Текст книги "Трепанация"
Автор книги: Александр Коротенко
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
Книга приема
Клиент: Осип Москвин. 30 лет.
1-й визит. Стандартное время. Объективно: бледен, под глазами темные круги (возможно, от недосыпания), гипертонус, вязкая, смазанная речь, незначительная разорванность мышления, потливость на фоне сухости ротовой полости, незначительный тремор рук. Спонтанное перевозбуждение.
О себе говорить не хочет. Волнует исключительно дискомфортное душевное состояние. Этимология непонятна. Наличие депрессивной симптоматики.
Общее состояние – 3 балла.
Продолжить наблюдение.
Дневник сновидений
Сумасшедшее белое пространство. Ослепительное пространство. Настолько ослепительное, что, кажется, через пару метров упрешься в стену. Протягиваю руку, пытаясь дотянуться до его конца. Пальцы утопают в чем-то вязком и эластичном.
Подо мной белая масса, похожая на манную кашу. Присел. Трогаю руками. Что-то зернистое и теплое на ощупь. Ложусь на живот и чувствую, что подо мной песок. Мелкий и очень белый. Загребаю его руками. Во рту пересохло. Ужасно хочется пить. Поднимаю голову. Вокруг барханы с рябью волн.
Поднимаюсь и смотрю на горизонт. Там, очень далеко, бирюзовая полоса с характерной белой окантовкой. Океан. Свежесть. Легкое дуновение бриза.
Пытаюсь идти. Ноги увязают в мягком месиве чего-то липкого и противного.
Приходится лечь на живот и ползти.
Я на вершине холма. Скольжение вниз становится все сильнее. Я боюсь увеличивающейся скорости и того, что могу удариться о камни и разбиться.
Развожу руки, чтобы остановиться. Мышцы сводит от боли. Падение неминуемо. Я напряженно жду удара и боли. Падение.
Я проснулся. Включил лампу. Нестерпимо хотелось пить, но я первым делом записал то, что увидел.
Я на берегу океана. Сижу на песке у самой воды. Волны густо-синего цвета, и мои ноги, касаясь их, тоже становятся синими. На горизонте солнце. Оно становится ярче. Я смотрю на океан. Он совсем прозрачный. Я вижу темные пятна подводных скал и тени огромных рыб. Жарко.
Захожу в воду, но не чувствую ее температуры. Вожу руками вокруг себя. Волны мягкие и тягучие, как кисель. Плыву. Такое ощущение, будто медленно лечу. Одежда сухая. Тело сухое. Подо мной проплывают тени. Ныряю. Покой, и легко дышится.
Я понимаю, что это океан знания и вокруг меня плавают вопросы. Вода все время меняет цвет. То она прозрачно-зеленая, то бирюзовая. Она фосфоресцирует. Меня окружают вопросы. Некоторые очень мелкие, но собираются в стайки. Некоторые гигантские. Волны от их движений я ощущаю своим телом как вибрацию. Я пытаюсь их касаться. С содроганием прикасаюсь к ним, но пальцы ничего не чувствуют, и сильная паника охватывает меня.
Судорожными движениями я стараюсь всплыть на поверхность, но не помню, в какой она стороне. Страх накрывает меня, заползает внутрь. Мне тяжело дышать. Я задыхаюсь. Это смерть.
Я проснулся и лежал, пытаясь вернуться к реальности. Страх не проходил. Я дрожал. Боялся встать с кровати и опять очутиться во сне. Наконец я включил свет и понял, что уже не сплю.
– Здравствуйте, Осип. Александр Борисович сейчас вас примет. Присаживайтесь.
Умник в очках сидел за столом перед большой книгой. Его палец остался лежать на странице, которую он читал в это время.
Открылась дверь кабинета, и в приемную вошел Александр Борисович.
– Здравствуйте, Осип, здравствуйте. Как ваши дела? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Проходите, проходите, – доверительным тоном.
Он подошел к очкарику, который встал при его приближении, и шепотом ему что-то сказал. Тот утвердительно кивнул.
Осип стоял у дверей, когда Александр Борисович вернулся к нему.
– Пойдемте. Проходите, – сказал он, пропуская Осипа вперед.
