Текст книги "Антарктида online"

Ломаев тяжело вздохнул, став на миг еще объемнее, чем обычно.

– Орать я научился на публике и материться… Да и ты тоже.

– Значит, полдела сделано, а остальное наверстаешь. Ты порепетируй, а цивильную публику мы тебе обеспечим. Я, Уоррен, попугай Кешью…

– Это ты-то цивильный?

– Разве нет?

– В сравнении с попугаем – может быть. Тот просто бандит.

– Гадит? Сквернословит? Кусается?

– Он по праву рождения бандит. Мне новозеландцы об этих попугаях кеа такого нарассказывали – волосы дыбом…

Самолет вновь ухнул в воздушную яму, на сей раз прямо бездонную – пошел вниз с нарастающим ускорением, как лифт в телебашне. Длилось это целую вечность, а когда внезапно кончилось, из пилотской кабины в салон, сияя шалой улыбкой, выбрел штурман:

– В порядке?

Кивнув, Ломаев сглотнул застрявший в горле кислый ком.

– Потерпите. Когда будем падать, я вам скажу. А это – атмосферный фронт всего-навсего. Хар-р-роший попался нисходящий поток! Метров пятьсот высоты потеряли. Ничо, скоро из циклона выйдем – красота будет…

– Стюардесса, пакет! – комично-страдальчески воззвал Непрухин.

– Поищи в хвосте, там мешок из-под угля должен валяться…

– Видал? – спросил Непрухин, тараща глаза и мучительно глотая, меж тем как штурман скрылся в кабине. – Никакого тебе чинопочитания. На его глазах человек загибается, а он: мешок из-под угля… Свободные, блин, антаркты!

– А ты чего хотел? – осведомился Ломаев. – За то и боролись.

– За то, чтобы никто не рвался в начальство, что ли? Никто почти и не рвется: одна нервотрепка, а привилегий – ау!.. Хотя нет, тебя вон по блату в турецкой бане попарили, оболванили под мачо, бесплатно холю ногтей навели…

– А в глаз?

– Молчу, молчу…

– Вот и молчи.

Но молчать более пяти минут кряду Игорь Непрухин сроду не умел и не желал учиться. Если не было насущной темы, в ход шли утконосы, а равно и все прочие объекты, пригодные для того, чтобы чесать о них язык.

Сейчас, правда, тема была:

– Ребята от твоей поездки многого ждут…

– И зря, – буркнул Ломаев. – Спасибо, если нас сразу не посадят. Вдвойне спасибо, если в самом деле выслушают, как обещали…

– Ха! Полмира за нас!

– А полмира против. Как раз те полмира, которые все и решают. Я вот что думаю: зря мы так осторожничаем с китайцами. Работать они умеют, а поддержка Китая нам сейчас во как нужна! Ей-богу, уломаю Тейлора, чтобы не кобенился, – пусть едут к нам, даром что желтые…

– Ты что, расист?

– А ты негр, чтобы задавать такие вопросы? – Ломаев критически прищурился на приятеля. – Хоть гуталином вымажись – не поможет. Больно худой и рэп не любишь. А главное, социальными льготами не пользуешься…

– Вот-вот! Антарктический начальник среднего звена, сирый и неприкаянный…

– Терпи, казак. О, гляди, солнце показалось!..

Глава восьмая
Хинди-анти – бхаи-бхаи!

Из записок Ломаева

«…У меня было одно дело – у Игоря другое. Само собой разумеется, нас, делегатов, знакомили с планами самообороны Антарктиды на самый худший случай.

А что может быть хуже вооруженного конфликта для тех, кто беззащитен?

Мы и были практически беззащитны – приходи, постреляй немного для острастки и бери нас голыми руками.

К тому и шло. Госдеп США был готов объявить о морской и воздушной блокаде Антарктиды – разумеется, во исполнение резолюции ООН, а как же! После чего «полицейская операция» очевидным образом не заставила бы себя долго ждать.

