Текст книги "Олеся"

VII

Однажды, когда я, по обыкновению, пришёл перед вечером в избушку на курьих ножках, мне сразу бросилось в глаза удручённое настроение духа её обитательниц. Старуха сидела с ногами на постели и, сгорбившись, обхватив голову руками, качалась взад и вперёд и что-то невнятно бормотала. На моё приветствие она не обратила никакого внимания. Олеся поздоровалась со мной, как и всегда, ласково, но разговор у нас не вязался. По-видимому, она слушала меня рассеянно и отвечала невпопад. На её красивом лице лежала тень какой-то беспрестанной внутренней заботы.

– Я вижу, у вас случилось что-то нехорошее, Олеся, – сказал я, осторожно прикасаясь рукой к её руке, лежавшей на скамейке.

Олеся быстро отвернулась к окну, точно разглядывая там что. Она старалась казаться спокойной, но её брови сдвинулись и задрожали, а зубы крепко прикусили нижнюю губу.

– Нет… что же у нас могло случиться особенного? – произнесла она глухим голосом. – Всё как было, так и осталось.

– Олеся, зачем ты говоришь мне неправду? Это нехорошо с твоей стороны… А я было думал, что мы с тобой совсем друзьями стали.

– Право же, ничего нет… Так… свои заботы, пустячные…

– Нет, Олеся, должно быть, не пустячные. Посмотри – ты сама на себя непохожа сделалась.

– Это вам так кажется только.

– Будь же со мной откровенна, Олеся. Не знаю, смогу ли я тебе помочь, но, может быть, хоть совет какой-нибудь дам… Ну, наконец, просто тебе легче станет, когда поделишься горем.

– Ах, да правда, не стоит и говорить об этом, – с нетерпением возразила Олеся. – Ничем вы тут нам не можете пособить[44]44
  Помочь [Словарь русского языка. Т. 3. Изд. 3. М.: Русский язык, 1987. С. 319].


[Закрыть].

Старуха вдруг с небывалой горячностью вмешалась в наш разговор:

– Чего ты фордыбачишься[45]45
  Упрямиться [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 575].


[Закрыть], дурочка! Тебе дело говорят, а ты нос дерёшь. Точно умнее тебя и на свете-то нет никого. Позвольте, господин, я вам всю эту историю расскажу по порядку, – повернулась она в мою сторону.

Размеры неприятности оказались гораздо значительнее, чем я мог предположить из слов гордой Олеси. Вчера вечером в избушку на курьих ножках заезжал местный урядник.

– Сначала-то он честь честью сел и водки потребовал, – говорила Мануйлиха, – а потом и пошёл, и пошёл. «Выбирайся, говорит, из хаты в двадцать четыре часа со всеми своими потрохами. Если, говорит, я в следующий раз приеду и застану тебя здесь, так и знай, не миновать тебе этапного порядка. При двух, говорит, солдатах отправлю тебя, анафему[46]46
  Употребляется как бранное слово [Словарь русского языка. Т. 1. Изд. 3. М.: Русский язык, 1985. С. 37].


[Закрыть], на родину». А моя родина, батюшка, далёкая, город Амченск… У меня там теперь и души знакомой нет, да и пачпорта наши просрочены-распросрочены, да ещё к тому неисправные. Ах ты, господи, несчастье моё!

– Почему же он раньше позволял тебе жить, а только теперь надумался? – спросил я.

– Да вот поди ж ты… Брехал он что-то такое, да я, признаться, не поняла. Видишь, какое дело: хибарка эта, вот в которой мы живём, не наша, а помещичья… Ведь мы раньше с Олесей на селе жили, а потом…

– Знаю, знаю, бабушка, слышал об этом… Мужики на тебя рассердились…

– Ну вот это самое. Я тогда у старого помещика, господина Абросимова, эту халупу выпросила. Ну а теперь будто бы купил лес новый помещик и будто бы хочет он какие-то болота, что ли, сушить. Только чего же я-то им помешала?

