Текст книги "Нет покоя голове в венце"

Глава 7. Война

Борис смотрел на свое войско и никак не мог понять, как ему удалось собрать столько людей. Что за страна досталась ему в управление, если даже разоренная, потрепанная и ограбленная, она вывела под его стяги такую тьму народу. Дух захватывает! Полки гардаров растянулись до горизонта. Хвост гигантского многоного чудовища прятался за горизонтом. Казалось, если все эти люди дружно топнут, земля изменит свое вращение. Вот только с дисциплиной в гардарской армии было не все гладко. Это было многочисленное, но плохо вооруженное и совершенно не готовое к боевым действиям войско. Оно могло напугать малочисленного противника своей грозной величиной, но легко рассыпалось бы при столкновении с десятикратно меньшим, но опытным врагом. Гардары брали числом, а не умением, и каждый поход, который затевал Волк, мог закончиться как изнурительным успехом, так и сокрушительным поражением, какой бы никчемной или умелой ни была противоборствующая сторона.

Борис действовал верно: за масштабными сборами и походом против раздражающего восточного соседа стихли разговоры о назревшем династическом кризисе и кризисе власти. Да и не назревал никакой кризис: власть как была в руках у Бориса, так и осталась. Только теперь нет нужды ни с кем делиться и считаться: представители всех важных семей, проклятые заговорщики, под надежным присмотром тащились в авангарде на верную смерть.

Момент для атаки выбран правильный: Ханство ослаблено, заговор не удался, у Казимира нет сил из-за опасности на севере (и посол Ягайла, судя по донесениям соглядатаев, не обманул и все доложил как надо), так что напуганный действиями Бориса полынский король затаился в Луках, своей столице, и ждет развязки событий на севере и востоке.

Борис не сомневался в своей победе. Ему нечего было опасаться. Он обо всем уже договорился. Разбив заговорщиков и наспех похоронив Прокла, Борис объявил, что сестра его, царевна Ирина, ждет наследника, а себя провозгласил защитником трона и оберегателем государства до рождения государя-младенца и вхождения его в самостоятельный возраст. О вопросе престолонаследия можно было забыть на несколько месяцев. Ирине при этом дана была полная свобода в выборе партнера, а также организованы тайные смотрины среди верных молодых стрельцов. Пусть себе развлекается, все равно Борис задумал посадить на трон своего ребенка – того, что родит Марфа. Если родится девочка, может быть, сестра подстрахует результатом своих забав со стрельцами.

На время выбросив из головы вопрос о наследнике, Борис занялся укреплением собственных позиций. Самое лучшее, что он смог придумать для отвлечения внимания от опустевшего трона, – большой военный поход. К тому же его раздражала молва, что он якобы не умеет вести военные дела. Какие только дурни ни водили за собой людей, а он не сможет. Ха!

Слабая страна со слабым правителем не станет воевать. Поэтому Борис отправил бранные ноты в Полынь и Ханство. Казимир, напуганный новым поворотом в гардарской дипломатии, долго продержал послов, не принимая и не отпуская. В итоге поговорил с ними лично и был очень любезен, подарил дорогие подарки и отправил Борису существенную сумму денег – вполне достаточную, чтобы откупиться от войны.

Хан же для виду, чтобы не уронить перед подчиненными свое и без того растаявшее величие, поругал и отослал гонцов, но сразу же отправил вдогонку своих: обсуждать взаимовыгодные условия.

Договорились.

* * *

Ночью на лагерь гардаров напали. Вероломные багатуры совершили внезапную вылазку и, застав неприятеля врасплох, перерезали много народу. По несчастливой случайности, вся тяжесть потери обрушилась на опальных бояр-заговорщиков, которых Борис пригнал на войну силой. Это событие можно было считать катастрофой: армия осталась без опытных воевод. Уцелел только старый Шуйца, которого Борис расположил рядом с собой, чтобы держать совет о том, как лучше ударить по Ханству.

