Текст книги "Антарктида online"

Толик Коханский и Тарас Онищенко, украинцы с единственной соплеменной станции Академик Вернадский, были одними из первых, кого доктор Фишер затащил в «подснежье». К счастью, оба были парнями смышлеными и без лишних разговоров убрались под лед. Спустя малое время к ним добавился бывший начальник российской антарктической экспедиции Троеглазов и, не поняв текущего момента, успел в тесноте норы засветить кому-то по уху, прежде чем был вразумлен украинцами.

Наверху все еще ругались и постреливали, когда спустившиеся под лед антаркты добрались по узкому ходу до ближайшего похороненного жилища с провисшей крышей и стали держать военный совет. Удивительный, но бесспорный факт: при полном отсутствии планов партизанской борьбы активное подполье в столице Свободной Антарктиды начало действовать едва ли не раньше, чем пострадавший Хески доложил об успешном завершении операции по ее захвату.

* * *

Сами яхтсмены вряд ли бы вспомнили о сосланном на седьмой километр Квазимодо-Самоклюеве. И вряд ли нашли бы в тумане его заимку с одиноким домиком и холодным складом.

Правда, туман как-то вдруг очень быстро потек в сторону океана, однако коченеющего Зубко это не обрадовало.

– Пурга идет, – сказал он, стуча зубами.

– Обходим поселок по дуге – и марш-бросок до седьмого километра? – предложил Баринов.

– Спятил? Я же говорю – пурга идет.

– Сильная?

– Обыкновенная. Пурги не видал? Заблудимся и померзнем.

– Ложись! – не своим голосом крикнул Нафаня, падая брюхом на лед.

Попадали и остальные. Очень своевременно: ветер остервенело рвал туман в клочья. Сразу сильно похолодало. Стало хорошо видно, что делается в поселке. И слышно. Автоматная пальба почти везде прекратилась, зато на юго-западной окраине то и дело бухали взрывы, и ветер подхватывал какие-то кружащиеся в воздухе обломки.

– Блин, да они по нашим яхтам лупят! – вне себя заорал Крамаренко. – Из подствольников – по яхтам! Суки!..

Он вскочил и, кажется, был готов бежать спасать «Анубис». Баландин поймал его за ногу и уложил рядом с собой. Юра рыдал и грозился.

– Тихо, тихо… – втолковывал рассудительный Баландин. – Не шуми и, главное, не шевелись. Живее будешь, капитан.

– Капитан чего?! Хана «Анубису»…

– Хорошая яхта была, не спорю. Будет новая. Ты только глупостей не делай – мертвым яхты не нужны.

Какое-то время все пятеро лежали без движения, надеясь, что издали их примут за нечто неодушевленное. Промокший Зубко стучал зубами все сильнее.

– Гляньте, «Кассандру» видно! – подал голос Нафаня.

Повернули головы. За естественным молом все явственнее проступал корпус плавучей резиденции Шимашевича. Возле борта теплохода близ опущенного трапа прыгал на мелкой волне катер морпехов. Никаких звуков с «Кассандры» не доносилось.

– Сдались! – зло сплюнул Баринов. – Без выстрела сдались. Вот вам и «папа Шимашевич»…

– У него свои методы войны, – возразил несклонный к поверхностным суждениям Баландин.

– А мне плевать, какие у него методы. Оружием он поделиться мог, нет?

– А это что? – указал Баландин на свой автомат.

– Одна штука? И последний магазин, я не ошибаюсь? Одели голого в резинку от трусов…

– Ладно – в резинку… Что делать-то будем?

– Ж-ж-ждать, – вымучил Зубко.

– Пурги ждать, да? А потом?

– К к-куполу а-аэрологов. Т-там рядом два с-снег-гохода и т-т-трактор. Д-должны б-быть…

– Сам видел? Сегодня? Не вчера?

Зубко усиленно закивал.

– Тогда ждем.

Ждать пришлось недолго. Первый заряд снежной крупы прошелся наждаком по лицам, и спустя три минуты исчезла в белой пелене «Кассандра»; исчез и поселок.

– Бегом!

Дизелиста пришлось едва ли не силой отдирать от наста и безжалостно подгонять. «Только бы не нарваться на морпехов», – думал Баландин, бодая метель. Случись встреча нос к носу – и у антарктов практически не было бы шансов.

