Текст книги "Честь вайнаха"

5

Внутри дота разведчиками было обнаружено большое количество оружия и боеприпасов. «Это не просто временное оборонительное сооружение, а бастион, рассчитанный на длительную оборону! – подумал Али, разглядывая крупнокалиберные пулемёты, вынутые разведчиками из амбразур и разложенные на полу. – Восемь боевых, столько же запасных… А боеприпасов целый склад! Сколько здесь всего – хватит на месяц упорных боёв, если ни на больше!»

– Минируйте всё, – приказал он бойцам. – Чтобы от этого логова камня на камне не осталось!

– Да тут уже всё заминировано, товарищ командир! – крикнул кто-то из бойцов. – Немцы уже за нас постарались и подготовили дот к уничтожению.

Внезапно штукатурка над головой Али разлетелась в разные стороны, а воздух в помещении наполнился мельчайшей пылью. Один из бойцов, стоящих в проходе, упал. Он перевернулся дважды и замер. Али с трудом осмысливал происшедшее. Упавший солдат лежал у его ног, из раны в голове вытекала пульсирующей струйкой кровь. Али закрыл глаза, он был в отчаянии, но…

Когда он открыл глаза, рядом уже стоял боец и, сгибаясь от тяжести, стрелял в проход из крупнокалиберного немецкого пулемёта. Всё помещение дота наполнилось пороховым дымом. Из него, как из тумана, показался Иван Болотников.

– Всё, заканчиваем здесь и уходим! – громко прокричал он.

– Уходим? Куда? – проведя по лицу руками, спросил Али.

– Давайте за мной, шевелитесь!

– А что там за дверью? – прокричал Али.

– Поглядим, увидим, – ответил Иван. – Не здесь же за просто так взрываться вместе с дотом…

Миновав дверь, разведчики оказались в подземном коридоре.

– Взрывайте дот! – приказал бойцам Али.

Его приказ бойцы исполнили незамедлительно. От мощного взрыва содрогнулась земля. Тяжёлая дверь, сорванная взрывной волной с петель, как лёгкая жестянка, пролетела над головами разведчиков. Коридор заполнился едким удушливым дымом.

Сбитый взрывной волной с ног, кашляя от взрывных газов, Али приподнял голову. Встать самостоятельно он не смог. И вдруг… Его рука попала в лужу крови.

– Иван, где ты? – позвал он, не слыша собственных слов.

Что-то зашевелилось недалеко от него в темноте. Присутствие кого-то скорее чувствовалось, чем слышалось и виделось. Али напрягся. Палец коснулся курка пистолета. Он начал медленно приподнимать его, напряжённо вглядываясь в темноту.

Ещё одно движение, значительно ближе. Али медленно вытянул руку в ту сторону, указательный палец на курке, но он почему-то медлил. Привыкшими к темноте глазами он уже с трудом различал контуры медленно приближающейся к нему фигуры.

«Он один или их несколько? – задал себе вопрос Али. – Если я застрелю этого, на меня навалятся те, кто идёт за ним следом? Придётся рискнуть… Один выстрел в него, другой в себя… Я не сдамся фашистам… Честь вайнаха превыше всего! Чеченцы не сдаются врагу… Мы…»

Фигура остановилась в шаге от него. Али смотрел на него, затаив дыхание, но… всё ещё медлил. «Ещё одно движение – и я стреляю, – уговаривал себя разведчик. – С такого расстояния я не промахнусь, даже не целясь».

Он медленно вдохнул, наполняя лёгкие воздухом для того, чтобы не дрожала рука, и…

– Есть кто живой? – послышался до боли знакомый голос Ивана Болотникова. – Эй, православные, отзовитесь!

Али быстро опустил руку. «О Всевышний, ещё мгновение – и… Я чуть не убил своего лучшего друга…»

– Я здесь, брат, – сдавленным голосом ответил он. – Сделаешь шаг и как раз на меня наступишь.

– Ты жив, Али?

– Раз разговариваю с тобой, значит, да, – Али замолчал и собрал все оставшиеся силы. Его губы задрожали от напряжения.

Болотников зажёг спичку и осмотрелся. Али лежал посреди коридора, на спине, а рядом с ним один из бойцов скорчился в луже крови. Другие бойцы были тоже мертвы. Видимо, всех убило взрывной волной, ворвавшейся в коридор после взрыва дота…

Спичка погасла.