– Бабушка, а может быть, всё это враньё одно? – заметил я. – Просто-напросто уряднику «красненькую»[47]47
  Царский десятирублёвый кредитный билет (название по цвету) [Словарь русского языка. Т. 2. Изд. 3. М.: Русский язык, 1986. С. 121].


[Закрыть] захотелось получить.

– Давала, родной, давала. Не берё-ёт! Вот история… Четвертной билет давала, не берёт… Куд-да тебе! Так на меня вызверился, что я уж не знала, где стою. Заладил в одну душу: «Вон да вон!» Что ж мы теперь делать будем, сироты мы несчастные! Батюшка родимый, хотя бы ты нам чем помог, усовестил бы его, утробу ненасытную. Век бы, кажется, была тебе благодарна.

– Бабушка! – укоризненно с расстановкой произнесла Олеся.

– Чего там – бабушка! – рассердилась старуха. – Я тебе уже двадцать пятый год – бабушка. Что же, по-твоему, с сумой[48]48
  Сумка [Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 3. Изд. 2. М.: Прогресс, 1987. С. 802].


[Закрыть] лучше идти? Нет, господин, вы её не слушайте. Уж будьте милостивы, если что можете сделать, то сделайте.

Я в неопределённых выражениях обещал похлопотать, хотя, по правде сказать, надежды было мало. Если уж наш урядник отказывался «взять», значит, дело было слишком серьёзное. В этот вечер Олеся простилась со мной холодно и, против обыкновения, не пошла меня провожать. Я видел, что самолюбивая девушка сердится на меня за моё вмешательство и немного стыдится бабушкиной плаксивости.

VIII

Было серенькое тёплое утро. Уже несколько раз принимался идти крупный, короткий, благодатный дождь, после которого на глазах растёт молодая трава и вытягиваются новые побеги. После дождя на минуту выглядывало солнце, обливая радостным сверканием облитую дождём молодую, ещё нежную зелень сиреней, сплошь наполнявших мой палисадник; громче становился задорный крик воробьёв на рыхлых огородных грядках; сильнее благоухали клейкие коричневые почки тополя. Я сидел у стола и чертил план лесной дачи, когда в комнату вошёл Ярмола.

– Есть врядник, – проговорил он мрачно.

У меня в эту минуту совсем вылетело из головы отданное мною два дня тому назад приказание уведомить меня в случае приезда урядника, и я никак не мог сообразить, какое отношение имеет в настоящую минуту ко мне этот представитель власти.

– Что такое? – спросил я в недоумении.

– Говорю, что врядник приехал, – повторил Ярмола тем же враждебным тоном, который он вообще принял со мною за последние дни. – Сейчас я видел его на плотине. Сюда едет.

На улице послышалось тарахтение колёс. Я поспешно бросился к окну и отворил его. Длинный, худой, шоколадного цвета мерин[49]49
  Кастрированный жеребец [Словарь русского языка. Т. 2. Изд. 3. М.: Русский язык, 1986. С. 253].


[Закрыть], с отвислой нижней губой и обиженной мордой, степенной рысцой влёк высокую тряскую плетушку[50]50
  Повозка с плетёным кузовом [Словарь русского языка. Т. 3. Изд. 3. М.: Русский язык, 1987. С. 140].


[Закрыть], с которой он был соединён при помощи одной лишь оглобли[51]51
  Одна из двух круглых жердей, укреплённых концами на передней оси экипажа и служащих для запряжки лошади [Словарь русского языка. Т. 2. Изд. 3. М.: Русский язык, 1986. С. 584].


[Закрыть], – другую оглоблю заменяла толстая верёвка (злые уездные языки уверяли, что урядник нарочно завёл этот печальный «выезд» для пресечения всевозможных нежелательных толкований). Урядник сам правил лошадью, занимая своим чудовищным телом, облечённым в серую шинель щегольского офицерского сукна, оба сиденья.

– Моё почтение, Евпсихий Африканович! – крикнул я, высовываясь из окошка.

