Текст книги "Райгород"

Глава 10. Новые документы

Освободив Райгород, советское военное командование действительно распорядилось провести тщательное расследование и предать суду всех, кто сотрудничал с оккупационными властями.

Первым делом арестовали трех местных жителей, служивших при румынах полицаями. Но в суд отвезли только двоих. Третьего – на выходе из здания гарнизонной контрразведки – застрелил молодой армейский лейтенант из взвода обеспечения. Стрелял не прячась, в упор. Поразив первого, пытался застрелить оставшихся, но его обезоружили, задержали и отправили на гауптвахту. Следствие показало, что лейтенант был родом из Литина. Оттуда же ушел на фронт. Получив известие, что в сорок втором немцы убили всю его семью, поклялся отомстить. Просился на передовую, мечтал лицом к лицу встретить врага. Но его не отпускали, берегли. Говорили, что нужен в обеспечении, просили подождать. Так продолжалось два с лишним года. И все это время лейтенант мечтал о мести, готовился, надеялся, что представится случай. Случай представился в Райгороде. Когда все эти факты обнаружились, лейтенанта отпустили. Инцидент оформили как расстрел при попытке подозреваемого к бегству.

Через неделю в Райгороде начались допросы. Поскольку допросить предстояло сотни людей, приняли решение увеличить бригаду дознавателей. В усиление прислали несколько опытных офицеров во главе с известным своей непримиримостью к предателям капитаном Буряком.

Изучив собранные до его прибытия материалы, капитан решил первым делом допросить руководителя Комитета по самоуправлению. Удивился, почему этого до сих пор не сделали. Ему ответили, что тот в лазарете с тяжелым воспалением легких. Говорить не может, бредит.

– А заместитель или кто там у него был?.. – поинтересовался Буряк.

– Некто Гройсман, товарищ капитан! – доложил старшина.

– Надеюсь, здоров?

– Выясним, товарищ капитан!

– Пулей давай! И проследи, чтоб документы взял. А то заладили все: «Утрачены, утрачены!..»

Лейб явился на допрос с объемистым портфелем. Осторожно вошел в кабинет дознавателя. Буряк, не поднимая головы, с папиросой во рту, что-то писал. Так продолжалось довольно долго. Гройсман занервничал. Прокашлявшись, спросил:

– Вызывали?

Буряк не отреагировал. Гройсман пожал плечами и осторожно сел. Портфель прислонил к ножке стула. Подумав мгновение, переставил его на колени.

– Разве я предложил вам сесть? – спросил Буряк, не отрываясь от бумаг.

Гройсман встал. Буряк продолжал писать. Лейб с растерянным видом некоторое время постоял и тихо произнес:

– Раз товарищ капитан занят, так, может, я в другой раз зайду?

– Стоять! – рявкнул Буряк, впервые взглянув на Гройсмана. Потом смерил его презрительным взглядом и скомандовал: – Документы на стол!

Лейб дрожащими руками раскрыл портфель, достал оттуда лист бумаги и осторожно положил перед Буряком. В бумаге указывалось, что с сентября 1941 по март 1944 года гражданин Гройсман Лейб Сендерович, 1901 г. р., работал в городе Райгороде-Подольском в качестве «специалиста по снабжению». Ниже стояла подпись самого Гройсмана. Поверх подписи располагалась печать заготконторы.

Заглянув в бумагу, Буряк поперхнулся папиросным дымом. Откашлявшись, расстегнул кобуру, положил перед собой пистолет и, чеканя каждое слово, произнес:

– Советские люди на фронте кровь проливали, а ты здесь… – он заглянул в бумагу, – «по снабжению»? – И, выпучив глаза, закричал: – Паскуда! Захребетник жидовский! Давай! Быстро! Рассказывай! Кого снабжал, чем снабжал?!

Гройсман от страха сел. И тут же встал. Вытерев пот со лба, сообщил, что дело нешуточной секретности. После чего попросил разрешения закрыть дверь. Капитан вновь схватился за пистолет.

