Текст книги "Нет покоя голове в венце"

Глава 11. Венчание

На Маковом поле, главной площади Гардарики, яблоку негде было упасть. Площадь так прозвали из-за того, что она вымощена красным кирпичом. Сейчас этот кирпич было не разглядеть: площадь заполнила многотысячная толпа. Люди двигались, переминались с ноги на ногу, перекидывались словами с соседями. Это многолюдство делало площадь похожей на поле с маками лучше всякого кирпича. Подступала весна, дни удлинились и стало потеплее, но налетающий время от времени холодный ветер продирал до костей, так что все оделись потеплее и поплотнее, отчего свободного места не осталось совсем. Родители посадили детей на плечи, чтобы им было чем дышать.

Причина собрания небывалая: венчание на царство царевны Ирины. Никогда такого не было в Гардарики, чтобы на престол всходила женщина как единоправная властительница. Народу было объявлено, что сын ее от покойного мужа Прокла умер при родах. Боярская дума (при горячей поддержке митрополита Сергия) единогласно увидела в этом знак от небесной Царицы, что ей люба Ирина на троне; кого она выберет в мужья, тот и станет царем. Народ к такому повороту событий отнесся настороженно. Люди разделились на две большие группы. Первые встретили весть о предстоящем венчании безучастно. Люди в Гардарики не ждали от власти ничего хорошего, считали ее чем-то, что надо терпеть, как врожденную болезнь или холодный климат, поэтому фигура на троне их занимала мало. С них все равно будут сдирать налоги, вопрос только в размерах податей. При Борисе подати снизились, а Ирина – Борисова сестра, так что ничего, пусть будет царицей, стерпится-слюбится, как в браке. Вторая группа состояла из людей злых и напуганных. Они во всем видели дурные знаки и каждый новый день встречали как последний. Солнечное затмение, смерть наследника, вести о женщине-царице – все это воспринималась как несомненные доказательства приближающегося конца света. Религиозная идея, которую насаждал Волк, предполагала, что только мужчина может быть царем, супругом небесной Царицы. Это в свое время наделало много шума и привело к расколу церкви, обострив отношения Гардарики с соседями, но теперь, несколько десятков лет спустя, мысль прижилась и казалась естественной. Люди ждали, что власть объяснит им очередной идеологический кульбит. И чем больше люди из этой второй группы боялись, тем сильнее злились на Бориса, в котором видели причину всех бед.

Ягайла, посол Полыни, приглашенный на официальное торжество, не принадлежал ни к одной из этих групп. События в Гардарики вызывали его живейший интерес, и он рад был возможности приехать. Борис при первой встрече произвел на него сильное впечатление, а потом только укреплял уважение к себе принимаемыми решениями. Особенно посла впечатлило, разумеется, то, как остроумно Борис решил внутренние проблемы одновременно с внешними: расправился с Ханством, а до того – с заговорщиками руками врагов. Очевидно: Борис метит высоко. Поэтому Ягайла очень удивился, когда после смерти наследника тот решил венчать на царство сестру, а не венчаться сам. Чудной человек! Может быть, ему нравится действовать из тени? Предпочитает прохладу?

Ягайла расположился гораздо комфортнее, чем люди внизу, на площади. Он и прочие знатные полыняне (всего дюжина) устроились на мягких креслах на балконе посольского приказа, с которого открывался отличный вид прямо на Маковое поле. Помост, специально возведенный для венчания, далеко, но вряд ли кто из посольства захотел бы променять свое удобное креслице на место поближе, но в толпе.

На соседнем балконе расположилась делегация из Ханства во главе с новым правителем. Все знали, что Хан – марионетка Бориса. Ягайла сумел его разглядеть: невзрачный человек с обрюзгшим лицом, потухшими глазами и безвольным круглым подбородком.

– Народу-то, – протянул Анджей, первый писарь посольства, претендующий на звание первого остряка. – Вот что с людьми грошовые подарочки делают. Если бы им по репке дарили или по кусочку хлебушка, они бы тут в три ряда набились, на плечах бы друг у друга стояли, как трюкачи на ярмарках.