Шуйца, разбуженный ночью страшным шумом, что есть мочи побежал к Борисову шатру: это место казалось ему в тот миг самым безопасным на всем свете. Он застал Бориса в полном боевом доспехе, а рядом с ним его вечного помощника, Владимира, который с потерянным видом уставился на незваного гостя.

– Что за шум? – выпалил Шуйца. – Что тут делается?

– Собаки ханские напали, – ответил Владимир.

– А мы чего? Отбились?

– Они ушли. Только всех бояр зарезали, – сказал Владимир.

Шуйца тряхнул головой, впился зубами в губы, посмотрел на Бориса. Борис выглядел спокойным и задумчивым. Удивительной выдержки человек! Неужели ему ничуть не страшно? Или он такой спокойный, потому что знал, как все будет? Действительно, не Бориса ли это рук дело? Возможно ли?.. Как ему это удалось? Когда он стакнулся с Ханом?

– На все воля Царицы, – промолвил Борис, и Шуйце показалось, что в уголках губ этого страшного человека прячется улыбка.

* * *

– Это безумие! Ты в своем уме?

Владимир семенил следом за Борисом, не поспевая за размашистым шагом великана. Начинался изнуряющий жаркий день. Солнце поднялось уже высоко и нещадно припекало, так что Владимиру постоянно приходилось утирать со лба пот.

– Ты же погубишь себя и всех нас!

Борис шел молча, не обращая внимания на слугу и ухмыляясь в бороду своим мыслям. Казалось, тяжелые доспехи ничуть не сковывают его движений. Солнечные блики слепили поспешавшего за ним Владимира, и Борис в его глазах выглядел ангелоподобной фигурой, героем из древних песен.

– Скажи, что ты это не всерьез? Ты же не собираешься ехать туда один?

Борис и Владимир подошли к вытянувшимся в струнку воинам, сторожившим мирно пощипывавшего травку коня удивительной породы: в ярком солнечном свете его белая грива сияла серебром. В руках один из воинов сжимал красное знамя, развевавшееся на ветру.

Брякнув доспехами, Борис легко запрыгнул на коня и жестом дал солдату знак передать ему знамя. Взмахнув несколько раз красным полотном, Борис посмотрел на своего помощника сверху вниз и сказал:

– Если случится что, позаботься о Марфе и детях. О Гардарики позаботится Царица да дядя мой, Михаил. Ну все! Не поминай лихом!

Борис пришпорил коня и помчал через поле к видневшемуся вдалеке ровному строю противника. Владимир напряженно смотрел вслед своему хозяину. Вражеский стан выплюнул три конные фигурки, заспешившие навстречу Борису.

Пока все шло по плану. Борис и Хан обо всем смолвились заранее: о ночном побоище (Борис хотел убрать мятежников чужими руками), о вознаграждении (Хан силился пополнить пустеющую казну, не разбирая средств) и о показательном перемирии. Деньгами на взятку обеспечил Бориса Казимир, Полынский король, и боярин находил в этом особую прелесть. Что может доставить правителю большее удовольствие, чем мир, оплаченный из кошельков врагов?

Затею с переговорами на виду у обоих войск придумал сам Борис. Он твердо решил ехать один. Казалось, это придаст ему необходимое величие в глазах войска. Опасно? Безусловно. Но он справедливо рассудил: коли столько раз рисковал жизнью в боях с медведями, отчего бы хоть раз не рискнуть во благо государства.

Чем ближе Борис подъезжал к противнику, тем сильнее одолевали его сомнения. Он шел навстречу Хану с открытым забралом. Коварство Хана всем известно. Уговор есть уговор, тем более от союза с Борисом Хан мог получить множество выгод.

Борис верил в свою избранность, в свою счастливую звезду. Благодаря какому-то шестому чувству он знал: его час еще не пробил. Он не умрет здесь и сейчас. Он зашел так далеко не для того, чтобы сложить голову на безымянном поле на границе со злым соседом. Уверенность начала улетучиваться, когда Борис увидел, что группа, двигавшаяся ему навстречу, остановилась. Он различал высокую шапку Хана и по оба плеча от него два остроконечных шлема багатуров: их медные верхушки блестели на солнце. Багатуры сделали одновременные быстрые движения, выхватили луки из-за спин, вынули по стреле из колчанов, прицелились.

