Текст книги "Нет покоя голове в венце"

Глава 14. Царский сын

Король Казимир ждал очень необычного гостя. Гость задерживался, и Казимир нервно расхаживал по своей любимой переговорной зале, размышляя о текущем положении дел. Переговорная зала – отличное место для того, чтобы подумать. Казимир годами работал над ее обстановкой, поэтому она отражала характер монарха чуть ли не лучше, чем его собственное лицо. К слову, о лице: Казимир обладал неподвижной, бесстрастной физиономией, практически лишенной морщин. Никто бы ему не дал его шестьдесят три года: лицо короля походило на восковую маску и казалось лишенным возраста. Его чувства могли выдать только большие черные глаза с иссиня-черными кругами под ними; не глаза даже, а зрачки: они мгновенно расширялись, практически стирая радужную обложку, когда Казимиру что-то нравилось, и так же стремительно сужались в две исчезающие точки, когда король был чем-то разозлен. Читать по его лицу умели немногие, потому что мало кто отваживался смотреть ему в глаза. Одним из таких смельчаков был Ягайла, в прошлом – первый посол Полыни, теперь – министр внешних сношений. Он тоже присутствовал в переговорной зале и вместе со своим королем ждал гостей.

Именно Ягайла первым провел параллель между наружностью монарха и обстановкой переговорной залы. Когда-то здесь были стулья, но Казимир их убрал: чтобы гостям было неудобно. Казимир отличался внушительным ростом. Редко можно было встретить человека, который доставал бы макушкой хотя бы до его плеч. В зале все предметы нарочито уменьшили: маленький стол, небольшие портреты на стенах, карликовые шкапы. Все для того, чтобы Казимир казался гигантом.

На полу залы – причудливый узор из черных и белых плит. Если посмотреть на него хотя бы непродолжительное время, начинало рябить в глазах. Глаз скользил по комнате и спотыкался обо все: о маленькую мебель, расставленную, на первый взгляд, невпопад, о мрачный черный потолок, кажущийся низким, как грозовое небо, о несуразные картины на стенах. О картинах стоит сказать отдельно. Они все (а было их всего три) выглядели очень странно и тем самым усиливали общее неуютное впечатление. На одной картине была изображена белая лошадь на темном поле, на другой – череп какого-то маленького зверька, возможно, зайца, на третьей – улыбающийся зубастый рот.

В этом, по мнению Ягайлы, и был весь Казимир – он хотел казаться чем-то большим, более важным и страшным, чем являлся на самом деле.

Казимир считал себя самым умным человеком во всей стране (и, предположительно, в мире), поэтому он и предположить не мог, что кто-то разглядит за его напускной манерой истинный характер. Настоящее положение дел было таково: Казимир все время сомневался. Надо ли ввязываться в сговор против Гардарики? Надо ли поддерживать нордландцев в северной войне? Может, лучше выступить против них? Признавать ли царя Бориса? Отчасти это следствие природной мнительности, отчасти – неизбежная производная политической системы, установившейся в Полыни. Тут король был лицом выборным, власть не передавалась по наследству. Магнаты в любой момент могли скинуть его и посадить кого-то другого, более удобного. Волей-неволей приходилось осваивать тонкую науку политического жонглирования.

Казимир поднаторел в этом: он продержался на троне более тридцати лет. Не всегда все шло гладко, но так или иначе как-то устаканивалось. Это были мучительные годы, полные самоедства, мук выбора и неизбывной тревоги. Казимир находился в постоянном ожидании военного конфликта, а тот все не наступал. Война на севере тлела, никак не разгораясь в полноценный пожар. Соседи на Западе грызлись между собой и предпринимали вялые попытки вовлечь Полынь в свои междоусобицы. На востоке, в Гардарики, царь Борис правил уже десятый год и не выказывал никаких агрессивных намерений. Неужели он и правда собрался выполнить самое трудновыполнимое условие договора о вечном мире, который они заключили после венчания на царство, – собственно, вечный мир?

За последние годы не произошло ничего хоть сколько-нибудь важного. Главной заботой Казимира стал поиск самого верного способа, как оставить после себя трон единственному сыну. Удалось же Борису вопреки всем и всяческим правилам усесться в Маках! Может, и Казимиру удастся добиться желаемого.