Осип прошел по комнате и сел в привычное кресло. Психолог – напротив него.
Бегло осмотрев его и заметив, что внешность не изменилась, а под рубашкой появилась майка черного цвета, он пристально посмотрел ему в глаза и спросил:
– Как сон?
– Почти так же.
– Принимали снотворное?
– Пробовал донормил. Не помогает.
Психолог занял привычную позицию. Само внимание и очень трезвый взгляд.
– Как только ложусь в постель, накатывает тревога. Начинаю перебирать разные события. Пытаюсь отыскать опасность. Когда ловлю себя на мысли, что не сплю, пытаюсь отвлечься, но все равно возвращаюсь. И так до утра. Утром вроде засыпаю, но просыпаюсь усталым и разбитым. Заставляю себя есть. Заставляю себя работать.
– Чем вы занимаетесь?
– Я придумываю кроссворды для разных издательств. Вопросные викторины и передачи для телевидения. В общем, вопросы. Работа несложная. Я уже почти не пользуюсь словарями. Времени отнимает немного, и платят неплохо.
– Если я вас правильно понял, когда вы ложитесь спать, вы перебираете в памяти то, что с вами раньше происходило. Правильно?
– Да.
– Думается, будет интересно поговорить об этом. Какого рода эти события, и как, по-вашему, они повлияли на вас? На вашу жизнь. Почему вы их все время вспоминаете?
Психолог замолчал, приготовившись слушать.
Осип задумался на некоторое время и начал говорить.
– Чаще я вспоминаю детство. Моя мать работала переводчиком, а отец был врачом. Они развелись, когда мне было около трех лет. Я остался с мамой, но она много работала, и я часто оставался один.
– Вы тосковали?
– Нет. Точнее, я не помню. Может быть. Хотя к нам иногда приезжала бабушка, мама моей матери. Она до самой смерти работала в школе. Так вот, она меня научила очень рано читать.
– Рано читать, – повторил психолог.
– Да, уже к четырем годам я свободно читал сказки. Так вот, мне покупали много книжек, и я все время читал, пока оставался один. Потом мне купили «Что такое? Кто такой?». Помните, наверное, – такие разноцветные детские энциклопедии в картинках.
Психолог кивнул утвердительно.
– Позже я стал читать разные словари. Это мои любимые книги. Их было очень много в доме. Родители были учеными. Я говорил уже. Ну, вот так.
Он помолчал.
– Во двор мне мать не разрешала ходить. Боялась за меня. Потом я пошел в детский садик. Сначала там я все время плакал и хотел домой, а потом стал болеть и опять оставался дома один. Не помню, чтобы мне было тоскливо или одиноко. Конечно, как любому ребенку, мне хотелось быть с мамой, но она же должна была работать. К школе я почти в совершенстве знал английский язык. Это была мамина специальность, и с ее помощью я быстро научился читать по-английски. По крайней мере, на вступительных экзаменах в спецшколу я читал Байрона. Меня зачислили сразу во второй класс. Через два года я учился в шестом классе и к четырнадцати годам с разрешения министерства окончил школу.
– У вас были друзья в школе?
– Нет. Мне с ними было неинтересно. И кроме того, я носил очки, был маленький и очень худой. Надо мной все время смеялись. Но я это перетерпел. Защитить меня все равно было некому. Преподаватели особой любви ко мне не испытывали, потому что я задавал много вопросов, которые их ставили в тупик. Хотя, как ни странно, меня выдвинули президентом общества вундеркиндов. При Академии наук.
– Почему же странно, если вы демонстрировали такие способности?
– Ну не знаю. Так.
Психолог кивнул головой, давая разрешение продолжать.
– Мне нравилась одна девочка, и я ей предложил списывать у меня домашнее задание. Но когда я пригласил ее в кино, она рассказала об этом в классе, и все надо мной смеялись. Не знаю, почему я вспомнил это.
Ну вот. В пятнадцать лет мне разрешили поступить в мединститут. Там я проучился два года, но было неинтересно, а переводиться на старшие курсы ректор не позволил, и я ушел.
