Текст книги "Трепанация"

Видимо, как профессионал Александр Борисович боялся быть вовлеченным в чужие страдания. Боялся эмоциональной инфекции, эмоционального заражения.

– Хочешь воды, Осип? – от нехватки слов спросил Александр Борисович.

– Нет, спасибо. Я, наверное, пойду, – скорее предположил, чем намеревался это сделать Осип.

Он продолжал смотреть в пол. Его состояние внешне было обманчивым. Он ничего не обдумывал, как могло показаться со стороны. Его мозг, наверное, обрабатывал новую информацию, но сознания это не касалось.

Его сознание, приученное анализировать, прокручивало грустную мелодию со словами «и зачем я ему нужен».

Действительно, успешный, состоявшийся человек. Такой органичный в своей завершенности. Настолько сильный, что способен помогать другим. Самодостаточный.

И тут вдруг этот вопрос, эта заноза. Сын. Что с этим делать? Куда это девать? Как с этим жить дальше?

А никак. Как жил, так и буду жить дальше. Ну, есть человек, биологический родственник, и что? Никаких связей. Ничего общего.

Приблизительно так текла мысль Осипа, когда он представлял, что так думает его отец.

Отец сидел в своей привычной позе мудрого наблюдателя и, видя замешательство сына, полагал, что вспыхнувшие надежды в одинокой душе этого молодого человека будут мощным стимулом для его жизни. Потребуется время для того, чтобы они привыкли к новому состоянию родственной близости, но, в конце концов, они станут близки. Время все расставит по местам.

Так, надеялся Александр Борисович, думает его сын.

– Я пойду, – сказал Осип, привстав.

– Да, пожалуй, – поддержал его отец.

Осип встал и нерешительно направился к двери.

Александр Борисович поднялся вслед за ним.

– Когда мы увидимся?

Осип растерянно повернулся, обдумывая то ли предложение, то ли ответ.

– Мы можем просто так встречаться. Когда ты захочешь.

– Да, да, – покивал Осип, не совсем понимая, насколько это возможно теперь.

– Просто общаться, понимаешь? – скорее как предположение высказал отец.

Осип покивал головой и открыл дверь.

У стола в приемной стоял Вениамин.

Осип почувствовал себя неловко, так, будто он был в чем-то виноват. Ему даже неудобно было смотреть на своего брата.

Рука отца легла на его плечо, но он обратился к Вениамину:

– Веня, это Осип, твой брат. Я говорил тебе вчера об этом.

– Да, – спокойно ответил Вениамин, – я помню.

И видя его нерешительность, Александр Борисович добавил:

– Ну, подойди же к нам.

Вениамин подошел и подал Осипу руку. Это было формальное рукопожатие. Оба чувствовали, что так надо, и сделали это.

Помолчали.

– Ну вот, Веня, теперь у тебя есть брат, – с чуть наигранным воодушевлением сказал отец. – И у тебя, Осип, теперь есть брат. И теперь все будет хорошо, – непонятно кого приободряя, заметил Александр Борисович.

– Хорошо. Я пойду, – тихо пролепетал Осип.

– Ладно. Только знай, теперь мы тебя ждем. Всегда. Правда, Веня?

– Да, конечно, – подтвердил спокойно Веня.

Уже у двери Александр Борисович протянул Осипу руку. Тот пожал ее, не ощутив даже тепла, и вышел.

Психолог ошибся.

Бывает так, что одна и та же дорога может привести к совершенно разным пунктам назначения.

Например, вы идете домой, а когда приходите, на его месте одни руины. Но ведь шли вы не к руинам, а к своему дому.

Правильно, во всем виновато ожидание и предположение.

Так и Осип. Узнав о том, что Александр Борисович его отец, он, видимо, ожидал услышать какие-то слова, но не услышал их.

И Александр Борисович ошибся. Он сказал не те слова. Или, точнее, он не сказал нужных слов.

Собственно, его сложно винить. Психология – это ведь в первую очередь лингвистика, наука о языке. А в языке так много слов и еще больше их сочетаний, что неудивительно ошибиться в их правильной расстановке.

А может, дело не в словах. Ведь можно и выразительно промолчать.