– Ша… – выставив вперед дрожащую руку, пробормотал Лейб. – Не надо кричать. Я все объясню…

Обратив внимание, что уже полчаса из кабинета не доносятся крики начальника, встревоженный старшина дважды прикладывал ухо к двери. Но слышал лишь глухой голос подозреваемого. Но еще больше старшина удивился, когда неожиданно раскрылась дверь и подозреваемый с лицом белее мела вышел и направился к выходу. Причем портфеля в его руках не было. Старшина в недоумении потер затылок, встал и заглянул в кабинет начальника. Безмолвный Буряк с лицом цвета собственной фамилии смотрел куда-то в сторону. Заметив старшину, как-то неестественно задвигал руками, а ногой сделал движение, будто задвигает что-то под стол. После чего сказал, что сегодня допросов больше не будет, и отпустил старшину отдыхать.

Покинув здание гарнизонной контрразведки, Лейб на ватных ногах еле добрел до дома. На приветствие соседа не ответил, с детьми говорить не стал. На осторожный вопрос Ривы, как все прошло, тоже не отреагировал. Выпив без закуски стакан водки, не раздеваясь, лег спать. Сутки проспал.

Что именно произошло в кабинете Буряка, Гройсман никогда и никому не рассказывал, даже жене. Единственное, что ему вскоре пришлось как-то прокомментировать, – это новый паспорт. В прежнем, довоенном, в графах «имя» и «отчество» он был «Лейб Сендерович». В новом, недавно выписанном на основании справки из временной комендатуры, стал «Лев Александрович». Перемена имени объяснялась тем, что особист (хороший хлопец этот Буряк, дай ему Бог здоровья!) опасался сделать ошибку в написании еврейских имен. Поэтому вписал в документ более для него привычные имена русские.

На самом же деле произошло следующее.

Впечатленный рассказом о тревогах и тяготах жизни в оккупации, капитан Буряк неожиданно для себя растрогался. Пока он сочувственно кивал головой, Гройсман выставил на стол портфель и широко его раскрыл. Портфель был доверху набит деньгами и драгоценностями. Не дав Буряку опомниться, Лейб сообщил, что давно собирался сделать взнос в Фонд Победы. Чтоб построили танк или самолет… Он слышал, такое возможно. Но, к сожалению, не было шанса воплотить это в жизнь. Сами понимаете… Буряк понимающе кивнул. И вот теперь, продолжил Гройсман, случай наконец представился! Война не закончена, он хочет помочь стране и партии… Короче, вот, принес! Расписку? Боже упаси! Какая расписка?! Он доверяет Буряку, как собственному брату! Разве такой умный человек, как товарищ капитан, не найдет способ распорядиться его скромным даром?! Конечно, найдет! Устроит все наилучшим образом! Тем более что Гройсман желает сделать анонимное пожертвование, и он бы хотел, чтоб ни одна живая душа никогда ни о чем не узнала.

Услышав все это, капитан Буряк растерялся. В его работе такое происходило впервые. Все всегда было просто: свой – это свой, а враг – это враг. Последних он нутром чувствовал, за версту чуял. И раскалывал в два счета, как орехи щелкал. А здесь все как-то затейливо выходит… Вроде жил этот Гройсман на оккупированной территории, работал на врага – значит, чужой. А в то же время вроде как жизни сохранял, людей спасал… Получается, герой-подпольщик… Хотя, с другой стороны, где он столько денег и драгоценностей взял? Может, украл? Но воры не отдают деньги в Фонд Победы. И опять же, если Родине помогает, так почему просит никому не рассказывать и расписку не требует? Может, он провокатор? Но провокатор так себя не ведет. Не дрожит от страха, как осиновый лист. В общем, черт знает, что… Примерно так размышлял окончательно утративший присутствие духа капитан Буряк.