Вашингтонский договор – единственное, хотя и шаткое основание нашей легитимности – трещал по всем швам, но формально еще существовал. Если бы проблема ограничивалась лишь формированием соответствующего общественного мнения, США могли бы официально выйти из договора хоть завтра. Уж что-что, а рулить мозгами человеческой массы (в предположении, что у массы имеются хоть какие-нибудь мозги) там умеют. Российские СМИ по сравнению с заокеанскими просто подмастерья, пусть и талантливые. Да и нет, по правде говоря, у американского налогоплательщика привычки держать в кармане фигу, с ним проще.

Где-то в высоких эшелонах шли дипломатические баталии. Пока еще никто не мог прихлопнуть нас в одностороннем порядке, не вызвав мирового конфликта, и в этом заключалась наша надежда. По сути, нас устраивало даже торговое эмбарго – лишь бы не вторжение. Попытка удушить нас экономически могла растянуться на годы, против чего мы нисколько не возражали, хотя, разумеется, бурно протестовали против санкций как таковых. Главное – выдержать. Перетерпеть. Несколько месяцев или лет – как получится. В меру наших слабых сил мешать державам прийти к общему знаменателю в отношении нас. И в конце концов быть признанными де-факто.

Великобритания, как обычно, тащилась в кильватере США без всяких оговорок. То же, но уже с оговорками, делали Австралия, Бельгия, Норвегия, Польша и Новая Зеландия. Чили и Аргентина еще раз подтвердили свои притязания на шестой континент. Франция, Германия, ЮАР, Бразилия, Южная Корея, Япония, Украина и Уругвай выступали в целом против силового вмешательства в наши дела, хотя, очевидно, были готовы к уступкам в обмен на то-то и сё-то. Попискивали, иногда весьма назойливо, страны, вообще не имеющие отношения к «антарктическому клубу». Разразился скандал: корабли флота США перехватили в наших территориальных водах судно, идущее под флагом Папуа – Новой Гвинеи с целью высадки на материк национальной антарктической экспедиции. Еще немного, и среди нас появились бы папуасоантаркты, а у Папуа – исконные национальные интересы в Антарктиде.

Создавалось впечатление, что в Папуа просто успели подшустриться раньше других. США усилили спутниковое слежение за регионом. В самом деле, чем хуже Филиппины, Индонезия, Тайвань, обе Кореи, Малайзия, Таиланд, Вьетнам и так далее? Почему бы им не застолбить себе явочным порядком собственные «национальные интересы»? Долго ли пришвартоваться к барьеру и, вывалив на лед пару разборных домишек, дизель, радиостанцию и запас пищи для полудесятка человек, основать подобие станции? Пара пустяков.

В дипломатическом море штормило с нарастающей силой. О предстоящей конференции в Женеве говорили много, но как-то без особого энтузиазма. Сколько в этом городе было всяких конференций – а толку? Будь у меня выбор, я предпочел бы любой другой город, хоть гондурасскую Тегусигальпу, хоть индийский Тируванантапурам. Думаю, коллеги со мной согласились бы.

Любопытно, а был ли выбор у Шимашевича?

Российский орел превзошел африканского страуса, спрятав в песок сразу обе головы. Кто говорит об «осторожном и взвешенном подходе», тот не говорит ничего – отмахнуться и забыть, пусть себе талдычит. Россия отмежевывалась от конфликта. У нее была удобная позиция, а нам-то каково?

Даже перелет нашей делегации в Женеву через российскую территорию оказался невозможен. Дословно – «нежелателен», хотя что в лоб, что по лбу. Официальное нежелание видеть нас удивительным образом сочеталось с официально же декларируемым намерением привлечь (хотя бы одного меня как россиянина) к суду по статье об измене Родине. Если кто-нибудь после этого скажет мне, что политика зиждется на логике, пусть не обижается – плюну в глаза, а потом уже начну разбираться, кто передо мной, дурак или хитрая сволочь.

Самыми непримиримыми противниками агрессии оказались Индия и КНР. Это вам не Чили и не Уругвай – это серьезно. Ударами возмездия никто пока не грозил, но это было лишь вопросом времени. А ну как часть ударов придется по нашей территории?.. Ядерные же державы!

