Текст книги "Нет покоя голове в венце"

Семья… Перед мысленным взглядом возникло лицо Глаши, ради которой он крал сам у себя то время, что мог провести с близкими. Зачем он это делает? Чего хочет добиться? Зачем ему эта связь? Для разнообразия? Да какой в нем прок! Ради похоти? Э, нет, тогда бы у него было по любовнице в каждом дворе Гардарики. Из чувства ответственности? Да, Борис спас Глашу из пожара. Он многих спас, но ведь спал он не со всеми спасенными.

Дело не в Глаше. Все дело в нем, и всегда было в нем. Где-то глубоко внутри сидит какой-то другой Борис, который ненавидит его, настоящего Бориса, и желает ему неудачи во всем. Этот другой Борис надеется, что мир, в котором они живут, не самый лучший. Он хочет наклониться над растоптанным, сломленным Борисом, и прошептать, гаденько улыбаясь: «Я же говорил». Он уверен в том, что за таким головокружительным взлетом обязательно воспоследует оглушительное падение. Он хотел, чтобы Борис ответил за свои преступления. Он хотел все разрушить сам, пока не разрушили другие.

– Спасибо, сынок, – сказал Борис, отгоняя дурные мысли, пытаясь отвлечься. – Я завертелся и совсем забыл. А ты не забыл про папу. Все помнишь! И такой хороший подарок приготовил. Я попрошу, чтобы для этой грамотки сделали большую красивую раму, и мы повесим ее на самом заметном месте. Над обеденным столом! Ну, что думаешь?

Федор покраснел. Если бы мальчик был котом, он бы замурлыкал от удовольствия.

– Ишь ты, – сказал Борис подошедшей к ним Марфе. – Ты знала, что у нас первый на всю Гардарики чертежник растет?

Отец и сын сидели на скамейке во дворе, и мальчик соскочил, уступая матери место. Марфа села, тепло улыбнулась сыну, сложила руки на большом животе и, чуть наклонившись, поцеловала мужа в щеку.

– Доброе утро, милый, – сказала Марфа. – Поздравляю именинника! Долгих дней и долгих ночей! Пусть все задуманное исполнится. Пусть на все хватит мудрости!

– Хорошие слова, – засмеялся Борис. – Сейчас мне, видимо, мудрости не хватает. Наверное, так и есть. В спорах с тобой, дорогая супруга, она бы действительно не помешала.

– Не так уж и часто мы спорим, – сказала Марфа.

– Да, особенно когда ты не посылаешь невесть кого невесть зачем. – Увидев, как жена свела брови, Борис сменил тему. – А у нас тут знаешь что? Ну, Федька, ну удивил. Я было забыл, что у меня именины, а он мне посмотри что подарил. Говорит, месяц рисовал. Я бы такое не нарисовал за всю жизнь. Гляди, – Борис показал грамотку жене, ткнул пальцем в рисунок, – тут даже корова есть.

– Да я видела это все, – сказала Марфа. – У него много таких грамоток.

– Много? – искренне удивился Борис.

– Да! – радостно кивнул Федор, не веря своему счастью. – Могу принести, показать.

– Конечно, беги, – сказала Марфа. – Только сюда не неси. Папа к тебе сейчас придет, и ты ему все покажешь. Да, Борис?

Борис кивнул. Федор помчался к себе, задыхаясь от счастья.

– Надо чаще бывать дома, – с усталостью в голосе сказала Марфа, когда они остались наедине.

– Дела государственные… – начал Борис старую песню.

– Да-да, но только теперь ты и есть государство. Как скажешь, так и будет. И твои дела – теперь государственные, ровно как и наоборот. Так что находи побольше времени на детей. Ты нужен им. И мне тоже нужен. Нам, – Марфа взяла Бориса за руку и приложила к животу.

Борис внутри себя в очередной раз поклялся порвать с Глашей. В этот раз – точно все! Хватит самого себя обворовывать.