Повезло: до аэрологического купола никого не встретили и вышли точно. Снегоходы нашлись сразу же, но радости с того было немного. Один из них лежал на боку с оторванной лыжей; другой, расстрелянный, как видно, из крупнокалиберного пулемета, превратился в заурядный металлолом.

Трактора на месте не оказалось. Кто-то отогнал его. Быть может – оккупанты. А может быть, кто-то из антарктов все-таки вырвался, скрывшись в метели.

Хотелось так думать.

– Ну что, – спросил, задыхаясь, Баринов, – кажется, финал? Прячем оружие, идем сдаваться?

Ему долго не отвечали. Свистел ветер, секла снежная крупа. Потом кто-то – кажется, Крамаренко – через силу ответил:

– А что нам еще остается?

Глава шестая
Осиный рой

Ефим Евграфович Ерепеев сказал чистую правду: кроме переселяемых «в оазис Грирсона» пассажиров санно-гусеничных поездов, только один человек во всей Антарктиде знал истинное местоположение нового поселка. Этим человеком был Игорь Непрухин. Собственно говоря, место для будущего поселка было предложено Ерепеевым и одобрено мэром Новорусской. «Ты все-таки Вобан, а не Рымникский», – съязвил при этом мэр и был облаян по матери. «Е в кубе» вообще не верил в молодецкий натиск и никогда не скрывал, что считает Непрухина разгильдяем, трепачом и шапкозакидателем. «Чем больше сделаем сейчас, тем будет легче потом, – увещевал он, стараясь удержать лексику в рамках. – Твое дело не мешать. Работать буду я, а ты – рот зашей».

Механики-водители знали только то, что поезда ходят не в оазис Грирсона, но вряд ли могли, даже если бы очень захотели, ткнуть в правильное место на карте. Они и без того знали слишком много, и «Е в кубе» не жалел времени, внушая: молчать! Молчать! Молчать! Что, противно людям в глаза смотреть? А ты отвернись и молчи!

Новое поселение громко назвали городом Солнца, а по-русски Солнцеградом или просто Солнечным – отчасти для сохранения тайны, отчасти для привлечения добровольных переселенцев, совсем уж отчасти в память Томмазо Кампанеллы, а больше всего из невеселой иронии. Солнца над ним не было и в помине, даже когда ветер уносил туман. Чаще всего в таких случаях начинал сеяться мелкий дождь и был способен своим упорством довести человека до исступления. Промозглая сырость не украшала быт. Фриц Вентцель, уныло сморкаясь, шутил, что это гниющее под дождем становище следовало бы назвать не Зонненбургом, а Шнупфендорфом – Насморочной деревней.

«Е в кубе» – честь и хвала! – успел провести в Зонненбург-Шнупфендорф три санно-гусеничных поезда. Вывез почти восемьдесят человек, всякий раз выдерживая тяжелое объяснение с переселенцами, взбешенными обманом и перспективой жить в волглой сырости. Звал Непрухина, настаивал, справедливо указывал на то, что риск вторжения с каждым днем возрастает – и добился-таки твердого обещания выехать четвертым рейсом…

Какой такой четвертый? Не будет его. А будет долгий, выматывающий допрос всех подряд – куда девалась часть людей и почти вся техника? В оазис Грирсона? Подумайте получше. И, ясен пень, первым, за кого возьмутся как следует, так возьмутся, что все расскажешь, будет мэр Новорусской Игорь Непрухин.

За поезд Ерепеева он не волновался. В «ишимбаевском» вездеходе отличная рация. Ерепеев соблюдал радиомолчание, но никто не мешал ему слушать вещательные станции. Спустя час-другой после начала вторжения, а то и раньше сенсационными новостями будет забит весь эфир. Если «Е в кубе» уже успел выйти из Солнечного, то он туда и вернется.

Поэтому в первые минуты после нападения Непрухин все внимание сосредоточил на обороне Новорусской.

Он знал, что будут жертвы. Знал, что впоследствии найдется немало желающих обвинить в напрасно пролитой крови лично его, мэра. Знал и то, что, отдав приказ об обороне, он тем самым мгновенно превращается в глазах американцев в военного преступника. Знал, что отбросить или хотя бы сдержать агрессора антаркты не в силах.