Впрочем, мы редко заглядывали так далеко. Наша задача была проще и насущнее: не пытаться выжить в Армагеддоне, а всего-навсего выстоять на первых порах. Какое ядерное оружие? Зачем оно? На уничтожение любой нашей береговой станции с лихвой хватило бы одного залпа «Миссури» или «Висконсина». Что у нас останется после этого – Восток, Амундсен-Скотт да Купол-Фудзи? Что ж, противнику придется истратить парочку тактических ракет или применить палубную авиацию, только и всего.

Можно и не палубную. Радиус действия «Б-52» достаточно велик.

Я думаю, у Шимашевича хватило бы средств и влияния, чтобы купить через какого-нибудь посредника на Соломоновых островах пусть старенькую, зато боеспособную подводную лодку. Но разве корабли охранения позволили бы ей проникнуть в боевой ордер авианосной группы да еще подойти к главной цели на дистанцию торпедного выстрела? Вот уж фантастика! А вы знаете, сколько нужно торпед, чтобы потопить современный ударный авианосец? Гораздо больше, чем число торпедных аппаратов в носу подлодки. Субмарине пришлось бы выпустить ВЕСЬ свой запас торпед, то и дело перезаряжая аппараты, и ни одна торпеда не должна была пройти мимо цели. Я не убежден, что столь блестящих результатов можно достичь даже на учебном флотском тренажере в условиях полного отсутствия противодействия со стороны «противника».

Так что же – сидеть и ждать, пока самозваные миротворцы не вывалят на наши головы гуманитарный груз осколочно-фугасного действия?

Разведданными мы не располагали. Впрочем, общую обстановку вокруг континента и приблизительную дислокацию всевозможных ВМФ мы легко отцеживали из сообщений СМИ.

Две американские авианосные группы продолжали кружить возле наших берегов и постоянно усиливались. Южная группа приняла в свой состав два фрегата австралийских ВМС и новозеландский эсминец. В трехстах милях к северо-западу проводила учения китайская эскадра. Корабли японских сил самообороны слонялись по океану приблизительно в том же районе, следя за китайцами, американцами, нами и вообще всеми. Чилийские и аргентинские корабли то и дело появлялись близ острова Ватерлоо и, ничего не предпринимая, одним своим видом подкрепляли претензии своих правительств. Наконец, в Тихий океан полным ходом шла еще одна авианосная группа – британского Grand Fleet'а. Подсчитывая боевые единицы, мы то проникались уважением к себе, то покрывались холодным потом.

– Стоп, стоп! Если считать каждый корвет, мы точно запутаемся. Прежде всего – авиаматки. Ударные авианосцы, авианесущие крейсера, вертолетоносцы… что там еще бывает?

– Тяжелые авианесущие эсминцы.

– Чего-о?

– Того. У японцев есть такие.

– А авианесущих шлюпок у них нет? При том Япония на нас вряд ли полезет… А вот вертолетоносец – это серьезно. Чей?.. Откуда идет?.. Из Йокосуки? Ясно. Послезавтра этот йокосучий гад будет у наших берегов. Теперь сосчитаем десантные суда…

Считать-то мы могли сколько угодно, а толку? Ни «F/A-18», ни «чинук» из винтовки не собьешь, а «стингерами» мы не располагали. В числе научного оборудования на Мак-Мёрдо, Неймайере и Дюмон-Дюрвиле имелись ракеты разных систем. Геофизические. Чье-то наивное предложение немедля переоборудовать их в управляемые зенитные встретило лишь общие вздохи да печальные смешки тех, кто хоть немного в этом разбирался. Сказать-то можно. А ты попробуй сделать.

Полуофициальная-полуподпольная дипломатия, «Антарктида online», получившая статус информационного агентства, да наброски планов гражданской обороны – очень скоро мы поняли, что располагаем только этими средствами против сил вторжения.

Больше я на заседания комитета по самообороне не ходил – не хотел портить себе настроение. Зато Непрухин как начальник станции, мэр и, соответственно, комендант гарнизона Новорусской оттуда не вылезал.