Взгляд Короля скакал по привычным очертаниям залы. От этого мысль работала быстрее. Гости, которые сейчас придут, возможно, смогут ему помочь в самом главном. Сегодня Гардарики – это Борис. Убери его – и страна твоя. Наверняка речь пойдет о том, как бы сковырнуть Бориса. Надо их внимательно выслушать, все взвесить и попытаться принять верное решение. А то как часто бывает: сковыривают одни, а сливки снимают другие. Вот было бы чудесно вместо Бориса посадить Александра, своего сына! А потом объединить две страны под стягом Гардарики и унаследовать их – разумеется – более прогрессивную форму правления…

От такой приятной мысли Казимир невольно улыбнулся. Улыбка, редкая гостья на лице короля, привлекла любопытный взгляд Ягайлы. Монарх этого не заметил, настолько погрузился в грезы.

Из сладких грез его вырвал стук в дверь. Затем дверь широко распахнулась, и в залу втиснулась внушительная туша пана Магнуса. В Полыни не было такого церемониала, как при гардарском дворе, и магнаты входили к королю без всякого предупреждения, руководствуясь одним только своим хотением.

Магнус – человек недалекий, но личное тридцатитысячное войско внушало всем большое уважение к нему. По молодости Магнус покуролесил по миру с саблей в руках, бился как наемник тут и там, даже в далеком Султанате. Старый вояка, он был самым прямым человеком в сейме, совете богачей-магнатов, по сути – главном органе власти в Полыни; Магнус никогда не юлил, а говорил все прямо в лоб, выстреливая в своего собеседника правдой, как из пушки.

За ним тенью следовал невысокий худой юноша, которого ни Казимир, ни Ягайла никогда не видели. В повадках этого нового человека было что-то звериное: он не шел, а крался, как кот, охотящийся на птицу. Его некрасивое лицо под копной длинных русых волос с крупным носом и большими влажными губами уродовали две внушительные бородавки, одна на левой щеке, другая – на подбородке. Тем не менее лицо молодого человека казалось умным: маленькие глазки-бусинки лучились уверенностью.

– Будь здоров, Казимир! – пробасил Магнус. – Смотри-ка, кого я к тебе привел!

Магнус не сразу обратил внимание на Ягайлу и, когда заметил, с неудовольствием покосился на короля.

– Можно удалить этого? – Магнус кивнул в сторону министра.

Казимир хотел было вступиться за Ягайлу, но инициативу вдруг перехватил незнакомый юноша.

– Не надо, – он успокоительно взял Магнуса за плечо и сделал движение навстречу Ягайле. Юноша обладал удивительно музыкальным, почти женским голосом. По-полынски говорил сносно, но с незнакомым выговором. – Дядя Ягайла, разве ты меня не помнишь?

Ягайла удивленно посмотрел на гостя, а потом перевел настороженный взгляд на Казимира. Тот чуть приподнял левую бровь в знак того, что сам не до конца понимает, что происходит.

– Ты к моему папе в гости приезжал, – продолжил незнакомец. – Я тогда совсем маленьким бегал. Мне лет пять исполнилось, может, четыре. Я тебя запомнил. У тебя кафтан такой был, золотой, необычный.

– Алексей это, – прямо сказал Магнус. – Сын Василия Волка. Наследник трона Гардарики.

Когда старый магнат произнес это, юноша учтиво поклонился.

В гулкой переговорной зале его слова прозвучали, как пушечные выстрелы. Казимир и Ягайла переглянулись. Казимир знал, что Магнус придет говорить о Гардарики. Также ему доложили, что вместе с Магнусом явится какой-то ценный союзник. Имея в памяти численность личного Магнусова войска, нетрудно было предположить, что он замыслил какую-то агрессию в отношении соседей. Тем более он не раз пощипывал их западные рубежи, пока Борис не догадался построить там высокие стены. Магнусу пришлось поумерить аппетиты, потому что на стенобитные орудия и пушки разоряться он не хотел.