Что ж, люди часто грешат против элементарной логики. Правда, бывают случаи, когда не погрешить против нее нельзя. Даже если это логика выживания.

А потом начался бой и длился гораздо меньше времени, чем хотелось Непрухину. Бронемашинам нечего было противопоставить. От огня их крупнокалиберных пулеметов не защищали стены домиков. Через несколько минут после начала атаки единое поле боя распалось на отдельные очаги, подавляемые планомерно и без спешки. И тогда мэр вспомнил о Солнечном.

Смерть в бою входила в планы Непрухина не больше, чем в планы любого другого антаркта. Но единственный человек, знающий местоположение нового поселка, должен был исчезнуть.

Выскользнуть. А если не удастся… ну что ж, в пистолете еще оставалось пол-обоймы.

Пробиться к аэрологическому куполу оказалось гораздо труднее, чем он думал. Пришлось расстрелять три патрона из четырех. Не начнись пурга – вовек бы не пробиться. Но когда завыло как следует, Непрухин понял, что удача на его стороне.

Он рванул кратчайшим путем, не обращая внимание на бестолковую пальбу в метели. Попасть в него могли только случайно.

Один раз пришлось круто свернуть – путь впереди пересекла бронемашина. Задев за угол домика, она развалила его и поперла дальше.

Непрухин не опасался заблудиться. «Зацепившись» за любой знакомый ориентир, он, как и все старожилы, мог свободно достичь любой точки поселка с завязанными глазами.

Судя по состоянию снегоходов, близ аэрологического купола тоже порезвилась бронетехника, но сам купол не тронула. Трактор тоже был с виду цел – полыхнул сквозь пургу оранжевым пятном. И снова удача: пускач сработал с первой попытки, и дизель завелся. Наверное, стоило бы его прогреть…

Да. Если бы было время. Тогда уж, кстати, можно было бы забежать в купол и на скорую руку приготовить оккупантам хар-р-роший сюрприз из водородного генератора, ракетницы и веревочки. Взрыв гремучего газа стал бы замечательным салютом в честь погибающей Новорусской, а заодно заставил бы кое-кого полетать по небу. В виде фрагментов.

Некогда! Непрухин утешил себя соображением: задеть растяжку запросто мог бы кто-нибудь из антарктов. Кто знает, куда занесет последнюю кучку обороняющихся?

Со стороны поселка еще доносились выстрелы.

Ах, как трудно было Непрухину трогаться на первой скорости! Шебутной темперамент требовал: гони! гони! Рывком с места! Не думай ни о движке, ни о коробке – выдержат! Обязаны выдержать, потому что от них сейчас зависит очень-очень многое!..

«Ни черта они не обязаны сверх того, что вложено в них инженерами и рабочими, понял?»

«Вполне».

«Тогда не дури. Вот сейчас можешь плавно перейти на вторую…»

«Йес, сэр. Яволь. Будет исполнено».

На этом мысленный диалог прежнего Непрухина с нынешним пришлось прервать – справа в метели обозначилось движение. Кто-то бежал наперерез. Забыв о том, для чего берег последнюю пулю, Непрухин бросил рычаги, вырвал из кармана «пэ-эм».

Бабахнуло. Блин, мимо!..

Непрухин швырнул в метель пустой пистолет. Выла пурга, и бывшему – теперь уже бывшему – мэру тоже хотелось завыть. Прошло несколько убийственно долгих мгновений, прежде чем он осознал: бегущий был безоружен и облачен не в полярный камуфляж.

Свой!

Бегущий человек поравнялся с трактором, вспрыгнул на ходу. Отдуваясь, свалился рядом на сиденье.

– Хорошо, что я в тебя не попал, – буркнул Непрухин.

– Я тоже так думаю, – осклабился Женька Большой. Глаза у него были шалые. Он сейчас же зажмурил их, спасая от секущей лицо снежной крупы.

– А не комфорт тут без кабины, однако…

– Это специальный трактор! – прокричал Непрухин. – Трещиноискатель. А где твоя команда? Живы?

– Когда я их потерял, были живы.

– Ну и иди к ним!