Борис слышал рассуждения философов о том, что существует бесконечное множество миров. Решения, которые принимают люди, рождают новые и новые вселенные. Вероятности расходятся от основного потока событий, как ветки от ствола дерева. Борис явственно представил, что находится в таком узловом моменте. Какой ход примет вся история? Какой приказ дал Хан багатурам? Убить его или только припугнуть? Да и Хан ли это? Было еще достаточно далеко, чтобы как следует разглядеть.

Борису вспомнилось, что один из философов считает этот мир самым лучшим. Что ж, придется проверять на собственной шкуре.

Борис инстинктивно пригнулся, выставив вперед палку со знаменем, как копье. Конская грива замаячила перед глазами, в нос ударил резкий запах лошадиного пота. Стрелы, пущенные багатурами, просвистели мимо. Вот, значит, как: Хан шел не на переговоры. Хан шел побеждать.

Над полем пронесся вздох: тысячи людей, щурящиеся на солнце, складывающие ладони козырьком, чтобы защититься от яркого света, вдруг поняли, что произошло. Где-то в другой вселенной, менее счастливой для Бориса, он упал с коня, пронзенный двумя стрелами. В лучшем из миров Борис мчал вперед, топот копыт звучал громом. Войско за спиной превратилось в огромную ревущую глотку. Расстояние до врага стремительно сокращалось. Багатуры закричали что-то на своем грубом, гортанном языке и потянулись за новыми стрелами. Хан – или тот, кто выдавал себя за Хана – дернул коня за удила, развернулся и бросился назад, к своим, к застывшему в напряженном ожидании строю.

Борис направил коня прямо на сбившихся противников. Он с разбегу всадил знаменное древко в грудь ближайшему багатуру. Удар был страшен: доспех со скрежетом вогнулся внутрь, высокий шлем соскочил с головы, самого багатура выбросило из седла. Древко разломилось на две неравные части. Борис, чудом удержавшийся на взмыленном коне, выпустил бесполезное знамя из рук и, поравнявшись со вторым врагом, схватил его за предплечье. Багатур отмахнулся, Борис, потеряв равновесие, свалился со своего коня, но в последний момент смог ухватиться за вражеское седло. Борисов конь встал на дыбы и заржал, обезумев от страха. Лошадь багатура продолжила бег, увлекая Бориса и его противника. Борис держался изо всех сил, перебирал ногами, пытаясь найти точку опоры. Багатур выронил лук и, выругавшись, потянул из ножен кривой клинок. Борис отпустил седло и ухватил врага за ногу, утянув его вслед за собой на землю. Оба противника свалились с лошади, зазвенев доспехами, как два мешка с разбойничьей добычей. Конь громко фыркнул и бросился наутек. Борис вдохнул запах свежей травы и сухой земли. От удара у него загудела голова. Багатур мгновенно вскочил на ноги и замахнулся саблей. Борис выбросил вперед руку в тяжелой латной рукавице и угодил врагу в колено. Багатур взвыл и, припав на ушибленную ногу, обрушил саблю на Бориса. Гардарская кольчуга выдержала.

Борис не терял времени. Он схватил врага за шею, притянул к себе и нанес ему страшный удар лбом, от которого треснула бы медвежья кость. Багатур замертво повалился рядом. Стрелы высыпались из заплечного колчана. Борис повертел головой, оценивая обстановку. В нескольких шагах он заметил лук, который враг уронил, когда падал. Оберегатель Гардарики определил, что мнимый Хан успел уйти далеко, но недостаточно: как раз на расстояние полета стрелы. Борис поднял стрелу, бросился к луку, одним движением развернулся, прищурил глаз и, забрав повыше, пустил стрелу вслед удирающему противнику.