Ладно, черт с ней, с войной, но это – живой наследник или некто, выдающий себя за него, – что-то неожиданное.

Ягайла, в свою очередь, мучительно пытался вспомнить, видел ли он когда-нибудь Волкова сына, и если да, то во что он был тогда одет. Надо будет у жены спросить про золотой кафтан, у нее лучше память на такие вещи.

– Рад познакомиться, – Казимир чуть наклонил голову. – Прости мне мою бестактность, милый человек, но мне казалось, что младший сын царя Василия погиб много лет назад.

– Ваше недоверие мне понятно. Но я чудом спасся. Мою мать предупредили, что Борис собирается подослать убийц, и она отправила меня в Чудской монастырь, а вместо меня убили другого мальчика, сына ключницы. Мать укладывала его спать в моей комнате и наряжала в мою одежду, чтобы выдать его за меня.

– И ты жил в Чудском монастыре?

Юноша кивнул.

– Как долго?

– Пока Борис не венчался на царство. Потом я бежал из Гардарики в страхе за свою жизнь. Уплыл по реке.

– Это было десять лет назад, – мрачно уронил Казимир. – Чем ты занимался все это время?

– Что ты его допрашиваешь? – вмешался Магнус. – Не брешет он. Все так и было.

Казимир предупредительно поднял руку.

– Пусть ответит. Мне любопытно.

– Меня приютили езуиты. У них замок под Дыней. Я у них по-полынянски выучился, а еще петь, танцевать, фехтовать и другим полезным наукам, – сказав это, юноша сделал причудливое па. – А потом один из езуитов рассказал обо мне пану Магнусу, с которым водил дружбу, и пан Магнус приехал на меня посмотреть.

Старый наемник важно кивнул.

Казимир усмехнулся, подошел к столу и уперся в него кулаками:

– Надо же… – сказал король. – Удивительная история! Царевич… Чудом спасшийся… Прямо пьеса иглицкого театра…

– Он не брешет, – пробасил Магнус. – Я показывал его людям, которые знали Алексея. Все подтверждают, что это он.

– Не сочтите меня неучтивым, друзья, я вовсе не такой, уверяю, – продолжил Казимир, – но позвольте задать еще один вопрос. У тебя, уважаемый Алексей, – Казимир отставленными указательным и средним пальцем показал себе на лицо, – есть очевидные отметины, которые ни с чем не спутаешь. Я никогда не слышал, чтобы у детей Василия были какие-либо особенности. А я очень внимательно стараюсь разузнать, как выглядят важные лица. Иногда даже прошу послов зарисовывать их или описать на словах художнику, чтобы тот подготовил портрет. Ягайла не даст соврать. Не у всех, правда, хватает таланта в рисовании. – Посол согласно закивал. – Каково происхождение этих отметин? Тоже чудесное?

– Все правильно, государь, – ответил мнимый Алексей, ничуть не смутившись, – в младенчестве у меня никаких бородавок не было. Когда я бежал из Гардарики, я шел безлюдными местами и там наткнулся на болото. Я попытался его обойти, но оступился и свалился туда. Насилу выбрался. А в болоте водились жабы. Одна мне как прыгнет на лицо, всего измазала своей слизью, – вот, бородавки с тех пор.

– А что же ты ее не поцеловал, как зеленый рыцарь из сказки? Вдруг это заколдованная принцесса? – ни один мускул не дрогнул на лице короля, как всегда, когда он шутил.

– При всем уважении, ваше величество, – юноша зло сверкнул глазами, – такую шутку я слышу не первый раз.

– Про эти бородавки я тоже спрашивал, – вставил Магнус. – Убери бородавки, ну точно Алексей – вот как все говорят.

– Ладно, ну их, эти бородавки, – махнул рукой Казимир. – Какова цель твоего прихода? Чем тебе может помочь король Полыни? С бородавками – лучше к доктору, это не мой профиль.

Магнус насупился, но молодой человек пропустил колкость мимо ушей.

– Мы пришли просить помощи.

– Да? – притворно удивился Казимир. – И какой же?