– Сколько осталось? – спросил Борис.

– К зиме. Осень пройдет, тогда разрожусь.

* * *

Федор Воробьев отличался удивительной по тем временам ученостью. Говорят, его отец не жалел денег на иностранных учителей. Поразительные таланты юноши можно наблюдать в том числе и на примере дошедших до нас географических карт, фактически первых нефантазийных карт Гардарики, выполненных рукой Федора (см. приложение 5). Чертежи, сделанные Воробьевым, демонстрируют удивительную точность и отсутствие существенных погрешностей. Единственная «сказочная» деталь этих карт – изображение волшебных чудовищ в водоемах, вещь архаичная даже по тем временам. Впрочем, и чудовища эти выполнены со вкусом: больше всего они напоминают рыб с медвежьими головами. Трудно представить, какая судьба ждала бы Гардарики под руководством Федора, если бы история сложилась каким-то другим образом. Возможно, в тот момент страна, вся ее народная масса, еще не была готова к столь просвещенному правителю. Но, увы, у истории, как известно, нет сослагательного наклонения.

Глава 9. Пожар

С севера подул холодный ветер. Погода ухудшилась. Деревья сбросили листья. На улице ощущалось дыхание приближающейся зимы. Народ нарядился в одежду потеплее. Борис гордился своим здоровьем, поэтому не спешил утепляться. Он всюду появлялся в рубахе с распахнутым воротом. Люди оборачивались на него, но смотрели с интересом, без осуждения. Многие уже узнавали, снимали шапки и кланялись. В последнее время Борис сильно вырос в их глазах. Мужик испугался смерти блаженного царя Прокла, стал ждать плохого, всюду ему чудились дурные знамения, но ничего: небеса не разверзлись, Царица не забрала под свой покров самых лучших, младенцы рождались здоровыми, даже никакая новая болезнь не объявилась, так что испуганные голоса мало-помалу затихали. Им на смену пришло очевидное: возможно, в Гардарики еще никогда не жили так хорошо, как при Борисе. Борис, хоть и не царь, но царский заступник и охранник трона, показал себя человеком храбрым: побил богохульных ханичей, привез богатую добычу, всех одарил, всем был мил и справедлив. Людям нравилось, что их новый неузаконенный властитель статен, хорош собой, негневлив. Также всем нравилась его царевна-сестра, женщина поразительной красоты. В Гардарики поняли, что можно жить и без царя – и как хорошо жить! Борис отменил половину податей, а те, что оставил, сильно сократил. Ханичи поубивали знать, вот и некого содержать больше. Это грустно, конечно, что наших, гардарских, побили, да только знать, господа, – они все равно что вражеское войско. Если надо что, всю душу из простого человека вынут. Поговаривали, это Борис их всех умертвил, потому что сам захотел всем править и всем владеть, но это нашему брату не обидно. Пусть себе берет чужое, коли наше не трогает. Некоторые все еще смотрели на Бориса с опаской, но все больше – с одобрением.

Ухарство Бориса не довело до добра: он, к своему удивлению, простудился и слег. Несколько дней пролежал в сильной трясучке. Мучительное было время: снова и снова бесконечной вереницей подходили к нему все те, кто как-то пострадал от его руки. Тут были и замученные при Волке по его попустительству, и убитые им лично, и заговорщики, и Шуйца-младший, и Алексейцаревич, и его брат Прокл, и даже Золотой Хан, и Глаша. Глаша – чаще всех прочих. Возможно, потому что она была единственной живой душой среди этих сумеречных гостей.