Борис ни на что не рассчитывал. Это был жест гнева. Так побитый мальчишка в досаде кидает камень в спину обидчикам. Борис не отличался острым зрением и не слыл прекрасным стрелком. Последний раз он держал лук много лет назад, во время очередной потехи, затеянной Волком.

Каково же было его удивление, когда вдалеке конь сбросил наездника и, бешено покружившись на месте, завалился набок, похоронив человека под собой.

Борис, не раздумывая, побежал вперед. Тяжелые доспехи, казалось, утратили свой вес. Сбившееся дыхание пришло в норму. Саднящие ушибы стихли. Он не бежал – летел. В несколько больших прыжков он достиг места трагедии.

Конь дышал тяжело, водил напуганным глазом. Из бока торчало оперение стрелы. Выражение лошадиной морды было почти человеческим: в глазах отражалась подступающая смерть, одновременно и осознание неизбежного, и детская уверенность в том, что самого плохого все-таки удастся избежать.

Под лошадью, раздавленный тяжелым телом, наклонив шею под неестественным углом, вперившись неподвижным взглядом куда-то, где чистое небо пронзают верхушки деревьев, лежал Хан из династии Бессмертных, владыка Золота, последнего улуса Вселенского ханства.

Ошибки быть не могло: много лет назад Борис в составе богатого посольства (не чета полынскому) ездил в Золото, столицу Ханства, и имел честь увидеть Хана лично. Тогда Бессмертный только-только взошел на престол и был еще совсем молодым человеком. Лица ханичей с холодными миндалевидными глазами, одинаково выражающими и расположение, и неприязнь, долго сохраняют молодость, и если бы не несколько седых прядей, можно было бы сказать, что Хан с тех пор почти не изменился.

Выходит, не только Борис поставил свою жизнь на карту. Противниками двигали разные мотивы. Хан хотел удовлетворить гордыню, увидев своими глазами смерть выскочки и самозванца, каковым он определенно считал Бориса. Возможно, хан руководствовался каким-то причудливым представлением о чести – одним из тех, что, смеясь и недоумевая, пересказывают друг другу гардары: надо, мол, убивать искупавшихся в реке и, наоборот, миловать тех, кто забрался на дерево. Возможно, прожив жизнь в Золотом дворце, полную роскоши и неги, наслушавшись историй о триумфах прошлого, Хан поверил в то, что действительно бессмертен. Это и неудивительно: династия Бессмертных не хоронила своих стариков; их увозили или они уходили сами куда-то на юг, туда, где, по преданиям, в великом зеленом море прячутся лукавые степные боги. А, может быть, Хан поднаторел в математических науках и пришел к выводу, что три воина в любом случае больше, чем один. Как бы там ни было – остается только гадать. Но, надо признать, результат получился неожиданный.

Борис же, веривший в свою удачу, оказался в этом мгновении из-за своего удивительного характера: осторожный по природе, он, тем не менее, не боялся махнуть на все рукой и довериться счастливой звезде.

Мертвого иномирового Бориса потомки определенно заклеймят за глупость. Но в лучшем из миров Борис выжил. Вдруг ему подумалось: неужели теперь его ждет слава храброго полководца? Это так поразило его, что он задрожал всем телом, набрал в легкие побольше воздуха, закинул голову к небу и закричал:

– ПО-БЕ-ДА! ДА! ДА! ДА!!!

Простой слог пронесся над полем, как раскат майского грома. Обе стороны поняли его. Но если сердца одних этот звук наполнил невероятной радостью и ликованием, то в души других рухнул тяжелым якорем. Гардары, воодушевленные, повторяя крик снова и снова, как бесноватые, медленно, а потом все быстрее и быстрее, двинулись вперед. Подданные Хана, заверещав, бросились назад.

Скоро гардары поравнялись с Борисом. Он перехватил несколько восторженных взглядов. Несколько воинов подбежали к нему и неуклюже обняли, бренча доспехами. Он ощутил на щеке бородатый мужской поцелуй и невольно засмеялся.

…Только что по воле случая ему удалось сделать то, чего не удалось ни Волку, ни его великим предкам. Он окончательно выбил из гардарских сердец страх перед Ханством. Впервые за много-много лет гардары шли в атаку на ненавистного врага.