– Я прошу его величество снарядить меня людьми и всем необходимым для похода против узурпатора Бориса, – в голосе юноши зазвенели стальные нотки. – Взамен обещаю большие выгоды для Полыни и всяческую поддержку. Когда я верну себе свой законный трон и отомщу убийце за отца и брата, я щедро одарю всех, кто протянул мне руку помощи в минуту нужды.

– О каких выгодах идет речь? – сказал Казимир с легкой иронией в голосе. – Покажешь нам, где водятся самые большие жабы на границе Гардарики?

Желваки юноши сжались.

– Я вижу, у вас отличное чувство юмора, ваше величество, – сказал тот, кто называл себя Алексеем. – Я говорю о землях Смолянских и Староградских.

В сознании Казимира сразу же возникла карта Гардарики, причем в виде изысканного торта. Он представил, как откусывает от этого лакомства два увесистых куска – один больше другого. Мечты, мечты…

– Это очень щедрое предложение, – сказал Казимир. – Естественно, раздавать обещания легче легкого, когда за душой ни гроша. Но это, как говорят у вас в Гардарики, дележ шкуры неубитого медведя. У нас это называется «строить воздушные замки». Чем ты подкрепишь свои обещания? Почему ради тебя я должен нарушать многолетнее перемирие с Борисом, который все эти годы был мне добрым соседом – в отличие от Волка, твоего, кхм, отца? Есть у меня хоть одна причина прямо сейчас не приказывать схватить тебя и не преподнести на блюде Борису, если ты правда тот, за кого себя выдаешь?

Щеки юноши запылали. Магнус насупился.

– Полегче, Казимир, – пробасил пан. – Алексей – мой гость, я ручаюсь за него. Скажу больше: я дочь за него свою выдаю.

– А! Вот оно, значит как, – протянул Казимир. Ягайла заметил, как зрачки короля стремительно сжались. – Тогда мне все ясно. Твои выгоды, Магнус, теперь совершенно прозрачны. Ты хочешь через этого царевича, – последнее слово Казимир произнес с особым нажимом, – обеспечить своей дочери доходное место. А заодно и себе. И сделать это по возможности чужими руками. Задешево же ты продал дочурку! – король с неприязнью окинул гостя взглядом с головы до ног.

Дальше произошло немыслимое. Юноша сделал несколько быстрых шагов к королю и со змеиной быстротой ударил его ладонью по щеке.

Все участники этой сцены застыли. Эхо пощечины заскакало по зале. Казимир открыл рот от удивления и приложил руку к ушибленному месту. Ягайла, с годами ссутулившийся, распрямился от удивления. Брови Магнуса взлетели вверх, заколыхался тройной подбородок. И только мнимый Алексей стоял с надменным видом и с вызовом смотрел в глаза Казимиру.

– Я люблю ее, – процедил юноша сквозь зубы.

Казимир совершенно растерялся. Что ему делать? Его только что оскорбили в присутствии других людей. Он должен как-то на это ответить. Но как? Дуэль? Недостойно короля пятнать себя дуэлью с безвестным бродягой. Да и небезопасно это. Он что-то там говорил про фехтование…

Казимир ничего не предпринял, ни сказал и не сделал, он только стоял и хлопал глазами, не в силах оторвать взгляд от обидчика, как олень, застывший перед опасностью. Мнимый Алексей повернулся на каблуках и зашагал к выходу.

– Пошли, – на ходу бросил он Магнусу таким властным тоном, будто имел право отдавать приказы. – Нас здесь не поняли. Счастливо оставаться, ваше величество. Надеюсь, еще увидимся.

Магнус нахмурился, посмотрел на Казимира, перевел взгляд на Ягайлу, пожевал полными губами и двинулся следом.

Казимир мучительно размышлял, что делать. Приказать арестовать их? Броситься в погоню, заковать в цепи и бросить в темницу? Казнить? Или лучше притвориться, что ничего не было?.. Но ведь Магнус все видел…

Король пронзительно глянул на своего министра и оперся о стол. Казимиру было стыдно перед Ягайлой, но он считал его самым верным из всех своих людей, поэтому не боялся, что тот посмеется над ним или осудит. Он примерил на себя роль отца, которого избили на глазах сынишки, верившего, что его отец – самый сильный на свете.

