему не удивляться.

Ахмедова покачала головой.

– Не думаю. На теле нет видимых следов насилия, кроме раны на шее, разумеется. Впрочем, я не исключаю возможности, что действовал сексуальный маньяк. Есть такая категория людей, которые в момент полового акта убивают партнера и испытывают оргазм, когда жертва бьется в конвульсиях. Это еще у маркиза де Сада описано…

Хвостов потер лоб и пригладил ежик волос.

– Не хватало в нашем городе Джека Потрошителя. Слава богу, такого сообщения пока не поступало. Но будем предполагать худшее. Владислав Николаевич! – крикнул Хвостов. Смыслов разомкнул веки и обвел нас пустым взглядом, соображая, кто говорит. – Можно ли каким-нибудь другим способом, кроме дверей, проникнуть в квартиру?

– Все подступы к окнам гладкие, без выступов, – залезть невозможно. Я проверил, – заявил Смыслов, вытягивая ноги в изрядно поношенных ботинках. – Есть только один способ – это через лоджию. Молодому человеку при некоторой силе и ловкости ничего не стоит взобраться по углу лоджии, там есть за что уцепиться. Но вчера с девяти часов вечера шел дождь, потом снег, поэтому если бы кто и влез, то непременно оставил бы мокрые следы.

– Так вы исключаете проникновение в квартиру каким-либо иным способом, кроме как через двери?

– Исключаю. На замке ни единой царапины. Он открыт ключом.

– Следовательно, – подхватил Хвостов и заходил по комнате, постукивая костями, – хозяйка сама привела преступника домой. Они слушают музыку, пьют коньяк, потом ложатся в постель. Очевидно, раздеваясь, он и выронил ключи. Николаева не подозревает, что рядом с ней оборотень, она спокойно отдается ему. Неожиданно ее партнер превращается в монстра и убивает ее, перерезав горло бритвой. Затем он выходит и захлопывает дверь. Именно в этот момент его и увидела Карпова. Итак, нужно найти высокого длинноволосого брюнета в сером свитере с разноцветными полосками на груди и рукавах. Я абсолютно уверен, что отпечатки пальцев в квартире убитой принадлежат ему. Я также не удивлюсь, если ключи под кроватью подойдут к его дому. Конечно, нелегко найти преступника по приметам: волосатый-волосатый, в мохнатом свитере. Он мог и переодеться, и подстричься. Но задачу необходимо выполнить. – На лице майора заходили желваки. Весьма высокопарно он закончил: – И чем быстрее мы изловим этого ублюдка, тем спокойнее могут спать честные граждане нашего города.

У меня опустились все внутренности от сказанного Хвостовым. Я понял, в какую ловушку угодил. Вот тут испугался всерьез и испытал то же чувство, когда парикмахер мыл мне голову и чужие, противные пальцы ползали по моей голове. Сейчас волосы тоже шевелились, но от ужаса.

Неожиданно в компании прозвучал голос единственного человека, способного рассуждать здраво:

– Но, Борис Егорович! – Женя отложил протокол допроса, который он уже закончил читать, и посмотрел на Хвостова умными глазами. Он ухватил самую суть. – Владислав Николаевич говорит, если изнутри в замок вставлен ключ, снаружи дверь открыть невозможно, а ключ до сих пор торчит с внутренней стороны двери. Карпова видела, как неизвестный захлопнул дверь, после него никто не мог войти в квартиру, почему же тогда утром дверь оказалась открытой?

Оскал Хвостова был страшен. Крючковатый нос загнулся еще больше и почти прилип к верхней губе, будто майор прижался лицом к оконному стеклу.

– Ты думаешь, – сказал он с иронией, – что Николаева с перерезанным горлом сама встала и открыла дверь? Трупы не умеют ходить! – отбрил Хвостов, но, очевидно, поняв неуместность шутки, поспешил добавить: – Нет-нет, Женя, этому можно найти другое объяснение. Видимо, после убийства преступник прихватил с собой ключи и ушел, захлопнув дверь. Ключ был у него в кармане, а не с другой стороны двери. По дороге он вспомнил о нем, вернулся, открыл дверь и вставил ключ с обратной стороны замка. Карпова видела убийцу в первый раз, но не видела во второй.