И Борис, не беспокоясь, что при нем нет оружия, заревел и побежал вместе со своим войском.

Это трудно было назвать битвой – скорее побоищем. Все произошло будто в лихорадочном сне. Потери со стороны гардар оказались смешными: три сотни человек убитыми и ранеными. Подданные Хана потеряли несколько тысяч, несколько тысяч сдались в плен, остальные разбежались.

Удивительное продолжалось и дальше. Стремительный трехдневный бросок к Золоту. Столица, сдавшаяся без боя. Сказочная добыча и невиданные перспективы, открывающиеся в будущем.

* * *

Борис, еще вчера ходивший по тонкой струнке под гнетом безумного Волка, сидел на высоком троне в опустевшем Золотом дворце, который занимали Бессмертные, потомки Великого Магога, сокрушителя Вселенной, и, уперев кулак в подбородок, отчего его борода смешно встопорщилась, размышлял, что делать с государством, нежданно-негаданно увеличившимся вдвое.

* * *

То, что Борис не принимал никакого участия в боевых действиях, не подлежит никакому сомнению. Современники говорят о нем как о человеке миролюбивом и даже трусливом. Такой образ с трудом вяжется с богатырским поведением, которое описано в чудом дошедших до нас отрывках из официальной хроники тех лет. Также сомнительна победа Гардарики над Ханством. Известно, что Хан мог вывести на поле сотню тысяч солдат, в то время как ослабевшая Гардарики, по самым смелым подсчетам, не более десяти тысяч. Очевидно, имел место сговор хитрого Бориса и Хана. Борису нужно было любыми средствами вызвать у народа любовь и уважение к своей персоне. Хану же любыми средствами нужны были деньги на постоянные подарки враждующим кланам: внутренняя политика Ханства требовала определенной эквилибристики; о сложности взаимоотношений внутри Ханства написано множество книг, так что здесь нет смысла останавливаться на этом подробнее. Мы не можем вслед за Карамазиновым повторить, что военной кампании как таковой не было, но мы утверждаем следующее: все «агрессивные», «силовые» действия против Ханства и последующее триумфальное возвращение в Маки было от начала и до конца срежиссировано Борисом. При проведенной нами в прошлой главе реконструкции личности Бориса мы определили, что этот человек в силу долгого пребывания при дворе душевнобольного Волка приучился ко всякого рода скоморошествам и театральности и распространил это «актерство» на годы своего правления. Это очевидно и по тому, что нам известно о проведении церемонии венчания на царство. Вообще все время правления Бориса Воробьева представляется какой-то удивительной драмой и своеобразным прологом к последующим трагическим событиям. Поэтому нет ничего удивительного, что великая гардарская литература часто обращается к событиям того непростого (интересного, как говорят в Тхенся) времени – и использует именно средства драмы. Борис, этот актер на троне, подобно древним императорам, хотел, чтобы потомки услышали его голос. И мы, потомки, слышим его. Вот только, кажется, так до конца и не определились, кем считать царя Бориса – тружеником на троне или коварным узурпатором? Возвращаясь к началу параграфа и чтобы завершить мысль, еще раз отметим: актеры занимаются кулачными боями не всерьез, в то время как бойцы не актерствуют, поэтому Борис-царь совершенно точно никаких ратных подвигов не совершал. Это противоречит самым простым представлениям о человеческой психологии.

