Текст книги "Здесь русский дух"

Превосходство

Я как Бианки. Люблю по лесу побродить, поднять еловую лапу и наблюдать, чем живет и дышит лесная братва. Вот жучонка бежит домой, торопится, наверное, его дома жена ждет с жучатами, он получку с работы тащит, боится рэкета муравьиного, несется, не разбирая дороги, и все время оглядывается. Вот пичужка за куст пролетела, от гнезда отваживает, в гущу леса заводит…

Шутка!

Ни за чем я не наблюдаю, я прихожу за грибами и, кроме них, ничего не замечаю. Зайдешь в лес, корзина пустая, глаза завидущие – сперва все в лукошко идет: и сыроежки, и шампиньоны лесные, и даже серые рядовки.

Грибной нынче год, пока до просеки дойдешь, корзина уже тяжелая – зачем жадничала, все подряд в корзину складывала?

Нагибаешься за грибком-рыжиком, а рядом еще два подмечаешь, и чуть левее торчит, и еще через три метра, а ты срезаешь грибки и ворчишь дальнему:

– Ну вижу-вижу, чего таращишься? Подойду я к тебе, как только с этими разберусь. Стой там, жди своей очереди.

А вот белый – это счастье грибника. Его не срезаешь. В руке сперва подержать нужно – мощь почувствовать. Только потом выкрутить из земли и ножичком слегка ножку поскоблить, вдохнуть его запах – само совершенство.

Белый гриб важный. С него люблю чуток спесь сбить, восстановить, так сказать, расовую несправедливость.

Кладу его в корзину к остальным грибам, а он, бедный, лежит сперва, не то что шелохнуться, вздохнуть боится. «Я белый! Боровик! Царь грибов! А ты меня к… этим?» А рядом черный груздь, нос рукавом оботрет, слегка подвинется и вежливо: «Ну эта ничаго, располагайтися, все здесь поместимся, чо уж. В тесноте, как грицца…»

Белый за сердце: «Прошу прощения, это вы мне? Вы вообще кто?» – «Ну эта, чо. Чернушка я. Будем знакомы. Это вон братья мои. Нас на засолку набрали. Да под водочку зимой. У-Ух!» – «Засолка? Под водочку? Я – нежное карпаччо, сбрызнутое оливковым маслом и соком лимона… Мистер… или как вас там называть… Не могли бы вы отодвинуться и больше не заговаривать со мной!»

Чернушка отодвинется, обидится. А красная сыроежка откуда-то снизу недовольно проворчит: «Карпаччо он, смотрите какой чванливый! Карпаччо не карпаччо, а известно где ты потом окажешься, как и все мы!» И все в лукошке заржут, а рядовка так прямо зайдется в визгливом смехе.

И белый пожмет плечами – грубовато, но верно подмечено. Это в лесу он царь грибов, а в моем лукошке такой же, как и остальные. Я уравняла всех, потому что царь – я.

Боровик примирительно слегка ткнет груздя в бок. Груздь улыбнется и с готовностью пододвинется, уж больно боровик хорошо пахнет.

Хотя мне бы хотелось думать, что белый не такой заносчивый чувак. Но он такой.

Рим

Мы недавно в Рим съездили.

Сидели в баре с друзьями, выпивали и обсуждали, какие все ужасные, вот бы все такие, как мы, были классные, а когда принесли еще триста пятьдесят, подумали, а почему бы нам не в Рим.

Вот просто взять и полететь, не думая о том, что дела, дети, недописанный сценарий и просранный дедлайн. Один раз в жизни можно? Беспечно.

Тем более, что Динка не была ни разу в Риме.

Я говорю: «У меня там такая винарня есть любимая, идешь по улице с целью фотографироваться у каждой достопримечательности, а она уже открыта и около нее люди стоят с бокалами белого и красного. А ты такая – ого, ведь только девять утра, но не могут же все эти прекрасные люди ошибаться, дай-ка и я глотну мудрости».

А Динка говорит: «На фонтан пойдем? В котором купался Марчелло Мастроянни?»