– Но зачем он вернулся?

– А вот для этого, мой друг, мы с тобой и работаем.

Взгляд Жени поблек, но секунду спустя в нем вспыхнул разум.

– Борис Егорович, но с таким же успехом можно предположить, что Николаеву убил ее бывший муж.

Хвостов остановился напротив Жени.

– Обоснуй!

– Пожалуйста! – Лицо Жени выражало нетерпение. – Максим выпроводил пьяного Николаева Бориса, но тот не ушел, а околачивался поблизости и увидел, как из дверей квартиры его бывшей жены выходит человек в сером свитере. Ослепленный ревностью, Николаев поднимается на второй этаж и открывает дверь запасным ключом, который мог остаться у него с того времени, когда Николаев жил в этом доме.

Хвостов снисходительно заметил:

– А как же тот ключ, что торчит с внутренней стороны двери?

Глаза Жени сузились до щелок.

– Но вы же сами сказали, что человек в сером свитере забрал его с собой.

– Логично, – усмехнулся майор. – А почему Николаев не открыл дверь своим ключом сразу, когда ломился в квартиру?

– В тот момент ключ торчал с обратной стороны замка, и открыть дверь было невозможно.

– Допустим.

– Николаев ворвался в квартиру, убил бывшую жену и, оставив свой ключ в замке, ушел, не захлопывая двери.

– Зачем?

– Но мы же с вами для этого и работаем.

Динара, вертевшая голову от Хвостова к Жене и обратно, словно они играли в пинг-понг, сдержала улыбку и в ожидании подачи майора уставилась на него. Тот предостерегающе поднял руку и растопырил пятерню.

– Женя! Разумнее предположить, что Николаева пила коньяк и занималась любовью с человеком в сером свитере, а не со скандалистом и пьяницей бывшим мужем.

– Кто знает? – философски заметил Женя.

Смыслов открыл глаза. Оказалось, он не спал, а внимательно слушал.

– Я не знаю, кто был в компании с Николаевой: муж, любовник, хоть черт лысый, – разыскивайте сами, кому принадлежат отпечатки пальцев со шрамом, но утверждаю, что в квартире были только двое. Следы пребывания третьего лица отсутствуют.

Мне импонировал Женя, который был упрям.

– Но третий мог действовать в перчатках, – возразил он.

Хвостов потерял терпение.

– Тебе же ясно сказали – следы! – произнес резко майор. – Это означает не только отпечатки пальцев. Вчера шел дождь, снег. Если бы Николаев заходил в квартиру, то он бы оставил в прихожей кусочки грязи от обуви…

– Вот за это я не ручаюсь, – проговорил Смыслов. – В прихожей натоптали уже сегодня. Вчерашние следы не сохранились.

Динара авторитетно изрекла, положив конец спору:

– Женя, Борис Егорович прав. Здесь действовал извращенец, причем холодный и расчетливый. Очевидно, им является тот парень, которого Карпова видела в дверной глазок. Если бы в квартиру ворвался – как ты говоришь – ослепленный ревностью Николаев, он, конечно, мог в состоянии аффекта убить свою бывшую жену, но в этом случае убийству непременно предшествовали бы пьяные разборки, ссора и драка, тогда в комнате остались бы следы борьбы, а на теле побои. Ничего этого нет. Ты посмотри на лицо девушки, оно у нее умиротворенное. С таким лицом не умирают после скандала с ревнивым мужем.

Против таких доводов не попрешь. Женя молчал, но по его глазам было видно, что его не убедили. Хвостов примирительно сказал:

– Ладно, лейтенант, не обижайся. Я не отбрасываю твою версию, возможно, ты и прав. Мы, конечно же, сопоставим отпечатки пальцев Николаева с найденными в квартире и после того, как вскрытие установит точное время смерти, проверим его алиби на этот час и сделаем многое другое. Но сейчас за работу. Опроси соседей и поезжай в онкологическую клинику. Очевидно, мать Николаевой приобретала путевку через профсоюз. Выясни у них адрес санатория и отстучи телеграмму. Надо сообщить о трагедии и вызвать ее домой.

Женя застегнул на кителе пуговицы.

– Я могу идти?

– Ступай, – разрешил Хвостов, собирая в «дипломат» бумаги. – После обеда жду тебя в ГУВД. Остальные закругляйтесь, через несколько минут выезжаем.

