Текст книги "Элемент 68"

Охранник подбежал к Алексею и схватил нарушителя за рукав. Алексей не сопротивлялся. Из черной машины, с заднего пассажирского сиденья, вышел новый управляющий – совсем молодой, весь безупречно-офисный, без каких-либо особых примет, благодаря которым можно было бы выделить его из шеренги других новоиспеченных управляющих на расширенном управленческом совещании.

– Что за ерунда, Трофимыч? – поинтересовался молодой человек у охранника.

– Да прислал черт малохольного, – отрапортовал охранник.

– Примите меры, – распорядился управляющий юноша и пешком проследовал к центральному подъезду. Сотрудники узнавали его и здоровались почтительно.

– Тебе чего? – спросил охранник и легонько ткнул Алексея дубинкой.

– Ой-ёёё, – согнулся в поясе Алексей.

– Это еще не «ой-ёёё». Даже не половина «ой-ёёё», – пояснил охранник. – Отстегивайся и вали отсюда.

– Не могу. – Алексей восстановил дыхание.

– А вот так? – охранник пощупал дубинкой другую сторону Алексея.

Мучитель Алексея вид имел деревенский, выгоревшие брови придавали лицу налет добродушия, и даже желтые зубы щерились в подобие улыбки, когда дубинка тыкала Алексею в живот.

– Кончай, Трофимыч. – Это вступился голос из будки. – Покалечишь без команды, будешь сам отвечать.

– Да ведь теперь из-за этой гниды ворота не закрыть, – крикнул охранник в будку.

– Я доложил, пусть начальство разбирается, – ответил голос из будки.

– Уууу, нехороший человек, – замахнулся охранник дубинкой на Алексея, и тот сжался, загородил лицо рукой – некрасиво, негероически, как это случается чаще в жизни, чем в милицейских боевиках.

К проходной подошла Камилла Андреевна. Тогда, после затяжных переговоров, она согласилась на мирную передачу дел.

Алексея бывшая директриса заметила, но даже не кивнула. Лишь презрительно спросила у охранника:

– Что тут за узник совести? Вы бы хоть ворота закрыли, перед прохожими не позорились.

– Как тут закроешь? Этот клоун себя к проходной приковал, – ответил охранник.

– Крепко приковал? – поинтересовалась Камилла. – Оторвать пробовали?

– Оторвать легко, – ответил желтозубый вахтер. – Только если с руками.

– Пожалуйста, не при мне, – попросила Камилла и прошла внутрь.

Теперь охраннику пришлось торчать у ворот, чтобы проверять весь транспорт. Машин было немного, но инструкции не позволяли мужичку в форме покидать пост.

Сентябрь стоял волшебный: бабье лето запалялось нежно-лимонной цедрой листьев над выщипанной ветром мякотью крон. Солнце давно утратило июльскую беспощадность, но все же к полудню Алексей почувствовал мягкую дурноту, ватное безразличие в голове. Пожалел, что не взял кепку. Да и бутерброд можно было бы прихватить – в животе неприятно тянуло. «Почему было не взять термос с кофе?» – эту мысль донес до Алексея порыв ветра от ближайшего кафе.

Шел одиннадцатый час. Распоряжений по поводу Алексея не поступало – видимо, никто из нового руководства не хотел брать на себя ответственность. Алексей наблюдал этот парадокс и раньше – рисковые приблатненные парни, пересаживаясь из тонированных «девяток» в большие приемные, вдруг становились осторожными, начинали говорить «мы», тяготели к коллегиальным решениям и, как змею, боялись шариковую ручку, если надо было поставить подпись под любым, самым незначительным документом. Видимо, бацилла бюрократической осмотрительности передавалась через дорогую кожу директорских кресел. Тех, кому прививка осторожности оказывалась не впрок, быстро схарчивали более опытные коллеги.