Приблизительно в это время я полюбил разгадывать всякие кроссворды и головоломки. Я отправлял их в редакции и получал призы. Однажды меня пригласили в одну газету и предложили, чтобы я для них придумывал кроссворды. Я согласился. Платили немного, но я постепенно стал работать в нескольких редакциях, а потом для телевидения и радио. Вот так вот до сих пор. Я уже говорил об этом. Пытался еще учиться. Сначала на филологическом факультете МГУ, а потом перевелся на философский. Если бы не мать, я бы и его бросил, но она хотела, чтобы у меня был диплом. Потом предлагали в аспирантуру поступить, но к тому времени мать заболела. Ей дали инвалидность. Кстати, из-за этого меня в армию не взяли. А потом мать умерла.
Он замолчал и о чем-то задумался. Молчал и психолог.
– Мать умерла, – сказал психолог.
– Да, – подтвердил Осип и опять замолчал.
– Вы видитесь с отцом?
– Что? С отцом? Нет. Он уехал по еврейской квоте в Штаты вместе со своими родителями. Мы не общаемся. Знаете, иногда кажется, что это происходило не со мной. Особенно, когда со стороны себя слушаешь. Как будто это все какой-то другой человек, а не я. Такое ощущение, что мне это снится и я вот-вот проснусь и вернусь в другую жизнь.
Он замолчал, подавшись всем телом вперед.
– В другую жизнь, – повторил психолог.
– Да, да. Вы понимаете?
Психолог покачал понимающе головой.
– Понимаю.
– Как из этого выбраться? – Осип посмотрел в глаза Александру Борисовичу.
– Думается, это где-то в вас. Какая-то часть вашего Я хотела бы чего-то другого, как мне представляется. Подумайте об этом. Чего бы вам самому хотелось? Что в этой жизни могло бы вас порадовать?
– Не знаю.
– Это непросто. Но вы умный человек и, как мне кажется, в состоянии отыскать суть своего Я. Более того, представляется, что вы знаете причину дискомфорта, но не можете ее выразить. Подумайте об этом.
Психолог еще долго о чем-то говорил, что почти не касалось сознания Осипа. Он машинально отвечал на вопросы и что-то объяснял, но оставался безучастным к происходящему, прислушиваясь больше к внутренним ощущениям.
– Вы слушаете меня, Осип?
– Да, да, – рассеянно ответил Осип психологу.
Тот выпрямился в кресле.
– Ну хорошо. На сегодня мы закончим. Как обычно, выберите себе удобное время для следующей встречи.
Осип встал, и Александр Борисович проводил его до двери кабинета, где они расстались.
Книга приема
Клиент: Осип Москвин. 30 лет.
2-й визит. Стандартное время. Объективно: речь более связная, спокоен, но несколько флегматичен, рассеян, в речи повторения, хорошая память, аналитический ум. Был более разговорчив. Неохотно говорит о матери, называя ее не мама, а мать. Возможен невыраженный конфликт. Лабилен. Моторика удовлетворительная. Отец (возможна скрытая обида). Лейтмотив – одиночество и выживание в этих условиях. Закрыт по отношению к внешнему миру. Возможно, шизоидный тип личности. Почитать сновидения.
Общее состояние 4–. Дальнейшее наблюдение.