Но, так или иначе, а, оставшись прежней, дорога к психологу отныне вела Осипа к другому пункту назначения, и тут возникает вопрос: нужен ли ему этот новый пункт назначения?

Беда в том, что, обретя отца, Осип потерял психолога, с которым связывал большие надежды. Что для него сейчас было важнее, он не мог сказать. Однако понимал, что психолог для него исчез. Ничего физического не произошло, но психолог исчез. Испарился.

Испарина. Наверное, она возникает вот в такие моменты невидимых превращений. Руки были влажными от пота. На лбу он ощущал приятный холодок от испарины.

И все же он чувствовал облегчение, выйдя из кабинета психолога на улицу. Чувство одиночества, изолированности от окружающего мира успокаивало его. Чувство опасности, которое он начал было испытывать, проходило. Он чуть не попал в капкан обязательств, и ощущение угрозы, навалившееся на его плечи, оставляло его.

И еще. Чуть-чуть, но усилился осадок душевной тревоги.

Он не хотел думать об отце. О тех странных обстоятельствах, которые свели их так неожиданно. Конечно, они лейтмотивом прокручивались на краю его сознания, как невнятные пейзажи за окнами поезда, но всматриваться в них он не хотел.

А впереди была ночь.

Дневник сновидений

Я узнал его сразу. Это был тот самый океан вопросов и ответов, в котором я уже плавал не раз. Вода была розовой и слегка фосфоресцировала. Я зашел по пояс и смотрел, как почти у самого дна проплывают вопросы и вопросики.

Они стайками кружили у моих ног.

Я вошел в воду глубже и поплыл к горизонту. Я знал, куда плыть. Вода не ощущалась телом, но руки чувствовали ее сопротивление. Дышалось легко и свободно. Я замечал огромные темные тени, медленно скользившие подо мной, но не обращал на них внимания. Вперед и только вперед. Я не мог осознать, для чего мне это надо, но точно знал, что там, ближе к горизонту, найду то, что мне надо. На какое-то время меня отвлекла стая ответов, выпрыгивающих, подобно дельфинам, из воды. Они будто приглашали присоединиться к ним и поиграть.

Но я двигался вперед и наконец увидел его. Остров. Я был здесь впервые, но с таким чувством, будто он мне давно знаком. Выйдя из воды, я пошел по тропинке, двигаясь с уверенностью знающего аборигена.

Тропинка петляла до тех пор, пока я не вышел на лужайку. Там на пригорке стоял аккуратный деревянный домик. Казалось, если заглянуть внутрь, он будет пуст, но я знал, что там меня ждут. Я вошел.

Он стоял у окна и с улыбкой смотрел на меня. Я не мог видеть Его лица из-за света, который, вливаясь в окно, создавал ореол вокруг всего его тела и головы. Я различал лишь рваный силуэт. Но отчего-то ощущение улыбки на его лице оставалось со мной.

– Я пришел узнать, – сказал я.

– В этом твоя проблема, – ответил Он, наклонив голову, и я зажмурился от яркого света, ударившего мне в глаза.

– Все равно я хочу узнать, – настаивал я, прикрывая глаза ладонью.

– Вопросы и ответы – это лишь полюса мира, создающие его баланс. Избыток одного или другого нарушит его, и мир будет разрушен. Мир состоит не из них, а из души.

Он отошел в сторону от окна, и меня захлестнула волна белого пламени. Оно было яркое до изнеможения и холодное до безразличия.

Я закрыл лицо руками.

– Своими вопросами ты разрушил мир. Ты был как ребенок, которому в руки попал огонь. Ты можешь исследовать все тело человека, но найдешь ли ты там душу?

– Где мне найти счастье? – прокричал я, захлебываясь в собственных слезах.

– Ты разрушил мир. Теперь тебе предстоит создать его заново. Сделай его счастливым и живи столько, сколько сможешь.

Я набрался мужества и решил взглянуть на Него, чего бы это мне ни стоило.

Пусть я ослепну, но хотя бы на миг я увижу Его.

Я с огромным трудом опустил руки.

За окном яркий красный диск садился за горизонт. Я стоял на поляне, усеянной белыми цветами, и с замиранием сердца смотрел на красоту заходящего солнца.