– Ну конечно пойдем! Девушка, принесите бутылку белого, нам итальянского.

А Леша рядом ерзает, спрашивает, где мы ночевать будем. Надо же бронировать отель заранее. Или лучше возьмем квартиру – выйдет дешевле.

А я ему – да это же Рим, там вообще можно не спать, будем шляться всю ночь по улицам, ночной Рим почти не хуже Парижа. Я там клубы знаю такие – не заснешь. А римляне и общительные, и симпатичные.

– Да ну итальянцы, был у меня – пшик, – говорит Динка, – кроме красиво выстриженной бородки нечем хвастать. Я слышала, надо брать евреев.

– Да это их мамы пиарят по всему миру. А так вообще, по личному опыту, канадцев надо. Выносливые, но не без французского влияния.

– Только, умоляю, не американцев.

– Не-е-е-е!

– А если все же устанем? Или я напьюсь, – не унимается Леша.

– Да зайдем в первый попавшийся отель, что ты кипишуешь?

– А если там занято? Надо заранее, девчонки.

– Ладно, Леш, хорошо, Леш, как-то решим. А в Ватикан пойдем?

– А как же! Слушай, а в Риме Пашка живет, он гид по Ватикану, надо ему будет позвонить, он мой друг по фейсбуку. У него жена в вине прошаренная, в Брянске курсы сомелье закончила. Она все бутики римские знает. Знаешь, ну Пашку с Ватиканом в пень – сразу ей лучше напишу.

– Давайте только не седьмого поедем? Моя очередь ребенка в сад вести. А то меня Лидка убьет. Можем не седьмого?

– Леша, что в слове «спонтанная поездка» навевает тебе мысль о седьмом? Поедем, когда заходим, внезапно. Вот прямо завтра.

– Знаете что, надо билет брать прямо сейчас, прямо вот пока мы пьяные. И тогда я Лидке скажу: «Я в Рим лечу», а она мне ничего сделать не сможет – билеты невозвратные!

Ну и не полетели, ясно дело, никуда – с утра башка болела, потом выяснилось что у всех дети, дедлайны… И только Лешка не унимался.

– А я вам сразу сказал, что надо билеты брать! А вы только языками мелете. Не слушаете вы Алексея. А пора бы.

Ну и я киваю, да вроде как надо было сразу.

А Динка ему сердито:

– Да как ты не понимаешь? Мы за тот час в Риме побывали! На фонтан сходили, по Монмартру пошлялись, я канадца-лесоруба цепанула. И всё было, понимаешь? А ты что? Мысленно посрался с Лидкой, кому детей в сад вести? Дурак ты, Леша, вот чо. А мог бы с нами в Рим сгонять.

Понятная история

Знакомый олигарх пригласил меня на вечеринку не для всех в свой лакшери виайпи дворец.

Колониальный стиль, аристократичные гости, шампанское и струнный квартет. Все великосветские, тачки с телками не обсуждают, о политике не говорят, лишь о высоком – исключительно о душе, об экзотических путешествиях и поэзии.

Я тоже, насколько способна, велеречиво разговор поддерживаю с изысканным франтом:

– Да не сомневайтесь, каталася я по Средиземке, правда не на яхте, а на банане, но меня и там укачало в умат.

А сама прикидываю, как бы так зевнуть, чтобы никто не заметил и чтобы при этом челюсть не вывихнуть.

Решила по дворцу пройтись, уборную поискать. А дом у олигарха как Арарат Парк Хаятт – пять этажей, куча комнат, везде хрусталь и парча. Я потыркалась в пару номеров – богатое убранство помещений, Куинджи на стенах, как в Третьяковке, а тубзика нет.

И тут по коридору женщина идет. Женщина с нормальном лицом, морщины у нее носогубные, как у человека, по`ры на щеках, гусиные лапки, видно, что улыбается она часто.

Я к ней, так мол и так, «ай нид ту юз э басрум».

Оказалось, она горничная в доме. И говорит мне: «У тебя лицо знакомое, ты актриса, может?»