– Что за подарки? – спросил Ян, новый охранник Ягайлы, сменивший провинившегося Шигизмунда. – Может, мне тоже надо?

– Ага, ныряй прямо туда, рыбкой, – сказал Анджей, сложив ладони вместе и указывая на толпу.

– Кружечку дают на память. Мне уже подарил один мой здешний товарищ, он их много натаскал, – сказал Петр, переводчик; его брали с собой скорее из почтения к его преклонному возрасту и родовитости, чем по нужде: языки в двух странах были так похожи, что только дураки не смогли бы договориться. – С одного боку написано «царевна Ирина», а с другого – «Борис, оберегатель». И еще воробушек нарисован, но не очень красиво.

– Борис, наверное, сам сидел, разрисовывал, только крыльями неудобно, бряк-бряк, – сказал Анджей и захохотал. Он всегда смеялся над своими остротами, чтобы все остальные поняли: он пошутил. В этот раз он старался зря, никто не рассмеялся.

Ягайла пропускал треп сослуживцев мимо ушей. Он размышлял над тем, что успел увидеть в Гардарики в этот новый приезд. Теперь ему показалось, что страна помрачнела. Связано ли это с тем, что погода сменилась, похолодало и небо окрасилось в серый цвет? Или дело в том, что прошло счастливое время, время надежд на лучшее будущее? Неужели Борис обманул своих подданных, отчего их улыбки отцвели и попадали с лиц, как желтые листья с деревьев? Посол долго вращался в высших кругах и искренне верил, что власть – это абсолютное зло. Невозможно забраться наверх, не перепачкаться и не погубить свою душу.

По толпе пронесся вздох. Что-то начиналось. Ягайла отвлекся от размышлений, его спутники притихли и с любопытством наклонились вперед. На помост взошел какой-то человечек, подудел в трубу, привлекая внимания и закричал на удивление зычным голосом:

– Дорогие, любимые, уважаемые мужья и жены, братья и сестры! Сегодня важный день! На престол восходит царица Гардарики!

Кто-то из толпы крикнул: «Есть только одна Царица!», но его крик потонул в общем одобрительном гуле. «Ирину! Ирину на царство! Заступница наша!» – шумели тут и там.

– Борис-то не промах, – сказал Анджей. – Нанял крикунов.

Грянул оркестрик, спрятанный за помостом. У гардаров было своеобразное представление о том, какой должна быть музыка. Мелодия, гармония, слаженность игры значения не имели; главное – громко. У громкости был еще один полезный для власти эффект – не слышно недовольных.

Анджей с кислым лицом прикрыл уши и сделал вид, что сейчас бросится с балкона. Петр беззлобно замахал на него рукой.

Появилась Ирина. Народ почтительно замолчал. Ирина отличалась той величественной красотой, которая обезоруживает даже самых грубых людей. Издалека ее трудно было разглядеть, но по осанке, по движениям становилось ясно: эта женщина знает себе цену, и цена ее крайне высока.

Расстояние, впрочем, не помешало Анджею высказать замечание:

– Ух, какая краля! И без мужика ведь. Сделала бы она меня царем, я бы показал ей свою царь-пушку!

– Вот дурак-то, а! – разозлился Ягайла. – Анджей, ты при посольстве и, значит, сам посол, не позорь нас. Заткнись и держи при себе свою дурь.

– Да я что, я ничего, – сник писарь. – Я же пошутить хотел.

Тем временем Ирина что-то сказала глашатаю, только слов ее, разумеется, никто не услышал. Самые зоркие рассмотрели, что царевна приложила руку к груди, а потом указала вверх.

– Царевна Ирина, – заголосил глашатай, – молвит, что Царица есть всего одна, и она на небесах. – На этих словах народ зашумел. – По этой причине она вынуждена отклонить доброе предложение боярской Думы. Царевна Ирина заявляет о намерении отречься от престола.