Не придумав ничего лучшего, он поднял глаза и, заикаясь, пробормотал:

– Это ж не шутка, товарищ Гройсман! Д-дело ж уже, вот, з-заведено! Если н-начальство узнает, я сам под т-т-т-трибунал пойду.

– Понимаю… – сказал Гройсман. – Только не надо так переживать. Вы думаете, я не волнуюсь? Между прочим, за вас даже больше, чем за себя! Но есть тут у меня одна идея. Разрешите изложить?

В итоге «Дело» Гройсмана Лейба Сендеровича под номером таким-то с датой такой-то было по всем правилам оформлено и со штампом «Подозревается в сотрудничестве с оккупационными властями» направлено «вверх по начальству». А гражданин Гройсман Лев Александрович, потерявший документы в период оккупации, на второй день после допроса отправился в паспортный стол оформлять новые документы. Лев Александрович к Лейбу Сендеровичу никакого отношения не имеет. И отвечать за него, соответственно, не может! Как говорится, нет человека, нет проблемы.

Глава 11. Заготовитель

После войны Райгород-Подольский стал районным центром. Дом, который Гройсман когда-то купил под магазин и где в годы войны была больница, к нему уже не вернулся. Там недолго размещалась районная прокуратура, а потом в дом въехала новая организация – контора Райпотребсоюза.

Роль Потребсоюзов была диковинной. Созданные для заготовки, переработки и продажи сельхозпродукции, они владели складами, магазинами, транспортом и даже перерабатывающими заводами. Собственность эта была не частная и не государственная, а кооперативная. То есть коллективная. Что в советской реальности означало – ничья.

Но ничьей собственности, как известно, не бывает. Всегда есть хозяин. Кто? Как правило, кто распоряжается, управляет, тот и хозяин. Пусть не формальный, но фактический. На управление Потребсоюзами пришли люди энергичные и предприимчивые. Способные, не нарушая законов, совмещать интересы общественные и личные.

Неудивительно, что именно сюда, в Потребсоюз, Гройсман и устроился на работу после войны. Шутил, что ходит на работу, как домой. Должность его называлась «заготовитель».

– Что это значит? – с тревогой поинтересовалась Рива, когда Лейб сообщил о новом назначении. – Как это называется по-еврейски?

Как по-еврейски, Гройсман не знал, но суть объяснил. Берешь в конторе под отчет деньги, например, сто рублей. Едешь в села непосредственно к колхозникам или на базары и покупаешь на эти деньги фрукты, овощи, молоко, мясо, мало ли… Что поручили, то и покупаешь. Платишь крестьянам не сто, а как сторгуешься. Скажем, девяносто или даже восемьдесят. Товар привозишь, сдаешь в контору и отчитываешься за все сто. В итоге – десять-двадцать рублей – чистый заработок.

Рива пожала плечами и сказала, что по-еврейски такого слова действительно нет. И через мгновение заметила:

– «Передовик», «ударник», «заготовитель»… Какая власть, такие профессии!

Тем не менее при кажущейся простоте в работе заготовителя было много сложностей и тонкостей: поиск товара, оценка качества, особенности учета. Ну и, конечно, нюансы человеческих отношений. Гройсман быстро, буквально за год-два, достиг в своем новом деле высочайшего мастерства. О его профессионализме ходили легенды. Жирность молока он определял по цвету. Возраст бычка – по форме рогов. Вес коровы – на глаз. Качество фуража – по оттенкам запаха. Начинающие заготовители из других районов ездили к нему учиться. Колхозные агрономы не утверждали планы посева и график сбора урожая, не поинтересовавшись мнением Гройсмана. Районный зоотехник формально подчинялся начальнику сельхозуправления, но за советом приходил к Гройсману. Случалось, что без его одобрения акт о выбраковке скота считался недействительным.