Ближе к полудню Алексей начал впадать в полуобморочное оцепенение – губы высохли, прохожие бежали по аллее вперемешку с цветными пятнами, хороводы листвы болезненно шуршали по барабанным перепонкам, как в детстве шуршит внутри головы шапка, когда родители долго пытаются увязать бантик под подбородком. Сквозь марево Алексей увидел охранника. Тот приближался, посматривая осторожно по сторонам. В руках у охранника был нож.

Алексей не испугался, но организм отреагировал на вид ножа резким спазмом, особенно заболела брюшина, как будто раздвинул уже острый металл дряблые мышцы живота. Алексей старался быть хладнокровным, но тело дернулось, так что чуть вышло из сустава плечо прикованной руки.

Такой животный, неосознанный страх Алексей помнил из детства. Впервые он пережил ужас обреченности года в четыре, когда узнал, что в шкафу – старом финском трехстворчатом шкафу со скрипучими дверцами – живет страшный арлекин. Арлекин с белым лицом вылезал из шкафа по ночам. Появлялся он редко, да и то только если родители отказывали мальчику в просьбе оставить открытой дверь в спальню. Семья тогда занимала две смежные комнаты в коммунальной квартире.

Арлекин ничего страшного не вытворял – только стоял и смотрел на Алексея, иногда вскидывал руки вверх и, возможно, кричал, но звуков Алексей не запомнил. Чем заканчивались визиты страшного клоуна, припомнить тоже сложно – в памяти остался лишь ужас, от которого собственное лицо, казалось, оттекало кожей к скулам, тяжелая плита придавливала тело к кровати, а руки деревенели так, что невозможно было натянуть на глаза спасительное одеяло. К его годам шести шкаф убрали, но арлекин пару раз появился из-за штор, задирал руки к потолку, стоя на подоконнике, и кричал закрытым красным ртом на неподвижном лице.

Алексей вспомнил про страшного клоуна, когда охранник с ножом подошел почти вплотную. И снова ощутил паралич ужаса.

– Не дергайся, – велел охранник и поднес нож к шее. Холодное лезвие коснулось сонной артерии, но не острием, а плашмя. Острая кромка запилила по веревке, и, когда бечева разошлась, охранник дернул за плакат так сильно, что грубые волокна продрали на коже Алексея розовый след.

Охранник порвал плакат пополам. Потом сложил половинки и разорвал бумаги снова. Он был очень силен, этот простоватый мужичок с добродушным лицом. Уничтожив плакат, охранник, наконец, решился зайти в будку и долго шуршал в ней целлофановыми пакетами. Наступало обеденное время – и обитатели делового московского центра на ходу пожирали запеленутые в несколько слоев бумаги скатки шаурмы. От торговой палатки во все стороны разбегались по асфальту жирные трассеры пятен из позолоченного жиром майонеза.

Алексей, сглатывая слюну, смотрел на жующих прохожих, когда услышал с территории завода шум мотора. Бальшаков обернулся на звук и увидел, что двинулся к проходной холм опавшей листвы. По мере движения листва осыпалась, и стал различим капот, потом плотно затонированное стекло, и наконец из листьев выехали и понеслись прямо на Алексея старые «Жигули» второй модели. Машина эта так давно стояла на институтском дворе, что никто не мог представить ее в движении. Машина двигалась прямо на Бальшакова. Алексей вжался в прутья и даже, подтянувшись на решетке, поджал ноги.

– Стоять! – закричал охранник из будки. Кричал он с набитым ртом, так что приказ был похож скорее на «Сять», «Ять» или что-то в этом роде. В любом случае водитель машины распоряжения не разобрал, машина продолжала двигаться, притерлась почти вплотную к Алексею, и, когда капот машины уже высунулся за ворота и охранник, не выпуская бутерброда изо рта, бежал ей наперерез, водительское тонированное окно приоткрылось ровно настолько, чтобы в щель пролезла бутылка с водой.

Все еще придерживаясь одной рукой за решетку, Алексей бутылку схватил, но пассажира разглядеть не смог. Машина добавила хода, охранник попытался зацепиться за крышу, рука съехала, и вахтер успел лишь лупануть дубинкой по заднему крылу.

– У, сволочь, – обласкал он Алексея. – Из-за тебя теперь выговор влепят.