– Ну что, нам пора, – тихо сказал Иван, присаживаясь рядом с Али и зажигая вторую спичку. – Крепко тебе досталось, брат… Ну ничего, нам не привыкать с тобой чувствовать себя фаршем после мясорубки.

Он осторожно взял Али на руки, затем встал и понёс его куда-то по коридору.

Как долго и куда нёс его Иван, Али не помнил. Видимо, в это время он терял сознание. Когда он открыл глаза, увидел себя в какой-то комнате, на столе, и склонившегося над собой Болотникова.

– Иван…

– Фу, а я уж думал, что ты…

– Где мы, Иван? – прошептал Али, слыша свой голос словно откуда-то со стороны.

– Наверное, в казарме, в которой жили солдаты из дота, – ответил с мрачной ухмылкой Болотников. – Теперь их нет, а мы поживём тут немного.

– Немного? Это сколько? – прошептал Али.

– А уж это как получится, – ответил Иван. – Отсюда нас не выпустят, это факт. Я заминировал дверь на всякий случай и собираюсь вступить с фашистами в бой. Оружия и боеприпасов я нашёл здесь предостаточно, так что…

«Всё сейчас как тогда, – закрыв глаза, вспомнил Али. – В ту ночь во вражеском тылу, когда мы взорвали немецкие грузовики с боеприпасами и бензовозы… Тогда нам как-то удалось остаться живыми, но сегодня… Сегодня мы умрём. А что, пора уже. Мы пережили очень много своих бойцов… Всякому везению есть предел. Одно только будоражит и бодрит, что умрём мы рядом, в смертельной схватке с врагом, за нашу великую славную Родину!..»

Немцы приближались к казарме стадом. Иван не стрелял, дожидался, когда подойдут. А когда он посчитал дистанцию между собой и ними достаточной, вдарил по наступающему врагу из пулемёта.

Немцы, теряя убитых и раненых, разбежались. Они, видимо, совсем не ожидали, что кто-то окажет им активное сопротивление, а тут…

– Ну что, пора прощаться, Али, – воспользовавшись паузой, подошёл к нему Болотников. – Не буду кривить душой, но нам уже отсюда живыми не выбраться. Да что там, ты и без меня понимаешь это, командир. Хочу сказать напоследок, что мне всегда было приятно осознавать, что со мной рядом был и есть такой преданный друг, чувствовать рядом твоё плечо, твою поддержку. Я всегда был уверен, что ты никогда не бросишь, не предашь… И просто счастлив, что никогда не разочаровывался в тебе, Алихан Завгаев!

Али не мог произнести ни слова – не было сил. Он лишь смотрел на грустное лицо друга слезящимися глазами, словно стараясь запомнить его навсегда. Али мог бы сказать Ивану много хороших, добрых слов, но не ворочался одеревеневший язык, и мысли путались в голове. Он лишь протянул на прощание другу руку, и…

– Прощай, Али, – сказал Иван, пожимая её. – Ты уж прости, что всё вот так кувырком получается. Мне пора на «позиции», и если выпадет ещё пара свободных минут, то я подойду к тебе обязательно.

Но больше не выпало ни минуты. Немцы атаковали казарму беспрерывно. Атаки врага были с миномётной подготовкой, «психические», внезапные, при поддержке пулемётов…

Али, будучи не в силах помочь другу, только наблюдал со стороны. Ему казалось, что ещё немного, ещё чуть-чуть, и силы Ивана иссякнут. Одно точное попадание – и он будет убит, но…

Болотников был как заговорённый. Сотни пуль жужжали мимо, как будто не решаясь сразить его. Бывали минуты, когда его пальцы, державшие пулемёт, разжимались, а голова клонилась к груди, но… Он вдруг «оживал», будто внутри включался какой-то скрытый механизм, и вновь пулемёт в его окрепших руках начинал работать, как косой, выкашивая вражеские ряды. И вдруг…

Иван вздрогнул и стал заваливаться на бок.