На днях Борис наконец порвал с любовницей. Он обещал себе это сделать уже давно, но, как водится, у жизни свои законы: Борис приходил к Глаше, разговор откладывался, и то, что давно уже было решено в сердце Бориса, никак не происходило. Поначалу Борис не находил слов и думал, что так и не найдет. Он не хотел разбивать ей сердце. Он понимал, что никакие богатства не сгладят ту обиду, что он собирается ей нанести. Борис выбирал семью, но для Глаши это значения не имело – в ее глазах он именно выбирал другую. Женщины могут простить все что угодно, только не пренебрежение. Странное дело: Борис не боялся смерти, не боялся драться с медведями, рисковал на бранном поле, но поговорить с любовницей о разлуке решительно не находил в себе сил.

Наконец это случилось. Произошедшее объяснение стало одним из самых тяжелых эпизодов в жизни Бориса. Сначала Глаша показывала деланное равнодушие, потом плакала, потом умоляла, а в конце перешла к угрозам. Борис ушел от нее с тяжелым сердцем. По скольким еще жизням ему суждено пройтись катком? Борис гадал: могло ли все сложиться иначе? Вряд ли, это же лучший из миров, мать его.

Лицо Глаши все маячило перед ним, Борис ворочался с боку на бок, но наваждение не проходило. Ему было нестерпимо жарко. Казалось, он видит языки адского пламени, что до срока жгут его душу. Жар был такой силы, что ему трудно было дышать. Тогда он усилием воли решил подняться с кровати и распахнуть окно.

Борис попытался усилием воли сконцентрироваться на реальности, но адское пламя и не думало пропадать. В углу комнаты в зловещем красном свете он различал какой-то сутулый силуэт. Бориса вдруг охватил суеверный страх: ему представилось, что это Лукавый, враг рода человеческого, явился по его душу собственной персоной.

Борис начал вслух молиться Царице, как он всегда делал в страшных снах. Но как во сне, он не мог припомнить молитву полностью, слова путались, и если у молитвы и была какая-то защитная сила, то она должна была вся рассеяться от этих жалких попыток.

Нечистый обернулся к Борису. Боярин обомлел: нечисть приняла облик Глаши. Или это сама Глаша? Борис дернул головой, прогоняя сон и лихорадочный бред. Глаша не исчезла. Борис посмотрел по сторонам и осознал ситуацию, в которую попал. Глаша пробралась к нему, зажгла лучину или какую-то грамотку от свечи и бросила на пол. Огонь уже заплясал по полу, занялась мебель. Сама Глаша, когда Борис очнулся, копалась в сундуке, по-видимому, в надежде своровать что-нибудь ценное, прежде чем сбежать.

Заметив, что Борис проснулся, Глаша вскрикнула и бросилась к двери. В руках блестели цепочки, золотые кресты и прочие драгоценности. Ей бы удалось сбежать, если бы дверь не открылась ей навстречу, едва не сбив с ног. На пороге стояла напуганная Марфа. Сейчас она мало походила на человека: большой круглый живот выдавался вперед, превращая женщину в едва заметное дополнение к нему. Глаша и Марфа встретились взглядами. Марфа опустила взгляд на драгоценности в руках поджигательницы, Глаша скользнула глазами по беременному животу.

Борис заревел и скатился с постели. Он пригнулся, сунул руку под кровать, пошарил там, нащупывая заряженную пищаль, которую с давних пор хранил на вот такую черную минуту. Пламя лизнуло его по ноге, Борис закусил губу. В животе вил кольца страх: под кроватью было пусто! В голове Бориса пронеслась тысяча догадок, куда могла подеваться пищаль (забрала служанка; Марфа спрятала от греха подальше; дети уволокли, чтобы поиграть), но сейчас это не имело значения. Он начал лихорадочно соображать, как теперь поступить; ему представлялись самые фантастические варианты. И тут его пальцы наконец сомкнулись на холодном железном стволе.

Борис вывалился из-под кровати и неуклюже сел на полу, вскинув оружие перед собой, целясь в обеих женщин. На все это у него ушло всего несколько секунд, но по его внутреннему счету прошла целая вечность.

За это время женщины успели оценить друг друга взглядами, и Марфа воскликнула:

– Ты кто такая?