– Что?

– А то! Выжди время, чтобы морпехи успокоились, и топай сдаваться. Вот тебе мой совет.

– А ты?

– А я сматываюсь. Как можно дальше.

– Ну так и я с тобой!

– Хорошо подумал?

Женька не ответил. Может быть, не услышал.

* * *

Ах, как прекрасна Женева ранним майским утром!

Рассвет уже отполоскал свое, вынырнув из-за воды Женевского озера, разбудил птиц и вызолотил крыши. Еще минут пять – и заиграла бликами мелкая зыбь на воде, а большой фонтан украсился радугой. Свежо, чисто. Приятной прохладой веет с гор. На французской стороне сверкает Монблан. Поскольку на улицах в такую рань почти никого, в голову забредают странные мысли: о том, например, что надо любить ближнего. А то и дальнего. Люди, будьте человеками! Братайтесь! Вы только посмотрите на этот прекрасный мир – ну разве можно, живя в нем, испытывать к кому-то ненависть?

Но люди спят. Лишь громоздкие мусоросборные машины пыхтят на улицах да изредка пройдет прохожий. Совсем редко прокатит, шурша толстыми шинами, полицейский автомобиль с выключенной мигалкой. Женева не исключение – во всех городах в этот час перед пробуждением люди видят самые сладкие сны. Эй, вставайте, граф! Вас ждут великие дела. Взгляните в окно – ведь мир лучше, чем ваши сны. Успейте удивиться его совершенству, прежде чем вас оглушат шумом, забьют ноздри бензиновой вонью и отдавят мозоли в муниципальном транспорте. Торопитесь!

Где там. Волшебный рассвет старается зря. Вот очередной мусорный бронтозавр притормозил у места каждодневной своей кормежки. Вот два обслуживающих его лица африканской национальности лениво закинули в железное чрево пяток больших черных мешков. Через сто метров – новая остановка, новые мешки. Рутина. А вот без сирены и мигалки промчался микроавтобус «Скорой помощи». То ли на вызов, то ли в госпиталь. Улицы пустынны, сигналить незачем. У медиков тоже вечная рутина: мало того, что люди смертны, так они еще все время норовят чем-нибудь заболеть! И как раз в такое утро, когда ни о мусоре, ни о болезнях думать совершенно не хочется…

Лишь узкие улицы центральных кварталов тормозили движение микроавтобуса. Короткая прямая, разгон, торможение, поворот… Еще прямая, еще поворот. И еще. Ни пробок, ни ожидания у светофоров. Все-таки удобно. Еще немного, и пойдут пригороды. На многорядном шоссе, ведущем к аэропорту Куэнтрен, можно ненадолго разогнаться. Аэропорт рядом. Богатый, но невезучий турист, сваленный тяжелейшим инсультом, имеет все шансы вернуться в свой родной Палермо без малейшей задержки. Нанятый родственниками самолет ждет. Документы в полном порядке. Они не хуже и не лучше настоящих – они просто настоящие. Пограничные формальности в основном улажены. В пути коматозника будут сопровождать адвокат и медицинская бригада.

Еще один поворот… Нет, сюда нельзя. Здесь стоят барьеры, обозначающие место проведения дорожных работ, и на шестиосном прицепе громоздится самодовольно-тупорылый асфальтовой каток. Прямо? Да, можно свернуть и там.

Проехать почти до следующего перекрестка. И уткнуться прямехонько в группу людей, занятых невероятно полезным делом…

Минут за пятнадцать до появления микроавтобуса по тротуару прошел молодой человек, имея в руках телескопическое удилище с большой катушкой, подсачек, садок и складной стул. Сонно оглядев пустынную улицу, он вышел на середину проезжей части, где не спеша проделал следующие действия: разложил на асфальте рыбацкие причиндалы, выдвинул удилище на всю его восьмиметровую длину, вскрыл консервную банку с наживкой, деловито насадил червячка, сделал заброс вдоль разметочной линии и опустился на стул. Сидел, ждал поклевки. Лицо асфальтового рыболова оставалось бесстрастным, взгляд – внимательным.

– Простите, вы без прикормки ловите?