– А-а, моё почтенье-с! Как здоровьице? – отозвался он любезным, раскатистым начальническим баритоном.

Он сдержал мерина и, прикоснувшись выпрямленной ладонью к козырьку, с тяжеловесной грацией наклонил вперёд туловище.

– Зайдите на минуточку. У меня к вам делишко одно есть.

Урядник широко развёл руками и затряс головой.

– Не могу-с! При исполнении служебных обязанностей. Еду в Волошу на мёртвое тело – утопленник-с.

Но я уже знал слабые стороны Евпсихия Африкановича и потому сказал с деланным равнодушием:

– Жаль, жаль… А я из экономии графа Ворцеля добыл пару таких бутылочек…

– Не могу-с. Долг службы…

– Мне буфетчик по знакомству продал. Он их в погребе, как детей родных, воспитывал… Зашли бы… А я вашему коньку овса прикажу дать.

– Ведь вот вы какой, право, – с упрёком сказал урядник. – Разве не знаете, что служба прежде всего?.. А они с чем, эти бутылочки-то? Сливянка?[52]52
  Сливовая наливка или настойка [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 137].


[Закрыть]

– Какое сливянка! – махнул я рукой. – Старка[53]53
  Сорт выдержанной крепкой водки [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 250].


[Закрыть], батюшка, вот что!

– Мы, признаться, уж подзакусили, – с сожалением почесал щёку урядник, невероятно сморщив при этом лицо.

Я продолжал с прежним спокойствием:

– Не знаю, правда ли, но буфетчик божился, что ей двести лет. Запах – прямо как коньяк, и самой янтарной желтизны.

– Эх! Что вы со мной делаете! – воскликнул в комическом отчаянии урядник. – Кто же у меня лошадь-то примет?

Старки у меня действительно оказалось несколько бутылок, хотя и не такой древней, как я хвастался, но я рассчитывал, что сила внушения прибавит ей несколько десятков лет… Во всяком случае, это была подлинная домашняя, ошеломляющая старка, гордость погреба разорившегося магната. (Евпсихий Африканович, который происходил из духовных, немедленно выпросил у меня бутылку на случай, как он выразился, могущего произойти простудного заболевания…) И закуска у меня нашлась гастрономическая: молодая редиска со свежим, только что сбитым маслом.

– Ну-с, а дельце-то ваше какого сорта? – спросил после пятой рюмки урядник, откинувшись на спинку затрещавшего под ним старого кресла.

Я принялся излагать ему положение бедной старухи, упомянул про её беспомощность и отчаяние, вскользь прошёлся насчёт ненужного формализма. Урядник слушал меня с опущенной вниз головой, методически очищая от корешков красную, упругую, ядрёную редиску и пережёвывая её с аппетитным хрустением. Изредка он быстро вскидывал на меня равнодушные, мутные, до смешного маленькие и голубые глаза, но на его красной огромной физиономии я не мог ничего прочесть: ни сочувствия, ни сопротивления. Когда я наконец замолчал, он только спросил:

– Ну так чего же вы от меня хотите?

– Как чего? – заволновался я. – Вникните же, пожалуйста, в их положение. Живут две бедные, беззащитные женщины…

– И одна из них прямо бутон садовый! – ехидно вставил урядник.

– Ну уж там бутон или не бутон – это дело девятое. Но почему, скажите, вам и не принять в них участия? Будто бы вам уж так к спеху требуется их выселить? Ну хоть подождите немного, покамест я сам у помещика похлопочу. Чем вы рискуете, если подождёте с месяц?

– Как чем я рискую-с?! – взвился с кресла урядник. – Помилуйте, да всем рискую, и прежде всего службой-с. Бог его знает, каков этот господин Ильяшевич, новый помещик. А может быть, каверзник-с… из таких, которые, чуть что, сейчас бумажку, пёрышко и доносик в Петербург-с? У нас ведь бывают и такие-с!