Ну я ее полюбила сразу, разумеется. Рассказала про себя, про то, что спать хочу, а лимузин еще не скоро гостей по домам развозить изволит.

А она говорит:

– Пойдем-ка на кухню, там я хозяйка и кофе тебе сварю.

И вдруг, пока мы добираемся до кухни через зимние сады Семирамиды, выясняется, что ее зовут Галя и она видела все мои фильмы. И обожает меня, потому что я человек и жизнь знаю.

И вот мы пьем с Галей кофе на кухне, а она мне взахлеб про жизнь свою: про то, как учителем была украинского, как муж ушел, а у нее Алеська на руках, про то, как няней устроилась в богатый дом, Никитку обожала как своего.

А когда хозяина пристрелили в подъезде и контрольный в голову, все состояние жене досталось и злая двадцатилетняя мачеха выставила Галю из дома, а на пасынка наплевала. А Галя через забор перелезала, чтобы мальчика увидеть, шпыняли его очень. Но что она сделать могла? Пирожки ему таскала, обнимала! Сейчас четырнадцать лет Никите, переписываются они. Письмо показала, он пишет, что, кроме Гали, больше нет у него никого.

Проводницей моталась, а сестра родная вещи из Турции таскала, Галя их реализовывала по-тихому, пока не прижали ее. Чуть не посадили, а сестру посадили. Усыновила ее Дениску, совсем тяжко жили. Да что вспоминать, сейчас все хорошо.

Алеська в университет поступила, правда на бюджет не прошла, да и учится кое-как, наверное, вылетит после первой сессии. Мужчину себе нашла – взрослый, богатый, высокомерный.

Галя пыталась с ней разговаривать, но она молодая, красивая, повидала нищету, хочет теперь все и сразу, разве будет мать слушать. Губы себе зачем-то наколола. Зачем? Восемнадцать лет ей.

– Сама? Ну есть мужчина, ухаживает за мной, но он женат, двое детей. С женой договорились, детей до ума доведут и разбегутся потом уже. Несчастливо живут, нехорошо. Но я не стану с ним, на чужом несчастье-то. Да и на себя времени нет, мне бы Дениса на ноги поставить. Он шебутной, конечно, но по математике хорошо соображает…

А в ноль-ноль я пошла к своим, потому что по домам надо бы уже. Олигарх мой меня в сторону отвел и говорит:

– Дура ты дура, тут Рома Абрамович развелся и в одиночестве маялся весь вечер. Еще пару вариантов я для тебя припас неплохих, а ты? В дворницкой с уборщицей языком пригрелась?

И рукой махнул. Безнадежная я.

Домой еду и понимаю, что спать вообще не хочу. Хороший кофе у богатых.

Трудности выбора

За мной двое мужчин ухаживают. Один такой брутальный, типа «девчонки, прыгайте в „гелик“», немного зубы в наколках, а второй – интеллигентный, E = mc квадрат, два билета в партер.

В общем-то, я больше ко второму склоняюсь, он знает, что Бизе не десерт и что Рембó не Джон.

Это важно.

А первый меня на руках по розам и прямо в рай. Это тоже важно. Ну а в раю там уже чисто шашлычок нашаманили, коньяк из стопки залпом, «ну погнали, будем».

Недавно у него дом грабанули, часть вынесли, часть испортили, ну пусть земля им, как говорится.

Я его поддержать приехала. А он мне говорит: «В дом не заходи». Я даже не поняла сперва, к чему он.

Говорит:

– Этот дом все, кирдык, опущенный он теперь.

А тут как раз подъезжает бульдозер и херачит дом под основание. Со всем имуществом, а я бы плазму забрала.

– Я уже землю купил, к лету новый поставлю. Дворец! Будешь по нему как императрица ходить.

А буквально через неделю выходим со вторым во двор с утра, а на его «Шкоду» наблевали. Густо так, со смаком, на полный желудок. Он расстроился, руками сотрясал.

А я ему говорю:

– На этой машине нельзя больше ездить, она теперь опущенная.