Глава 8. Семья

Борис лежал на мягкой постели, глубоко задумавшись. Последний отрезок его жизни напоминал сказку или героическую песню (что, в общем-то, одно и то же). Бывший кравчий Василия Волка и представить себе не мог, как все обернется. Теперь все дела Волка, грозного правителя, державшего в страхе соседей и весь подчиненный ему народ, представлялись чем-то мелким, каким-то идиотским лепетом, возней насекомых. Только что, буквально по щелчку пальцев, Борису удалось завоевать соседнюю страну. Борис думал об этом снова и снова, как будто бродил по заколдованному кругу. Вселенское Ханство, огромная империя, растянувшаяся от края до края известного мира, сначала раскололась на три большие враждующие территории, Золото, Серебро и Бронзу, а теперь и вовсе перестало существовать. Серебро и Бронзу давно ослабили и разорвали на части соседи, Золото продержалось дольше всех. Во многом, как теперь понимал Борис, из-за обильной дани, которую Хан собирал с Гардарики. И вот Борис оказался тем, кто нанес давнему врагу и угнетателю сокрушительное поражение. Для этого ему потребовалось лишь немного удачи, смелость и умение обращаться с луком. Неужели все империи, все страны и государства – вот такие воздушные громады? Исполинские статуи, полые внутри и покрытые незаметными трещинами? Соломенные домики, дунь, как в сказке, – и они улетят. Означает ли это то, что все, сделанное Борисом, все его будущие успехи или неудачи, вот точно так же подхватит и унесет ветер?

От невеселых мыслей Бориса отвлекла Глаша. Она уходила во двор, чтобы подоить корову, и теперь вернулась, пахнущая свежим молоком и уютом, разрумянившаяся с утренней прохлады. На ней был красивый расшитый причудливыми узорами платок, который Борис привез ей в подарок из Золота.

Борису хватило ума не задерживаться в столице разбитого Ханства: это империи рушатся в одночасье, а вот людская гордость – штука покрепче. Слишком сильны были внешние различия гардар и подданных Хана, слишком свежа у проигравших память о многовековом рабстве Гардарики. Засесть на ханском троне равносильно самоубийству. И Борис поступил мудрее: он созвал представителей знатных семей, провел с ними большой совет, посмотрел этим людям в глаза, задал им множество вопросов и в итоге определил самый захудалый род. Главой рода считался безмолвный семидесятилетний старик. У него был такой же безмолвный сын и уже взрослый, но тщедушный и неказистый внук самого непрезентабельного вида, у которого, тем не менее, было двое детей. Борис обратился к ханской знати с речью, где от всей души посоветовал выбрать своего кандидата, выдавая его недостатки за достоинства. Также он всячески упирал на то, что гардары не собираются нарушать порядки отцов. Семьи невозмутимо проголосовали единогласно и поддержали выбор Бориса. Вопрос о ежемесячной дани предусмотрительно не поднимался. Для закрепления отношений с новой династией Борис с войском поспешно направились домой, прихватив детей нового хана с похвальной целью обучения у самых сведущих мужей Гардарики. Борис ожидал, что в скором времени Хан умрет – своей смертью или с чьей-то помощью, неважно – и последующая за этим грызня за власть еще сильнее ослабит Золото. Возможно, больше не потребуется никакого военного вмешательства, и Борис наконец сможет в полной мере воплотить свои планы по укреплению границ. А что касается соблазнительного куска земли, который можно было бы официально присоединить к себе (и поначалу Борису это казалось естественным), пока это принесет больше хлопот, чем пользы. Пусть потомки занимаются завоеваниями, коли захотят, нам бы укрепить и не растерять то, что досталось нам в наследство. Так что Борис вернулся в Маки с триумфом, но не как завоеватель, а как защитник, чего ему и хотелось с самого начала. По случаю победы над Ханством Борис велел устроить трехдневный праздник и выдать в питейных заведениях выпивку всем желающим за казенный счет. Поговаривали, что от перепития погибло больше народу, чем от всего военного похода. Неудивительно, ведь потери в бою действительно были очень небольшими, а аппетиты гардаров в отношении выпивки, выросшие стараниями Волка, оставались по-прежнему чудовищными.

Глаша села на постель рядом с Борисом и нежно погладила его по голове.

– Ну, как тебе платок? Нравится? – сказал Борис, скорее чтобы отвлечься от государственных дум, чем действительно интересуясь.

– Очень красивый, – сказала Глаша, и в ее глазах заблестела радость. – Каково там, в Золотом Ханстве?