За многоголосым «Ах!» последовала гробовая тишина. Ягайла переглянулся с Яном. Остальные тоже недоуменно заозирались. В голове Ягайлы зародилось подозрение, но он пока не стал высказывать его вслух.

Кто-то внизу закричал:

– Ирина! Ты люба нам! Останься и правь нами! Просим!

Просьбу поддержали еще несколько десятков глоток из разных уголков Макового поля, но большинство продолжало хранить растерянное молчание.

Глашатай посовещался о чем-то с Ириной, а потом прогорланил вердикт:

– Царевна Ирина править не будет.

В толпе драматично заплакал ребенок. Заголосили несколько женщин. Многолюдье всколыхнулось. Казалось, каждый в толпе вдруг почувствовал себя ребенком, которому мама сообщила, что собирается от него отказаться.

На помост поспешно взобрался новый герой драмы – отец Сергий, глава церкви. Люди напряженно следили за развитием событий.

Сергий обладал громким голосом, который ничуть не уступал голосу глашатая. Он начал горячо молиться, а потом осыпал Ирину угрозами. Снова и снова повторялся один и тот же довод. Когда она оставит это бренное тело и предстанет перед Царицей, какие слова скажет ей? По какому праву обрекает она ни в чем не повинных мужей и жен на сиротство?

Ирина что-то отвечала Сергию, и он повторял ее ответы с вопросительной интонацией, прежде чем осыпать новыми упреками, чтобы зрители могли следить за разговором. Впрочем, насколько повторенное Сергием соответствовало сказанному Ириной, определить трудно: Ирина говорила так тихо, что даже первые ряды не слышали ее голос.

Решено было, что Ирина немедленно отправится в монастырь, где будет до конца своих дней молить Царицу не оставлять Гардарики в беде. Сергий потребовал назвать преемника, на что Ирина картинно пожала плечами и сказала: пусть решает народ.

Тогда Сергий повернулся к людям и прокричал:

– Кого хотите видеть царем?

Несколько мгновений народ безмолвствовал. Ягайла подобрался. Он остро ощутил важность этого исторического момента. Он не верил в спонтанность происходящего. Но посол был твердо убежден, что иногда народ может очень сильно удивить, и тогда все планы, даже самые проработанные и, казалось бы, обреченные на полный успех, идут прахом.

– Бориса! – раздалось сразу несколько голосов, и их тотчас же подхватили.

– Бориса! Бориса! Бориса на царство! – как один, кричали люди. Были на площади крикуны или нет, решение народ принял искренно. Борис не смог бы подкупить такую тьму народу.

Что двигало людьми? Страх перед будущим? Привычка? Симпатия к боярину? Все вместе? Как бы то ни было, Гардары изъявили свою волю совершенно определенно.

Анджей присвистнул:

– Ай да Борис! Ай да сукин сын!

Послы встрепенулись и возбужденно заговорили все разом.

– Где Борис? Подать его сюда! – невероятным усилием Сергию удалось перекричать толпу.

Глашатай посмотрел по сторонам, как будто мог выглядеть Бориса в толпе.

– Вон он! – крикнул глашатай. – Он бежит! Остановите его!

Перед помостом началось какое-то движение. Люди разошлись в стороны. Ягайла увидел медвежью фигуру Бориса. На нем повисло несколько стрельцов. Издалека Борис действительно напоминал медведя, в которого вцепились охотничьи псы. Сходство усиливала богатая коричневая шуба Бориса и белые кафтаны солдат.

Борис стряхнул преследователей, но на него тотчас навалилась новая свора. После непродолжительной борьбы им удалось схватить боярина и вытащить на помост.

Сергий незамедлительно накинулся на Бориса с обвинениями и угрозами. Почему он бежит от ответственности? Неужели он забыл свой долг? Какой же он оберегатель, если народ обращается к нему с прямой просьбой, а он им отказывает? Ирина при этом допросе безучастно стояла поодаль.

Борис отвечал, что править не желает. Ему, мол, трудно представить, как холоп садится на трон Синеусов. Борис сурово обратился к толпе:

– В своем ли вы уме, что просите о таком?