Работал Гройсман много и тяжело. Вставал в три утра. Наскоро умывшись, быстро читал утреннюю молитву. (Кстати, не потому, что строго соблюдал традицию. Просто заметил, что в те дни, когда он этого не делал, что-то обязательно шло не так.) В полчетвертого Гройсман завтракал. На завтрак Рива подавала ему селедку с маринованным луком, тушеную телятину с картошкой и сто грамм водки в граненом стакане. Ровно в четыре к дому подъезжал грузовик с водителем, и Гройсман отправлялся на заготовки. Пыля по ухабам летом, застревая в сугробах зимой, увязая в непролазной грязи в межсезонье, он неутомимо объезжал соседние села и местечки в поисках нужного товара.

Сельские жители относились к нему хорошо. С нетерпением ждали приезда. Готовили свежее, утренней дойки, молоко, сливки, сметану, масло. Оставляли лучшие туши забитого накануне скота. Загодя выставляли во дворах аккуратно сложенные в мешки и ящики овощи и фрукты.

Гройсман отвечал колхозникам взаимностью. Детям привозил конфеты. Женщинам дарил незатейливую кухонную утварь, цветастые головные платки и отрезы недорогой материи. Мужиков снабжал инструментами, привозил дефицитные в то время гвозди и проволоку. Кроме того, щедро угощал их казенной водкой. Но самое главное – рассчитывался наличными. Для пораженных в правах и лишенных паспортов колхозников это был чуть ли не единственный в то время источник «живых» денег.

Домой Гройсман возвращался часов в пять. Умывался, переодевался в домашнюю одежду. Пока Рива собирала на стол, он по диагонали просматривал позавчерашнюю газету или общался с детьми – интересовался, как дела в школе: отметки, общественная работа, поведение. Потом плотно обедал. Затем мог полчаса подремать. Затем отправлялся в спальню, запирал изнутри дверь и считал деньги.

После пересчета на столе лежало четыре стопки. Первая предназначалась секретарю райкома, вторая – начальнику милиции. Третью он отдавал жене. Четвертая стопка тоже делилась на две части. Это были деньги для двух вдов: сестры Леи, воспитывающей двух сыновей-школьников, и Бэлы, вдовы погибшего Нохума.

Она, кстати, вскоре после войны из Райгорода уехала. Вышла замуж, поселилась в Днепропетровске, родила дочь. Доучилась в юридическом техникуме и устроилась стенографисткой в суд. С семьей погибшего мужа общалась редко. Что не мешало Гройсману регулярно посылать ей деньги.

По субботам Гройсман никогда не работал. Отсыпался, слушал радио. Иногда, устроившись на диване, просто дремал. Ходил в гости и охотно приглашал к себе. Поскольку Рива хорошо готовила, любил плотно поесть. С удовольствием, но без дури, выпивал.

Прилично зарабатывая, Гройсман не отличался расточительностью. Полагал, что тратить нужно разумно, по потребности. А потребности у него были небольшие. На себя он практически не тратил. Жене пару раз в год покупал недорогие подарки – обычно платок или чулки, реже – сковородку или новую кастрюлю. Детей тоже особенно не баловал, но иногда поощрял. Правда, довольно своеобразно: за хорошие отметки давал им по пятьдесят копеек, за отсутствие замечаний по поведению вручал рубль.

При такой мотивации Рая за пару лет скопила немалые деньги. Сема же, как ни старался, накопить не мог. Более того, учителя говорили, что даже на фоне самых отъявленных райгородских бездельников Семен Гройсман удручающе безнадежен.

При высоких доходах и малых тратах у Гройсмана стали образовываться значительные накопления. Но деньги, считал он, нужны не для того, чтобы их тратить. Старому другу Каплуну свою позицию излагал так:

– Сэкономил – все равно что второй раз заработал!

– Как говорится, на черный день пригодится… – поэтично соглашался Каплун. И добавлял: – Мало ли что случится…

Как будто что-то знал. Потому что случилось все довольно скоро – в декабре 1947 года. Именно в то время и Гройсман, и Каплун лишились значительной части своих накоплений. О том, как это произошло, следует рассказать отдельно.