Мной овладела жуть. Здорово они меня обделали, превратив в убийцу-живоглота, – тоже мне, нашли извращенца. Я сорвался с места и подлетел к Хвостову.

– Борис Егорович, я отлучусь ненадолго.

Хвостов, защелкивая на «дипломате» замки, безразлично кивнул и сказал двум вошедшим с носилками санитарам:

– Можете забирать тело.

2

Как смертельно раненный, я бросился домой. Меня подгонял страх. На автобусной остановке я натолкнулся на мать. Одетая в пальто, с беретом на голове и сумкой в руках, она направлялась на базар. Я схватил ее за локоть. Родная мать меня не узнала и шарахнулась, как от уличного хулигана, но вдруг просияла:

– Ба! Да ты никак подстригся?

Взглядом я выразил признательность.

– Твоя заслуга.

– Так намного лучше, – оценила мать прическу и поправила мне узел галстука. – Ты чего так рано?

– Паспорт забыл, – соврал я и потребовал: – Дай ключи.

Мать возмутилась:

– Свои опять дома забыл?

– Забыл, забыл.

– Да что с тобой? – вгляделась мать. – Что у тебя с лицом?

– Новое купил, – огрызнулся я, схватил ключи и помчался дальше.

Родные стены создавали хоть какую-то иллюзию безопасности. Фантасмагория! Такого не может произойти в жизни. Это сюжет для детективного романа – меня разыскивает милиция как сексуального маньяка! Невероятно, но все действительно сходится на мне! Я в панике метался по квартире, словно дикий зверь в клетке. Не знал, что в голове одновременно может быть так много мыслей. Они растревоженным ульем жужжали в голове, мешая сосредоточиться. Что делать? Бежать? Уехать куда-нибудь подальше? Глупо! Исчезновение выдаст меня с головой и послужит основанием лишний раз подозревать в убийстве. Да и далеко ли уедешь без средств и связей, коль меня объявят в розыск по всей стране? Первый же полустанок станет последней остановкой, где мне наденут наручники. Пойти сейчас к Хвостову и рассказать обо всем? Как там у них: «добровольное признание смягчает участь».

Но, черт возьми! Я же вышел от Тани ровно в половине третьего. Время я помню отлично. У меня даже есть свидетель – таксист, который подбросил меня до перекрестка, и он может подтвердить это. Однако Динара Ахмедова назвала приблизительное время смерти – полвторого, крайний срок полтретьего. Когда я покидал квартиру, Таня была жива. Выходит, ее убили сразу после того, как я ушел. Если вскрытие покажет, что смерть наступила полтретьего, не позже, – таксист плохой свидетель. Получится, будто, совершив убийство, я тут же скрылся. А вдруг экспертиза ошибется хотя бы на полчаса и даст заключение, что Таня умерла в два? Будет еще хуже. Как раз в этот час я лежал с Таней в постели и занимался с ней любовью. Значит, я сексуальный маньяк? Идиотство какое! Но, как ни крути, мне не удастся доказать свою непричастность к убийству. В луже крови лежали мои ключи. Повсюду на месте преступления отпечатки моих пальцев. Смыслов нашел окурок «Стюардессы». Карпова видела, как я выходил из квартиры, описала мои приметы и наверняка сможет опознать. Анализ может определить, что с Таней спал я. Да, я идеально подхожу под роль убийцы! С таким грузом улик ни один суд не вынесет мне оправдательного приговора.

Чудовищно! Я сяду в тюрьму за убийство девушки, в которую влюбился, и всю оставшуюся жизнь буду раскаиваться в том, что ее убили. А настоящий преступник будет разгуливать на свободе и насмехаться надо мной. Но это несправедливо!

Появились другие мысли. Какое счастье, что я подстригся и надел костюм! Я еще раз с благодарностью вспомнил мать. Легко представить, что произошло бы, появись я перед Карповой в сером свитере, синих брюках и с длинными волосами. Но я представлять не стал: голова разрывалась на части, я чувствовал, еще немного, и у меня произойдет нервный срыв.

Я поплелся в ванную комнату, подставил голову под сильную струю ледяной воды. Я стоял так, пока не заломило затылок. Вытерся полотенцем.