Я попробовал успокоить расходившегося урядника:

– Ну полноте, Евпсихий Африканович. Вы преувеличиваете всё это дело. Наконец что же? Ведь риск риском, а благодарность всё-таки благодарностью.

– Фью-ю-ю! – протяжно свистнул урядник и глубоко засунул руки в карманы шаровар. – Тоже благодарность называется! Что же вы думаете, я из-за каких-нибудь двадцати пяти рублей поставлю на карту своё служебное положение? Нет-с, это вы обо мне плохо понимаете.

– Да что вы горячитесь, Евпсихий Африканович? Здесь вовсе не в сумме дело, а просто так… Ну хоть по человечеству…

– По че-ло-ве-че-ству? – иронически отчеканил он каждый слог. – Позвольте-с, да у меня эти человеки вот где сидят-с!

Он энергично ударил себя по могучему бронзовому затылку, который свешивался на воротник жирной безволосой складкой.

– Ну уж это вы, кажется, слишком, Евпсихий Африканович.

– Ни капельки не слишком-с. «Это – язва здешних мест», по выражению знаменитого баснописца, господина Крылова. Вот кто эти две дамы-с! Вы не изволили читать прекрасное сочинение его сиятельства князя Урусова под заглавием «Полицейский урядник»?

– Нет, не приходилось.

– И очень напрасно-с. Прекрасное и высоконравственное произведение. Советую на досуге ознакомиться…

– Хорошо, хорошо, я с удовольствием ознакомлюсь. Но я всё-таки не понимаю, какое отношение имеет эта книжка к двум бедным женщинам?

– Какое? Очень прямое-с. Пункт первый (Евпсихий Африканович загнул толстый, волосатый указательный палец на левой руке): «Урядник имеет неослабное наблюдение, чтобы все ходили в храм божий с усердием, пребывая, однако, в оном без усилия…» Позвольте узнать, ходит ли эта… как её… Мануйлиха, что ли?.. Ходит ли она когда-нибудь в церковь?

Я молчал, удивлённый неожиданным оборотом речи. Он поглядел на меня с торжеством и загнул второй палец.

– Пункт второй: «Запрещаются повсеместно лжепредсказания и лжепредзнаменования…» Чувствуете-с? Затем пункт третий-с: «Запрещается выдавать себя за колдуна или чародея и употреблять подобные обманы-с». Что вы на это скажете? А вдруг всё это обнаружится или стороной дойдёт до начальства? Кто в ответе? – Я. Кого из службы по шапке? – Меня. Видите, какая штукенция.

Урусов Владимир Петрович (1860–1907) – аристократ, камер-юнкер Двора Его Императорского Величества, советник Московского губернского правления, вице-губернатор Енисейской и Херсонской губерний [Карчаева Т. Г. Енисейский вице-губернатор из рода князей Урусовых: к биографии чиновника конца XIX – начала ХХ вв. Общество: философия, история, культура. № 1. 2016. С. 60–62]. Владимир Петрович составил сборник сведений для низших чинов уездной полиции под названием «Полицейский урядник», который издали в Москве в 1895 году [Прим. ред.].

Все правила, на которые ссылается Евпсихий Африканович, представлены в параграфе «Устав о предупреждении и пресечении преступлений». Первое правило – это третий пункт параграфа издания: «Всѣ должны въ церкви Божіей быть почтительными и входить въ храмъ Божій съ благоговѣніемъ, безъ усилія» [Полицейский урядник. Изд. 2. М.: Тип. А. Г. Кольчугина, 1895. С. 125]. Видно, что это правило Евпсихий Африканович приукрасил: в книге не говорится о том, что урядник должен следить за посещаемостью церкви.

Далее он упоминает пункты 30–31 параграфа: «Запрещаются лжепредсказанія и лжепредзнаменованія» и «Запрещается выдавать себя за колдуна или чародѣя и употреблять подобные обманы, основанные на суевѣріи, невѣжествѣ или мошешічествѣ» соответственно [Полицейский урядник. Изд. 2. М.: Тип. А. Г. Кольчугина, 1895. С. 128].