Глаша не ответила, обернулась на Бориса, но тот еще возился под кроватью.

– Глашка, это ты, что ли? – удивленно сказала Марфа. – Ах ты дрянь! Что ты наделала? Что тебе от нас нужно?!

– Я… – начала Глаша и снова обернулась к Борису.

Борис уже вытащил пищаль из-под кровати и теперь целился в нее. Девушка завороженно уставилась на дуло, как кролик на удава.

Борис смотрел на двух женщин поверх ружья. Внезапно он осознал, что может убить как одну из них, так и обеих. Он снова оказался в узловом моменте своей истории. Сейчас он выберет не только женщину, но и дальнейшую судьбу, потому что судьба мужчины всегда связана с женщиной.

Если он убьет Глашу, все будет как прежде. Он подтвердит свой выбор. Он останется с семьей, Марфа родит ребенка, и он, возможно, возведет его на престол, сделает царем Гардарики. Он искупит свою вину перед женой, спрячется от нее за мертвым телом, и никто никогда не узнает о его измене. У Глаши в руках – драгоценности. Все решат, что она обычная воровка.

Если он выстрелит в жену, то убьет еще не рожденного малыша. Может, оно и к лучшему? Может, эта участь завиднее той, что он ему готовит, собираясь поднять так высоко? Может, жизнь – не подарок, а всего лишь разбег перед прыжком в пустоту? Не лучше ли сразу туда броситься? Стоит ли вообще рождаться? Без жены он будет чувствовать себя гораздо спокойнее: больше не надо ни о ком беспокоиться. Глаша простит его, если он принесет жену в жертву, но вот сложится у них дальше или нет… Он будет свободен. О детях позаботится кто-нибудь из родственников… Или он вообще отправит их на воспитание за границу, подальше от себя и опасностей возни у трона. А кто тогда станет царем Гардарики? Неужто он сам?

Все то же – если убить обеих.

А если никого не убивать? Если ружье даст осечку? Тогда Глаша, дура, раскроет свой поганый рот и выдаст его с потрохами.

Тысячи возможностей раскрывались перед Борисом. Он видел себя царем, видел царем своего сына, видел два мертвых женских тела…

Любовь – блеснуло в сознании Бориса короткое, двусложное слово. Всего пять звуков, а сколько смысла! Неужели в нем не осталось любви? Неужели он превратился в чудовище, раз всерьез рассматривает такие варианты? А ведь он даже не подумал о самом очевидном решении: застрелиться. Но это показалось ему отвратительным, трусливым и бессмысленным. В его руках судьба целой страны. Без него Гардарики осиротеет.

Борис принял решение.

Он прицелился и спустил курок.

Треск огня, грохот, женский крик.

* * *

Выпал первый снег, да так обильно, что приходилось идти, высоко поднимая ноги, всякий раз рискуя упасть. Снег скопился на деревьях пушистыми хлопьями, отчего весь пейзаж казался сказочным. Как всегда в Гардарики вокруг не было ни души. Где-то вдалеке только каркала ворона. Мир казался безлюдным, как в первые дни творения, когда Царица еще не произвела на свет людей.

У Бориса было одно любимое место. Там над крутым речным берегом склонялась одинокая ива. В наступившее холодное время она выглядела мертвой и неприветливой. Много лет назад он повесил на нее качели, имея в голове мысль, что однажды приведет сюда своих детей. Детьми он обзавелся уже достаточно давно, но так ни разу их сюда не сводил. Он несколько раз задавал себе вопрос, как же так вышло. Точного ответа он не знал, но, по-видимому, ему требовался какой-то маленький собственный уголок, который принадлежал бы ему одному.

Проблема любого правителя в том, что он владеет всем только номинально. На самом деле, владеть всем значит не обладать ничем. Владеть можно книжкой, сапогами, ножом. Государством, сцеплением множества воль, обладать можно только в фантазиях. Правитель стоит высоко, потому что колонна из людей, на которую он забрался, согласна его поддерживать. Если это желание пропадет, колонна рассыплется и трон вместе с венценосным седоком ухнет в пропасть.