Ягайла, в свою очередь, перепугался, что Казимир разжалует его и сошлет куда-нибудь, раз он стал свидетелем его слабости.

– Как вы, ваше величество? – выдавил из себя бывший посол.

– Чую, этот малый может стать огромной проблемой, – пробормотал Казимир вместо ответа.

* * *

Когда Ягайла вернулся домой, жена стряпала что-то на кухне. Министр с удовольствием втянул приятный аромат и понял, как он проголодался. В последнее время он стал есть чаще и больше, что самым очевидным образом отразилось на его талии. Это в Гардарики полнота считалась красивой, а в Полыни в моде были худые тела. Это печалило Ягайлу, но не заедать постоянные мелкие тревоги и потрясения, какими богата жизнь министра, он не мог. Сегодня он столкнулся с немыслимой дерзостью, и есть хотелось в несколько раз сильнее.

Он подошел к жене, тоже весьма дородной даме, со спины и заключил ее в крепкие объятия. Насколько же лучше в теплом родном доме, чем в казимировом холодном замке!

– Жена, – сказал Ягайла, усаживаясь за стол, – я сейчас задам тебе странный вопрос, но ты постарайся, пожалуйста, вспомнить.

– Ну? – повернулась к нему хозяйка.

– Скажи, был у меня лет десять тому назад, а то и больше – двенадцать, может, тринадцать – золотой кафтан?

Жена нахмурилась и стрельнула глазами куда-то в потолок, припоминая. Потом лицо ее прояснилось, и она хлопнула себя ладонью по внушительной ляжке.

– Не золотой, а желтый такой, как сейчас помню. Он у тебя под мышкой порвался, и ты его Митьке, брату моему, отдал. У него рост такой же, как у тебя. Помнишь?

Ягайла не мог отделить настоящее воспоминание от ненастоящего. Вроде был кафтан, а вроде и не было.

– А где он сейчас?

– Митька-то?

– Да нет, кафтан, – махнул рукой Ягайла.

– Да черт его знает. А зачем тебе?

Жена поставила перед Ягайлой большую тарелку с отварным мясом.

– Да так. Ничего.

* * *

Сегодня на наши вопросы отвечает проф. мед. наук Валентин Петрович Шматько.

В. Валентин Петрович, нас многие спрашивают: правда ли, что если дотронуться до жабы, на коже в месте соприкосновения появится бородавка?

О. Это неправда. Бородавка – это маленькое доброкачественное образование на коже. Его вызывает вирус папилломы человека. Жаба не переносит этот вирус. Она жаба, а не человек. Заразиться таким вирусом можно только половым путем. История про жабу появилась из-за исторической хроники Бунташного века. Там был один правитель описан, у него якобы сначала не было бородавок, а потом он упал в болото, когда охотился, и вернулся уже с бородавками. Возможно, это какая-то неточность перевода и у него там грязь налипла, но лягушки тут совершенно точно не при чем.

Глава 15. Царская дочь

Борис скучал.

Он сидел, развалившись на троне. Правую ногу он перекинул через подлокотник. В левой руке он держал кубок, в котором плескалось красное вино. Трон Волка он давно выдворил из парадной залы – вместе со всеми идеями предшественника. За прошедшие годы, проведенные в праздном благополучии, Борис существенно раздобрел. Еще немного – и потребуется новое, более просторное сидение.

На ступеньках, ведущих к трону, расположился Владимир, бессменный помощник царя Бориса. Годы, казались, были не властны над фигурой распорядителя – каким был сухопарым в юности, таким и остался, не раздобрел. Борис даже немного завидовал ему. Со временем ходить по лестницам стало тяжелее.

Владимир тоже выпивал. У его ног стояла кружечка и початая бутылка вина. Борис и его помощник со временем пристрастились к совместным попойкам и уделяли этому мероприятию по несколько часов перед сном каждый день.

– Эх, дружище, – вздохнул Борис. – Маятно мне. Не знаю, чем себя занять.