– Али, прощай, – прохрипел он, прижимая из последних сил к груди пулемёт. – Всё, что смог, я сделал… Всё, что смог я…

– Ты сделал всё, что мог, друг мой дорогой, Ваня, – прошептал Али. – Ты до конца выполнил свой воинский долг. На небесах тебя примут как героя… Там мы и встретимся с тобой…

Он не смог сказать всё, что собирался. Не успел. Сильнейший взрыв разворотил дверной проём, вздрогнули пол, стены, и… Свет померк в глазах Али, и он стал погружаться в глубокую пропасть…

6

Вошедшая в палату медсестра включила висевшую над дверью радиотарелку. Передавали последние сводки с фронта. Только тогда Али оживлялся, на лице появлялось осмысленное выражение. Победное наступление советских войск всегда чрезвычайно волновало его.

За два месяца, проведённых в госпитале, он перенёс несколько сложнейших операций и остался жив, но организм восстанавливался крайне медленно. К тому же он впадал в апатию, приступы которой заставляли его страдать и мучиться. Всякий раз Али пытался вспомнить что-то, очень для себя важное, но не мог.

– Тише! Тише! – заметались его соседи, спешно занимая свои места. – Обход! Обход!

В палату вошли два врача и старшая медсестра с сосредоточенными замкнутыми лицами. Они слегка кивнули в ответ на приветствия больных и подошли к стоявшей в углу у окна кровати Али. Он замер, исподлобья наблюдая за ними.

Алихан не различал их голосов. Он заставлял себя сосредоточиться, вникнуть в задаваемые ими вопросы, которые били ему в уши, но… Он начинал злиться на врачей, на себя, да и вообще всё вокруг во время обхода его нервировало и раздражало.

– Ты что-нибудь вспомнил ещё, Алихан?

– Ничего, – шептал он. – Помню бой, Ивана, и… больше ничего.

– Номер полка, в котором служил?

– Не помню…

– Кем служил?

– Не помню…

– Как попал в госпиталь?

– Ничего не помню…

После короткого совещания тут же на месте врачи продолжили свой нудный «допрос»:

– Кто такой Иван?

– Не помню… Кажется… брат мой.

– А командиров своих ты помнишь?

– Нет.

– Ригидность[2]2
  Оцепенелость.


[Закрыть], – подтверждали прежде поставленный диагноз врачи и уходили из палаты.

Али хорошо знал, что завтра они придут снова. Ночами он спал беспокойно. Закрывал глаза, и… Немыслимый грохот разрывал мозг. Перед глазами – снег, слышится рёв орудий, треск пулемётов, разрывы снарядов и мин.

Горстка солдат в белых маскировочных костюмах, утопая в глубоком снегу, ползёт вперёд. И вот они уже в самом пекле. Падают, прячутся за снежные бугорки, а затем ползут снова. А вокруг взрывы, свист пуль, сущий ад! Али видит себя среди них. Он приподнял голову и растерянно озирается по сторонам, словно ищет кого-то. А вокруг ни души. Бойцы вдруг куда-то исчезли, а впереди что-то движется прямо на него. Это противник, немцы… Их много…

Вдруг перед ними возник ещё кто-то. Это был высокий, крепкого телосложения боец, с пулемётом в руках. Этот великан закрывает его собой и стреляет из пулемёта в полчище врагов. Али не видит его лица, только спину. Какой он? Как выглядит? Он в самом деле видит его или ему только кажется?

Али попытался встать, чтобы подползти к нему, он приподнял голову… И вдруг взрыв и падение в мрачную бездну…

К его стонам и выкрикам во сне соседи по палате давно уже привыкли и смирились. Они знали, что «кавказец» выжил в страшном бою и перенёс тринадцать операций. Иногда, когда Али вдруг замолкал, они просыпались и вскакивали с кроватей.

– Пойдём, поглядим, не умер ли? – перешёптывались больные тревожно и на цыпочках подходили к его кровати. При тусклом свете зажженной спички Али выглядел ещё более бледным.

– Вроде спит, но почему не стонет? – переглядывались они. – Может быть, врача позвать? Пусть он посмотрит.

Кто-то протянул руку к его запястью, и все в напряжении замерли.

– Жив, вроде как… Ему, видать, тяжело лежать в одном положении, давайте переложим…

Однажды Алихана навестил офицер в звании полковника. Он встал у изголовья кровати и долго смотрел на него.

– Ведь не так давно, – растерянно пробормотал мужчина, – не так давно он был у меня в полку командиром взвода разведчиков. Это было в прошлом году, а кажется, минула целая вечность.