Она произнесла название соседнего государства так, что сразу стало понятно: для нее это не реальная земля, а какое-то сказочное далеко.

Как описать страну в трех словах? Непросто, но Борис попытался:

– Пыльно. Тесно. Ветрено.

– И что, все женщины в таких платках? – поинтересовалась Глаша.

– Только самые богатые, – улыбнулся Борис.

– Теперь мне все соседки завидуют, – с гордостью сказала Глаша.

– Это правильно, – сказал Борис. – Если тебе завидуют, значит ты все делаешь как надо.

– Ну, не знаю, – Глаша вдруг нахмурила лоб и очаровательно надула губки. – Правильно, не правильно, а я свой грех перед Царицей знаю.

– Ой, Глашка, – поморщился Борис, – только не начинай опять…

– Это тебе-то, барин, хорошо, – скороговоркой, как по-заученному, начала Глаша, – а нам-то ходи потом, совестью мучайся. А если живот нагуляешь, то потом думай, как от бремени разрешиться. Или вытравить, или себе оставить. А оно кому это нужно? Только нам, бабам и нужно.

– Глаш, ну мы с тобой говорили уже. Не буду я с женой расходиться, не брошу семью, с тобой у меня это, пока жена на сносях. У мужчин есть нужда. Не мне тебя учить. Ты не ребенок же. Зачем в сотый раз начинать одно и то же? Не хочешь, не буду ходить.

Глаша отвернулась от Бориса, посмотрела в сторону.

– Сколько лет уже грозишься, а все ходишь.

– Привычка – вторая натура, – засмеялся Борис и ухватил Глашу рукой за ногу. Глаша чуть отстранилась, чтобы высвободиться, но только для виду.

– Чего тебе плохо все? – сказал Борис. – У тебя все есть. Я тебя никогда не обижал. Живешь лучше всех в деревне.

– Может, я замуж хочу.

– Чего тебе делать в замужестве-то? Выйдешь замуж, мужик от тебя тоже к другой ходить будет. Вот она, радость-то.

– Так я за тебя хочу.

Борис хохотнул.

– А семью я куда дену?

– Хотел бы, нашел куда. Вон, отец Василия с женой разошелся, и ему слова никто не сказал.

– То царь, а я…

– А ты кто?

– А я так, не пойми кто. Сам не знаю.

– Говорят, ты сам скоро царем станешь.

– Кто говорит?

– Люди.

– Что за люди?

– Да разные. Давеча торгаш к нам приходил один. Привез вести из Маков. Так и сказал: ждите, мол, Борис скоро сам венец наденет.

– Голове в венце не будет покоя. А я только покоя и хочу. Для себя, для тебя, для всей Гардарики.

– А если у меня ребенок будет? – перешла на главное Глаша. – Меня же из деревни погонят как гулящую.

– А! – отмахнулся Борис. – Ты меня за дурака-то не держи. Кто тебя погонит? Или ты хочешь сказать, что не знает никто? Ты сама, небось, всем первая растрепала.

Глаша вскочила с кровати, но увидела, что ее притворный гнев не произвел впечатление на Бориса, уселась обратно, покорно склонила голову.

– А если ты царем станешь, – тихо сказала Глаша, – тогда разведешься?

«Вот бабы, – подумал Борис, – что барыня, что крестьянка, обе меня на трон хотят усадить. И обе даже не представляют, какую беду на себя этим могут навлечь. А кто-то еще говорил, что у баб нет честолюбия. Мои обе за пояс иного воеводу заткнут. О таком немыслимом деле говорят, как о чем-то уже решенном».

– Эх, Глаша, ты говоришь так, будто сесть на трон – это так просто.

– А разве нет? Сесть-то дело нехитрое.

– Во мне нет ни капли царской крови. Все эти вещи на крови замешаны.

– А то ты крови боишься. Сколько ты ее уже пролил!

Борис сам удивился ярости, которая вдруг заклокотала у него в груди. Он приподнялся на локтях и зло посмотрел на любовницу.

– Ну-ка, поясни, – тихо, почти шепотом сказал он.