Люди оторопели и стихли. Сергий поспешно выдал тираду о том, что такова воля Царицы, а ее воля – закон. Идти против ее желаний – страшный грех.

– Вы понимаете, о чем просите? – спросил Борис у гардар, глядящих на него во все глаза. – Вы этого правда хотите?

– Давненько не испытывал столько эмоций в театре, – сказал Анджей. – Даже когда мы ездили к королеве Альбине и смотрели там представление про принца Омлета.

А люди на площади кричали: «Борис! Правь нами, Борис! Борис – наш царь!»

Ягайла задумался над психологической игрой, которую вел Борис со своими подданными. По-видимому, он смотрел на народ, как на детей. Детей часто можно убедить в чем-то, придав этому ложную ценность. Он устроил людям зрелище, несколько раз отказал – и тем завоевал их сердца. Вряд ли он добился бы такого уговорами и мольбами. Крепко ценится только то, что трудно получить. Дай ребенку конфетку, он раскапризничается и не захочет брать. Отними ее да припугни, что больше никогда не будет никаких конфет, – ребенок со слезами начнет просить лакомство, к которому до этого был совершенно безразличен.

Борис патетически протянул руки к сестре:

– А ты что скажешь, сестра моя?

Ирина тихо что-то произнесла, приложив руку к сердцу.

– И ты, Ира! – вскричал Борис, а потом вдруг бросился прочь с помоста.

Борис врезался в толпу и, грубо расталкивая людей, размашистым шагом пошел к переулку, выводящему с Макового поля.

Ягайла вскочил с кресла, свесился с балкона и чуть не свалился вниз в попытке разглядеть, что происходит. Что за дела? Неужели это всерьез? Товарищи подскочили вместе с ним – все в полном недоумении.

– Да собирается он править или нет? – вскричал Анджей, высказывая общий вопрос.

Стрельцы побежали следом за Борисом. На этот раз к погоне присоединились обычные люди: Бориса хватали за рукава, за подол, висли у него на плечах, не давали сдвинуться с места. Скоро Борис совсем пропал за навалившейся толпой. Его расположение выдавала горка из человеческих тел, образовавшаяся над ним.

– Они его этак растерзают, – встревоженно заметил Петр.

– Наверное, любой правитель грезит о таком приеме, – задумчиво сказал Ягайла, потирая подбородок. – Обычно народ мечтает взашей прогнать своего короля. – Вряд ли Казимиру понравилось бы такое суждение, – осклабился Анджей, думая, что подловил Ягайлу.

– Мы с Казимиром прошли огонь и воду, – отмахнулся Ягайла. – Если хочешь, можешь пересказать ему лично. Только он, скорее всего, прикажет укоротить тебе язычок, к нашей всеобщей радости.

От этого замечания настроение Анджея испортилось окончательно.

Тем временем Бориса скрутили и снова приволокли на помост. Большое тело боярина тряслось. Гигант плакал. Люди плакали вместе с ним.

Сергий торжествующе навис над распростертым оберегателем.

– Последний раз спрашиваю тебя, Борис Воробьев! – тряс он пальцем перед лицом боярина. – Принимаешь ли ты престол Гардарики?

Борис не отвечал. Медленно-медленно он, помятый, растрепанный, с разметавшимися волосами, с всклокоченной бородой, поднялся на руках, потом встал на колени и, запрокинув голову, расставив руки, ввинтился взглядом в небо.

– Царица небесная, – исторг он из себя, – пронеси мимо эту чашу! Оставь раба своего недостойного! Нет у меня дерзновений! Я чист перед тобой! Прошу! Единственное мое желание – чтобы люди в Гардарики жили счастливо! Яви свою волю, дай мне знак, если желаешь, чтобы я исполнил волю народную!

Люди на площади, пережившие крайние эмоции, находились на грани религиозного экстаза. Они потянули руки к небу и завопили: «Яви волю! Царица, яви волю!»