– Да, – усмехнулся Владимир. – То-то былые времена. С медведями подраться, Золотого Хана свалить…

– Не напоминай про медведей, – сказал Борис. – Я с годами чувствительным стал. Сколько же я их отдубасил… Жалко сволочей, жуть! Со стыдом вспоминаю. Коли был бы у меня шанс прожить еще одну жизнь, ничего бы не изменил, а вот медведей не стал бы трогать. Ни за что! Так и скажу Царице, когда предстану пред ее светлы очи.

– Не жалеешь, что у вас с ней не сложилось? – Владимир саркастически напомнил идею Волка о том, что царь Гардарики – муж небесной Царицы. Борис эту идею отмел, объявил Волка еретиком и для убедительности отлучил от церкви.

– На кой мне чужая жена? – хмыкнул Борис. – У меня и своя есть. Я ж не из ханичей. И кочерыжка у меня не обрезана.

В Ханстве было принято иметь несколько жен. Этот обычай строго порицался в Гардарики, хотя некоторым правителям такая мысль казалась соблазнительной. По сути – это узаконенная измена. В частности, над введением многоженства в Гардарики размышлял Василий Волк, который был охоч до женского пола, несмотря на душевную болезнь, а, может, благодаря ей. Волк довольно быстро смекнул, что для удовлетворения своих нужд необязательно жениться, так что разговоры о введении многоженства стихли. Да оно бы и не прижилось в Гардарики. Гардарики – страна угрюмых мужчин, которыми верховодят их волевые жены, умело скрывая свою власть за самым поверхностным патриархатом.

– Как у вас с женой, кстати? Не помирились? – участливо спросил Владимир.

– Какой там! – отмахнулся Борис. – Она со мной так и не разговаривает после той истории с ее крестным.

Сразу после венчания Борис постарался как можно прочнее закрепиться на троне. Его воробьята скакали по всем Макам, подслушивали, подглядывали и доносили решительно на всех, пресекая любую возможную смуту. Доносительств такого масштаба не было даже при Волке. Это подпитывало подозрительность Бориса, и он начал видеть врагов повсюду. Только семья, давний товарищ Владимир и еще несколько близких бояр не вызывали у Бориса сомнений.

Это вылилось в целую волну арестов. Кучу народу побросали в темницы – виноватых, невиновных, всех. А потом еще и тех, кто жаловался, – за ложные доносы. Видимо, таким образом Борис пытался казаться справедливым. Люди напугались, но, как ни странно, стали уважать нового царя еще больше: хорошему правителю прилична строгость. И то, что людей пытали, а не казнили, как при Волке, шло только в плюс: новый правитель, дескать, не только справедливый, но и человеколюбивый. Вскоре доносчики притихли: себе дороже. Никто не хотел оказаться в остроге.

Однако, дурное дело не исчезло совсем, и время от времени люди все-таки клеветали на ближних, преследуя самые низменные интересы. Не обошла эта напасть и семью Марфы, супруги Бориса. У ее родственников возникли споры по поводу какого-то наследства, они пытались решить их с помощью Бориса, но тому было недосуг возиться с подобными мелочами. Тогда один из претендентов на наследство очернил другого. Тот приходился Марфе троюродным дядей и по совместительству крестным. Была составлена жалоба: он якобы обругал Бориса бранными словами и пожелал ему лопнуть. Как оно там было на самом деле, никто уже не разберет. Да никто и не разбирался.

Воробьята, размахивая крылышками, принесли эту жалобу в клювиках прямиком к царю. Борис рассудил, что закон для всех един: оскорбление царской особы предполагает суровое наказание. Да и не любил он Марфиных родственничков. Несчастливец отправился под замок на пять лет. В тюрьме он заболел, слег и умер, не дожив до освобождения без малого год.

Марфа всеми правдами и неправдами старалась защитить дядю, но Борис был непреклонен. Тогда Марфа разменяла последнюю козырную карту: выпорхнула из Гнезда и поселилась у родственников. Борис не стал звать ее обратно. Дети перенесли это тяжело, но ничего, потихоньку привыкли к жизни на два дома.

Смерть дяди только увеличила пропасть между Марфой и Борисом.

Распорядитель, знакомый со всеми обстоятельствами этого дела, понимающе покивал и хлебнул вина из кружечки. Выпив, он поднес руку с кружечкой к глазам и повертел и так, и сяк.