А он мне:

– Не, ты что, почти даже не засохло, я сейчас снежком потру.

Ну не знаю, в общем.

Аня

На ее бирке написано «Анна».

Она болтает с каждым покупателем, с удовольствием рассказывает о себе и неуклюже шутит, от этого очередь движется медленно, но никто не возмущается.

Она жизнерадостная, взъерошенная и немного дебелая.

Про таких сразу ясно – ничего хорошего у тебя не будет.

Такая если бы была собакой, то обязательно дворняжкой с дружелюбным характером, которая подходит, к ноге щемится, в глаза заглядывает и хвостом быстро-быстро виляет.

Вы ее пнуть можете, а она не уйдет, на секунду хвост подожмет и снова у ноги вихляется: «Полюби меня, чего пинаешься».

За нами такая же в школе бегала… Мы потом придумали развлечение, писали ей любовные записочки от имени несуществующего парня и подленько следили за ее тихим счастьем.

Она светилась. На уроке задумчиво смотрела в окно, теребила рыжую челку и старательно выводила ответ.

Почти красивой казалась в этот момент, я следила за ней, это было любопытно.

Она любила его, но больше она любила то, что престижные девчонки тусуются с ней на равных. Она передавала нам свои признания, мы читали, смеялись, сочиняли от «него» ответ.

А потом нам наскучило. Записки от парня прекратились и совместные тусовки тоже.

– Думаете, я всегда продавщицей работала? Я училась на высшее. Мама мечтала, чтобы я закончила. У меня с цифрами всегда было хорошо. А вот с другими предметами не очень. Память плохая, мама говорит, что у меня голова, как терка. Дырявая.

Она разговаривает и ловко без калькулятора высчитывает сдачу.

– Ваша тысяча… триста двадцать шесть рублей сдача. Любое число могу сложить в уме и вычесть… – А потом грустно: – Ну вот здесь мой навык пригодился. Всего хорошего… Приятного вечера, приходите к нам еще.

– Потом мама заболела. Ну я еще доучусь, обязательно диплом получу. Вот только маму вылечу. Врачи хорошие в нашей поликлинике.

Она смотрит на очередного покупателя, а тот удрученно качает головой, выгружая товар из корзинки.

– Правда-правда, отзывчивые такие. Только квот на операцию нет, но они-то что могут сделать? Ваша покупка шестьсот сорок четыре рубля. Давайте добьем до семисот рублей, и ваши «кегли» удвоятся. Всего пятьдесят шесть рублей осталось, возьмите круассан.

– Вчера один покупатель сдачу не взял. Ушел и оставил, я ему кричала, но не побежала за ним, холодно. Не люблю холод. Ряженку возьмите, только сегодня привезли. Скоро уже домой пойду, у нас там с мамой кот. Я все время про него думаю, «Пушистый бандит» называю его, вообще-то он Жан, Жан Вальжан полное имя, сама придумала! Или слышала где-то, не помню… Мой самый лучший друг. Вот даже сейчас вам рассказываю, видите, слезы у меня сразу. Счастливого вечера, приходите к нам еще.

Я каждый день к ней прихожу. Делаю вид, что копаюсь, выбирая сметану, а сама слушаю.

Она единственная настоящая в моей жизни.

Ее Аня зовут, она в «Мяснове» работает, в нашем доме.

Сегодня я не взяла сдачу…

Нувориш
(версия без нецензурной лексики)

Ну он мужикастый такой, возможно, излишне. Такой… с Ростова, короче.

Но за жизнь крепенько ручонками взялся, руки накачанные, с банками, татухи понаделал.

Хотел сперва синими чернилами на воровскую тематику, как у бати на груди и всех достойных людей в Ростове.

Но мы отговорили.

Он быстро учился, рюхнул, что треники в Москве никто не носит, туфли с узкими носами убрал на антресоль, сперва мокасы красные купил, потом на ботинки итальянские перешел. Брюки, рубашку, запонки. Выглядел как надо, в общем.

Тут ему девица его бывшая помогла, она москвичка была, из потомственных.