Ягайла поймал себя на мысли, что ему страшно смотреть на эту игру с чувствами простых людей. Борис такими примитивными методами превратил их в послушную массу, которая выкрикнет любые слова, что долетят до их ушей. Посол не был уверен, что, окажись он там, внизу, не стал бы вместе со всеми восхвалять Бориса и призывать его возглавить Гардарики. Даже его заворожило это представление.

– Не молчи, Царица! Дай знак! Что мне делать? Что я…

Слова Бориса потонули в страшном грохоте. Казалось, весь город сотрясся до основания. Небо серое, но дождь вроде бы не намечался. Откуда взялся гром?

Ян вздрогнул. Анджей вскрикнул. Люди в страхе попадали на колени. Теперь все, кого обозревал Ягайла со своего балкона, кроме Ирины и Сергия, стояли на коленях.

– Царица гневается! – завопил Сергий. – Какие еще знаки тебе нужны, маловер?! Оставь свои собачьи увертки! Прими царство!

Борис поднялся, приложил руку к сердцу, поглядел наверх и, повернувшись к людям, громко произнес:

– Коли такова воля Царицы и народа, я подчинюсь. Я делаю это против воли. Мне это не по сердцу. Не лежит душа править. Я принимаю венец не по своему, но по народному хотению.

Уже после первой фразы толпа испустила ликующий клич, и все остальное перекрыла всеобщая громогласная радость. Мужчины и женщины, молодые и старики, дети и их родители – все сделались огромной ревущей глоткой. Те, кто сомневался в Борисе, больше не сомневались; те, кто ненавидел, полюбили его; те, кто боялся, уверовали в него.

Торжество было полным.

Новый царь Борис вступал в свое правление при полной народной поддержке. Полноценное венчание – с хором, музыкой, пиром – произошло в Царицыном дворе только полгода спустя. Борис выждал положенный траур по наследнику. В первый осенний день, в день нового года, Сергий повесил Борису на шею цепь Синеуса, а затем водрузил на голову царскую шапку.

Покидая страну, Ягайла сожалел, что их король – не такой, как Борис. Оставалось только надеяться, что он нападет на Полынь, как напал на Ханство, и присоединит ее к своей державе.

Так в Гардарики начала править новая династия – династия Воробьевых.

* * *

На процедуру выкрикивания Бориса на царство людей принудительно согнали со всех Маков. По толпе взад-вперед сновали надзиратели, которые тычками и затрещинами побуждали людей кричать, плакать и кланяться в нужные моменты. Кто-то слюнявил пальцы и мазал щеки, чтобы создать впечатление, будто он плачет.

Борис устроил показную игру на публику. Он отказывался, но его много раз возвращали и силой тащили к трону. Когда дольше тянуть было невозможно, он произнес, тряся ворот своей рубашки: «Последнее отдам, не будет в моем царстве бедного человека», – и взошел на престол.

Глава 12. Роль женщины в истории

Ирина всю жизнь провела в тени брата. Гигант Борис и его хрупкая красавица-сестра. Роза, выросшая у корней дуба, почти не заметная под его сенью.

Брат и сестра рано осиротели. На Гардарики налетел какой-то дурной ветер, и много народу покосило. Страшная болезнь – по всему телу выступали большие черные струпья. Родители слегли, а дети ничего, Царица сберегла. Когда родителей унесло черным ветром, сирот, уже подростков – Борису двенадцать, Ирине девять, – взял к себе дядя Михаил. Дядя – хороший человек, но у него своих детей шестеро, да и государева служба занимала все его время, так что подростки были почти всегда предоставлены сами себе. Остальная семья, тетя и ее дети, относилась к ним, в целом, по-доброму, но держалась на определенном расстоянии. Борис и Ирина чувствовали себя в дядином доме чужаками.