– Смотри, это подарочная кружечка на венчание Ирины. Столько лет, а все как новая. Удивительный был день! – сказал Владимир, уводя разговор в сторону от неприятной темы, которую сам начал.

Царь отстраненно уставился в пространство. Потом вдруг вздрогнул, нахмурился, сморгнул, тряхнул головой и, запрокинув голову, вылил в себя остатки вина из бокала.

Владимир ничего не заметил, увлеченный созерцанием кружки.

Борис только что увидел Глашу. Давненько она его не навещала. Он успел позабыть, когда видел ее в последний раз. Что-то изменилось. Обычно невидимая женщина, олицетворяющая Борисову вину перед всем светом, вела себя крайне неприметно. Стояла где-нибудь в стороне или пряталась за спинами людей. А сейчас она скалилась, размахивала руками и куда-то настойчиво указывала. Борис посмотрел в том направлении, но там ничего не оказалось. Просто стена. Может быть, она намекает на что-то еще? Где-то далеко происходит нечто, достойное его внимания? Что в той стороне, куда она указывает? Запад? Полынь? Да это просто смешно! Казимиру недолго осталось, он никогда не отличался воинственностью, только строил какие-то неумелые козни без особых последствий, так что ждать оттуда беды явно не стоит.

Борис попытался вернуться к беседе.

– День, день, – повторил он последнее слово, сказанное распорядителем, а потом восстановил в памяти всю фразу. – Так то было не венчание, а выкрикивание на царство.

– Все равно! С того все началось, – пожал плечами Владимир.

– Все началось гораздо раньше, – вздохнул Борис, вспоминая тот день, когда он пришел к Волку с намерением убить его.

– В начале было сердце, – процитировал Владимир четьи-минеи, Царицыну грамотку. – И сердце преисполнилось любви…

– Не начинай! – Борис сделал вид, что сейчас бросит в распорядителя кубком. – Ты мне нашего святошу Сергия напоминаешь. Не к ночи будет помянут.

– Да, – протянул Владимир, – кто бы мог подумать, что старый хрен окажется любителем маленьких мальчиков.

– Хорошо, что это выяснилось, – Борис протянул кубок Василию, чтобы тот снова его наполнил. – Мы его как следует проучили.

– Угу, ты же его своими руками оскопил. Тебе не противно было?

– Царица простит, – сказал Василий, прикладывая руку к сердцу.

Василий передал Борису кубок, наполнил свой и поднял вверх, чтобы чокнуться.

– За Царицу!

– Будем!

Выпили.

– Как же это все непросто, Василий! – пробормотал Борис. – В этой стране ничего нельзя улучшить. Налоги так малы, что просто смешно, а народ все равно голодает. Дураки на местах проворовались. Снимаешь одних дураков, садятся дураки еще хуже. Неурожай где, нет бы помочь соседям, так сбывают хлеб своим же втридорога. Приходится отбирать силой и отдавать нуждающимся. В итоге я для одних плохой, из-за меня, мол, голодают, и для других, отнял все, мол. Всех обиженных приказал выпустить из острогов, вместе с ними повыпускали воров и убийц. Насилу загнали обратно. Воробушкам наказал потише чирикать, а они нет-нет да раскроют очередной заговор. Потом выяснится: чушь и яйца выеденного не стоит. А мне тревожно, сердце не на месте. Торговля идет бойко, а у меня казна чуть ли не каждый месяц дно показывает. Живу, как батрак, все время в чем-то нужда имеется. Куда только все девается? Дороги – где хорошие, где дрянь, а не дороги. Еду чинят, уеду – опять денег просят на эти дороги. Черт знает что! Они ломают их там что ли, когда я им спину показываю? На границах поставили крепости. Выглядят грозно, душа радуется, приходит зима – половина булыжников на земле валяется. И то недолго лежат, воруют их зачем-то. На кой черт они нужны? Иностранные умельцы не лучше наших. Из говна они эти стены лепят, что ли? Тьфу, даже говорить об этом не хочу! Сейчас опять в Смолянской земле дыры латаем. Был бы Казимир со своими магнатами похрабрее – дунул, плюнул, вся Смоленщина его. Эх!.. С культурной стороной тоже провал за провалом. Гимн переписали, а музыканты наши запомнить его никак не могут. Сколько раз опозорились! Монарший титул сократили, чтобы послы не скучали на важных церемониях, так наши дураки все равно продолжают трехэтажные славословия городить, как будто я без них не знаю, какой я хороший и замечательный. Отправили барчуков учиться за границу, набираться уму-разуму. Слыханное ли дело? Кто еще такое делал? А эти сволочи обратно не хотят возвращаться. Варварская, мол, у нас страна. Ха! Ну так возвращайтесь и научите нас жить, за тем и отправили. Зла на них не хватает. Ладно, черт с ними! Тяжела корона, покоя под ней не бывает. Вот и приходится пить. Я никогда столько не пил! Я, кажется, начинаю понимать Волка. Сам скоро свихнусь.