Глава 12. Реформа

В войну Исаак Каплун начал службу лейтенантом в роте снабжения, а закончил майором, начальником Шестой бригады Главного трофейного управления Союза ССР.

Созданное в 1943 году, Трофейное управление обеспечивало вывоз с освобожденных территорий оружия, имущества и металлолома. Но главным образом – вещевого и обозно-хозяйственного имущества: мебели, ковров, одежды, ювелирных украшений и прочих ценностей. Несмотря на то что в трофейных бригадах были свои отделы Смерш, которые пустили под расстрел тысячи мародеров-«трофейщиков», Каплун как-то умудрился приобрести и переправить на родину целый грузовик с некрупной мебелью, гобеленами, отрезами тканей, дюжиной дамских манто и прочим скарбом. Попросил нескольких родственников и доверенных соседей принять трофеи на хранение.

После войны, когда Исаак вернулся с фронта, а жена с сыном из эвакуации, супруги свезли все в дом. И тут же сообразили, что не знают, что со всем этим богатством делать. Владеть и пользоваться – опасно, могут начать задавать неприятные вопросы. Хранить – негде. Продать – затруднительно. Поэтому, оставив какие-то мелочи вроде пары серебряных портсигаров, ювелирных изделий и велосипеда «Труппенфарад», который разрешено было купить официально, супруги быстро и не без потерь все распродали.

Получив гору ассигнаций и билетов нескольких государственных займов, Исаак решил поехать в Одессу, чтоб на всю вырученную сумму купить золото.

– Золото есть золото, – сказал он жене. – Пусть будет…

Но жена категорически возражала. После ужасов эвакуации, где они с сыном постоянно недоедали, она больше всего боялась голода. Говорила, что, если нечего будет есть, с золотом на базар не пойдешь и хлеба на него не купишь, а деньги есть деньги. Каплун понимал, что жена говорит глупости, но переубедить ее не получалось. После очередной дискуссии он решил посоветоваться с Гройсманом.

– А мишигенер![42]42
  Сумасшедший (идиш).


[Закрыть] – сказал Лейб и покрутил пальцем у виска. – Ты что, не видишь, что творится? Уголовщина! Тебя ограбят! Ты с такими деньгами до Одессы не доедешь! Или с золотом – сюда не вернешься. Даже не думай!

Каплун согласился. Вернувшись от друга, сказал жене, что она права, в Одессу за золотом он не поедет. Ночью они сложили деньги и облигации в бочонок и закопали во дворе под орехом.

– Слава Богу! – сказала жена. – Будет на черный день. – Потом помолчала и спросила: – Кстати, что ты решил с работой?

Вопрос был актуальный. Каплун в то время действительно размышлял, куда бы трудоустроиться. Выбирал из двух вариантов: замом по снабжению на консервный завод или, как друг Лейб, – в заготовители. Пока он взвешивал все «за» и «против» обоих вариантов, выяснилось, что у районного начальства на него свои планы.

Каплуна вызвали в райком. Инструктор сказал:

– Как вы знаете, товарищ Каплун, в стране разруха. Партия берет курс на восстановление сельского хозяйства. Вы фронтовик, офицер, хозяйственник, так сказать… Хотим поручить вам возглавить колхоз в Перцовке…

«Еврей-колхозник! Да еще и председатель!» – подумал Каплун и чуть не рассмеялся. Но, увидев, что инструктор настроен решительно, понял, что ситуация серьезная. Стал лихорадочно размышлять, под каким предлогом отказаться. «Может, сказать, что здоровье уже не то, – думал он, – или опыта нет, не справлюсь…»

– Есть мнение, что справитесь! – глядя Каплуну прямо глаза, продолжал инструктор.

– А если люди не выберут? Или райком не утвердит? – неуверенно предположил Каплун.