Пункт 33 Устава о предупреждении и пресечении преступлений доказывает, что Евпсихий Африканович действительно должен препятствовать языческим обрядам: «Приходскіе Священники должны отвращать прихожанъ своихъ отъ всякихъ суевѣрій, a мѣстное полицейское начальство старается не допускать къ совершенiю суевѣрныхъ обрядовъ» [Полицейский урядник. Изд. 2. М.: Тип. А. Г. Кольчугина, 1895. С. 128].

Он опять уселся в кресло. Глаза его, поднятые кверху, рассеянно бродили по стенам комнаты, а пальцы громко барабанили по столу.

– Ну а если я вас попрошу, Евпсихий Африканович? – начал я опять умильным тоном. – Конечно, ваши обязанности сложные и хлопотливые, но ведь сердце у вас, я знаю, предоброе, золотое сердце. Что вам стоит пообещать мне не трогать этих женщин?

Глаза урядника вдруг остановились поверх моей головы.

– Хорошенькое у вас ружьишко, – небрежно уронил он, не переставая барабанить. – Славное ружьишко. Прошлый раз, когда я к вам заезжал и не застал дома, я всё на него любовался… Чудное ружьецо!

Я тоже повернул голову назад и поглядел на ружьё.

– Да, ружьё недурное, – похвалил я. – Ведь оно старинное, фабрики Гастина – Ренета, я его только в прошлом году на центральное переделал. Вы обратите внимание на стволы.

Гастин – Ренет – французская оружейная фирма, созданная в 1812 году в Париже. Однако возникла она раньше, в 1793 году, когда оружейник Анри Ренет получил ссуду на открытие фирмы. Затем компаньоном фирмы стал Луи Гастин, «участник военных операций под руководством императора Наполеона I Бонапарта». Гастин – Ренет производила дорогое оружие «высокого класса», в том числе декорированное «гравировкой и драгоценными металлами», и была популярна не только во Франции, но и за рубежом. На парижской выставке 1855 года император Луи Наполеон III Бонапарт «скупил всё оружие, выставленное фирмой, и заявил, что стоит оно больше уплаченной суммы». Так Гастин – Ренет получила ведущее положение на оружейном рынке. С 1850-х годов фирма носила титул «Оружейник императора, наследного принца, королевы и короля Испании» и поставляла оружие «французскому императорскому и испанскому королевскому дворам» [Двустволка Gastinne-Renette à Paris | Охотники. ру].

В литературе, помимо «Олеси» Александра Куприна, оружие этой фирмы упоминается в романе «Милый друг» Ги де Мопассана [Прим. ред.].

– Как же-с, как же-с… я на стволы-то главным образом и любовался. Великолепная вещь… Просто, можно сказать, сокровище.

Наши глаза встретились, и я увидел, как в углах губ урядника дрогнула лёгкая, но многозначительная улыбка. Я поднялся с места, снял со стены ружьё и подошёл с ним к Евпсихию Африкановичу.

– У черкесов есть очень милый обычай дарить гостю всё, что он похвалит, – сказал я любезно. – Мы с вами хотя и не черкесы, Евпсихий Африканович, но я прошу вас принять от меня эту вещь на память.

Урядник для виду застыдился.

– Помилуйте, такую прелесть! Нет, нет, это уже чересчур щедрый обычай!

Однако мне не пришлось долго его уговаривать. Урядник принял ружьё, бережно поставил его между своих колен и любовно отёр чистым носовым платком пыль, осевшую на спусковой скобе[54]54
  Деталь оружия, служащая для предохранения спускового крючка от случайного нажатия, например, при падении [Картаслов.ру].


[Закрыть]. Я немного успокоился, увидев, что ружьё, по крайней мере, перешло в руки любителя и знатока. Почти тотчас Евпсихий Африканович встал и заторопился ехать.

– Дело не ждёт, а я тут с вами забалакался, – говорил он, громко стуча о пол неналезавшими калошами. – Когда будете в наших краях, милости просим ко мне.