Лететь нам предстояло через Токио, Шанхай, Бхопал и Каир. Строго говоря, один из первых двух промежуточных пунктов был лишним: самолет вполне мог покрыть без дозаправки расстояние Мак-Мёрдо – Шанхай или Токио – Бхопал. Дело в том, что мы – я имею в виду Конгресс – все-таки пересмотрели свое отношение к Китаю, и посадка на его территории стала делом символическим. Как и посадка в Японии.

Шимашевич с самого начала предлагал иной маршрут: Ванкувер – Квебек – Лиссабон – Женева. В ответ на мой вопрос, не арестуют ли антарктическую делегацию прямо на борту самолета в порту промежуточной посадки, набоб лишь иронически усмехнулся уголком рта. Все у него было схвачено.

Не исключено, что его маршрут был безопаснее, зато наш вариант сулил кое-какие дивиденды в политическую копилку антарктов. Пусть небольшие. Мы не могли себе позволить разбрасываться медяками.

Шеклтон и Кацуки уже были тут (они вообще редко покидали Амундсен-Скотт), а бенгальский индус Четан Чаттопадхъяйя прилетел на следующий день после меня. Прежде я видел его мельком, но знаком не был. Смуглый, гибкий, с римским профилем, блестящими глазами, такими же зубами и, разумеется, с бзиком насчет говядины – словом, типичный индоариец, только без чалмы. В Антарктиде ему понадобилась бы чалма на меху. Он даже мог довольно сносно объясняться по-русски – оказывается, учился не только в Оксфорде, но и у нас в известном вертепе бывшей дружбы народов имени Лумумбы, что рядом с психбольницей и крематорием. Я тоже мог похвастать успехами в языках: уже на второй день произносил «Чаттопадхъяйя» без малейшей запинки. Он-то легко позволил называть себя просто Четаном, но вызубрить вместе с именем и фамилию было для меня делом принципа.

Вдвоем с Четаном мы ликвидировали пробелы в нашем понимании текущего момента: читали через Интернет прессу, просматривали записанные на пленку репортажи Си-би-эс, Эн-би-си, Си-эн-эн и прочих трехбуквенных телеканалов, вникали в ноты и меморандумы. Тейлор выделил для нашей делегации двух секретарей, быстренько приведших Эверест информации к экстрактной форме – иначе мы не управились бы с ней и за месяц. Ничего не могу сказать, ребята оказались толковыми. Отсекать лишнее американцы умеют. Умение сфокусироваться на проблеме – так это у них называется. Плохо только, что они сами решали, что для нас лишнее, а что нет, а мы не имели времени проконтролировать их работу. Оставалось слепо довериться.

И еще оставался Моисей Соломонович…

И была команда научников Майкла Уоррена, по сей день не занимающаяся ничем, кроме собственно науки. Завидуя им в душе, я наскакивал на Майкла, требуя участия «этих дармоедов» в более насущных, с моей точки зрения, делах. Уоррен стоял скалой, не сдаваясь и не идя на компромиссы, а Тейлор колебался, поддерживая то меня, то Майкла. Теперь в одночасье выяснилось, что я был не прав абсолютно, Тейлор не прав наполовину, а Уоррен прав на все сто. Его ребята не были дармоедами. Собранный ими материал и результаты детальных расчетов, едва уместившиеся в толстенной папке, заставили меня просидеть над ними ночь. Крепчайший кофе обеспечил Майкл, междометия были мои, а на рекомендации Шимашевича соблюдать полезный для имиджа мачо режим дня я плюнул. Какой может быть режим, когда тут такие результаты!..

Уоррен выделил нашей делегации отдельную кубатуру – один из привезенных с Новорусской домиков. Его сборкой, вставкой стекол, проводкой электричества и так далее занимались отнюдь не мы – нам было неловко, мы пытались помочь, но нас гнали заниматься более важными делами. К тому же дом был нужен нам всего лишь на несколько дней, а потом в него предполагалось поселить многодетную семью из Тайваня. Вообще поселок Амундсен-Скотт в глубине континента испытывал те же демографические трудности, что и мы на побережье. Тут жило, ютясь и теснясь, уже человек пятьсот. Сюда было много труднее добраться – зато здесь был горный курорт, хотя и без гор. Рай для сердечников, астматиков и всех, кто не жалует насморк. (А покажите мне того, кто его жалует!)