Я плыл домой. Спешить было некуда, и я лежал на волнах, наслаждаясь покоем и глядя в небо. Облаков не было, и я мог свободно разглядывать замысловатые линии и кратеры на Луне. Впервые я ощутил интерес к красоте того, на что смотрел, и мне совершенно не хотелось задаваться вопросами. Я просто смотрел и от одного этого акта получал удовольствие.

Осип стоял в дверях и молча смотрел на гостя.

– Тебя отец прислал?

– Нет.

– А как ты меня нашел?

– Ты же адрес оставлял и телефон при регистрации.

– А чего не позвонил?

– Не знаю. Решил просто зайти.

– Ну заходи. Только ты меня разбудил. Я поздно заснул.

Вениамин вошел в квартиру, закрыл за собой дверь и стоял в прихожей в нерешительности.

– Проходи сюда, – раздался из комнаты голос Осипа.

Он уже был в рубашке и джинсах, убирал постель и складывал диван, на котором спал.

– Садись, – то ли устало, то ли безразлично проговорил он, а сам по привычке сел в кресло у стола с компьютером. – Слушаю.

– Я пришел, потому что мне показалось, что ты нуждаешься в поддержке. Все-таки мы братья, – осторожно сказал Вениамин.

– Да уж, братья, – скептически качая головой, заметил Осип.

– Я понимаю, ты, наверное, злишься на отца, но это зря. Он тоже переживает, хоть и не подает вида. Думаю, он не хотел, чтобы все так было. Он хороший, – пытаясь передать свои чувства, говорил Вениамин.

– Поэтому он забыл меня? Чтобы оставаться хорошим? И почему он сразу не сказал мне все? Чего тянул? Размышлял, достоин ли я его?

– Да что ты? Он не знал. Правда, не знал. Для него это тоже было неожиданностью.

– Не знаю. Не верю. Знал он все, знал. Только молчал.

– А зачем ему это надо было? Он правда узнал, когда письмо твое пришло.

– А если бы письмо не пришло? Потерялось где-нибудь. Тогда что?

– Я не знаю, – грустно проговорил Вениамин. – Наверное, как-то по другому мы нашлись бы.

– Ага, нашлись бы, – сказал Осип скептически. – Мне умыться надо, посидишь?

– Конечно, конечно.

– Хочешь чай? Кофе у меня закончился.

– Можно, если тебя не затруднит.

Осип усмехнулся такой деликатности и пошел на кухню.

Вениамин огляделся. Комната была скупо обставлена, но дорогой компьютер и различные детали говорили о том, что человек, здесь живущий, не беден, но к вещам относится по принципу необходимости, а не значимости.

– Иди сюда, – позвал Осип Вениамина.

Когда тот зашел на кухню, Осип уже наливал кипяток в большую кружку на столе.

– Садись. У меня есть печенье, хочешь?

– Да нет, пожалуй.

– Ладно. Если что понадобится, поищи в шкафу, а я скоро.

Почему Вениамин пришел к Осипу?

Сам он считал, что это была его собственная инициатива, и двигал им целый комплекс чувств и ожиданий. Это был сложно переплетенный клубок, но четко выделялось следующее.

Во-первых, он всегда мечтал о старшем брате или младшей сестре, что довольно распространено в семьях с одним ребенком.

Во-вторых, он хотел попробовать себя в роли психолога.

В-третьих, он бы не признался, но, в случае успеха, рассчитывал на похвалу отца.

В-четвертых, пятых, шестых и так далее – это было просто интересно, хоть и немного цинично.

Следует иметь в виду, что вечером отец поговорил с ним немного о происшедшем. Скупо объяснил, что к чему и как, обронив при этом:

– Надо бы успокоить и поддержать Осипа. Хороший парень.

И все. Казалось бы, и все. Но, возможно, эта последняя ключевая фраза и стала толчком к дальнейшим действиям Вениамина. Хотя он так, наверное, и не считал.

Вернулся Осип. Тоже стал пить чай. Через некоторое время они обнаружили, что проговорили два часа. Причем по большей части говорил Веня. Осип оказался на удивление хорошим слушателем и внимательным собеседником.