Дневник сновидений
Стеклянная поверхность, и я на ней. Она тянется до горизонта. Идеальная поверхность. Очень скользкая. Зеркальная. Я всматриваюсь в нее и сначала вижу свое отражение. Бледное вытянутое лицо. Похоже на черно-белое изображение. Я замечаю тени, скользящие под самой поверхностью. Наклоняюсь, чтобы их разглядеть, и понимаю, что стекло очень тонкое и в любую минуту может треснуть. И тут же это происходит. Я падаю в прорубь из острых осколков и попадаю в воду. Первая мысль – я порежусь и умру. Тогда я ныряю и задерживаю дыхание, чтобы осмотреться. Воды не существует. Я в невесомости, парю в сером пространстве без начала и конца. Хочется дышать. Я не выдерживаю и делаю вдох. Дышится свободно и легко. Я думаю, может быть, стекло уже растворилось в воде, ведь оно такое тонкое, и смотрю вверх. Прямо надо мной проплывает огромная тень. Всматриваюсь и вижу плотную белую массу, всю в царапинах и морщинах. Я вижу, что это не морщины, а буквы. Начинаю различать слова. Вспоминаю то, что читаю. Я вспоминаю, что это море знания, и в нем вопросы. Пытаюсь понять смысл читаемого, но не могу. Читаю уже вслух, громче и громче, чтобы слышать свой голос и, таким образом, понять то, что я читаю. Но смысл ускользает. Мне известны слова, которые я произношу, но я не помню их значения. И вдруг я думаю: ведь если есть вопросы, то должны быть и ответы. Изо всех сил пытаюсь выплыть на поверхность и испытываю облегчение, когда мне это удается. Я уже почти по пояс в воде и смотрю в сторону горизонта. Да. Так и есть. Я вижу большие плавники, скользящие над водой. Их много. Очень много. Я понимаю – это ответы. Я плыву навстречу им, боясь не доплыть. И вот оно. Это чудо. Я оказываюсь в стае ответов. Они кружат вокруг меня, касаясь ног, рук, живота. Они резвятся, выскакивая из воды. Они похожи на дельфинов, но только без плавников. Без хвоста. Без головы. Они все время ускользают от моих прикосновений, а мои руки скользят по их телам, не в силах ухватиться. Океан переливается всеми цветами. Скорее оттенками. Это напоминает северное сияние и свечение моря одновременно. Я ловлю себя на мысли, что могу устать и утонуть. Руки отяжелели, тело тянет вниз. Я начинаю паниковать. Захлебываюсь. Страх. Страх.
Я проснулся. Майка мокрая. Сходил на кухню попить воды. Сделал эту запись и опять лег.
Я держу в руках свою голову. Она лежит у меня на коленях. Я смотрю на нее сверху и глажу себя по волосам. Они жесткие. Я чувствую одновременно и их – руками, и прикосновения к ним – головой. Поворачиваю ее лицом к себе. На лице щетина. Я думаю, может, стоит ее сбрить, но, мне кажется, голова тяжелая и нести ее в ванную для бритья не хочется. Я глажу лицо правой рукой и замечаю, что она вся в морщинах, как у столетнего старика. Я оттягиваю кожу на руке. Она поднимается домиком и рвется. Под ней пустота. Нет даже костей. Я понимаю, что меня нет. И голова, которую я держу на руках, не моя. Ужас запирает мое дыхание, и я просыпаюсь.
– Здравствуйте, – поздоровался Осип, войдя.
– Здравствуйте, Осип. Можете называть меня Вениамином. Александр Борисович будет с минуты на минуту. А пока могу вам предложить чай или кофе.
– Спасибо, я просто посижу.
– Как вам будет угодно, – и очки погрузились в чтение.
Осип сел в кресло и какое-то время разглядывал свои руки. Затем осмотрелся. Сел удобнее, расслабился.
– У Александра Борисовича есть семья?
– Извините, – Вениамин посмотрел на него.
– Семья у Александра Борисовича есть?
На лице ассистента отразилось удивление.
– Вообще-то у нас не принято об этом говорить с клиентами. Извините.
– А почему?
– Это личная информация, и вы можете об этом спросить Александра Борисовича.
– Это секрет, что ли?
– Нет, не секрет, но с клиентами не принято говорить на личные темы.
– А вы давно здесь работаете?
– Почти два года.
– Учитесь?
– Да. На вечернем.
– Тоже станете психологом?
– Надеюсь.
– Наверное, интересно?
– Мне нравится. Но нужно много практики, а в России люди пока не приучены обращаться к психологам. Нет культуры психического здоровья. Платят мало и неохотно.
Осип скривил рот и наклонил голову, пытаясь это скрыть.
– Я понимаю, но таких, как Александр Борисович, в Москве единицы, и вам повезло, что вы попали к нему.
– Вам, видимо, тоже.
– Да, и мне тоже. Я его сын.
– А, понятно. И каково иметь такого отца?
– Непросто.
– Он, наверное, все понимает?
– Когда речь идет о посторонних людях.
Открылась дверь, и вошел Александр Борисович. Мягкая улыбка. Одет элегантно – само благополучие. Тут же подошел к Осипу и протянул руку.
– Здравствуйте, молодой человек. Как дела? Как настроение?
Осип встал и пожал его руку.