– Ну а как же насчёт Мануйлихи, господин начальство? – деликатно напомнил я.

– Посмотрим, увидим… – неопределённо буркнул Евпсихий Африканович. – Я вот вас ещё о чём хотел попросить… Редис у вас замечательный…

– Сам вырастил.

– Уд-дивительный редис! А у меня, знаете ли, моя благоверная – страшная обожательница всякой овощи. Так если бы, знаете, того, пучочек один.

– С наслаждением, Евпсихий Африканович. Сочту долгом… Сегодня же с нарочным[55]55
  Тот, кто послан куда-либо со срочным известием, поручением [Словарь русского языка. Т. 2. Изд. 3. М.: Русский язык, 1986. С. 390].


[Закрыть] отправлю корзиночку. И маслица уж позвольте заодно… Масло у меня на редкость.

– Ну, и маслица… – милостиво разрешил урядник. – А этим бабам вы дайте уж знак, что я их пока что не трону. Только пусть они ведают, – вдруг возвысил он голос, – что одним спасибо от меня не отделаются. А засим[56]56
  Затем, далее, дальше [Толковый словарь Ожегова].


[Закрыть] желаю здравствовать. Ещё раз мерси[57]57
  Спасибо (франц.) [Прим. ред.].


[Закрыть] вам за подарочек и за угощение.

Он по-военному пристукнул каблуками и грузной походкой сытого важного человека пошёл к своему экипажу, около которого в почтительных позах, без шапок, уже стояли сотский[58]58
  В дореволюционной России выборный из крестьян низший чин сельской полиции [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 212].


[Закрыть], сельский староста и Ярмола.

IX

Евпсихий Африканович сдержал своё обещание и оставил на неопределённое время в покое обитательниц лесной хатки. Но мои отношения с Олесей резко и странно изменились. В её обращении со мной не осталось и следа прежней доверчивой и наивной ласки, прежнего оживления, в котором так мило смешивалось кокетство красивой девушки с резвой ребяческой шаловливостью. В нашем разговоре появилась какая-то непреодолимая неловкая принуждённость… С поспешной боязливостью Олеся избегала живых тем, дававших раньше такой безбрежный простор нашему любопытству.

В моём присутствии она отдавалась работе с напряжённой, суровой деловитостью, но часто я наблюдал, как среди этой работы её руки вдруг опускались бессильно вдоль колен, а глаза неподвижно и неопределённо устремлялись вниз, на пол. Если в такую минуту я называл Олесю по имени или предлагал ей какой-нибудь вопрос, она вздрагивала и медленно обращала ко мне своё лицо, в котором отражались испуг и усилие понять смысл моих слов. Иногда мне казалось, что её тяготит и стесняет моё общество, но это предположение плохо вязалось с громадным интересом, возбуждаемым в ней всего лишь несколько дней тому назад каждым моим замечанием, каждой фразой… Оставалось думать только, что Олеся не хочет мне простить моего, так возмутившего её независимую натуру, покровительства в деле с урядником. Но и эта догадка не удовлетворяла меня: откуда в самом деле могла явиться у простой, выросшей среди леса девушки такая чрезмерная щепетильная гордость?

Всё это требовало разъяснений, а Олеся упорно избегала всякого благоприятного случая для откровенного разговора. Наши вечерние прогулки прекратились. Напрасно каждый день, собираясь уходить, я бросал на Олесю красноречивые, умоляющие взгляды, – она делала вид, что не понимает их значения. Присутствие же старухи, несмотря на её глухоту, беспокоило меня.

Иногда я возмущался против собственного бессилия и против привычки, тянувшей меня каждый день к Олесе. Я и сам не подозревал, какими тонкими, крепкими, незримыми нитями было привязано моё сердце к этой очаровательной, непонятной для меня девушке. Я ещё не думал о любви, но я уже переживал тревожный, предшествующий любви период, полный смутных, томительно грустных ощущений. Где бы я ни был, чем бы ни старался развлечься, – все мои мысли были заняты образом Олеси, всё моё существо стремилось к ней, каждое воспоминание об её иной раз самых ничтожных словах, об её жестах и улыбках сжимало с тихой и сладкой болью моё сердце. Но наступал вечер, и я подолгу сидел возле неё на низкой шаткой скамеечке, с досадой чувствуя себя всё более робким, неловким и ненаходчивым.