– Выберут. Утвердит, – быстро снял все вопросы инструктор. – Еще вопросы есть? Нет? Хорошо! Завтра к восьми утра жду вас в Перцовке. Будем представлять… – Потом на мгновение задумался и добавил: – При орденах!

Пока ошарашенный Каплун думал, что на это ответить, секретарь устало произнес:

– Кстати, эту вашу медаль «За отвагу» можете не вчеплять! Шоб лишних разговоров не было…

Как Каплун в свое время ни старался, скрыть, за что получена злополучная медаль, не удалось. Слухи дошли до Райгорода практически сразу, еще в 1943-м. А когда Каплун демобилизовался и вернулся домой, земляки потребовали подробностей. Пришлось рассказать…

Часть, где тогда служил старший лейтенант Каплун, стояла под Сталинградом. Недалеко базировался авиаполк под командованием знаменитой Валентины Гризодубовой. Порядка в полку не было. Летчики, а часто и сама командирша, злоупотребив за ужином, по ночам вылетали бомбить врага. Ночью и трезвому нелегко разобраться, где свои, где чужие, что уже говорить о выпивших… В общем, случалось так, что гризодубовские соколы сбрасывали бомбы, не долетев до вражеских позиций. А если и перелетали линию фронта, то бомбили не вражеские позиции, а мирное население на оккупированной территории. Короче, боялись этих бомбежек по обе стороны от линии фронта.

Однажды ночью Каплун и его товарищи, как обычно, спали в блиндаже. С востока послышался звук приближающегося самолета. Кто-то сказал: «Опять нахерачились, как бы не…» – но закончить не смог, так как его голос заглушил свист летящей бомбы. Через мгновение раздался взрыв и сильно тряхнуло. И сразу – опять свист и опять взрыв. Потом, судя по звуку, самолет развернулся и улетел.

Только бойцы приготовились отряхнуться от земли и пыли, как сквозь щели между бревнами перекрытия густо закапало. Блиндаж наполнился запахом фекалий. Бойцы в недоумении переглянулись. Кто-то, подставив руку, дождался очередного ошметка, поднес его к носу и удивленно сказал: «Так дерьмо и есть…» Когда солдаты и офицеры, матерясь и оттираясь, выбрались наружу и включили фонарики, их глазам открылась невероятная картина. Дерьмо густым слоем покрывало все расположение части. Вонь стояла чудовищная.

После оживленного обсуждения бойцы решили, что проходит испытание нового вида авиабомб. Просто «Валька-оторва опять не долетела» и по ошибке сбросила бомбы на своих. Обычное дело… При этом одни говорили, что новое оружие – биологическое, другие утверждали, что – химическое. Третьи резонно возражали, что, каким бы оно ни было, непонятно, как в бомбу уместилось такое количество дерьма. Спор прекратил возникший из темноты старшина Гиниатуллин. Выпучив глаза и дико матерясь, он сообщил, что бомбы были самые обычные, фугасы. Просто попали они в полковой сортир.

На рассвете комполка вызвал Каплуна. Сообщил, что, по имеющимся разведданным, со дня на день ожидается инспекция из штаба дивизии. Поэтому нужно срочно организовать уборку территории. Срок дал – до вечера. За досрочное выполнение пообещал представить к награде. Каплун тут же построил роту и отдал распоряжения. К вечеру все было чисто. Несмотря на то что комиссия из штаба ни в тот, ни в другие дни так и не прибыла, комполка обещание выполнил, представил Каплуна к медали «За отвагу».

На следующий день после беседы в райкоме Каплун принял перцовский колхоз.

Первым делом решил кадровый вопрос. Взял на работу опытного бухгалтера, толкового агронома и непьющего зоотехника. Преодолевая недовольство и жалобы колхозников, железной рукой стал наводить порядок. Пресекал воровство и укреплял трудовую дисциплину. Параллельно выбивал фонды, строил машинно-тракторную станцию, ремонтировал коровники, внедрил новую схему севооборотов. Через два года колхоз вышел в передовики не только в районе, но и в области.