Второй рыболов подошел совершенно неожиданно. Этот был средних лет и лучше экипирован. Помимо снастей и стула он имел в руках пластиковое ведро с круто замешенной субстанцией странного вида. Развернув в свою очередь снасти, второй сумасшедший живо слепил из месива колобок.

– Не возражаете?

– Нет, что вы. Буду рад. Признаюсь, я здесь новичок…

– Оно, простите, и видно. Кто ж без прикормки ловит? Рыба здесь балованная, зажравшаяся… Вот увидите, одной порции ей не хватит… Вот так надо, учитесь. Моя собственная эксклюзивная смесь, семнадцать ингредиентов…

Размахом снизу он забросил прикормку. От удара об асфальт колобок «эксклюзивной смеси» рассыпался, напомнив издали конский помет.

– Вот черт, не очень аккуратно… Ничего, подождем. Сейчас рыба успокоится после всплеска, и тогда…

Третьей подошла девушка с длинным конопатым носом, рыжим крашеным хвостом на затылке и, разумеется, рыболовными принадлежностями. Она демонстративно устроилась близ тротуара, всем своим независимым видом показывая, что пришла именно рыбачить, а не что-нибудь. Следом явились два тинейджера с одним спиннингом на двоих и немедленно затеяли спор, кому первому забрасывать.

– Эй, молодежь, нельзя ли потише?!

За юнцами рыболовы пошли потоком. К тому времени, когда на забаву обратил внимание полицейский патруль, от двадцати пяти до тридцати человек сидели тесно в ряд, напрочь перегородив улицу и тротуары, и с дивной серьезностью пялились на разбросанные по асфальту поплавки, а за их спинами собралось примерно столько же болельщиков. Кто-то притащил раскладной столик, на него были водружены весы. Несколько человек устанавливали палатку с надписью: «Судейская». Слышались реплики:

– Разве здесь соревнования?

– А вы что думали! Если желаете участвовать – заполняйте заявку и сматывайте вторую удочку. Правилами разрешена только одна.

– Подсекай! Ну подсекай же! Вываживай!..

– Слабину выбери! Гаси рывки удилищем!.. Эх, сошла…

Двое полицейских, подруливших к шеренге рыболовов с тыла, добродушно усмехаясь, вышли из машины. Все было понятно: опять этот флэш-моб. Модное развлечение для отвязных придурков, но вроде безопасное…

Особенно поутру. Хотя странно, что эти крейзанутые выбрали время, когда их никто не видит. Они ведь на публику работают. Чем больше прохожих покрутит пальцем у виска, тем им веселее.

Может, учли, что в ранние часы клев лучше? Мол, если уж играть, то по всем правилам?

Наверное.

– Клюет? – с кривой ухмылкой спросил один полицейский.

– Наживку теребит, но не очень-то ловится, – озабоченно отозвался крайний в шеренге рыболов, с трудом втиснувшийся между стеной дома и соседом. – Хитрая!

– Ага, – заинтригованно молвил полицейский. – А что здесь клюет?

– Озерная форель. Во-от такая! «Свечки» делает – заглядение!

– Ну? А где же улов?

– Где положено. – Рыболов, казалось, даже обиделся. – У нас принцип «поймал – отпусти». Мы не браконьеры.

Полицейский осклабился и кивнул в ответ. Дело было ясное. Жалоб от окрестных жителей пока не поступало. Значит, сделать недоумкам внушение насчет сохранения тишины и оставаться на месте вплоть до конца шизоидного представления. Вряд ли оно затянется. Поваляют дурака и разойдутся довольные.

В этот момент на улице появился микроавтобус «Скорой помощи». Увидев перед собой сидячую фалангу, ощетиненную длинными, как македонские сариссы, удилищами, водитель сбавил скорость, одновременно включив сирену и мигалку. Как видно, в данную минуту он не был расположен наслаждаться юмором ситуации. Расступитесь! Освободите проезд! Речь идет о спасении человека!..

Примерно о том же немедленно начал кричать и полицейский, хотя, казалось бы, необходимость прервать игру должна была без всяких слов стать очевидной самому отмороженному придурку.

Увы. Предельная глубина дури еще никем не изведана. Рыболовы продолжали сидеть тесно, плечом к плечу, время от времени подергивая перепутанные снасти, не слушая команд полицейского и не обращая на «Скорую помощь» ни малейшего внимания.