Дядя скоро пристроил Бориса на службу, и тот начал свой упорный подъем к самому верху, а вот жизнь Ирины как будто остановилась, если вообще когда-нибудь пребывала в движении. Она чувствовала себя сказочной царевной-лягушкой на болоте в ожидании царевича. Ее красоту очень скоро разглядели все соседи, и предложения руки и сердца начали поступать, едва ей исполнилось тринадцать. Исходили они в основном от небогатых местных барчуков. Оно и понятно: предмет обожания всегда находится где-то поблизости. Дядя много раз порывался дать согласие, но в дело постоянно вмешивался Борис. Он категорически отказывался от всяких – даже самых выгодных – предложений, утверждая, что Ирина достойна большего. Видимо, он с ранних лет смотрел на сестру как на разменную монету в политической игре. Борис с детства отличался сильным характером, и стоило дяде начать спорить с ним, как будущий оберегатель Гардарики устраивал такой переполох, что проще было с ним согласиться, лишь бы он перестал сотрясать воздух и размахивать руками.

Что до самой Ирины – она чувствовала себя такой безучастной к миру, что не видела особой разницы между девичеством и замужеством. Не все ли равно, в чьей тени жить: брата, дяди или мужа? Любовные вопросы ее тоже не интересовали. Она слышала, как шушукаются сестры, и видела, что они заводят какие-то мимолетные любови. Отчего-то все это ей было скучно. Как будто вместо сердца у нее была холодная ледышка.

Больше всего на свете она любила слушать сказки. В дядином доме за детьми ходила старушка-крестьянка; она была настоящим кладезем самых разнообразных историй. Старая Акулина обладала феноменальной памятью. За прожитые годы она успела наслушаться всякого. В дополнение к этому у нее был замечательный талант рассказчицы. Дядины дети давно перестали ее слушать, но Ирина всегда приходила к ней с большим удовольствием. Акулина полюбила ее всем сердцем, и девушка скрасила старушке последние годы ее жизни. Старушка рассказала ей все-все истории, которые знала: старые детские сказки, древние героические песни, заморские сказания, которые гардарские купцы привозили из-за горизонта. Особенно Ирине полюбились истории про зеленого рыцаря, розового слона (это такое диковинное заморское животное) и страшного белого человека. Страшилку про белого человека Ирина просила пересказывать чаще всего. С одной стороны, страшно, с другой, чертовски увлекательно: белый человек шел по городам и весям, оставляя после себя опустевшие селения. Что же случалось с жителями? Куда они все подевались? Интересно! И страшно! Страшно интересно!

Наверное, Ирина так не сокрушалась, когда умерли родители, как в день, когда отошла на тот свет добрая старушка Акулина. Пусть она уже наизусть знала все ее истории, жалко было расставаться с единственным человеком, который любил ее просто за то, что она есть.

Потом жизнь Ирины вернулась к прежней полудреме. Вскоре брат женился, и Ирина сама удивилась тому, насколько это выбило ее из колеи. Женился – и на ком? На сестре проклятого палача Шкиры! Ирина вдруг почувствовала себя бесконечно одинокой – больше в мире нет до нее никому дела.

И тогда, в отместку брату, Ирина захотела замуж. Она пообещала себе, что выскочит за первого встречного и упросит мужа увезти ее далеко-далеко, за море, где водятся слоны, подальше от ее постылой жизни, от дядиного дома, главное – от Бориса. Пусть Бориска тоже узнает, каково это, когда его бросает единственный близкий человек.

Случай не заставил себя ждать. К ней посватался очередной мелкий барчук – вполне сносный, не кривой, не косой, вроде бы добрый. Ирина заручилась поддержкой дяди и втайне от Бориса обвенчалась с простаком-соседом. Звали его Егорий, положение его было самое скромное, и главным его богатством становилась Ирина, потому что за душой у него, кроме захудалой усадебки да деревеньки с десятком душ, ничего не было. Как радовался Егорий такой удачной женитьбе! Ирина тоже была довольна: удалось насолить брату!

Однако Борис к тому времени немного поднаторел в делах государственных и знал, что главный инструмент любого правителя – слежка за своими подданными. А кто младшая сестра по отношению к брату как не самая что ни на есть подданная? Воробушки очень скоро донесли Борису об Ирининой интрижке. Сказать, что Борис разгневался, – ничего не сказать.