– Да ты сам пост покинул, – возразил Алексей.

Сознание прояснялось с каждым глотком ледяной воды.

– Будь я не на службе, прикопал бы тебя давно, – проворчал охранник, не меняя добродушного выражения лица. Потом отошел от Алексея на пару шагов, посмотрел на окна института и неожиданно в ловком развороте концом дубинки выбил бутылку из его руки.

Сосуд упал на землю, и вода начала ритмично изливаться, пока не осталось меньше трети, так что жидкость в лежащей на асфальте емкости доходила до нижнего обреза горловины. При каждом выплескивании воды Алексей инстинктивно сглатывал. Попробовал подкатить бутылку поближе, осторожно подгоняя ее ногой, чтобы вода не выливалась. Но даже когда бутылка была уже у самых его ног, поднять ее было невозможно – не давала дотянуться до земли рука, прикованная к поручню. Пить хотелось мучительно. Алексей даже попробовал схватиться за прутья забора и взять бутылку подошвами кроссовок – получилось, но до рта сосуд было не донести, как Алексей ни извивался на решетке ворот.

Охранник смотрел на представление, задумчиво дожевывая бутерброд. Потом зашел в будку, появился вновь с бутылкой желтой газировки и с удовольствием отпил огромный глоток.

– Жарко сегодня, – заметил он вполне доброжелательно. Алексей молчал. – Хочешь водички?

Алексей вжался лицом в прутья ограды.

– Ну ладно тебе. Чего еще выстаивать? Сотрудники тебя видели, телевидение не приедет – начальство об этом побеспокоилось. Храбрость свою ты показал. Чего тебе теперь надо?

Надо было в этот момент Алексею только одного. Он вспомнил, что умышленно не взял с собой воду, чтобы не мучиться в пикете из-за естественных потребностей организма. Но подлый организм одновременно начал донимать его и жаждой, и непереносимым давлением внизу живота.

«Интересно, как из подобных ситуаций выкручиваются профессиональные пикетчики? – подумал Алексей. – Памперсы или годы тренировок?»

Но и такие простые мысли казались уже слишком длинными. Алексей начал нашаривать ключ, сперва в одном кармане, потом в другом – и ничего не обнаружил.

– Трофимыч, – позвал он.

– Чего тебе? – отозвался желтозубый. – Водички?

– Я прекращаю пикет. Посмотри на тротуаре коробку из-под наручников, я, наверное, там ключ оставил.

Трофимыч выглянул за ворота, обернулся недоверчиво на Алексея, прошелся вдоль мостовой, но от ворот далеко не отходил. Опасался провокации со стороны Алексея. Коробки нигде не было.

Алексей еще раз обшарил свои карманы. Нашел визитную карточку продавщицы магазина «Интим».

– Звони скорей, Трофимыч, – попросил он. – У них там есть услуга срочной помощи.

Трофимыч позвонил, положил трубку, озадаченно потер подбородок и вышел к Алексею.

– Обещала приехать. Но и цены у них там, скажу. Может, мне тоже в металлоремонт податься?

– Сколько запросила?

Трофимыч назвал цифру. Алексей присвистнул. Видя, что Алексей решил действительно пикет прекратить, Трофимыч подобрел и даже остановил выезжающий с территории «пазик», так что от окон института Алексей оказался отделен кузовом, а от улицы – приоткрытой водительской дверью.

Помощь приехала через час, и Алексей узнал даму только по сиреневому с золотом маникюру. В руках женщина несла объемный саквояж. Она остановилась спросить у охранника, правильный ли ей дали адрес, и тот указал рукой на Алексея.

Сиреневая женщина не расстроилась, что от нее действительно нужен лишь ключ. Но и гонорар не снизила. За эти деньги, правда, добросила Алексея до электрички – она уже давно перестала удивляться любым причудам клиентов.

Весь институт потешался, как высвобождает Алексея из добровольного заточения сиреневая дива. Самое неприятное, что видела эту унизительную сцену Камилла Андреевна, проходя на территорию института.