И то сказать: какой еще экипаж на четырех колесах может двигаться по водной глади? Чего не может быть, того и не бывает. Галлюцинация. Мираж. Такое чудо-юдо не способно даже распугать рыбу, а значит, не стоит того, чтобы оторвать взгляд от поплавка. Спокойно, ребята, продолжаем удить.

– Вау, мадемуазель, у вас клюет!..

Возможно, без этого безответственного «вау» события начали бы разворачиваться менее стремительно. Чуть-чуть. Самую малость. А итог все равно оказался тем же, и неважно, секундой раньше или позже полицейский вышел из себя и от вербального воздействия перешел к физическому.

Что, впрочем, не возымело никакого толку. И не надо винить честного служаку. Привычка иметь дело с законопослушными гражданами тихой страны до добра не доводит. Вот до бешенства при неожиданном злостном неподчинении – может довести вполне. А потом и до растерянности…

Расшвырять заигравшихся балбесов полицейскому оказалось под силу даже без помощи напарника. Освободить проезд для «Скорой» – нет. Даже с напарником. «Рыболовы» и «болельщики» тотчас смыкали строй. Самые настырные лезли чуть ли не под колеса микроавтобуса. Самые флегматичные как ни в чем не бывало продолжали лов. Грубо сляпанный шар прикормки разбился о ветровое стекло, заляпав его всеми семнадцатью ингредиентами…

Сирена выла тягуче-тревожно. В ближайших домах к стеклам прилипли разбуженные горожане. Микроавтобус сунулся вбок, тщетно пытаясь объехать препятствие по тротуару, не преуспел и дал задний ход.

Поздно! С той стороны улицы, перекрыв ее на манер поршня, вопя лозунги, размахивая картонками с изображениями Мао и Че Гевары, валила толпа разношерстно и неряшливо одетых людей, преимущественно молодых. И очень хорошо знакомых как полиции Женевы, так и ее обывателям.

Впоследствии было установлено, что очередное шествие немытого воинства антиглобалистов по улицам Женевы имело конечной целью всего-навсего митинг протеста перед Пале-де-Насьон. Никто, однако, не сумел точно выяснить, по какой причине манифестация была назначена на столь ранний час.

И почему силы правопорядка оказались не на высоте, позорно прошляпив ее начало.

Сориентировавшийся полицейский завопил на напарника, требуя немедленно вызвать по рации подкрепление…

Надо думать, перевозимому в микроавтобусе коматознику крайне важно было попасть в аэропорт. Иначе трудно объяснить, почему «Скорая» недвусмысленно направила бампер на заигравшихся «рыболовов» с их удочками, намереваясь продавить препятствие…

Оглушительно лопнула правая передняя шина, по всей видимости, напоровшаяся на особо крючковатую рыболовную снасть…

Лопнули оба задних ската. Откуда на мостовой взялась утыканная гвоздями доска, впоследствии так и осталось невыясненным.

Микроавтобус поерзал, жуя резину. Встал. Беснующаяся человеческая река обтекла его, закрутив и погнав перед собой адептов флэш-моба, как гонит щепки весенний поток.

Казалось, она может с легкостью увлечь и микроавтобус.

Не увлекла. Зато среди тысячеголосого гвалта и улюлюканья отчетливо прозвучали удары твердым о твердое, шуршащий звон триплексных стекол, скрежет металла…

Завопил полицейский, пятясь к патрульной машине и лапая кобуру…

Спецподразделению полиции по борьбе с демонстрантами удалось перенять шествие шалой орды уже в непосредственной близости от Пале-де-Насьон. Здесь был простор для давно отработанных полицией маневров, и антиглобалистам пришлось возобновить тесные отношения с резиновыми палками, слезогонкой, водометами и полицейскими фургонами с окнами в клеточку. На улице, где были отмечены первые беспорядки, остались лишь двое ошеломленных полицейских, незначительно пострадавший патрульный автомобиль, совершенно пустой микроавтобус «Скорой помощи» со спущенными шинами и выбитыми стеклами да изрядное количество мусора на асфальте.

И более никого.

– Фу-уф! – сказал первый полицейский и, сняв фуражку, промокнул платком потный лоб.