Из ванной я вышел другим человеком: с твердым намерением самому разыскать убийцу Тани. Когда я поставил перед собой конкретную цель, мозги начали более или менее нормально работать; мысли выстроились в порядке. Вышел на лоджию, открыл окно, закурил.

«С чего начать? – думал я, усаживаясь на стул и пододвигая пепельницу. – Наверное, с того, что Хвостов ошибается, считая, будто я вернулся в квартиру и оставил дверь приоткрытой. Я не возвращался. Уходя, я захлопнул дверь, Карпова видела это, – ключ остался торчать с внутренней стороны замка. После меня дверь никто открыть не мог. Другой ключ просто не повернулся бы в замочной скважине.

Если верить Смыслову, через окна влезть невозможно. Есть только один способ попасть в квартиру – через лоджию. Смыслов отверг этот вариант, ссылаясь на то, что преступник оставил бы после себя мокрые следы. Бог с ними, со следами, их можно и затереть. Я и так знаю: через лоджию никто не влезал, потому что, когда я попытался поцеловать Таню, ветер распахнул окно, Таня бросилась закрывать створки и потом проверила остальные окна, подергав их за ручки. Все они были наглухо закрыты.

Раз окна, лоджия и дверь исключаются – напрашивается простой вывод: Таня сама открыла двери убийце. Кого она могла впустить в дом в ночное время? Только хорошо знакомого человека, от которого никак не ждала предательского удара.

Очевидно, после моего ухода кто-то пришел к Тане. Ничего не подозревающая девушка впустила его, провела в свою комнату. Этот человек оглушил полусонную Таню ударом кулака, потом уложил ее в постель и перерезал бритвой горло. Бритву он забрал с собой и ушел, не захлопывая двери. О каком выражении ужаса на лице можно говорить, если девчонку зарезали в бессознательном состоянии?

Пока все сходится. Общая картина преступления вроде ясна. Остается узнать, кто же убийца».

Я невесело усмехнулся и машинально затушил сигарету в пепельнице. Подумав, выбросил окурок через окно. Снова сел.

«У Тани наверняка были знакомые, которых она, не задумываясь, могла впустить в дом ночью. Я знаю только троих, с кем косвенно или напрямую сталкивался вчера. С них и начнем».

В порядке соприкосновения с ними на первом месте стоит Казанцева Лена. Она звонила мне вчера ночью и сообщила, что ее кладут в больницу. Между прочим, Казанцева спрашивала, который час. Я включал торшер и смотрел на часы. Было без пятнадцати три. Засыпая, я слышал шум отъезжавшей машины, но не видел, как Лену увезла «Скорая». Возможно, Казанцева не уехала, а, позвонив мне и убедившись, что я проводил девушку и вернулся домой, отправилась к Тане и убила ее.

Второй – Николаев Борис. Я полностью принимаю версию Жени, который считает, будто бы Борис заметил, как я уходил от Тани, и, ослепленный ревностью, убил свою бывшую жену, за исключением того, что Борис не сам открыл дверь вторым ключом, а все же уговорил Таню впустить его.

И третий, с кем Таня вчера общалась, – это Семен Анатольевич. Он также звонил по телефону и договорился о встрече с Таней сегодня в шесть часов вечера у входа в Центральный парк культуры и отдыха.

Прошло несколько минут, прежде чем я вспомнил о папке, и горько пожалел о том, что оказался так непростительно глуп, не расспросил как следует девушку про сенсацию и документы, о которых она хотела сообщить мне в кабинете отца.

Как я понял из телефонного разговора, Семена Анатольевича ужасно интересовала эта папка, он даже обещал щедро заплатить. Его Таня также могла ночью впустить в квартиру. Последствия уже известны.

«Понятно, Таню убили из-за папки. Впрочем, у Бориса тоже есть мотив – ревность. У Лены видимых причин для убийства вроде бы нет. Пока… Короче, проверить нужно всех троих. Начнем с ближайших».

Я очнулся и с удивлением обнаружил, что уже в течение длительного времени сижу неподвижно, уставившись в висячую цветочную вазу с мамашиным «эхтинантусом обратноконическим» (черт возьми, язык сломаешь).