Борис скинул шубу и бросил ее прямо в снег. Теперь издалека ее можно было принять за зверя, клубком свернувшегося в сугробе.

Борис сел на качели и начал раскачиваться. Безыскусная конструкция: две веревки и деревянная перекладина – так и не испортилась за прошедшие годы, несмотря на ветер, непогоду, перемену сезонов. Борис потяжелел с прошлого раза, как приходил сюда. Качели под его весом почти доставали до земли. Сейчас все было в снегу, и Борис тоже – весь мокрый, одежда неприятно льнула к телу.

Борис раскачивался, балансируя на перекладине. Его ноги взлетали и опускались над холодным ручейком внизу. Сегодняшний Борис сливался с Бориской из прошлого, маленьким мальчиком, который больше всего на свете любил качаться на качелях. Тот Бориска весил, как гусиное перышко: он был еще совсем маленьким, верил только в хорошее и мечтал поскорее вырасти. Этот Борис, многократно увеличенная копия того мальчишки, больше во всем: и статью, и сутью, – чувствовал, как дьявольски ошибся. Взросление – отвратительная вещь. Больше ответственности, больше обязанностей, и в итоге ты чувствуешь себя загнанным зверем. Тот рост, который ждал Бориса, – еще хуже взросления. Ему в управление досталась целая страна, а в таком деле нельзя остаться с чистыми руками. Борис ощущал, как перепачкался – изнутри, снаружи, он был по уши в этом дерьме и одновременно сыт им по горло. Была бы речка побольше, бросился бы в нее, чтоб отмыться.

Ветер налетал холодными порывами, и Борис рисковал простудиться снова. Простуда – это способ правителей убежать от ответственности. Сколько королей заболевали, чтобы не принимать важное решение? Сколько военачальников застужались, студеной зимой разъезжая перед своим войском в легком кафтанчике? Возможно, Борис тоже надеялся застыть и слечь, чтобы забыться в лихорадке.

Борис обернулся и заметил вдалеке маленькую черную фигурку. Не разобрать, движется она или стоит на месте. Он сразу узнал, кто это.

Глаша.

Фигурка зашевелилась. Борис прищурился и разглядел, что она идет к нему. Он повернулся к реке, спиной к женщине, и раскачался еще сильнее, ожидая незваную гостью.

Она подошла тихо-тихо. Казалось, она ничего не весит: она не проваливалась в снег, просто возникла вдруг по правую руку от Бориса.

Борис бросил хмурый взгляд на любовницу. Он пришел сюда, на этот пустынный берег, чтобы его никто не тревожил. Он просто хотел побыть один. Но, видимо, теперь для него это слишком большая роскошь. Он хотел что-то сказать, но не смог придумать, как лучше начать, и промолчал. Глаша тоже молчала, глядя вдаль, куда-то за реку, на противоположный берег. Так они и проводили время: когда-то они могли болтать всю ночь напролет, а теперь им нечего было сказать друг другу.

Борис оценил иронию, разглядел злую усмешку судьбы. Отношения с Глашей начались из-за пожара, пожаром и закончились. Может быть, правы мудрецы, которые считают, что все в мире движется по кругу? Интересно, можно ли это применить к его пути к власти? Он добрался до высоты из ничтожества, буквально из грязи в князи, неужели в ничтожестве и закончит свои дни? И если все циклично, неужели все хорошее и все плохое, что было, повторится еще много-много раз? Неужто в Гардарики объявится новый Волк? И новый Борис снова решится поднять на него руку и снова передушит всех волчат?