Али открыл глаза и удивлённым взглядом уставился на посетителя. Полковник и подошедший к нему врач молчали, давая ему время прийти после сна в себя.

– Товарищ полковник? – прошептал Али, узнав командира полка, и попытался встать, но…

– Лежи, лежи, капитан, – натянуто улыбнулся «гость», присаживаясь на стул у изголовья его кровати. – Вот, нашёл время, чтобы навестить тебя…

– И как я вам? – хмыкнул Али. – В гроб краше кладут? Вы как-то давно именно так мне сказали.

– Ну-ну! – пожурил его полковник. – Мы с тобой не один год вместе, капитан. Давай лечись побыстрее, и мы с тобой ещё до Берлина дойдём!

– Ты узнаёшь своего командира, Алихан? – с надеждой в голосе поинтересовался доктор.

– Да, узнаю, – тихо ответил он. – Только имени и фамилии не помню.

– Это не беда, – вздохнул полковник. – Время придёт, вспомнишь…

Некоторое время Алихан молчал, собираясь с мыслями. Молчали врач и полковник, не мешая ему сосредоточиться.

– Как там полк наш воюет? – спросил Али после продолжительной паузы. – Где вы сейчас воюете, товарищ полковник?

– Зови меня, как и всегда, Артём Павлович, – сказал тот. – А от полка нашего только знамя осталось да пятьдесят человек личного состава, включая и меня в придачу. В тот день, когда возглавляемый тобой взвод разведчиков героически уничтожил считавшийся неприступным вражеский дот, мы пошли в наступление. Но немцы дали нам жёсткий отпор и сами перешли в контрнаступление. Свои позиции мы отстояли, не отступили, но… От полка ничего не осталось. Сейчас нас отвели в тыл на переформирование, и… Скоро снова отправят на фронт.

– А из разведчиков в живых только я остался? – задал вопрос Али, как будто что-то вспомнив.

– Постой, ответь мне, а ты вспомнил, что являлся командиром полковой разведки? – встрял с вопросом врач.

– Д-да, кажется, – неуверенно ответил Алихан.

– А бой свой последний помнишь? – напрягся врач.

– Смутно… Снег, стрельба, взрыв, – Алихан закрыл глаза, поморщился и закончил: – Всё, больше ничего… Только тьма вокруг, падаю в бездну, и тишина…

– Разведчики погибли все, кроме тебя, – выждав некоторое время, продолжил полковник. – Да и тебя мы считали погибшим. Если бы не запрос, полученный нами из госпиталя…

– Запрос? Какой запрос? – удивился Али.

– Это мы устанавливали твою личность, – ответил за полковника врач. – Тебя доставили самолётом от партизан из немецкого тыла, без документов. Как только живым довезли, ума не приложу.

– От партизан? А как я у них оказался? – округлил глаза Али.

– На этот вопрос пока и я ответить не могу, – пожимая плечами, сказал полковник. – Предположительно, партизанский отряд заглянул на немецкие позиции во время боя, когда немцы пошли на наш полк в наступление. Подробнее об этом мы конечно же узнаем, но только после войны.

– А про Ивана что слышно? – прошептал с замирающим сердцем Али. – Про Ивана Болотникова? Он жив или…

– Вас двоих на самолёте привезли, – сказал, мрачнея, доктор. – Второй умер ещё во время полёта. Его как вынесли из самолёта, так сразу же и схоронили.

– А звали его как, не выяснили? – заволновался Али.

– Называли Иваном, – вздохнул доктор. – А вот фамилию его не упоминали. Да и документов при нём никаких не было.

– Разведчики всегда на задание в тыл врага без наград, погон и документов ходят, – уточнил угрюмо полковник. – Да и партизаны тоже. Если бы Болотников остался жив, то это не осталось бы незамеченным.

– Да, это так, – согласился Али. – Он погиб, а я жив… Как я теперь с таким грузом жить буду?

– Друг погиб, за двоих жить будешь, – пожимая плечами, сказал доктор. – Значит, на роду твоём так написано.

– Ну что, мне пора, – взглянув на часы, засобирался полковник. – Давай поправляйся, капитан Завгаев. Как будут выписывать, черкни мне письмецо. Я позабочусь, чтобы тебя отправили снова в наше подразделение.