Молодожены успели выехать в направлении земли Смолянской, где жили родственники мужа (Егорий рассчитывал выпросить у них домишко побольше, чтобы не было стыдно жить с такой красивой женой, или хотя бы немножечко денег в качестве запоздалого свадебного подарка), когда Борис узнал о случившемся. Брат бросился в погоню и настиг их на полпути.

Страшная была сцена! Борис был страшен! Но гораздо страшнее оказалось другое: Борис предложил Егорию денег, чтобы замять всю эту историю. Чтобы притворится, что всего этого не было: ни свадьбы, ни венчания, ни сватовства.

И Егорий согласился.

Что им двигало – алчность, страх перед государевым человеком, природная подлость – не так уж и важно. Важно другое: в тот день Ирина узнала, что у всего есть цена. У нее, у любви, у верности, у клятв и у мужчин. Ее продали и купили, как вещь, как куклу, как продажную женщину.

Она тогда посмотрела в глаза брату. Не было бы этого взгляда, она бы возненавидела его. Но она прочитала в его глазах урок, который он хотел ей преподать. Он делал это не для себя, не по своему капризу, не из желания ее унизить; он помогал ей осознать ошибку, которую она почти совершила, связав свою жизнь с таким ничтожным человеком. Если продавать себя, то продавать задорого. Она даже почувствовала благодарность брату.

После этого случая брат забрал ее к себе, и она жила вместе с ним и его женой Марфой. Марфа скоро родила дочку, и жизнь Ирины заиграла новыми красками. Она нашла в ребенке отдушину и полюбила маленькую Ксению как свою собственную дочь.

А потом произошло и вовсе удивительное. Ирина влюбилась.

Марфа, супруга Бориса, – женщина ревнивая и своенравная. Она решила взять в дом какую-нибудь девицу, чтобы ты помогала по хозяйству, несмотря на все уверения Ирины, что в этом нет никакой нужды и она с удовольствием во всем ей поможет. Марфа решила – и все тут. Но поскольку она сама хорошо знала свой ревнивый характер, она задумала взять девицу пострашнее, чтобы не вводить Бориса в искушение. А то мужики, знамо дело, до каждой новой юбки весьма падки. Марфа даже провела своеобразные смотрины и наконец остановилась на девушке крайне своеобразной.

Девушку звали Дашка Косая. Что за изумительный образец человеческой природы она собой являла! Маленькое худое тело перекошено набок; одна нога – короче другой, передвигалась она, как мартышка, диковинный зверек, которого показывают на ярмарках; руки непропорциональной длины только усиливали это сходство, как и крупные желтые зубы, которые едва помещались во рту, отчего казалось, что она всегда улыбается. Ее единственное украшение – добрые голубые глаза. Она глядела на мир с какой-то необъяснимой теплотой – так добрые люди смотрят на чужих детей, – хотя от нее можно было ждать озлобленности. В ней не было совершенно ничего женского: уродливая фигура, отсутствие груди, рыжая пакля вместо волос, – и это вполне устроило Марфу. Все недостатки девицы выглядели для нее достоинствами.

Ирину сразу заворожило это диковинное создание. Дашка казалась ей существом из сказок, которые ей рассказывала старая Акулина. Кто же она? Заколдованная принцесса или добросердечный рыцарь, проигравший в схватке с злым колдуном? Незаконнорожденный отпрыск могущественного божества? Волшебное существо из загадочной страны, скрытой от глаз?

Дашка, к счастью или к несчастью, оказалась на удивление хорошей собеседницей. Ее отличали острый ум, здравые суждения и бытовая мудрость. Она всегда умела выслушать и дать разумный совет. Ирина и Дашка скоро очень сдружились и стали проводить много времени вместе. Со временем и необычная фигура девицы перестала удивлять Ирину. За ней она видела человека, и этот человек нравился ей больше всех, с кем ей доводилось общаться.

Они время от времени засиживались за полночь в спальне Ирины. Ирина рассказывала новой подруге сказки, а та внимательно их слушала. Перед тем, как уйти, Дашка целовала Ирину в лоб и желала ей спокойной ночи.