– И это ты еще не присоединил Ханство, – понимающе закивал Владимир.

– Нет, этим пусть Федор занимается, если ему это интересно будет. – Борис помолчал. – Когда я помру, перед миром предстанет самый ученый правитель, какого только видывал свет. Я так горжусь им. Ты видел, какие карты он рисует?

– Да, просто потрясающие! – Если Владимир лукавил, то только чуть-чуть: работы Федора действительно были хороши. Еще больше он поднаторел в картографии благодаря заморским учителям, которых ему любезно предоставила королева Альбина, союзница Гардарики еще со времен Василия.

– Государь, коль мы заговорили о твоих детях… – Владимир щелкнул пальцами, улыбнулся и подмигнул Борису. – Не собираешься ли ты свою дочь выдавать замуж? Найти достойного жениха такой красавице – задачка не из легких. Она уже в таком возрасте. Как бы не поползли какие слухи…

– Ты, часом, не свою ли кандидатуру надумал предложить? – сказал Борис раздраженно.

– Куда уж мне, я свое место знаю. По миру бродит много молодых принцев. Сам-то и рад породниться с лучшим другом, но не по годам я ей, – тяжело вздохнул Владимир. «Ты-то, Борис, всегда за счет выгодных браков свои дела устраивал. Кто так не хочет?»

Борис выпил вина, пожевал губами, потеребил бороду и сказал:

– А что, мысль недурна. Ксюша и правда засиделась в девках.

* * *

И стал Борис думать, как бы ему выгоднее выдать дочь замуж.

Борис чувствовал вину перед сестрой за то, как сложилась ее жизнь. Он не хотел, чтобы история повторилась. Как не наступить на те же грабли? Чего хотят, о чем мечтают и чего ждут женщины? Тут ему бы не помешал бы женский совет, вот только со всеми женщинами он рассорился. Марфа даже говорить с ним не станет, Ирина заведет свое: «Как скажешь, так и будет, брат».

Борис уже давно не навещал Ирину. И чем дольше тянулась их разлука, тем труднее было собраться. До него доносились какие-то слухи о том, что Ирина в монастыре живет не так, как подобает, но он только отмахивался. Что это значит, его не касается. Пусть живет, как хочет. После всего, что сестра для него сделала, она заслужила, чтобы ни он, ни другие не вмешивались в ее дела.

Саму Ксению спрашивать ни о чем не стал – что она может знать? Все равно будут слезы, крики, так что лучше просто сказать ей о своем решении, когда придет время.

Выбор, собственно, был простой: подыскать какую-то выгодную партию внутри страны, усилив тем самым один из боярских родов, и в очередной раз перетасовать людей вокруг трона. Выделишь одних, обидятся другие, начнутся интриги, сумятица, мелкая грызня, и на время придется уйти в это с головой, потому что на самой верхотуре не удержишься, если под тобой разброд и шатание. Когда дело доходило до женитьбы на ком-то из царской семьи, лица заинтересованные использовали все средства: подкупы, клевету, даже убийства. Когда женили прадеда Волка, невест травили одну за другой. Да что там говорить, Борис и сам участвовал в этой свадебной лихорадке, когда хлопотал за Ирину.