– Ну и ну, – выразил свое отношение к событию второй полицейский, недоверчиво ощупывая себя. – Еще чуть, и смяли бы нас. Думал – все…

– Куда делся медперсонал, хотел бы я знать, – раздумчиво проговорил первый, заглянув в фургон через выдавленное окно. – Больной – ладно… Больного там могло и не быть. «Скорая» могла ехать на вызов. Ты ничего не заметил?

– Нет.

– Я тоже. Дай-ка запрос на номер этой колымаги. Поживее.

Спустя пять секунд монитор в машине высветил ответ.

– Я так и думал, – бросил первый. – Сообщи. И запишись на прием к проктологу. Очень скоро нас будут иметь все, кому не лень.

– Думаешь, мы проморгали заранее спланированное похищение человека? – растерянно вопросил второй.

– Думаю, нас здорово надули, – отрезал первый. – А еще думаю, что не нашего ума это дело. Наше дело – доложить и готовить задницы. Нюхом чую, тут игры не на уровне полиции…

– Серьезно? – изумился второй.

– Более чем.

– Тогда почему задницы должны готовить мы?

– Потому что мы крайние. Ты еще молодой, учись. Должно же начальство кого-то трахать, нет?

– Ну…

– Без «ну». Считай, что пришла наша очередь, вот и все.

…Малый фургончик из тех, что ежеутренне развозят товар по крохотным магазинчикам, пробирался меж тем по улочкам в сторону, противоположную аэропорту. Выбравшись в пригород, фургончик увеличил скорость.

В тесном жестяном параллелепипеде кузова находилось восемь человек. Трое из них, по-видимому, совсем не страдали ни от тесноты, ни от тряски. Им не мешала неудобная поза – носом в пол, руки в наручниках за спиной. Их ничуть не заботило то, что их бесцеремонно используют как сиденья. Трудно пожаловаться на некомфортные условия тому, кто лишен восприятия действительности.

Четвертый человек также лежал без движения – с той разницей, что на нем не сидели, и лежал он на складной больничной каталке.

Еще четверо склонились над ним. Трогали больному пульс, дули в лицо, поднимали веки. Больной никак не реагировал на эти манипуляции.

– Жив, но без сознания, – констатировал на правильном оксфордском английском смуглокожий человек с блестящими глазами-маслинами и резким римским профилем.

– Обкололи, – сказал рослый светлоглазый шатен с обветренным лицом и добавил по-русски: – Сволотшш!

– Таки не могло быть иначе, – тоже по-русски отозвался третий – маленький, пожилой, излыса-седенький.

Четвертый, с внешностью японца, не проронил ни слова и лишь кивнул, соглашаясь.

– Снимем капельницу? – спросил Шеклтон.

– Я вас умоляю, зачем? Вы доктор? Вы можете сказать, липовая она или нужна? Он себе умрет, а с меня голову снимут? Мне это надо?

– Экскьюз ми… Уот из липовая?

– Фальшивая.

– Коган-сан прав, – заявил Кацуки. – Сначала надо приехать. Медик потом.

– Его в хорошую клинику везти надо, – высказался Шеклтон. – Напрасно мы не подняли шум. Нашу акцию надо было снимать на хорошую камеру и показывать по всем каналам новостей. Скандал на весь свет!

– Вы забыли, что мы теперь нелегалы, – проговорил Чаттопадхъяйя.

– Тем более нужен скандал и общественное мнение. Делегат Свободной Антарктиды был захвачен спецслужбами США, нелегально действующими на территории Швейцарии! У нас и так были хорошие шансы. А после скандала никакой суд не вынес бы решение о нашей экстрадиции…

– Вот еще шуточки! – завопил Моисей Соломонович. – Может, нам была выгода сообщить в полицию о пропаже коллеги и дожидаться себе, пока его найдут? Уй, от вас у меня мигрень сделается!

– Нет, не дожидаться, но…

– Нет, это вы меня послушайте! Никогда бы они его не нашли – это раз. И что, вы таки пригласили бы съемочную группу с телеканала снимать, как мы освобождаем пленника? Я себе представляю!..

– Потише, – предостерег индус.