Жаль, что в Антарктиду пока не прибыло ни одного эскимоса, умеющего строить иглу и с комфортом жить в ледяных стенах – никаких тебе привозных стройматериалов, а из инструментов только ножовка. У нас в Новорусской ледяные дома сразу начали бы таять, а здесь стояли бы лет по десять как минимум.

Понятно, что наш презент – пять домиков – был встречен на «ура». Уоррен как раз пытался протащить через Конгресс законопроект об обложении прибрежных станций строительно-топливным налогом в пользу станций глубинных, в первую очередь столицы. Нашел время!

Хотя, конечно, у кого что болит…

Состав пришельцев здесь был еще более пестрым, чем в Новорусской. В регулярных и уже успевших поднадоесть всеантарктических голосованиях иммигранты не участвовали (мы все-таки ввели годичный ценз оседлости для получения гражданства, сделав исключение для Шимашевича с его яхтсменами), часто путались без дела, внося гам и суету, занимались благоустройством станции, как они его понимали, и кормились по долговым распискам. Продовольственные и топливные запасы столицы таяли гораздо быстрее, чем мы еще недавно надеялись. Как и в Новорусской. Как и везде.

На вбитой в лед ноге-рейке торчал выверенный по компасу до градуса указатель направления на Мекку, о чем извещали пояснительные надписи, выполненные латинскими литерами и арабскими червяками. Мусульманам, во избежание азимутальной ошибки творящим намаз на льду близ указателя, выдавались молитвенные коврики из пенополиэтилена. Увидев это, Непрухин сейчас же предложил Уоррену воздвигнуть из пустых бочек минарет, но добился лишь упрека в отсутствии политкорректности. А мне стало завидно: умеют же штатники обращать внимание на мелочи! Указатель, коврики… Вроде чепуха, а комфорт. Если бы я выдумал себе религию, велящую жить стоя на голове, они сконструировали бы специальный станок, дабы я не свернул ненароком шею.

В нашем домике поставили четыре койки, четыре компьютера и одну спутниковую тарелку. Мне хотелось поставить еще тазик – уж очень часто поглощаемая нами информация вызывала рвотные позывы. За минувшие со дня «прыжка» полтора месяца антарктическая тема отнюдь не вышла из моды, мусолясь в бесчисленных «аналитических программах» и ток-шоу всех уровней глупости. Нет, впрямую врали редко, но ведь рядовой зритель делает выводы не из собственно информации, а из ее окраски. Не то беда, что нас называли захватчиками и узурпаторами, – мало ли их было в новейшей истории! Теперь даже дебилам известно, как быстро узурпатор может превратиться в национального героя, спасителя отечества и вообще симпатягу. Беда была в том, что над нами потешались. На экране то и дело мелькали наши кривобокие постройки, сколоченная из драной фанеры общественная уборная, примостившаяся в виде скворечника над трещиной в леднике, и прочие новоделы, а дегенеративная рожа дизелиста Самоклюева неизменно повторялась в кадре, как рефрен.

Самое страшное, что мы вызывали не просто смех – мы вызывали брезгливый смех. Делай, зритель, вывод. Сделал? К ногтю таких уродцев? И поскорее? Умничка, сам допер. Посмотри рекламный блок и оставайся на нашем канале.

Конечно, мы тоже не сидели сложа руки. Контрпропагандой занималась не одна «Антарктида online». И не один Шимашевич. На нее тратились кое-какие бюджетные деньги, и нельзя сказать, чтобы тратились зря. Правда, впечатляющих побед в информационной войне не наблюдалось – скорее уж мы держали фронт там, где могли его удержать, и действовали партизанскими вылазками там, где чужая сила ломила нашу солому.