Он многое узнал о своем отце, а точнее, о том, как тяжело жить с богом, который знает все, но еще больше не знает и все время пробует и пробует. И как хочется понимания и теплоты, а не рациональных знаний, и так далее и так далее.

Разговор плавно перетекал из одной темы в другую, пока Вениамин не признался, что давно влюблен в девушку с другого факультета, не может оторвать взгляд от нее, когда у них общие лекции. Старается в аудитории поближе к ней сесть, но она, к сожалению, его не замечает, а как с ней познакомиться, он не знает. В общем, детский сад.

– А почему просто не подойдешь и не познакомишься? – прямолинейно спросил Осип.

– Она никого не замечает. Раньше вокруг нее всегда были какие-то типы, а последнее время она все время одна.

– Ну вот и хорошо. Ты и подойди к ней.

– Да нет. Это нереально. Ты не видел ее. Она меня просто отошьет.

– Так ты же психолог. Заинтересуй ее. Предложи что-нибудь там. Я не знаю. Конспект попроси, что ли. Ну придумай.

Вениамин молчал, поджав губы.

– А тебе ведь лучше, – вдруг сказал он Осипу, как будто в озарении.

– В каком смысле? Ты о чем?

– Ну тебе ведь лучше. У тебя настроение изменилось, и вообще ты лучше выглядишь.

– Да? Может быть. Думаешь, отец помог?

– Да, и отец тоже. Мне надо идти, – Вениамин встал.

Расставаясь, они пожали друг другу руки и обменялись номерами телефонов.

Постепенно, шаг за шагом, их общение стало регулярным. Веня тянулся к старшему брату. Ему необходим был кто-то, кто мог бы разделить с ним его мысли и тревоги молодости. Отец, к сожалению, был слишком высоко, а Осип своей молчаливой улыбкой так вдохновлял его на откровенность, что стал для него необходимостью.

Да и Осипу было приятно появление в жизни родственной души, которой он хоть чем-то полезен. А это бывает так важно – кому-то помочь.

Свободные радикалы[2]2
  Свободные радикалы – вид молекулы или атома, способный к независимому существованию (то есть обладающий относительной стабильностью) и имеющий один или два неспаренных электрона. (Материал из Википедии – свободной энциклопедии.)


[Закрыть]

Господи, дай мне воображение, остальное я найду сам.

Альберт Эйнштейн.

Из ненаписанного Морису Соловину в письме от 1 января 1951 года[3]3
  Альберт Эйнштейн. Собрание научных трудов. М.: Наука, 1967.


[Закрыть]

Вместо вступления

Итак, что случилось, в конце концов, с людьми, о которых было написано в первых двух главах.

Иван Остров. Перенеся успешно сложнейшую операцию, по рекомендации врачей поехал в санаторий. Не сразу, но он успокоился и вернулся к своей работе. Коллектив отнесся к нему с должным состраданием. Особенную заботу проявляла молодая лаборантка. Через полгода они начали встречаться. Через год – жить вместе. Сначала у нее, а после того, как он и она продали квартиры, приобрели совместное жилье в новом доме. У них родилось двое детей, и, когда те немного подросли, каждый год они уезжали все вместе на отдых в Турцию.

Иван встречался иногда с отцом Феодосием, но, поскольку кризис миновал, то это были скорее встречи из уважения. Он стал чаще задумываться о Боге, но скорее как о неком абсолюте. Верующим он не стал.

Отец Феодосий. Продолжал служить в своем приходе еще три года, пока его не перевели в другой. Он расспрашивал людей о поселке, в который попал случайно, но никто ничего об этом не знал. Какое-то время он надеялся, что Вероника придет к нему, но она не пришла.

Вероника. Она вернулась к родителям в Москву. Через пару недель ее нашел там Павел. Они не вернулись в поселок. Через год у них родился ребенок, и они поженились.

Александр Александрович. До конца своих дней верил в правильность своих идей. Его сторонников становилось меньше. Лена от него ушла. Он какое-то время жил с молодой девушкой, влюбленной в его неординарность, но в конце концов остался один.

Осип Москвин. У него наладились отношения с отцом. Они встречались и общались, как старший с младшим. Александр Борисович способствовал его трудоустройству в институт, где Осип с удовольствием преподавал.