– А ты как считаешь, Глаша? – Борис нарушил молчание. На холодном воздухе голос его звучал ясно и громко, как гроза майской ночью. Из-за раскачиваний говорил он быстро, отрывисто, как говорят одержимые. – Движется ли все по кругу? Виделись мы когда-то в прошлом? Увидимся ли вновь? Или это будем какие-то другие мы? Похожие на нынешних нас, но в чем-то отличные? Или те же самые, но в новых телах? Или в похожих телах, но все же другие? Есть ли шанс, что все будет как-то иначе? Не будет пожара, и мы встретимся при иных, лучших обстоятельствах. Или не встретимся вообще? Что думаешь?

Глаша не ответила. Борис и не ждал ответа.

Борис затормозил, утопив ноги в рыхлом снегу. Холодные комки забились в сапоги.

– Глаша, – сказал Борис. – Извини, что так вышло. Я не думал, что у нас все вот так кончится. Ты мне приглянулась, ты же красавица. Я не смог удержаться. Да и кто бы смог? Но я не думал, что все так далеко зайдет. Я вообще не люблю загадывать. Все постоянно идет не так, как задумал. Вот и теперь так вышло. Я думал, что наша интрижка погаснет сама, как церковная свечка, а не разгорится в пожар. Прости, – голос Бориса дрогнул, в нем послышались слезы, – правда, прости. Я не должен был так поступать. Я всего лишь хотел кому-то нравиться, понимаешь? Я бросил бы все и сбежал с тобой хоть на край мира, но Марфа понесла, и я… – Борис громко всхлипнул. – Я не хотел покупать чужую жизнь ценой твоей жизни. Прости меня. Прости, если можешь.

Борис часто заморгал, потер глаза руками, а когда протер их как следует, Глаши рядом не было. Борис почувствовал острый укол тоски и вместе с ним невероятное облегчение.

Он не надеялся, что Глаша оставила его навсегда. Но на время она дала ему передышку.

* * *

Многие историки характеризуют Бориса Воробьева как замечательного семьянина. Немногие правители Гардарики удостаивались такого определения. Возможно, только император Владимир III – и больше никто не приходит на ум. Этот факт подчеркивают и поклонники Бориса, и критики его правления. Те, кто симпатизирует Борису, обычно отмечают это как его самую положительную черту, а те, кто склонен его ругать, записывают это в недостатки (как и в случае с Владимиром Третьим): государственный деятель, говорят они, не должен уделять семье излишне много времени. Мы сейчас рассуждаем о личности из столь далеких времен, что не можем с полной уверенностью говорить о том, каким он был на самом деле. История знает разные примеры счастливых царственных семей, которые на поверку оказывались не такими уж и счастливыми. Все помнят, что князь Ярослав Мудрец был хорошим отцом для своих детей, но о том, был ли он хорошим мужем для своей жены, в наших хрониках нигде конкретно не сказано. Как не сказано и обратное: была ли Ингрид, или Ирина, жена Ярослава, ему примерной супругой? В хрониках земель северских, к примеру, читаем историю про конунга Ярцейслава, которому жена Ингрид наставляла рога с бравым наемником Нори. Что там было и как, не должно было бы волновать нас, даже если бы мы были современниками. У историков есть отговорка: личность правителя, его личные дела, поведение близких накладывает глубокий отпечаток на весь курс развития страны. Так-то оно так, но нужно уметь отличать страницы старой хроники от желтых листов бульварной газетенки. Свод законов Ярослава, сохранившийся до наших дней, имеет исторический вес и может и должен быть рассмотрен как исторический факт. А вот изменяла ему жена или нет – это домыслы, которые отвлекают от главного. Историки должны стремиться к точности, как математики, а не погрязать в сальностях в угоду скандальности, чтобы привлечь новых читателей. В противном случае они будут похожи на недоучек, которые сами ничего толком не знают и на вопрос «Сколько будет 2×2?» отвечают: где-то так, пять-шесть, как у того графа, который после первого похода в публичный дом обрел прозвище «Граф Полдюжины».