Смешно они поначалу вместе смотрелись, у этого шапочка-пидорка набекрень, пуховичок смачный, она в шубе из шиншиллы, за рулем мини-купера.

Она его на тусы, и в клуб, и по театрам. С друзьями своими познакомила.

Мажоры его сперва за развлекалочку держали, такой гопничек-браток, байки травил за жизнь.

Им в новинку, они дальше бульварного даже за коксом не выезжали, а этот про воров в законе, про тюремные мульки, сам чалился недолго по малолетке.

В общем, старался опытом обмениваться и присматривался.

Потом ударения научился правильно ставить, про погоду запросто мог потрещать, девицам комплиментик отпустить на грани фола.

Как губка, все хорошее высосал из той девицы и бросил. Потому что с Ростова девушку ждал. Они так и договорились, как в Москве обустроится, сразу ее к себе заберет.

И забрал.

Слово он держал по-пацански, этого из него столица так не выбила.

Кстати, его за это уважали.

Больше всего его продюсеры привлекали киношные. Ну а что? Кино зырить любой любит, а эти бабло научились гребсти с просмотров.

Что тут сложного? Есть пацан нормальный, ничего у него не выходит, даже баба бросила, потом глядь, начинает он стремиться к цели, через тумаки, через парашу всякую, ну все как в жизни, и достремливается к концу фильма до вершины.

И баба новая появляется. Какое кино без бабы-то? Вот тебе и вся драматургия.

Короче, может, из-за того, что в жизни что-то повидал, может, и правда никакой трудности в кине нет, но начал он фильмы продюсировать. И весьма успешно.

Через десять лет его уже не узнать было. Элегантный, дорогая стрижка, кашемировое пальто, кашне…

Мы когда встретились случайно, я сразу не поняла, кто меня за талию крепенько обнял. Только: «Я за тобой скучал сильно» выдало.

Канны, презентации, дегустации, номинации, ветви.

Важные люди к нему по имени-отчеству, в полупоклоне… Он вежлив со всеми, без быковства, внимательно выслушает, быстро оценит ситуацию.

Вообще другой человек. Вообще!

Мы на его вилле в Ницце сидели. Вино пьем дорогое, на море смотрим, закат, тут повар его французский тележку прикатил и перед нами шоу разворачивает: карамелизирует что-то, фламбэ прямо тут же синим пламенем.

Солнце медленно садится в море.

Реально больше нечего желать.

Он тяжело вздыхает, залпом бокал вина запрокидывает, хабась – как самогонку за гаражом, на меня смотрит.

– Знаешь, о чем я сейчас мечтаю?

А мечтать-то уже не о чем! Мы на вершине мира.

Разве что о том, чтобы на земле не было бедных… Ну не знаю.

– О чем?

– Прям в морду хочу кому-нибудь дать. Прям вскочить сейчас и двинуть в харю. Может, повара? Чо думаешь? Не, без толку, этот защемится в угол и лопотать начнет. А я о драке мечтаю. О настоящем пацанском мочилове. О жизни.

Детство неизлечимо

Я к подруге пришла в гости. Принесла коробку конфет «Родные просторы», не то чтобы сильно люблю, просто так принято. К чаю.

Она нежно по коробке поводила рукой и в шкаф ее засунула. У нее там полный ящик таких вот запечатанных коробок с конфетами. Говорит, «Уберу, пока сын не открыл». Странно.

– Да пусть откроет, поест конфет.

А она:

– Ему лишь бы открыть, ему волю дай, все пооткрывает и понадкусывает, ничего ему не жалко.

– Я, знаешь, – говорит, – вообще конфеты не ем. Просто хочу, чтобы лежали в шкафу коробки всегда. Закрытые. У мамы моей всегда лежали. Какую-то они уверенность придают, что все хорошо в доме и сыто, если конфет столько, и потом, мало ли… – Она сама не знает, что «мало ли».

Потом я еще вспомнила, что у одноклассницы моей полный шкаф платьев. И не просто платьев, а пышноюбочных, приталенных и старомодных, для школьного выпускного.