Меня обуяло желание действовать. Я подскочил, из книги Вальтера Скотта извлек часть банкнот, вылетел на улицу и сбегал через дорогу в большой стеклянный магазин с красочной рекламой на окнах. Там, в хозяйственном отделе, среди небогатого выбора я наткнулся на замок с ключом, похожим на тот, который я обронил у Тани в квартире.

Я вернулся домой, взял отвертку и сменил замок, торопясь выполнить работу до прихода матери. Менять замок от почтового ящика не имело смысла, так как ключ от него подходит минимум к трем соседним ящикам и никто не сможет доказать, что второй ключ оброненной связки принадлежит мне.

Потом я достал с антресолей пишущую машинку – подарок родителей в честь поступления в институт. Установил машинку на столе, заправил бумагу. Печатать как следует я так и не научился. С грехом пополам отстучал текст. Его содержание гласило, что Евдокимов Дмитрий Александрович является следователем ГУВД. Вырезав два прямоугольника бумаги, я вклеил их в обе половинки старого удостоверения отца, которое он получил на курсах гражданской обороны. В верхнем углу приклеил свою фотографию и заверил удостоверение своей же подписью. Получилось внушительно. Не хватало печатей, но в целом работа, хотя и выглядела вульгарно, мне нравилась.

Из шифоньера я вытащил серый свитер в целлофановой упаковке и сунул его в большой пакет с изображением полуголой девицы…

Звякнул звонок, возвестив о возвращении матери. Я быстро поставил пишущую машинку на место, открыл дверь, помог матери снять пальто и отнес сумку на кухню.

– Сегодня на ужин твои любимые отбивные, – мать держала в руке изрядный кусок свежего мяса, предлагая взглянуть на покупку.

При виде крови, капавшей с него, я снова почувствовал позывы к рвоте и, только и сумев пробормотать: «Очень рад», вылетел из кухни.

Я не стал переодеваться. В костюме я чувствовал себя гораздо безопаснее, чем в любой другой одежде, он скрывал мою фигуру и сильно отличал от того спортивного парня в свитере и брюках. Но куртку снял: на улице становилось жарко.

Матери я вручил ключ от нового замка, два оставшихся прихватил с собой, взял пакет со свитером и, опустившись этажом ниже, постучал в обитые дерматином двери. Минуту спустя на лестницу высунулась голова старухи с глазами любознательного дитя.

– Добрый день, Кузьминишна! – заорал я что было мочи. – Ключи от подвала дайте! – и для выразительности, протянув руку, несколько раз сжал пальцы.

Кузьминишна в течение многих лет хранила ключ от подвала. С каждым годом она теряла слух все больше, но компенсировала это за счет остроты зрения и возраставшего любопытства.

– Зачем он тебе? – крикнула она, словно я был в наушниках, и, чтобы лучше расслышать ответ, открыла рот.

– Женился, теперь жить там буду! – рявкнул я, указуя на подполье. – Приходи на новоселье!

Кузьминишна хотела еще что-то сказать, но гримаса Дракулы на лице спасла меня от продолжения беседы. Старуха молча сунула мне ключ на веревочке и шваркнула дверью.

Под лестницей я повозился с замком, вошел в подвал. Пахнуло теплой сыростью. Было тихо и темно. Влажный гравий неприятно заскрипел под ногами, вызывая зуд в зубах. Подсвечивая зажигалкой путь, я поплутал в лабиринтах перегородок, труб и в самом дальнем, достаточно теплом углу подвала нашел подходящее место. Разгреб ногами совершенно сухой гравий, потом руками расширил лунку, достал из пакета свитер и, уложив его на дно, заровнял поверхность.

У выхода тонкая струйка горячей воды с шипением вырывалась из стыка труб. Обжигаясь, я вымыл руки и, вытерев их платком, выбрался наружу. Костюм в нескольких местах испачкался. Я затер его намокшим платком и взбежал на пятый этаж.

В 35-й квартире никто на звонки не отзывался. Откликнулась 36-я. Из нее выползла Кудряшкина Настя, легкомысленная и пустая двадцатидвухлетняя женщина с приятными ямочками на пухлых щеках.