– А кто кричит? – Коган все же сбавил тон. – Вы хотите засветить боевиков Шимашевича, чтобы их искала полиция? Это вам два. Те, на ком мы сидим, я думаю, тоже не совсем себе идиоты. Таки просто удача, что никто из них не успел выстрелить в пациента. Это три. И нам совершенно не на пользу, чтобы весь мир знал, что Свободная Антарктида платит деньги немытым антиглобалистам! Вот вам четыре, и вообще прекратите мне все переигрывать! Игра сделана.

Если какая-то часть произнесенных по-русски аргументов Моисея Соломоновича и не была понята Шеклтоном, то суть он все же уловил. Поэтому решил сменить тему:

– А с этими мы что будем делать? Отпустим?

– Простите? – не понял Кацуки.

– Не топить же их в озере. Сдадим полиции?

Лишившийся дара речи Коган зашипел на вдохе и замахал на Шеклтона короткими лапками. Японец сдержанно улыбнулся: законопослушание этих западных варваров поистине анекдотично. Индус также покривил губы в улыбке, от которой у кого угодно мороз побежал бы по коже:

– Осквернять воды озера мы не будем. А этих – этих сначала надо допросить. Да так, чтобы они позавидовали э… нашему коллеге. Если люди Шимашевича не справятся, я им помогу.

– Шо, лично? – испугался Коган.

– Разумеется, нет! В этой стране живет немало моих соотечественников. Есть среди них и те, кто поклоняется Кали. А среди них найдутся знатоки старинных обрядов…

– Это душители шелковым платком? – недоверчиво покривился Шеклтон. – Как их звали: туги, таги?..

– Правильно – тхаги.

– Ну пусть тхаги. А разве англичане не перевешали их всех еще сто лет назад? Я читал, что…

– У англичан не хватило бы веревок, чтобы повесить всех, – надменно произнес Чаттопадхъяйя. – Можно казнить людей, но не веру. Ни одна нация еще не научилась это делать.

– Шелковый платок – это, извините, слишком просто, – поделился своим мнением Кацуки.

Индус ответил еще одной многозначительной улыбкой. При виде ее Кацуки согласно кивнул, Коган отвернулся, а Шеклтон замер с разинутым ртом.

Наверное, это не было так просто. А еще ошеломленному австралоантаркту пришло в голову, что в подготовку перевозивших Ломаева агентов, вполне вероятно, входила наука подавлять в себе страх перед пытками. Но пытки – это одно, а специфическая религиозная церемония – совершенно другое.

Лучше всего в ней не участвовать. Даже в качестве свидетеля. А еще лучше было бы вообще не знать, что такое возможно в двадцать первом столетии…

Жаль, поздно.

Страх боли. Страх высоты. Животный страх угодить в глотку хищника. Человеческий страх исчезнуть без следа. Только-то? Нет, друзья мои и соотечественники, вы вышли из примитивных культур и страхи у вас примитивные…

Шеклтон содрогнулся и отвел глаза. Еще несколько минут ему хотелось пристрелить пленных агентов, милосердно избавив их от запредельной предсмертной жути. Мешали два обстоятельства, и среди них нежелание оказаться убийцей в глазах закона отнюдь не было главным. Главным было бледно-восковое лицо не приходящего в сознание Ломаева.

* * *

До седьмого километра добежали быстро.

Трактор рычал зверем. Завывала пурга. Снежная крупа шлифовала лица.

Зато не было погони. Дергая рычаги, Непрухин злобно радовался. Ни вертолет, ни самолет не могли бы сейчас подняться в воздух. Что такое ползущий оранжевый трактор, вид сверху? Легкая мишень. Не накрыть ее с первого захода – позорище даже для не очень опытного летчика.

В погоню по леднику Непрухин не очень-то верил. Какая погоня при видимости в тридцать метров? Смех один. Сомнений нет: все «как один» бывалые полярники поклянутся, что пускаться в путь в такую погоду равносильно самоубийству. Новички не знают дороги. Нет, проводников оккупанты не найдут… А сунутся сами, не зная ориентиров, лишь по карте, компасу да спутниковой навигации – ну и исполать. В два счета собьются с дороги, а кто сбился, тому недолго искать трещину. Иную из них и на воздушной подушке не перемахнешь…