– Я думаю, что это случится нескоро, – грустно улыбнулся Али. – Когда я вылечусь, война закончится. Я слушаю сводки по радио и уверен, что будет именно так.

– Когда закончится война, никому не известно, – вздохнул полковник, протягивая на прощание руку. – Не успеешь выздороветь до победы, тоже не беда. Ты и так много сделал для её приближения!

7

В конце марта 1944 года Али стал чувствовать себя лучше. О выписке на фронт конечно же не было и речи. Он едва научился самостоятельно вставать с кровати и, еле переставляя ноги, прогуливаться по двору госпиталя. Однако, хоть и медленно, дело шло на поправку. Что самое важное – Али вспомнил прошлое до мельчайших подробностей.

Однажды начальник госпиталя вызвал его в свой кабинет для серьёзного разговора. Когда Али вошёл, начальник выглянул в коридор, после чего закрыл дверь на запор и указал ему на свободный стул, стоявший перед столом.

– Так вот, капитан Завгаев, – как-то издалека начал он вполголоса, – разговор у нас сейчас будет не о состоянии твоего здоровья, а об одном очень важном деле, касающемся лично тебя и твоего будущего.

– Заманчивое начало, – усмехнулся Али, настораживаясь. – Мне всегда казалось, что будущее пациентов врачей заботит меньше всего.

– В общем-то да, – немного смутился доктор. – Но твой случай особый.

– Интересно, что заставляет вас принимать участие в моей судьбе? – заинтересовался и одновременно озаботился Али. – Или я чем-то отличаюсь от остальных раненых, проходящих лечение в вашем госпитале?

– Да, отличаешься, – сложив перед собой на столе руки, чуть подался вперёд доктор. – Твоя национальность, капитан, вдруг стала угрозой для твоего благополучия. Странно, не правда ли?

– Ничего не понимаю, – округлил глаза Али. – А при чём здесь моя национальность? В первую очередь я гражданин СССР, а уж потом…

– Тут дело такое, – замялся доктор, подыскивая подходящие слова. – Из Москвы, во все действующие части Красной армии, включая морской флот и госпитали, конечно, поступило распоряжение о срочном отзыве с фронтов, резервных армий и прочих воинских подразделений всех лиц чеченской, ингушской, калмыкской и крымско-татарской национальностей.

Словно разряд электротока пронзил всё тело Алихана от головы до пят. Но ни один мускул не дрогнул на его лице после прозвучавших слов.

– Ну, и… с чем это связано? – спросил он хриплым от волнения голосом.

– Мне больше ничего не известно, – разводя руками, ответил доктор. – Завтра приедет товарищ майор из особого отдела и будет лично проверять всех, кто в настоящее время находится на лечении в госпитале.

– Послушайте, это какой-то дурацкий розыгрыш! – засомневался Али. – Почему отзывают именно чеченцев, ингушей и татар?

– Если хочешь, то задай завтра этот вопрос особисту, – хмуря лоб, сказал доктор. – Только не советую. Думаю, что ответ его будет не словесным. В твоём состоянии… Гм-м-м… Я бы воздержался от душеспасительных бесед с ним.

– Та-а-ак, – протянул Али задумчиво, поняв, что начальник госпиталя далёк от шуток. – Похоже, нас, лиц перечисленных вами национальностей, вытаскивают с фронтов, чтобы сделать «дровосеками» в лагерях ГУЛАГа. За что? Наверное, уже повод придумали и нечего над этим ломать голову.

– Я не собираюсь обсуждать этот вопрос ни с кем, даже с тобой, извини, – откинувшись на спинку стула, сказал доктор. – А вот кое-что предложить тебе собираюсь, откровенно рискуя своей шкурой и должностью.

– Вы что, собираетесь мне чем-то помочь? – удивился Али. – Но-о-о… чем я заслужил такое участие?

– Не знаю, – пожимая плечами, сказал доктор. – Может быть, тем, что лично я сделал тебе много сложнейших операций, собрал тебя по косточкам и буквально вытащил за уши с того света? Вполне может быть, что на меня подействовал рассказ командира твоего полка, который, не жалея красок, пересказал мне все твои невероятные подвиги. Так вот, я решил оказать тебе посильную помощь, чтобы избежал предположительно возможных больших неприятностей. Так что, согласен, капитан Завгаев?