Проще всего оказалось договориться с российскими журналюгами – они скупались на корню, оптом и в розницу, причем недорого. На странах Азии и большей части Латинской Америки мы сэкономили – они сами лили воду на нашу мельницу. Мнение Африки, как всегда, нигде не цитировалось и никого не интересовало, даже нас. Зато позарез необходимые нам публикации в СМИ стран Запада стоили дорого – у тамошних журналистов и их хозяев, видите ли, водились принципы, что означало только одно: им платят больше, чем можем заплатить мы.

Находились, однако, и те, кто был готов «расслабиться и получить удовольствие» даже за предлагаемую нами умеренную мзду. И как же они «расслаблялись»! Ей-ей, их статьи в бульварных газетенках были куда острее, чем у наших искренних сторонников!

Гневными словами о двойном стандарте никого нынче не застыдишь и не напугаешь – мы и не пытались. Гораздо надежнее поучиться у противника и избрать своим союзником смех. Кроме того, люди вообще охотнее читают фельетоны, чем передовицы. И даже серьезную аналитическую статью можно превратить в фельетон для интеллектуалов, ничуть не пожертвовав ни шириной охвата проблемы, ни глубиной ее анализа. Дело техники для хорошего профи.

И все же в евроатлантическом мире мы проигрывали информационную войну с разгромным счетом. Быть может, Шимашевич был не прав и конференцию следовало устроить не в Женеве, а в Сингапуре, невзирая на еловое пиво?

Не знаю, не знаю. Для болтовни лучше Женевы ничего еще не придумано. Для первого «выезда в свет», пожалуй, тоже. Будет ведь и второй выезд, и третий… если только нас не передушат раньше. Не исключено, что у такого колорадского жука, как Шимашевич, все-таки имелся выбор, но у нас-то его не было. Женева так Женева.

Вместо формальных верительных грамот для каждого из нас просто-напросто распечатали на принтере справки о том, что такой-то имярек наделен полномочиями представлять нашу страну на конференции. Брюс расписался, Майкл шлепнул печать, попугай Кешью каркнул с его плеча что-то презрительное, попытавшись цапнуть бумагу клювом, – и готово. Набор ксив дополняли наши антарктические паспорта. Поскольку фамилии нашей четверки каждый день передавались в эфир «Антарктидой online» и красовались на всех наших сайтах, нас было трудно обвинить в самозванстве. Что до дипломатического иммунитета, то какой же может быть иммунитет у посланцев никем не признанной страны? К тому же наша миссия официально не считалась дипломатической – нас соглашались выслушать, только и всего. Помнится, Яна Гуса тоже соглашались выслушать и даже выслушали…

Тут поневоле задумаешься о последствиях поездки лично для себя, любимого. Временами я чувствовал себя так, будто какая-то сволочь приложила к моему животу кусок льда. Да и остальные, я думаю, тоже испытывали некую вибрацию души. Однако тот факт, что никто из нашей четверки не отказался от выполнения миссии, почему-то совершенно меня не удивил. Вот ведь…»

* * *

Самолет был маленький, по-акульи острорылая реактивная птичка всего на двенадцать посадочных мест. Породы его Ломаев не узнал, да особенно и не интересовался, отметив только очень низкое шасси – характерный стиль британского авиастроения. Самолет принадлежал частной японской фирме, о чем свидетельствовали намалеванные на фюзеляже логотип компании и алый кружок Восходящего солнца в прямоугольной рамочке – ни дать ни взять шаровая молния, влетевшая в окно к какому-то счастливцу.

Летели через Мак-Мёрдо – там предстояло дозаправиться. Видели снежные вершины Трансантарктических гор и лишенные снега скалы. Мечтали вслух о горнолыжных курортах, что когда-нибудь вырастут здесь как грибы после дождя – куда там той Швейцарии! Ближе к побережью в разрывах тумана разглядели Эребус с облаками грязного пара над кратером. Вулкан просыпался нехотя, ему некуда было спешить. Суетиться, мельтешить – удел людей.