В электричке Алексей делал вид, что спит, чтобы не встречаться взглядом с пассажирами – он был уверен, что каждый в городе уже знает про его злоключения. Машину Алексей оставлял на частном дворе, недалеко от станции – приплачивал хозяевам за присмотр. На этот раз хозяева не досмотрели за дворниками, и в пути пришлось несколько раз останавливаться – протирать лобовое стекло от налипающей на него пыли. Домой попал уже по темноте.

Алексей достал из шкафа бутылку дорогого виски с таким сильным запахом торфа, что, кажется, при употреблении песок будет скрипеть на зубах. Налил на дно стакана, мутное в разводах кальция дно – фильтры воды давно вышли из строя. Втянул виски, размазал языком по нёбу – поморщился от горького жжения ближе к деснам и выплеснул напиток в раковину.

Проснулся бодрым. Тщательно смыл в горячем душе остатки вчерашнего приключения. Зло драил лицо жесткой мочалкой. Воображал, что стирает маску комического персонажа. Чем сильнее себя мучил – тем больше себе прощал. Горячий душ не универсальное лекарство, но годится в качестве краткосрочной анестезии.

Вылез. Обернулся полотенцем. Прокрутил прорубь на потном зеркале и увидел свое раскрасневшееся лицо, всклокоченные волосы и нелепый узор из двух лысых прямоугольников на волосатой груди – спасаясь от простуды, Бальшаков неделю носил два горчичных пластыря и после выдирал их с мясом на счет три.

Расхохотался над собственной нелепостью. Впервые за долгое время смеялся искренне, без надрыва, не напоказ. Смеялся над собой, словно впервые разглядел и принял таким, как есть, – забавным, краснолицым, всклокоченным.

Распахнул острое лезвие – безопасная бритва не справляется с недельной щетиной, – прислонил к щеке. От легкого нажима кожа лопнула. Скула вспотела розовым. Алексей вылил одеколон на ладонь и прижег порез. Жидкость потекла по щеке, растертое лицо заполыхало. Боль возвращала к действительности. Скулы пылали. Сбивая пламя, Алексей еще пару раз шлепнул себя по щекам. Бил сильно. Боли не ощущал, словно хлестал человека в зеркале.

– Мерзавец. – Хлесткий шлепок левой.

– Тряпка. – Ответило зеркало хлопком с другой стороны.

– Убийца. – Удар по правой щеке.

– Трус. – Зеркало возвращало удары сполна.

Последнее обвинение звучало особенно оскорбительно. Бальшаков уперся взглядом в нахальное отражение. Чистое пятно посередине быстро затягивалось испариной.

– Не стоит прятаться. – Алексей протер зеркало полотенцем на лбу. – Тряпкой обзываешься? Трусом?

Изображение из глубины стекла нахально пялилось на Бальшакова и извиняться за свои слова не спешило.

– Ну ладно, – пригрозил Бальшаков и снова взялся за бритву. – А на это что скажешь?

Алексей наклонил голову и провел плоским лезвием по щеке. Намыливать щетину не стал и тащил железо от уха к подбородку, словно срезая свое лицо. Перевалился лезвием через скулу, опустился к горлу. Кадык передернулся при воспоминаниях о холодном ноже вахтера.

Бальшаков добрил подбородок с одной стороны, и лицо теперь выглядело двумя отдельными половинками, каждая из которых принадлежала разным людям, даже глаза на чистой и заросшей частях лица смотрелись по-разному.

Бальшаков показал зеркалу язык. Изображение не оставило оскорбления без ответа. Алексей улыбнулся стеклу. Улыбку вернула только выбритая сторона.

Алексей соскреб остатки старого лица и залил выскобленного себя одеколоном. Спиртовой раствор уже не жег, а скорее леденил ободранную кожу.