– Даже не знаю, что и сказать, – задумался Али. – А в чём будет заключаться ваша «посильная» помощь?

– Да так, особых усилий на то не потребуется, – ответил доктор. – Я собираюсь в пустующую в твоих документах графу «национальность» вписать не чеченец капитан Завгаев, а аварец, даргинец или осетин.

– И что это даст? – поинтересовался Али, почувствовав внутри неприятный осадок. – Что ж получается, если я соглашусь, то сделаюсь предателем своего народа?

– Я так и думал, что именно так ты воспримешь моё предложение, – вздохнул доктор. – Однако… Я попытаюсь тебе объяснить положение вещей и втолковать, в чём разница между здравомыслием и предательством.

– Что ж, попытайтесь «вразумить» меня, неразумного, – буркнул угрюмо Али. – Хотя предупреждаю, что я слишком дорожу своей честью и никогда не переступлю через неё даже перед лицом смертельной опасности.

– Я не сомневаюсь, – кивнул доктор. – Потому и постараюсь быть очень убедительным.

Прежде чем начать, он закурил папиросу и предложил Алихану, но тот отказался.

– Ближе к делу, – сказал он. – Сейчас я чувствую себя, как на раскалённой сковороде, и сгораю от нетерпения услышать то, что вы мне ещё предложить собираетесь.

– Предложение своё я тебе уже высказал, – выпуская густую струю дыма, ответил доктор. – А сейчас хочу только добавить, что, став на какое-то время не чеченцем, а «аварцем» или «даргинцем», ты спокойно долечишься в госпитале и вернёшься домой, или… Или уедешь туда, куда захочешь. Как я понял, особистов другие национальности не интересуют. А предателем ты стал бы тогда, если бы перешёл на сторону врага нашей Советской Родины! Видишь разницу или не видишь?

– Это всё? – удивился Али, рассчитывавший на более длительную беседу.

– Думаю, достаточно, – хмыкнул доктор. – Вот сейчас мы и посмотрим, что перевесит в твоей голове – здравомыслие или глупое упрямство, которое в твоей ситуации совсем уж не уместно.

С минуту подумав и приняв решение, Али сказал:

– У меня сестра замужем за осетином, и я хорошо знаю их язык. Ничего не поделаешь, раз приходится «маскироваться», то… Одним словом, запиши меня осетином, доктор, я даю тебе на то своё согласие.

* * *

Была дождливая осень 1945 года. На вокзале города Грозный сошёл военный. Ёжась от пронизывающего влажного ветра, он застегнул на все пуговицы шинель, накинул на плечо вещевой мешок и пошагал в выбранном наугад направлении.

В течение дня он бродил по городским улицам, рассматривая здания, жилые дома, заглядывал в магазины, столовые и удивлялся, как преобразился город за время его долгого отсутствия. «Что-то совсем не видать чеченцев, – думал он с грустью. – Людей других национальностей сколько угодно, а чеченцев… Неужели всех депортировали?»

Долго ходил солдат по улицам с тяжёлым сердцем и волнением в груди. Ещё в госпитале он узнал о депортации чеченского, ингушского и других народов. Было трудно пережить эту ничем не объяснимую трагедию, но он нашёл в себе силы смириться. Тогда Алихан рассудил так: это временно, закончится война, и всё войдёт в своё русло. Но война с немцами закончилась ещё в начале мая, минуло лето, наступила осень, а чеченцы так и не вернулись в родные места.

– Эй, задержись-ка на минутку, гражданин! – услышал он окрик и не сразу сообразил, что вопрос обращён к нему.

В нескольких метрах от Али стояли офицер и двое солдат. Все были вооружены.

– Кто будешь, товарищ майор? – глянув на его погоны, спросил офицер.

– Кто я? – удивился Алихан. – Я майор Советской армии, прибыл только что в город и хожу по улицам, рассматривая его достопримечательности.

– Что, никогда не был в Грозном? – с едва уловимой издёвкой поинтересовался офицер.

– Я здесь в первый раз, – был вынужден солгать Алихан.

– Предъявите документы, товарищ майор! – протянул руку не поверивший ему офицер. – На мой взгляд, вы очень похожи на местного жителя, только давно не бывавшего в Грозном!