Вениамин. Закончил институт. Около года стажировался у отца, а затем приобрел собственную практику. Женился на однокурснице. Его отец очень радовался, что стал дедушкой, но к внуку относился немного отстраненно и осторожно, как ученый.

Если вы, уважаемый читатель, готовы принять такое развитие событий, пожалуйста, закройте эту книгу. Вам не стоит читать ее дальше. Она написана не для вас, как сказал бы Борхес. Оставайтесь в привычном мире морали и нравственности. Знание – не путь к счастью. И в этом смысле прав был Жан-Жак Руссо.

Скажу по-другому. Одни пользуются общей Библией, другие пишут ее сами.

Еще раз, другими словами. Новое знание не сделает вашу жизнь счастливее. Может быть, интереснее, но не счастливее. Но за интерес вам придется расплачиваться возникновением дополнительных внутренних противоречий. Нужны они вам? Вам не хватает своих собственных?

Раз вы все-таки читаете, продолжу – специально для вас.

Человек – все же удивительное существо. Он может приспособиться к любым обстоятельствам, мало-мальски пригодным для жизни вообще. Тяжело тем, кто склонен обращать внимание на среду своего обитания, и тем более имеющим в предыдущей жизни нечто лучшее. Легче тем, кто занят другим, то есть идейным. Этим все равно, где спать и что есть. Таким был и отец Феодосий.

Жил он в небольшой пристройке к дому, рядом с сельской церковью. В доме жила его бывшая жена Клавдия, продолжавшая присматривать за ним, готовить ему ужин и иногда убирать в его комнате. Хотя ему это было безразлично.

Кровати, письменного стола и трех стульев было достаточно для обслуживания его скромных потребностей. Главным его утешением был угол, в котором висели иконы с лампадками, а под ними стояла старая этажерка со святыми и богословскими книгами.

Большую часть жизни отец Феодосий проводил либо на службе в церкви, либо в беседах с прихожанами. Собственного времени у него оставалось только немного перед сном. В эти редкие часы он обычно сидел на стуле у стола с книгой в руках. Как правило, это была Библия. Он погружался в чтение отдельных мест и размышления.

Воображение, от природы богатое, уносило его в дальние времена и в далекие места. Он перевоплощался. Он освобождался от всего земного. Он переносился в мир идей, чистых и прозрачных, существующих в космосе скорее как эфир, а не отголосок чего-то сущего, земного. Иногда он так и засыпал ненадолго. Но со стороны это было незаметно, так как он сидел вполоборота к двери и лицом к иконам. Так что входивший видел только его спину.

Кстати, дверь у него никогда не запиралась, и достаточно было постучать, чтобы войти в его жилище.

Сегодня он первый раз поел только вечером и сидел у стола с Библией на коленях. Голова склонилась чуть влево, глаза прикрылись. Свет лампадки у икон и лампы на столе создавали атмосферу покоя и уюта.

Взрыв вспорол благодать. Дверь от удара распахнулась и сильно ударилась о стену. В комнату вошел Иван Остров. Он был бледен. Бешеные глаза и взъерошенные волосы. Сжатые кулаки и руки, согнутые в локтях. Животное, спящее в каждом из нас, пробудилось и было готово к драке. Священник даже не вздрогнул. Казалось, он ожидал прихода гостя.

– А-а, священный козел продолжает совершенствовать свой словарный запас! Ты, гнида лицемерная! Мразь коварная, слышишь меня? – он стоял и кричал это в спину священника, скрючившись от злости.

– Ты, лицемерная сволочь, что, боишься на меня смотреть? – и он толкнул отца Феодосия рукой в плечо.

Но тот только слегка качнулся, смиренно продолжая молчать.

– Обманул, всех обманул, подонок. Не зря тебя выгнали! Что молчишь? Сукин ты сын! Что молчишь? – и он опять толкнул его в плечо.

Священник не реагировал.

Иван отбежал к двери и схватил здоровую палку. Ее священник обычно прислонял к закрытой двери, когда уходил, чтобы люди видели, что его нет дома. Ее размеры определялись необходимостью быть замеченной и не служили угрозой применения, но в этот раз она стала оружием.