Бальшаков распахнул дверцы шкафа и вытащил из плотного кофра свой офисный костюм. Костюм сохранился великолепно: темно-синяя материя в бордовых трассерах. Там же, в шкафу, висела дюжина рубашек. Алексей потянул рубашку, но осмотрелся вокруг – казалось, что, освободившись от полиэтиленовой кожуры с логотипом химчистки, рубашка сразу покроется жирным слоем грязи, которая осела на всех предметах в доме. Взял ведро, тряпку, швабру и драил избу, пока воздух в доме не стал прозрачным, без пыльных торнадо под лампочкой.

Собрал весь хлам, накопившийся в доме, выкинул без раздумий лишнее. Не отнес догнивать в сарай, а вывез на свалку. Двигая мебель, нашел старую шапку Ольги, стилизованную под бобра: с шерстяными глазками на лбу и плоским шерстяным хвостом сзади. Долго мял шапку в руках и даже понюхал, как собака нюхает предмет, прежде чем взять след. След Ольги Алексей уже обнаружил, но оставалось еще незавершенное дело.

Приведя комнату в порядок, Алексей, наконец, смог надеть костюм. Сначала рубашку – расстегнув лишь верхнюю пуговицу и рукава, он натянул ее через голову, наслаждаясь погружением в прохладную материю, как ныряльщик в прохладную воду.

Надел костюм – забытое ощущение пресс-формы, отливающей тело по иному лекалу. Ботинки только черные. Черный цвет, отполированный до зеркального блеска, никогда не выйдет из моды. Часы. В свою деревенскую бытность часов Алексей не носил, а теперь с удовольствием согнул замок на браслете в букву «Z» и вдавил застежку в запястье. Буква «Z» расплющилась в трехслойное тире, а левая рука сразу обрела весомость и респектабельность. Еще платочек под цвет галстука в нагрудный карман. Многие утверждают, что это дурной тон в деловом костюме, но привычки свои Алексей обрел, когда нюансы делового этикета не были еще столь тонки.

Облачившись, Алексей оглядел себя в зеркале. Провернулся на каблуках. Застегнул пиджак на все пуговицы – ткань замялась, но в целом костюм сидел. Застегнул верхнюю пуговицу рубашки и полез за галстуком. Эту деталь офисного костюма в бытность свою бизнесменом Алексей ненавидел больше всего – двухцветная удавка, затянутая под кадыком. Но надо – значит, надо, в конце концов, рейнджерам, отправляющимся в тыл врага, наверное, тоже не доставляет удовольствия мазать свое лицо буро-зеленой гадостью. Подвинув двумя пальцами узел галстука к кадыку, Алексей решил, что боевое облачение в полном порядке. Не хватало мелких деталей.

Алексей пару раз пересек комнату, вспоминая верную походку. Откашлялся в кулак и произнес уверенно: «Здравствуйте, Хрен Хреныч, спасибо, что согласились меня принять». Покашлял еще раз и произнес ту же фразу с более игривой интонацией. Десяток раз проговорил слово «Разрешите?», пока не добился точной интонации, не нахальной, но и не заискивающей, так, чтобы хозяин кабинета не смог сразу разгадать уровень посетителя. Усложняя упражнение, попробовал посмеяться. Отсчитал себе «три» и загоготал жирно, как следует после мужского анекдота. Потом захихикал деликатно, что уместно после пикантной шутки. В конце тренировки несколько раз всхлипнул восторженно, что прилично делать лишь в кабинетах очень высоких руководителей, разродившихся остротой, смешнее который вы никогда в жизни не слышали.

Теперь, подойдя к зеркалу, Алексей остался собой доволен вполне.

В новом образе Алексей решительно прошелся по комнате, хлопнул три раза в ладоши, размял пальцы сильно, так что в суставах затрещало, сказал телевизору «Приступим» и уселся за стол.

Выгреб из ящика письменного стола старые записные книжки – бумажные блокнотики служили Алексею по многу лет, пока оставалось место для записи новых имен и телефонов. Положил перед собой старые свои ежегодники – в дорогих кожаных переплетах, с широкими горизонтальными страницами, на которых каждому часу жизни Алексея было отведено две коротких строки.