Внимательно изучив бумаги Алихана, он приветливо улыбнулся:

– Вижу, вы осетин, товарищ майор. Тогда вопросов нет, вот ваши документы, и… Кстати, а с какой целью вы прибыли в Грозный?

– Хочу здесь поселиться, – ответил Алихан. – Мне подсказали, что здесь можно хорошо устроиться, так что…

– А как же Осетия? – хмыкнул офицер. – Мне приходилось там бывать по долгу службы, и… И там не хуже, чем здесь, не так ли?

– Да, не хуже, – согласился с ним, морщась, Алихан. – Только мать моя была чеченка из этих мест. А сейчас мои родители умерли, у родни жить не хочу, вот и решил я посмотреть, смогу ли прижиться здесь.

– Прижиться везде можно, а здесь особенно, – вздохнул офицер. – Хорошо, продолжайте свой путь, товарищ майор. Только вот… Никому здесь больше не говорите, что ваша мать была чеченка. В этом вроде ничего зазорного нет, но… Вполне может быть… Может случиться и так, что нарвётесь на неприятности.

После встречи с патрулём Алихан решил больше не испытывать судьбу и с тяжёлым сердцем направился к восточной окраине Грозного. Тяжёлый, горький осадок жёг грудь, и ему захотелось незамедлительно покинуть город.

У берега небольшого горного родника Алихан остановился. Пять лет не видел он родного края – этих гор и ручьёв. И сейчас всё казалось ему незнакомым, изменившимся и даже враждебным. Только этот ручей остался таким же, каким он запомнил его, уходя на войну.

Испив холодной родниковой воды, Алихан наполнил армейскую фляжку и продолжил свой путь. Пройдя чуть больше километра, он почувствовал запах дыма и остановился. Взглядом опытного разведчика Алихан быстро осмотрелся и сразу же определил, с какой стороны тянет дымком. «Похоже, что совсем рядом, в лесу, находятся люди, – подумал он. – Пойду, постараюсь поговорить с ними. Может быть, хоть кто-то из них мне что-то расскажет о том, что произошло в республике за время моего отсутствия».

В лесу, недалеко от дороги, он увидел костёр, вокруг которого сидели несколько человек. Все были одеты в заплатанную плохонькую одежду и тихо, вполголоса, о чём-то разговаривали друг с другом.

Алихан подошёл к ним и поздоровался. Люди, увидев его, встрепенулись, насторожились, но… Они тоже скупо поприветствовали Алихана. И вдруг… Один из них встал и распахнул объятия:

– Ты жив, Али?! Как же ты смог приехать сюда?

Они обнялись, расцеловались, после чего Алихан сказал:

– Я вернулся с войны на свою родину. Только не узнаю я её. Никак не узнаю.

Узнавший его мужчина оказался односельчанином. Раньше они проживали в одном ауле, а сейчас…

– Вижу, и ты сам на себя не похож, Адам, – продолжил Алихан, разглядывая мужчину и тех, кто сидел вокруг костра, замерев в ожидании.

– А мы, чеченцы, теперь здесь никто, – сказал Адам, присаживаясь на своё место у костра и жестом приглашая Алихана садиться рядом. – Нас всех депортировали с родных мест – кого в Казахстан, а кого в Киргизию.

– Я слышал про это скупую информацию, – вздохнул Али. – И всегда искал ответ на вопрос, почему правительство так поступило с нами?

– И мы не знаем, – ответил Адам. – Ввели войска, и нашу республику сделали не нашей. Всех позабирали, посадили в товарные вагоны и увезли, ничего не объясняя.

– Ты сказал, что депортировали всех, но тебя я вижу сейчас здесь, перед собой, собственными глазами, – покосился на него Али.

– Во время депортации мне удалось ускользнуть в горы, – ответил Адам и кивнул на молча сидевших вокруг костра угрюмых мужчин. – Вот им тоже удалось спастись. Теперь мы живём вместе, и… – Он осёкся и замолчал, чтобы не выболтать лишнее, но Алихан понял его.

– И ведёте партизанскую войну, – ухмыльнулся он.

– Нет, мы боремся за выживание, – возразил Адам. – Сам пойми, что мы можем сделать против армии, победившей немецкие войска?