Глаша отчего-то разозлилась в ответ.

– А кто царевичей поубивал? Не ты, скажешь?

Перед глазами Бориса пронеслись сцена расправы над Глашей: он представил, как бьет ее по лицу, как душит, как со всей силы пинает в живот. Но он совладал с собой, утихомирил зверя внутри себя, вместо этого соскочил с кровати, подхватил с пола одежду и выскочил в сени, проревев:

– Тьфу, дура!

* * *

Борис взъерошил сыну волосы. Он смотрел на грамотку, которую принес Федор, и не мог поверить, что мальчишка его не разыгрывает. Федор нарисовал на грамотке план Гнезда, как называли поместье Воробьевых, и окрестности. Изображение было исполнено так искусно, что даже в царской библиотеке не все карты смогли бы с ней сравниться. Как будто Федор превратился в маленького воробушка, взлетел, посмотрел на землю сверху вниз, все запомнил, обернулся обратно человеком и все тщательно изобразил. Грамотка хоть и небольшая, всего в локоть в длину и в ширину, но масштаб впечатляющий. Борис разглядел и большой семейный дом, и конюшню, и поля, и лесок, и жилища крепостных. Даже дом Глашки на самой окраине Воробьевой вотчины и старое пепелище, оставшееся на месте сгоревшего дома ее родителей, угадывались безошибочно.

– Федька, неужели ты это все нарисовал? – спросил Борис.

Федька кивнул и улыбнулся: редкая похвала от отца всегда приятна.

– И тебе не помогал никто? – продолжал удивляться Борис.

– Нет. Я только внимательно смотрел, как в грамотках все нарисовано, в тех, что тебе дядя Володя приносил.

Борис присвистнул:

– Ну ты даешь, Федька. Далеко пойдешь! И сколько у тебя времени ушло на все на это?

– Месяц, наверное, – скромно потупившись, сказал Федор. – Я спешил к сегодняшнему дню. Не все нарисовал, как хотел. Тут вот озерце есть, а там, где вода, в грамотках обычно чудищ всяких рисуют. Я так и не придумал чудовище.

Борис засмеялся и снова взъерошил соломенную голову сына.

– Вряд ли в нашем озере водятся чудовища. А что сегодня за день? Почему ты спешил?

Федор нахмурился.

– Твои именины, – сказал мальчик с недоверием в голосе: может быть, папа его проверяет?

Точно! За всеми делами Борис и забыл, что у него праздник. Тридцать шесть лет, шутка ли! Сегодня Борис ощущал себя гораздо старше. Спроси его полгода назад, он бы ответил, что чувствует себя молодым, почти подростком. Власть старит. И ужасно утомляет. Высасывает все силы, как упырь.

Чего он добился? Многого и в то же время как будто ничего. Кем он встречает этот день? Кто он? Самый могущественный человек во всей стране и в то же время не полноценный правитель, а только тень. Тень тени.

Иногда Борису казалось, а сейчас особенно остро, что единственное незыблемое и настоящее, что у него есть – это семья. Ксения, его маленькая красавица; Федор, самый умный мальчик, которого он когда-либо видел (как только ему, Борису, неграмотному олуху, удалось произвести на свет такое чудо?); Марфа, нежная, теплая, заботливая, готовая жизнь отдать за него; журящая его только для порядка (глупость с покушением на царевича он ей давно простил, тем более на дурацкие мысли ее навел проклятый заговорщик Шуйца); их не рожденный еще ребенок, которому, возможно, предстоит стать законным царем Гардарики…

Эта мысль отозвалась в груди Бориса какой-то тоской. Царь – какое громкое слово и какая мизерная, презренная суть! Борис вдруг с полной ясностью осознал, на что он собирается обречь свою плоть и кровь. С тем же результатом можно просто подхватить ребенка, когда он вывалится из Марфы, привязать к мишени и ждать, куда вражеская стрела поразит младенца – в голову или в сердце. Он сам только что сделал такую мишень из целой семьи в соседнем государстве. Такую роль он готовит своей кровинке?