Ежедневника за текущий год у Алексея не нашлось, и он, разлиновав чистый лист в часы и недели, принялся за работу: листал старые записи, выискивал полезные фамилии среди сотен потерявших значение строк, как промысловик-любитель пытается найти золотые слитки в отработанной породе. Когда находил нужную строку, заглядывал в компьютер и пытался понять, где теперь обитают его бывшие коллеги, однокурсники, одноклассники. Да и просто бывшие, кстати, могли быть полезны. Прочитал руководство по социальным сетям, из мелких ячеек которых он старательно ускользал предыдущие годы и ругал Ольгу за пустую трату времени. Потратил день на настройку модема – Ольга справлялась с этой шипящей коробочкой в считаные минуты. Качество сигнала невозможно было предугадать, но иногда, при добром отношении фортуны и попутном ветре, он был вполне сносным для деревенского Интернета начала века.

Прочесывая свои записные книжки, а после Всемирную сеть, Алексей выписывал отдельные номера и, прежде чем позвонить на них, внимательно изучал всю информацию, которую удавалось найти об абоненте. Иногда обзванивал с надуманным поводом общих знакомых, от которых делу было мало пользы, но можно было узнать свежие новости об интересующих Алексея персонах. Так что нужным людям звонил уже во всеоружии и начинал с такого правильного вопроса, что абонент уже не мог отделаться примитивным «прости, я сейчас не могу говорить». Даже вышколенных секретарш Алексей умудрялся зацепить фразой, не допускающей стандартного «он на совещании, я ему обязательно передам». Секретарши говорили «минуточку» – минуточка эта была наполнена чаще всего классической музыкой, лишь однажды Алексей в течение ста секунд слушал фрагмент из «Таганки» – и после затянувшейся «минуточки» часто добивался желаемого.

На артподготовку у Алексея ушла пара недель. Каждое утро он брился, доставал непременно свежую рубашку, облачался в костюм и начинал рабочий день строго в девять ноль-ноль.

В начале октября Алексей перешел к операциям в тылу потенциального противника. Жил по большей части в Москве – квартира освободилась, пока Алексей готовил ее к продаже. Совершал точечные вылазки, пробираясь мимо трех эшелонов охраны, в кабинеты высокопоставленных чиновников, знакомых по прежней работе. Сначала пытался просить, после стал предлагать. Из множества посиделок, разговоров, встречных просьб от влиятельных друзей – чтобы смягчить отказ, успешные бюрократы любят посетовать на собственные проблемы, мол, кому сейчас легко, – Алексей выстроил шаткий механизм, который худо-бедно заработал.

Писал Алексей и на самый верх. Писал красиво, с длинными бюрократизмами, которые лишь непосвященным кажутся бессмыслицей, а на самом деле являются опознавательной системой «свой-чужой», если хотите – секретным кодом, по которому магистр штампов и отписок узнает коллегу по цеху.

Кроме личных операций, провел Алексей и групповую диверсию: выступил с докладом на итоговом совещании очень высокого совета по еще более высоким инновациям. Как он на совещание пролез, история отдельная, и пересказывать ее не имеет смысла, так как помогли Алексею два таких невероятных совпадения, которые в рамках правдивого повествования описывать не стоит, чтобы не бросать сомнительную тень и на остальные нижеописанные факты.

В четко продуманном плане Алексея не было места никаким страхам, включая Баграта. Тот действительно пропал с горизонта: появился сначала из телефонной трубки с угрозами, потом с уговорами, а когда план Алексея начал давать первые плоды, Баграт вообще испарился, хотя иногда Алексею казалось, что он выхватывает из толпы коренастую коротконогую фигуру человека с оттопыренными борцовскими ушами.

В октябре при посещении дружественной приемной прибился к Алексею юрист – остромордый, в темных круглых очочках, похожий на крота. Без особых просьб со стороны Алексея обещал разобраться в деле, стал звонить, собирать бумаги, подал пару апелляций от его имени. На все вопросы Алексея о порядке взаиморасчетов просил не беспокоиться.