– Спасибо, вроде нормально.
Психолог посмотрел на ассистента и кивнул ему головой.
– Здравствуйте, Александр Борисович, – ответил Вениамин тихо и уже стоя за столом.
– Бабушка пришла к доктору. Жалуется на недомогание. Тот ставит ей градусник и просит, чтобы она посидела в коридоре. Проходит час, два. Он забывает про нее. Наконец открывается дверь, и бабушка с порога говорит ему: «Возьми, голубчик, свое лекарство, так помогло, так помогло», – закончил анекдот Александр Борисович и рассмеялся. – И так бывает. Правда, Вениамин?
Тот согласно заулыбался.
Осип для приличия тоже улыбнулся.
– Ну хорошо. Проходите, Осип, пожалуйста, – и он открыл дверь кабинета.
Они сели, как обычно, друг против друга, и Александр Борисович посмотрел ему в глаза.
– Что нового? Как вы себя чувствуете?
– Я почитал кое-что. Очень похоже на депрессивную симптоматику. Может, мне попринимать антидепрессанты?
– Видите ли, Осип. Я психолог, а не психотерапевт, и не могу назначать такие препараты. Собственно, у меня немного другие задачи. В вашем случае, как мне представляется, мы могли бы обойтись без медикаментозного лечения. Пока. Пока я не вижу в этом необходимости. Мне кажется, вы в состоянии справиться со своими состояниями самостоятельно. Мы вместе должны отыскать нечто рациональное, что в силу непонятных пока причин было вами утрачено. Я постепенно читаю ваши записи. Я наблюдаю за вами. Думается, это очень интересный случай. Вы – молодой, очень образованный человек, с большим багажом знаний, – и утратили рациональный смысл их обретения. Понимаете? Я ясно выражаюсь?
– Да. Я вас понимаю.
– Я бы не торопился относить ваши состояния к депрессии. И, собственно, отчего депрессия? У вас были серьезные травмы или стрессы длительного свойства? Вы переживали внутренние кризисы? Как вы считаете?
– Когда мне было года два, я попал с отцом в аварию. Может быть, это?
Психолог утвердительно кивнул.
– Расскажите подробнее.
– Я сидел у отца на руках на переднем сиденье автомобиля. Его друг за рулем. Не знаю, что тогда произошло, но я вдруг сильно ударился головой о приборную доску. Я запомнил только то, что остался один. Совсем один. Какие-то люди кругом кричали. Сильно пахло табачным дымом. Это было ночью. Очень хотелось спать, но голова болела так сильно, что я не мог закрыть глаза. Потом я сидел на коленях у какого-то мужчины в форме, и он дал мне конфету «гусиные лапки». Я их любил. Она была вкусной, но я не мог жевать. Мне было очень больно.
– Вы плакали?
– Я не помню. Помню только, что рядом не было отца.
Он замолчал.
– Да, я плакал, потому что рядом не было отца. Я его искал глазами, но не находил, и мне было страшно. Потом меня привезли домой, и я лежал в постели и не мог заснуть, потому что мать с отцом громко ругались. На следующий день я увидел, что у отца правая рука перебинтована. Когда произошло столкновение, дверь с нашей стороны распахнулась, и отец выставил вперед правую руку, а затем дверь захлопнулась и прищемила ему пальцы. Наверное, он не мог поступить по-другому, потому что держал левой рукой меня. Как вы думаете?
Психолог покачал головой из стороны в сторону и обратил внимание, что глаза у Осипа стали влажными, а веки покраснели.
Они помолчали.
– А еще однажды в подъезде нашего дома меня обидели соседские ребята. Я заплакал и сказал, что расскажу папе, и он их всех побьет. Побежал к папе, но он сказал, что очень занят и чтобы я сидел дома. После этого я боялся выходить из квартиры. Мне было стыдно почему-то. Вы понимаете?
– Конечно. Любой ребенок ожидает защиты от своих родителей.
– Позже я мечтал о том, что, когда вырасту, спрошу его, почему он не заступился за меня, но я его больше не видел.
– Что вы чувствуете, когда вспоминаете отца?
– Сейчас почти ничего.
– Почти ничего, – повторил психолог.