Однажды она поцеловала ее в губы.

Ирина оторопела. Ей было приятно. Но она понимала, что это неправильно. Женщины, мужчины, замужество, дети – вот то, о чем все всегда твердили. Путь женщины – прям и точен, как ход часов на башне или как полет стрелы. Произошедшее выбивалось из привычного и будоражило воображение.

Ирина решила возмутиться. Возмущение ее было самым умеренным и скромным. Дашка легко отразила все ее слабые доводы. По словам девицы, ничего такого в этом нет. У многих женщин есть – она назвала это «подружки». Даже у замужних. Даже у хозяйки Марфы. Только тс-с-с!

Ирина была вне себя от изумления. Дашка рассказала, что у Марфы была давняя, еще с девичества, связь с какой-то Глашей, которая живет тут, неподалеку. И так страстно у них все завертелось, что когда Марфа пошла замуж за Бориса, Глаша из ревности подожгла собственный дом. Ее родители погорели, погорела бы и она сама, если бы рядом чудом не случился молодой барин и не спас ее. Вон какие страсти бывают!

– А что же сейчас? – поинтересовалась Ирина, ломая голову, верить или не верить в эту историю.

Дашка только рукой махнула:

– Кто его знает? Я там свечку не держала. Я это по большому секрету от старухи-ключницы узнала, ей до всего дело есть.

– А брат что, не знает? – спросила Ирина.

– А зачем ему знать? Он думает, что все знает и все слышит, а на самом деле люди хорошо умеют держать язык за зубами. Особенно женщины, хоть про нас и говорят обратное. Особенно если нам стыдно за что-то. Или если боимся. Или если у нас никакой выгоды нет. Брат твой, может, в мужских делах что-то смыслит, но вот в женских делах ни один мужик не разберется, это большая разница, точно тебе говорю.

Перед Ириной встал неожиданный нравственный выбор. Рассказать брату о Марфе или промолчать? Недолго думая, сестра отбросила эти мысли. Брат родной, но семья его – чужая. Пусть сам разбирается. А у нее свои дела, женские, в которых ни один мужик ничего никогда не поймет.

И она погрузилась в них с головой.

Никогда прежде Ирина не чувствовала себя такой счастливой. Теперь ее жизнь была наполнена смыслом. Рядом с ней жил человек, который любил ее такой, какая она есть, и она отвечала полной взаимностью. Каждый миг жизни обретал особенную ценность: видели ли она что-то красивое, ела ли она что-то вкусное, посещала ли ее какая-то оригинальная мысль – она всем спешила поделиться с возлюбленной. Запретная связь походила на игру: у взглядов, прикосновений, мимолетных фраз открывался новый, тайный смысл.

Побежали счастливые, беззаботные деньки. Но, как известно, всему хорошему, как и всему плохому, отмерено определенное время. Ничто не может длиться, к радости несчастливцев и к печали счастливчиков.

Ирина, увлеченная своей любовью, стала уделять меньше времени делам снохи и маленькой Ксении. Это не осталось незамеченным. Марфе, женщине неглупой, не составило большого труда сложить два и два. Заподозрив связь Ирины и девицы Дашки, Марфа вызвала родственницу на откровенный разговор.

– Ира, ты думаешь, я слепая? – сказала Марфа, как-то раз оставшись с Ириной наедине.

Ирина почувствовала себя провинившейся девочкой. Но как девочка достаточно взрослая, она нашла в себе силы отстоять свою правду, дать отпор.

– Ты о чем? – Ирина, догадываясь, о чем пойдет речь, но в душе надеялась уйти от неприятного разговора.

Не вышло.

– Ты меня за дуру держишь? Я о тебе и Дашке, – сказала Ирина с презрительной усмешкой.

– А что не так? – не сдавалась Ирина.

– Я устала смотреть на ваши довольные лица, – сказала Марфа. – Вместо того, чтобы делом заняться, вы там зажимаетесь по углам.