Настя – стюардесса. Обычно она смотрится как принцесса воздушного флота, но сегодня выглядит отвратно: нос распух, губы толстые, словно во рту прячет боксерскую резинку. От ее великолепия остался лишь прозрачный голубой пеньюар, яркая губная помада да тапочки с пушистыми помпончиками.

– Ромео пожаловал, – просипела Настя и чихнула. – Прости! – потом высморкалась. – Извини! – и закашлялась.

«Сейчас икнет, зевнет и издаст нехороший звук», – подумал я уныло, глядя на сопливую салфетку в руках Кудряшкиной.

– Ты чего такой бледный? – сказала Настя, торопясь придать своему голосу томность и тягучесть. – Заболел, что ли?

– Да нет как будто.

– А я вот болею ужасно. Температура тридцать восемь. – Настя не без эффекта откинула с потного лба прилипшую челку и привалилась к косяку с намерением поболтать. – Муж третий день в командировке, так и поухаживать некому.

– Сочувствую, – сказал я, равнодушно отворачиваясь, и еще раз нажал на кнопку звонка Казанцевой.

Привыкшая к всеобщему поклонению Кудряшкина злорадно фыркнула:

– А Ленку твою в больницу увезли.

– Ну да! – Я сделал вид, будто потрясен известием. – Когда?

Настя, поглаживая аппетитный животик, улыбнулась.

– Вчера ночью.

Я оставил в покое бесполезный звонок, вцепился в перила и подключил к голосу бархатный тембр:

– Откуда ты знаешь?

Кудряшкина очертила тапочкой полукруг на полу.

– Она заходила ко мне перед тем, как уехать.

– Ты не помнишь, который был час?

Настя нахмурила лоб.

– Кажется, три.

– Ровно в три, не позже? – я затаил дыхание.

– Ну, если быть точной, – вытянула губы трубочкой Кудряшкина, – то без пяти три. Я только приняла снотворное и уснула, – голосом изнеженной барышни продолжала Настя, – как звонок в дверь. Открываю – Казанцева. – Настя поморщилась. – Выглядела уродиной. «Прости, – говорит, – Настюша, за поздний визит». Я еще на часы посмотрела. – Настя приоткрыла дверь шире, и я увидел дорогие настенные часы в стеклянном футляре, украшенном внутри искусственными цветами. – Было без пяти три.

В носу у Насти хлюпнуло. Кудряшкина, как прищепкой, уцепилась за него двумя пальцами и потянула воздух. Раздалось пение закипающего самовара.

Я ждал, что же Настя скажет дальше, но напрасно. Она молча пялила на меня глаза. Лицо у меня стало угодливым.

– Лена приходила только для того, чтобы извиниться за то, что разбудила?

Ямочки на щеках Насти поплыли к ушам.

– Нет, конечно. Она сказала: ее кладут в четырнадцатую горбольницу, и, если кто ее спросит, просила передать, что она там.

– Лену точно увезли в больницу?

Настя вскинула брови:

– Что значит точно?

Я смешался, соображая, как лучше объяснить, и потер шею.

– Ну, может быть, Лена сказала тебе, будто едет в больницу, а на самом деле осталась дома или поехала куда-нибудь в другое место?

Настя укоризненно покачала головой с короткой стрижкой.

– Ох уж эти мужчины, – сказала она, плутовски улыбаясь. – Все такие недоверчивые. Уехала она, уехала. Эту коровушку держал под руку врач в белом халате. Я его знаю. Довольно милый мужчина. Потом они вместе ушли. Может, зайдешь, чего мы мерзнем на лестничной клетке?

Я вспомнил ее верзилу мужа – тренера волейбольной команды, который сейчас, очевидно, был на сборах, и сказал, что зайду в другой раз.

«…Казанцева звонила мне без пятнадцати три, – думал я, спускаясь по лестнице. – Минут пять мы с ней разговаривали. Без пяти она заходит к Насте. Примерно в три я слышал звук отъезжавшей машины «Скорой помощи». Все как в аптеке. – Лена не виновна. Но я никак не хотел расставаться с этой первой версией. – Но, может, Лена сговорилась с Настей, и та морочит мне голову россказнями о враче, который был якобы с Леной. Та ведь могла договориться с врачом и запутать Настю. А может, просто, проводив врача до машины, отказалась ехать в больницу. Вместо этого она отправилась к Тане и убила ее».