Каплуна представили к награде, на этот раз – к ордену Трудового Красного Знамени. Взяли интервью для областного радио. Написали о нем очерк в газете «Правда Украины». Очерк назывался «Привыкший побеждать». Там утверждалось, что участник двух войн – Гражданской и Великой Отечественной – герой и орденоносец товарищ Каплун не делает различий между боевыми и трудовыми буднями. На личном примере показывает, что и в мирной жизни есть место подвигу. Среди прочего автор статьи утверждал, что товарищ Каплун мало спит, работает по восемнадцать часов в сутки.

Журналист писал правду. Исаак действительно много работал и мало спал. Что объяснимо: нужно было и колхоз поднимать, и какую-то, как говорится, копейку для себя заработать. А спал он не только мало, но и плохо. Потому что переживал. За дело, конечно, тоже, но в большей степени за другое – чтоб про эту «копейку» не узнали компетентные органы.

Нужно сказать, что источники левой «копейки» были разнообразны и многочисленны: завышенные сметы на колхозных стройках и ремонтах, списание и продажа налево дизельного топлива для тракторов, пересортица с кормами для скота и с семенным фондом. Но основной заработок Каплуну давал все же неучтенный урожай, главным образом помидоры. Часть урожая не отправляли на консервный завод, а списывали как некондицию. Овощи есть овощи. Сгнили, испортились, что сделаешь… На самом же деле тысячи ящиков отборных томатов через цепочку проверенных посредников отправляли на колхозные рынки северных городов родины.

Тяжелый труд и бессонные ночи дали неплохой результат: за пару лет бочонок существенно пополнился. Но наряду с успехами появились и проблемы, в частности, со здоровьем. Причем здоровье пошатнулось не только у Каплуна, но и у его жены.

На почве переутомления и бессонницы у Исаака стало побаливать сердце. У жены обострилось нервное расстройство. Проявилось оно в том, что жена стала заговариваться, точнее, путать звуки в словах, отчего ее иногда трудно было понять. Кроме того, мадам Каплун стала ночами ходить в огород сторожить бочонок. Дежурила до утра, а потом долго, почти до обеда, спала. Проснувшись, активно бралась за домашние дела. Принималась одновременно готовить, стирать, делать уборку. Не в силах организоваться, чтоб довести до конца хоть одно из этих занятий, бросала все и от бессилия плакала.

Однажды, встретив из школы сына, позвала его обедать. Когда тот сел за стол, выяснилось, что обеда еще нет. Мадам Каплун хмыкнула и сказала:

– Пойду на базар, надо купицу курить…

– Что «курить»? – не понял сын.

– Ой, – поправилась мамаша, – курицу купить…

Как-то субботним вечером, укладываясь спать, жена сообщила Исааку, что может предсказывать будущее.

– Как Мессинг? – мрачно ухмыльнулся Каплун.

– Не смей с меня смеяться! – повысила голос жена. После чего села в кровати, закатила глаза и сказала зловещим утробным голосом: – Между прочим, деньги отменят…

– Наступит коммунизм? – иронично поинтересовался Каплун.

– …будет реформа… – невозмутимо продолжала жена. – Мы все потеряем. Нужно деньги выкопать и положить на сберкнижку…

– Ты сошла с ума! – не выдержал Каплун. – Закопай, выкопай… А если спросят, откуда такие деньги, что мы скажем?

Жена открыла глаза и уже обычным голосом ответила:

– Скажем, что заработали. Ты офицер, фронтовик. Пока воевал, получал зарплату. Жили скромно, накопили… – После чего повернулась к мужу и, глядя на него в упор, спросила: – Пока я была в эвакуации, ты ведь жил скромно?

Каплун вспомнил веселую докторшу из полкового госпиталя. Потом пани Ядвигу, вдову из-под Кракова. А еще до нее…

– А? – переспросила жена.