– Иногда я с ним разговариваю. Как бы сам с собой. Понимаете? Мне его, наверное, не хватало. Но он же не виноват, что все так получилось, правда?
Психолог кивнул.
– Мама не хотела о нем говорить. Я как-то нашел его адрес в Америке и написал ему письмо, но ответа не было. Может, адрес неправильный.
– Если бы он вам позвонил, что бы вы ему сказали?
Осип задумался.
– Почему он меня оставил? Почему не звонил, не писал? Ни разу не поздравил меня с днем рождения. Зачем меня надо было рожать тогда?
– А ваша мама?
– А что мама, – он начал нервничать, – она всегда была на работе. Я так завидовал другим ребятам, когда у них был день рождения. А мой ни разу не отмечали. Наверное, я любил свою мать. Хотя она была очень нервной. Часто кричала на меня и просила не мешать ей. Все, что я помню, это мой страх помешать ей. Сейчас я понимаю ее. Она была очень красивой, но у нее в жизни что-то не получилось, и, видимо, ей было нелегко. Да ей и со своей матерью было нелегко. Они постоянно ругались. Бабушка считала, что мама не может устроить личную жизнь, и упрекала ее за это, ну и начиналось.
– Что вы чувствуете, когда вспоминаете маму?
– Мне неприятно об этом говорить.
– Хорошо.
Они помолчали. Осип успокоился.
– Осип, сейчас вы взрослый самостоятельный человек. У вас собственная жизнь. Однако, как видите, в вас сидит какая-то незавершенность. Может быть, детские обиды. Подумайте над этим. Всё, о чем вы говорите, уже прошло. Всё произошло. Как вы понимаете, ничего уже нельзя вернуть. Правильно?
– Да, я понимаю.
– Может, вам следует простить своих родителей? Они жили, как могли. Подумайте.
– Я понимаю, но мне их не хватало. Неужели нельзя было дать мне хоть немного любви. Я же был ребенком.
– Думается, это круговая порука. А если они так же нуждались в любви и не получали ее? А если они ждали любви от того, кого вы не знали, но кто для них был дорог? А если они, в свою очередь, также недополучили любви? А если их не научили любить или, по крайней мере, выражать свою любовь? Ведь они заботились о вас по-своему?
– Наверное, но разве этого достаточно?
– Хочется всегда большего. Попробуйте принять все так, как это было, а не так, как вы ожидали.
– Это какая-то христианская мораль, Александр Борисович.
– Может быть и так, что же в этом плохого?
– У меня напряженные отношения с религией.
Психолог посмотрел на него удивленно.
– Ну, я не то чтобы атеист, я скорее агностик.
Осип посмотрел на Александра Борисовича. Тот ждал продолжения.
– Я не отрицаю существования Бога, но не знаю, есть Он или нет.
– Понятно, но сейчас речь не об этом…
– А мне кажется это важным.
– Почему?
– Я все время веду с кем-то внутренний диалог. Как бы разговариваю сам с собой. Понимаете? И я не знаю, кто это. Кто тот другой, что сидит во мне?
– Возможно, это ваше эго. Для многих людей это характерно.
– Но такие эгологи у меня постоянны.
– Представляется, что это может быть незавершенность ваших отношений, например, с отцом. Как вы думаете?
– Не знаю.
Психолог спокойно, размеренно объяснял Осипу удивительные механизмы психики. Непредсказуемость ее реакций и направлений дальнейшего развития. Он занимался просветительством, обращаясь к разуму и сильно развитому интеллекту клиента, который нуждался скорее в консультанте, чем во враче.
Осип понимал, что причина в индивидуальной чувствительности личности к внутренним переживаниям, но не мог принять того, что он, обладая хорошими знаниями, не может с этим справиться самостоятельно. Он опять ушел в себя, в свои размышления, слыша психолога только краем сознания. Но на душе у него становилось спокойнее.
– Хорошо, – психолог встал, давая понять, что встреча окончена.
Осип тоже встал, но его лицо выражало недоумение, как будто ему не дали закончить важный рассказ.
Уже на улице он поймал себя на мысли, что продолжает разговор с психологом, но это скоро прошло, и он вернулся к привычным размышлениям, которые, может быть, и надоели, но были такими родными.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.