– Действительно, это невозможно, – согласился Алихан. – Я сам несколько лет воевал в этой непобедимой армии. Ну а здесь что делаете? Одиноких прохожих подкарауливаете или спустились с гор, чтобы еду себе здесь приготовить и насытиться вдоволь?

– Нет, еду нам должны привезти, – вздохнул Адам. – Возьмём продукты и уйдём в горы. – Он вопросительно посмотрел на Алихана. – Ну? А ты с нами, или…

– Нет, с вами мне не по пути, – покачал головой Алихан. – Я вернулся с войны, чтобы умереть дома. На мне живого места не осталось. Вам я буду только помехой, так что…

– И ты думаешь, что тебе дадут здесь спокойно умереть? – ухмыльнулся высокий заросший густой бородой мужчина. – Отловят и отправят туда, где и все, в Казахстан или Киргизию. Тех, кто уклонился от депортации или сбежал с мест, определённых на поселение, ожидает двадцать лет лагерей…

Поужинав, Алихан попрощался с гостеприимно встретившими его земляками, вскинул на плечо вещевой мешок, поднял воротник шинели и пошагал вдоль ручья, торопясь ещё засветло прийти в аул, к своему родному дому.

* * *

Ближе к вечеру дождь прекратился. Тучи медленно уползали, а небо прояснилось. Тяжело дыша, Алихан шёл в гору. Ноги вязли и скользили в липкой грязи. Идти становилось всё труднее и труднее. Кое-как дошагав до середины горы, он стал задыхаться. Лишения и тяготы войны, многочисленные раны значительно надломили его здоровье.

Алихан остановился. Пытаясь выровнять дыхание, он осмотрелся. И тут же нахлынули воспоминания о далёком детстве. «Нет, надо поспешить, а то ночь скоро, – подумал он. – У меня ещё будет время походить по горам и предаться воспоминаниям…»

К родному аулу Алихан приближался, уже еле волоча ноги. За макушками гор медленно угасал закат. С трудом ковыляя и задыхаясь от усталости, он вошёл в аул и остановился на его единственной улочке. Он смотрел на свой дом и чувствовал, как внутри бешено колотится сердце. Не смея идти дальше, Алихан приподнял сдвинувшуюся на лоб мокрую шапку и долго стоял так, не сводя с дома задумчивого взгляда.

Странная тишина царила вокруг. В заброшенных дворах никого не было видно. Молчаливо стояли дома. Не слышно было мычания коров, блеяния овец, пения петухов и лая собак.

Набравшись решимости, Алихан подошёл к своему дому, открыл калитку и остановился во дворе, крутя головой. Сердце сжалось от невыносимой тоски. Его никто не встретил. Зловещее запустение царило вокруг. Сорвав с головы шапку, он ударил себя кулаком по лбу.

– Мама! Папа! – позвал он родителей дрожащим голосом.

Но дом хранил угрюмое молчание, и никто из него не вышел.

– Мама? Папа? – задыхаясь от слёз, прошептал, вздрагивая плечами, Алихан. – Вот я вернулся, а вас нет… Как же так? Как же так вышло, любимые мои родители? Почему вы не встречаете своего сына? Я же шёл к вам через огонь и смерть долгих пять лет! Я только и жил тем, что вернусь на родину, увижу вас, обниму, прижму к сердцу, а вас нет?.. Дом пуст, а вы… Живы ли вы, мои дорогие, любимые родители?

«Как здесь тихо», – взяв себя в руки, подумал он, вспоминая войну, солдат в окопах, орудийный грохот, рёв самолётов над головой. Перед глазами мелькнули бескрайние снежные просторы России, города, посёлки, сёла… Эти видения со скоростью пули промелькнули в голове, и снова больно сжалось сердце: он, как и все советские граждане, долгие годы воевал с фашистами, а дома… Дома громили его народ те, за кого он проливал свою кровь на полях сражений. «Но ничего, – тяжело вздохнув, подумал Али. – Приведу в порядок пришедшее в упадок хозяйство, и жизнь наладится. А потом, как только примелькаюсь, попробую отыскать родителей. Как всё это будет выглядеть, я не знаю. Пока не знаю. Закончилась война, закончится и ссылка. Наш дом ещё возрадуется возвращению хозяев, и… Я верю, мы снова заживём одной большой семьёй под его крышей. Я знаю, что именно так и будет! Я знаю…»