А с точки зрения медленно ползущих к океану ледников суетливой поспешностью и неврастенией был вулканизм. Бах-бабах – одно мгновение, наносекунда геологической истории. И выдохся до следующей наносекундной вспышки гнева, и тишина…

Станция Мак-Мёрдо всегда поражала Ломаева размерами, многолюдностью и размахом. Если быстро растущая, но все же заштатная Новорусская смахивала на плохо спланированный поселок сельского типа, а купола Амундсен-Скотта до сих пор не позволяли величать столицу иначе как научной станцией, то бывшая основная американская база на Белом континенте тянула если и не на город, то уж наверняка на поселок городского типа. Конечно, и здесь вокруг капитальных свайных построек прежних лет в одночасье выросли целые кварталы временных хибар, но многие ли города могут похвастать отсутствием трущоб на окраинах? Трущобы явление нормальное при условии, что люди не задерживаются в них надолго. Трущобы могут даже расти – сами по себе они не слишком высокая плата за урбанизацию.

А хуторов в Антарктиде еще очень долго не будет.

Поразило и количество семейных пар среди старых антарктов. Кое-кто с самого начала собирался зимовать не бобылем, а ко многим жены приехали уже после самопровозглашения. Функционировала школа для детей.

Было завидно. Насколько Ломаеву было известно, из числа российских жен пока перебралась в Антарктиду только одна, да и то в Новолазаревскую, где трудился механиком ее супруг. Остальные, и Ломаев тоже, довольствовались эпизодическими телефонными разговорами с семьями. Оттуда, с противоположной стороны планеты, то ободряли, то принимались жалеть несчастных идиотов, то грозились вскоре приехать. Но воз был и ныне там. Американки оказались куда легче на подъем.

Или же в Штатах не существовало ничего похожего на российский ОВИР.

Остановились всего на час. Вместо обеда Ломаев сходил поклониться реликвии – домику Роберта Скотта. Постоял молча, дивясь безумной идее достичь полюса на конной тяге, везти с собой овес и сено, не понять сразу, что лошади в Антарктиде околеют – что с сеном, что без сена… Близ домика Скотта почему-то вызывал меньше уважения подвиг Амундсена, кормившего одних ездовых собак другими. Бегущий по застругам в лютый холод, честно тянущий нарты корм – было в этом что-то глубоко непозволительное для Ломаева. Больше сорока застреленных или зарубленных топором собак в обмен на право ступить на Южный полюс на месяц раньше Скотта! Беременных самок – первыми! Да, конечно, Амундсен сохранил людей, а вот Скотт этого сделать не смог. Но люди-то знали, на что идут, никто их не принуждал и не уговаривал, шли добровольцы, а собаки, которых никто не спрашивал, лягать хотели этот полюс левой задней лапой…

Идеалист паршивый, сказал он себе, закусив губу. В каком мире живешь – забыл? Успех нужен, успех! Тогда – Амундсену в Антарктиде, теперь – Антарктиде во всем мире. Любой ценой. За чей угодно счет. Слишком крупная игра. Можно восхищаться Скоттом – нельзя действовать, как он. И славою, и позором сочтемся позже. Если будем живы.

Спешили уйти от циклона, грозящего перерождением в тайфун, – поступило штормовое предупреждение. Перелет до Токио Ломаев проспал, несмотря на болтанку, и проснулся уже при заходе на посадку. Чуть только самолет зарулил на стоянку, к нему устремились два полицейских автомобиля.

– О! Никак брать нас намылились, сейчас «браслеты» наденут…

Такахаши Кацуки обнажил в улыбке крупные резцы и не согласился с гипотезой Геннадия-сан. По его мнению, полиция была нужна лишь для эскорта гостей в специальное помещение аэропорта, отведенное под пресс-конференцию. В полном соответствии с достигнутой договоренностью.

Не правы оказались оба: полиция явилась, чтобы воспрепятствовать высадке антарктических эмиссаров на землю Аматерасу. О пресс-конференции не могло быть и речи. Дозаправка – и немедленный вылет!