Приглашал Алексея к себе на прием и настоящий депутат. Депутат принял его как равного, ждать в приемной заставил не более получаса и даже привстал с кресла навстречу Алексею с рукой, когда секретарша распахнула дверь перед борцом за справедливость. Депутат был солидный, федерального уровня, приглашал на выборы и обещал разобраться.

Появлялись и другие союзники – кто-то звонком в телефоне, кто-то пачкой документов в почтовом ящике. Адрес отправителя не всегда можно было определить, но были в этих конвертах документы и поважнее сочувственных сообщений: старые протоколы, финансовые документы, копии распоряжений советских еще федеральных органов. Юрист читал документы, водил по сторонам подвижным носиком, плотоядно причмокивал губами. Повторял: «Ну, с этими-то бумагами мы их в один миг».

Алексей выдавал очередной гонорар – и кротообразный юрист исчезал в подземных ходах судебной системы. Алексей занимал под залог своей квартиры, перезанимал для выплаты процентов, и, по его расчетам, еще на полгода средств хватало. Может, даже на год, если цены на московскую недвижимость продолжат так же стремительно расти.

На какие средства жить дальше, Алексей не представлял. Можно было продать машину, но тогда следовало продавать и деревенский дом – своим ходом туда не добраться.

В минуты полной безнадежности Бальшаков прикидывал, сколько можно выручить за содержимое черного футляра. Возможно, там не бижутерия, а настоящие фамильные драгоценности, мечтал Алексей. Весил футляр под килограмм. Если взять, например, килограмм золота, прикидывал Алексей, находил в газете цену на золото, тянулся к калькулятору, но тут же сам понимал абсурдность подобных планов. Тем более что вскрывать футляр он боялся. И продавать бы не стал – это была последняя нить, связывающая Алексея с Ольгой.

Более безумной была лишь надежда на кота – ведь обогатил его сказочный собрат своего хозяина. Алексей гулял по центру Москвы, заглядывался на богато отреставрированные особнячки и сам себя спрашивал: «Чьи это замки?»

Сам же себе и отвечал припевом: «Маркиза, маркиза, маркиза Карабаса».

Про кота, конечно, дурацкая идея. Но на друзей надеяться было еще глупей – те, кто при деньгах, не пускали Бальшакова дальше проходных. Алексей писал друзьям, звонил, как бы в шутку намекал на бедственное свое положение, но вместо смеха слышал на другом конце провода сигнал отбоя.

Тут-то и вспомнил наш герой про майора Славу.

Майор в истории – персонаж эпизодический. Так сам офицер сказал Бальшакову при первой встрече:

– Я здесь персонаж эпизодический. Звони, если другие лекарства не помогут.

И телефон продиктовал. Слава, 712, КПСС.

– Что – КПСС? – не понял Алексей.

– Последние четыре цифры, для простоты запоминания, – пояснил майор.

Не визитку Слава протянул Алексею, не записал собственноручно телефон на желтом листочке, а продиктовал цифра за цифрой. Рекомендовал Бальшакова майору лично Баграт. Это было, когда Алексей начал расширять свою коммерческую деятельность и возникли первые проблемы с городскими сборщиками податей.

За пять лет работы с майором Славой Алексей просил помощи раза три, но никогда не приезжал майор сам, а выслушав просьбу, мычал «угу» и клал трубку. А потом словно поднималась горячая волна, и все неприятности смывались мощным течением, а дела образовывались лучшим для Алексея образом.

Не сразу, порой спустя полгода, появлялся в офисе Алексея посыльный и передавал привет от майора Славы. Заодно и встречную майорскую просьбу. Просьбы майора обходились недешево, но жильцы двадцать первого века в девяностые годы века предыдущего на безопасности не экономили.

Иногда хотелось майору поболтать, и он заезжал к Алексею сам, вроде бы не за чем-то существенным, а так, выпить-поговорить. Немного спрашивал, умел слушать, любил о политике поразмышлять. На все расспросы отвечал: «Из собственной безопасности». Это был универсальный ответ на вопросы «кто», «откуда», «как» и «почему так дорого».