– Получи! – выкрикнул Иван и с размахом ударил священника.

Тот покачнулся и, не успев упасть со стула, получил второй удар по голове, но уже сбоку, почти в висок. Вначале он привалился к столу, а затем упал правым боком на пол.

Глаза его были закрыты. Он не издал ни звука.

Иван бросил палку в то место, где она до этого стояла, и вышел, громко хлопнув дверью.

В комнате опять стало тихо. Огонь лампадки, дрожавший все время, пока Иван находился рядом, теперь успокоился и светил, как и прежде, спокойно и приветливо.

Священник будто спал, устроившись на полу после тяжелого дня. Под черной рясой сложно было определить точное положение его рук и ног, но голова его неудобно лежала, неестественно откинувшись назад. Всего одна деталь, и мы понимаем, что перед нами мертвец.

Первой его обнаружила Клава, живущая за стенкой. Утром, как обычно, она собралась в церковь и, проходя мимо двери священника, увидела, что палки нет на месте. Утренняя служба уже должна была начаться, и ее удивило, что отец Феодосий до сих пор дома.

Постучав в дверь и войдя, она увидела, что священник мертвым лежит на полу. Это она поняла сразу. Может, потому что лампадка не горела, может, потому что предчувствовала это. Она было заголосила тихонько, вполголоса, но затем спохватилась и побежала в церковь сообщить народу.

Назад она вернулась с несколькими прихожанами, успев заскочить домой и поменять платок с белого на черный. Позвонили участковому. Тот велел ничего не трогать и не входить в дом.

Пока прихожане стояли у дверей и вспоминали, как они провели прошлый день и что делал священник, приехал следователь с экспертом. Они вошли в комнату, чтобы составить протокол осмотра места происшествия. Участковому поручили составить список лиц, постоянно общавшихся со священником, но это на всякий случай.

Клава постояла еще немного в толпе, а потом побежала позвонить Ивану Острову и другим прихожанам, общавшимся с отцом Феодосием последнее время особенно часто.

Приехала труповозка, и санитары ждали, когда следователь закончит свои дела, чтобы забрать тело.

Первым подъехал глава сельсовета Пригожин. Он сразу прошел в дом, представился следователю и, о чем-то вполголоса с ним поговорив, вышел к прихожанам.

Подошли еще какие-то люди.

Больше всех Клаву удивил Иван Остров. Он приехал бледный, с красными глазами. Обычно спокойный и невозмутимый, он был напряженным, дрожащими руками достал сигарету и нервно затянулся. К нему подошел участковый и спросил, когда тот видел священника в последний раз. Иван вначале сказал: «Не знаю, не помню», – а через секунду добавил: «Кажется, вчера».

– Да, вчера я заходил поговорить с ним. Вечером, после службы. Но я быстро ушел. Торопился я. Дела у меня были, в общем. Вы лучше у Клавы спросите. Она лучше все знает, – закончил Иван, докуривая сигарету.

Участковый, совсем молодой человек с румянцем во всю щеку, делал какие-то пометки в своем блокноте и продолжал размышлять, уже вслух:

– Да Клава говорит, смотрела телевизор и не знает, кто к нему приходил. Вроде разок слышала крик, но не разобрала, в телевизоре это или в жизни.

Когда увезли тело и уехал следователь, приехали Осип и Вероника. Они не знали, что к этому времени некурящий Иван выкурил пачку сигарет. Ему невыносимо было оставаться рядом с этим местом и этими людьми, но он не мог найти в себе силы, чтобы уйти. Содеянное, дошедшее до его сознания, придавило его к земле. В животе была невыносимая тяжесть, к горлу подступала тошнота, с которой он пытался справиться при помощи сигарет.

– Иван, что случилось? Ты видел его? – спросила с волнением Вероника.

Осип стоял рядом, держа ее под локоть и также глядя Ивану в глаза.

– Нет. Я его не видел. Мне Клава позвонила и сказала, что нашла его мертвым. Туда не пускали. Его увезли уже, – отвечал он, глядя куда-то в сторону.

– Может, инфаркт? – высказал предположение Осип.

Иван вдруг внимательно посмотрел ему в глаза.

– Не знаю, – почти шепотом ответил он.