Полицейский офицер сдержанно улыбался и был непреклонен. Кацуки ругался на чем свет стоит и махал руками. Высунувшийся из-за его плеча Шеклтон сострил, что полицейский наряд, выстроившийся у самолета, сойдет, пожалуй, за почетный караул, и попросил Кацуки перевести эти слова на японский, но офицер понял без перевода и только шире заулыбался, явно наслаждаясь юмором ситуации. В конце концов Кацуки демонстративно плюнул на аэродромный бетон, обвинил правительство своей бывшей родины в бесхребетности и лизоблюдстве и, заняв свое кресло, молча кипел вплоть до отлета.

Впрочем, недолго. Дозаправка прошла быстро. От резкого набора высоты заломило в висках, заложило уши. Кацуки достал из багажа квадратный пакет с саке и принялся приводить нервы в порядок.

– Не удалось дотронуться до родной земли? – бессердечно посочувствовал Ломаев, катая во рту карамельку. – Еще не все потеряно: нас еще могут «случайно» сбить зенитной ракетой – авось упадем не в море…

– Мы неприкосновенны!

– Да ну? А по-моему, никакая ксива не научит нас левитировать. Вот как жахнет сейчас, как отвалятся плоскости…

– Если собьют, то не над сушей, а над морем, – рассудительно заметил Шеклтон. – Меньше улик.

– А ты зачем встреваешь? Я, может, утешить хочу. Видишь, человек расстраивается.

– Утешить? Русский черный юмор?

– Да уж не американский фекально-генитальный.

– Йес. А почему у вас говорят: «Как собак нерезанных»? У вас их режут?

– А у вас почему говорят: «Нищ, как церковная крыса»? У вас по храмам крысы бегают?

– А у вас такой голод, что всех их уже съели?

– Э! Назад! Что значит «у вас»? У нас в Антарктиде голода пока нет…

Перепалки хватило на час, а еще через два часа приземлились в Шанхае, и здесь было все, чего душа могла пожелать: гостиница с номерами-люкс, обильный ужин и пресс-конференция, затянувшаяся за полночь. Ломаев обнаружил, что уже не краснеет от неловкости, произнося выспренние слова о «священных правах», «антарктическом единстве» и «нерушимом суверенитете». Хотелось в духе национального колорита подпустить в слова несколько тигров и драконов, но Ломаев не знал, как это сделать. К тому же добрая половина корреспондентов имела вполне европеоидный облик.

Кацуки больше отмалчивался, натужно улыбаясь. Индус Чаттопадхъяйя совсем ушел в тень. Отдуваться пришлось Ломаеву и Шеклтону.

– Нам хорошо известно, насколько тонкой порой бывает юридическая и моральная грань между национально-освободительной борьбой и мятежом. Однако для постройки своего дома мы не претендуем ни на чью территорию. Поэтому никакое государство не может обвинить нас в мятеже. Это может сделать только ООН… кстати, представитель КНР в этой организации, кажется, уже предупредил о том, что от имени своей страны наложит вето на любой план, связанный с применением против нас военной силы? Пользуюсь случаем выразить руководству этой замечательно гостеприимной страны искреннюю признательность. Оно смотрит в будущее…

Если бы месяца полтора назад кто-нибудь сказал Ломаеву, что в присутствии телекамер речь из него будет литься так гладко и убедительно, он, пожалуй, послал бы пророка подальше. Теперь он в который раз пришел к выводу, что «во всем нужна сноровка, закалка, тренировка». Что ж, этого добра было кушано предостаточно как в Новорусской, так и в Амундсен-Скотте.

Их показывали и в прямом эфире, и в записи, в выпусках новостей. Наутро принесли свежие газеты, где Ломаев на фото витийствовал, тараща глаза на микрофон, Шеклтон готовился принять пас, Кацуки стекленел в улыбке, а индус старался не высовываться, хотя и переоделся демонстративно в национальную курту-паджаму. Пиар раскручивался нормально. До самого отлета оставалась надежда встретиться с кем-нибудь из официальных лиц китайской политики, но чуда не произошло. Четан Чаттопадхъяйя самокритично заявил, что это все из-за него, индуса, и в Китае не могло быть иначе.

Его попытались убедить в обратном:

– Какой вы индус? Вы антаркт.