– Ну, звони, – говорил майор на прощанье, – когда деньги будут. Телефон тот же.

Визитную карточку майор Слава за время знакомства так ни разу и не оставил. Ни одного документа не показал. Да что там документы – даже почерка майорского Алексей ни разу не видел.

Забросив бизнес и дезертировав в деревню, телефон майора Алексей постарался потерять. Опасался Бальшаков майора как страшной силы, как тянущей связи с прошлым, как воронки, которая может засосать целиком, стоит лишь на миллиметр приоткрыть щель в прошлое.

Решив майора по делу НИИ побеспокоить, Алексей перетряхнул все свои старые записные книжки – телефон майора был тщательно выдран. Бальшаков изучил память древнего телефона. Слава в электронной памяти отсутствовал. Алексей извлек на свет пачку своих еженедельников – широких перекидывающихся блокнотов, которые держал год за годом на столе. Еженедельники были одним из самых священных артефактов в прежней жизни Бальшакова. Менял еженедельники Алексей всегда торжественно, в ходе новогоднего корпоратива, словно не с двенадцатым ударом курантов наступал Новый год, а в момент, когда на столе появлялся новенький, дивно пахнущий кожей, с непорочно слипшимися листами блокнот.

От своих блокнотов Алексей-дауншифтер избавиться так и не решился, хотя много раз представлял себе, как разводит на задах огромный костер и летят в него обложки с золотыми цифрами. Сопротивляются, упираются в воздух полным разворотом, выворачивают суставы пружин, желтеют в жару изогнувшимися углами. Парят над плазмой, размахивают чернеющими страницами, с которых выгорают прошлые встречи, волнения, надежды и все, из-за чего страдал, мучился, бился эти десять лет, к концу светопреставления превратится в горсть пепла.

Бегло перелистав блокноты, Алексей имени, похожего на майора Славу, так и не нашел. Потом сообразил, что и найти не мог – майор категорически не рекомендовал ему увековечивать на бумаге историю их неформальных отношений. Десятки телефонов в любом блокноте были без подписей, и теоретически любой из них мог принадлежать майору, но обзвонить пятьдесят-сто неизвестных номеров, многие из которых за эти десять лет обзавелись новыми префиксами, казалось задачей невыполнимой. Алексей уже засомневался, но вспомнил про КПСС, вытащил свой мобильный, посмотрел на клавиатуру и записал на бумажке цифры 4566. Теперь задача упрощалась – предстояло лишь найти среди безымянных телефонов номер, завершающийся на эти четыре цифры.

Алексей потратил полдня, но нужного номера не обнаружил. Тогда он стал просматривать все номера подряд – иногда он записывал к телефону случайное имя или название, рассчитывая, что ассоциативно сможет угадать настоящего адресата. Но и это не помогло, ни один телефон на нужные цифры не заканчивался.

Спать Алексей улегся огорченным и все не мог заснуть: мозг перебирал возможные решения, подбрасывал отгадки, сам же их во сне опровергал и в конце дал Алексею простую подсказку в виде приснившейся в утреннем полусонном бреду старой потрепанной трубки «Нокиа» с маленьким монохромным экраном и светящимися латинскими буковками на изящной клавиатуре.

– Латинские! – осенило Алексея. – Десять лет назад большинство телефонов не были русифицированы, и для сообщений, и для написания номеров мы пользовались латиницей. Значит, цифры должны быть не 4566, а 5777.

Похожий номер нашелся в блокнотах целых три раза. Алексей хотел позвонить немедленно, но не решился. Приготовил себе завтрак. Облачился в костюм, вышел на крыльцо и проорал, задрав подбородок к небу: «На дворе дрова, на дровах трава». Вспомнил, как сидели с майором. О чем разговаривали. Как майор шутил. И лишь после этого Алексей решился набрать нужные семь цифр. Тут же вспомнил, что спустя десять лет цифр стало уже одиннадцать. Пришлось потратить еще пару часов, пока выяснил, какие префиксы использовал мобильный оператор при переходе на полный набор, а после выбрать варианты, наиболее вероятные для майора.