– Скромно, скромно… – отмахнулся Каплун и повернулся на другой бок.

Какое-то время было тихо. Каплун подумал, что сеанс ясновидения, слава Богу, закончился и удастся немного поспать.

Но тут опять раздался голос жены:

– Если положим деньги на книжку, проценты будут идти…

– Проценты не могут идти, у них ног нету! – раздраженно заметил Каплун из-под одеяла.

После чего резко его откинул, решительно выбрался из кровати и ушел на крыльцо курить. Остаток ночи провел в тревогах. Почти не спал. Думал о жене. Но больше – о деньгах. Утром опять пошел к Гройсману советоваться.

– А что я могу сказать? – произнес Лейб, в очередной раз выслушав друга. – Все нормальные люди хотят деньги сохранить, и только идиоты делают все, чтоб их потерять. Кстати, я одного такого знаю. Хочешь на него посмотреть? Рива, дай ему зеркало!

– Ты меня звал? – выглянула из кухни Рива.

– Мы тут обсуждаем, куда деньги девать.

– Отдайте мне! – усмехнувшись, предложила Рива.

– Я тебе, Исаак, так скажу, – продолжал Гройсман. – Твои деньги – это те, шо у тебя в кармане. А те, что на книжке, это не твои, это… – Гройсман поднял палец в потолок, – …их деньги.

Каплун грустно мял шляпу. На слове «их» тоже посмотрел в потолок. Потом опустил взгляд и неуверенно произнес:

– А еще она что-то за проценты говорила.

– Ты хочешь заработать на государстве?! – воскликнул Лейб. – Они обратно не отдают! Если надеешься от них что-то получить, так ты точно идиот!

– Сам ты идиот! – вспылил Каплун. – Если будет реформа и эти деньги поменяют на новые, что потом делать с бумажками? Печку топить?

– Не морочь голову! – заключил Гройсман. – Прошлую реформу помнишь? Она два года шла. За это время все с Божьей помощью обменяли.

Рива принесла выпивку и закуску. Приобняв жену, Гройсман спросил:

– Да, Ривэле, ты со мной согласна?

– А если нет, ты меня послушаешь? – усмехнулась Рива. Расставив на столе еду и водку, сказала: – Кушайте на здоровье!

За завтраком Гройсман и Каплун продолжали отстаивать свои точки зрения. (Вернее, Каплун – точку зрения жены.) Разошлись к обеду. Каждый остался при своем.

Спустя несколько недель в холодный декабрьский четверг Каплун с женой отнесли деньги в сберкассу и открыли срочный вклад.

Через три дня, во вторник, объявили денежную реформу. По ее условиям, от тех денег, что хранились у граждан на вкладе, оставалась только половина. Наличные обменивали из расчета «десять старых рублей за один новый».

В среду у Каплуна случился инфаркт. Его увезли в районную больницу. Перепуганной жене сказали, что дело серьезное. Главное сейчас – полный покой и ничем не беспокоить.

На третий день ей разрешили проведать мужа. Переступив порог палаты, мадам Каплун воскликнула:

– А ты думаешь, мне легко! Мало мне остаться без денег, так еще и без мужа! Моим врагам… Но я таки была права – половину мы сохранили!

Два соседа по палате повернули головы. Не обращая на них внимания, жена продолжала:

– А если б тогда не положили в сберкассу, осталось бы гурнышт[43]43
  Ничего (идиш).


[Закрыть]. Потеряли бы все, как твой друг Гройсман! Бледный Каплун вздохнул. Ослабевшими руками натянул на голову одеяло. Жена недолго посидела молча, потом через одеяло потрогала мужа и спросила:

– Исаак, тебе не легче?

– Легче… – пробурчал Каплун и отвернулся к стене. Удивительно, но со следующего дня ему действительно стало легче, и он быстро пошел на поправку.