На выпускной после одиннадцатого она ходила в мамином, где-то ушили, где-то надставили. Ужасно выглядела, даже с фотографий себя с общих повырезала. У подруг красивые были платья, с бантами и гипюром – загляденье, а у нее…

С тех пор она скупает все, что похоже на Суок.

Я говорю:

– Отдай все это. Тебе ведь уже вешать некуда. И не наденешь ты их никуда, это же ужас.

Но она ни в какую!

– Если я все это раздам, у меня опять не будет платья, а я не хочу больше без платья. Никогда не хочу.

Друг-олигарх скупает квартиры по всему миру. Куда ни приедет, сразу недвижимостью обзаводится. Как чокнутый. Даже в Японии у него малюсенькая квартирка есть на каком-то острове.

Я думала, что он умный, оттого и богатый, а это инвестиции. Но он матерится каждый раз: он на этот Хоккайдо и не собирается больше. Ну не очень-то ему туда надо, лететь долго, и был он там уже. Зафига он там купил квартиру? И на Тенерифе тоже. Да и во Флоренции…

Он в детстве с мамой и сестренкой жил в полуторке. За шторкой бабушка с дедом. На кухне сводный старший брат…

Я бы тоже скупала квартиры, но мне не нужно.

Я же нормальная. Недавно Барби покупала племяннице. Долго выбирала, потом решилась – Барби Наталью Водянову купила. На детский праздник иду, коробка с куклой в дорогом пакете… Вдруг понимаю, что не смогу расстаться. Она моя. Племянница даже не оценит. Очень избалованный ребенок. Бросит ее в кучу других подарков и глаза закатит.

Потом эсэмэс пришлет: «Тетя, Барби – это же не модно!»

И оставила куклу я себе. Она у меня в шкафу теперь стоит. И собираюсь Наташе купить еще платьев на все случаи, машину и двух Кенов.

Нет, я вообще нормальная. Я только денежки в вещи кладу. Кладу и забываю. А потом куртку наденешь – ой! Тысяча! И еще двести в старых джинсах. Обожаю это чувство. Как будто не твои, не кровные. Их можно тратить на что хочешь. На глупости ведь никогда не хватает.

Мне очень греет это душу: когда деньги вообще закончатся, я все еще буду немножко богатой.

Это Питер

В Питере снимали квартиру почти на Дворцовой.

Хозяйка женщина интеллигентная, но в бизнесе прошаренная, еще в Москву позвонила и начала тараторить, что в подъезде живет сам Боярский.

Видимо, поэтому сдает так дорого – дом находится под защитой королевских мушкетеров.

Когда мы приехали, она предупредила, что, если встретимся с Боярским – у него на первом этаже две квартиры, – от счастья в обморок не падаем, в разговоры не вступаем, глаза в пол.

Эх, а я такую шутку заготовила, думала встать под его окнами и орать: «Эй, каналья, тысяча чертей!»

Еще она сказала, что на четвертом за бронированной дверью живут Собчаки. «Тут на днях годовщина была, Путин приезжал, ой вы не представляете, что здесь творилось…»

А я очень даже представляю.

Подошел Путин к дому, остановился у решетки, а домофон не помнит!

Пришлось звонить.

– Алло, Люд. А домофон-то какой?

– Господи, Вов, ну посылала же тебе по смс. 739.

– Что-то не получается.

– Вов, одновременно нажми все три цифры.

– Да нажимаю, а не открывается.

– Ладно, стой там. Ксюшку отправлю встретить себя.

– Давай, скажи, я у подъезда.

– У парадного, Володь, у парадного…

Ночью проснулась от громких голосов во дворе, несколько пьяных туристов кричали на всю улицу.

– Ла Шене! Ла Шене!

И потом сонный голос Боярского из окна.

– Достали уже! Катитесь отсюда, бездельники! Три часа ночи.

А пьянь:

– Анастасия, звезда моя!

– Я сейчас выйду и вас убью.

И снова пьянь:

– Если я буду убит, то буду убит мушкетером!

Весело тут в Питере.