Однажды я провёл таким образом около Олеси целый день. Уже с утра я себя чувствовал нехорошо, хотя ещё не мог ясно определить, в чём заключалось моё нездоровье. К вечеру мне стало хуже. Голова сделалась тяжёлой, в ушах шумело, в темени[59]59
  Темя – верхняя часть головы, верх черепа между лобными, затылочными и височными костями [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 352].


[Закрыть] я ощущал тупую беспрестанную боль, – точно кто-то давил на него мягкой, но сильной рукой. Во рту у меня пересохло, и по всему телу постоянно разливалась какая-то ленивая, томная слабость, от которой каждую минуту хотелось зевать и тянуться. В глазах чувствовалась такая боль, как будто бы я только что пристально и близко глядел на блестящую точку.

Когда же поздним вечером я возвращался домой, то как раз на середине пути меня вдруг схватил и затряс бурный приступ озноба. Я шёл, почти не видя дороги, почти не сознавая, куда иду, и шатаясь, как пьяный, между тем как мои челюсти выбивали одна о другую частую и громкую дробь.

Я до сих пор не знаю, кто довёз меня до дому… Ровно шесть дней била меня неотступная ужасная полесская лихорадка. Днём недуг как будто бы затихал, и ко мне возвращалось сознание. Тогда, совершенно изнурённый болезнью, я еле-еле бродил по комнате с болью и слабостью в коленях; при каждом более сильном движении кровь приливала горячей волной к голове и застилала мраком все предметы перед моими глазами. Вечером же, обыкновенно часов около семи, как буря, налетал на меня приступ болезни, и я проводил на постели ужасную, длинную, как столетие, ночь, то трясясь под одеялом от холода, то пылая невыносимым жаром. Едва только дремота слегка касалась меня, как странные, нелепые, мучительно-пёстрые сновидения начинали играть моим разгорячённым мозгом. Все мои грёзы были полны мелочных, микроскопических деталей, громоздившихся и цеплявшихся одна за другую в безобразной сутолоке[60]60
  Беспорядочное движение [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 309].


[Закрыть]. То мне казалось, что я разбираю какие-то разноцветные, причудливых форм ящики, вынимая маленькие из больших, а из маленьких ещё меньшие, и никак не могу прекратить этой бесконечной работы, которая мне давно уже кажется отвратительной. То мелькали перед моими глазами с одуряющей быстротой длинные яркие полосы обоев, и на них вместо узоров я с изумительной отчётливостью видел целые гирлянды из человеческих физиономий – порою красивых, добрых и улыбающихся, порою делающих страшные гримасы, высовывающих языки, скалящих зубы и вращающих огромными белкáми. Затем я вступал с Ярмолой в запутанный, необычайно сложный отвлечённый спор. С каждой минутой доводы, которые мы приводили друг другу, становились всё более тонкими и глубокими; отдельные слова и даже буквы слов принимали вдруг таинственное, неизмеримое значение, и вместе с тем меня всё сильнее охватывал брезгливый ужас перед неведомой, противоестественной силой, что выматывает из моей головы один за другим уродливые софизмы[61]61
  Ложное умозаключение, прикрытое формальной правильностью логического построения, основанного на выхватывании отдельных сторон явления, умышленным употреблением двусмысленных понятий [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 212].


[Закрыть] и не позволяет мне прервать давно уже опротивевшего спора…

Это был какой-то кипящий вихрь человеческих и звериных фигур, ландшафтов, предметов самых удивительных форм и цветов, слов и фраз, значение которых воспринималось всеми чувствами… Но – странное дело – в то же время я не переставал видеть на потолке светлый ровный круг, отбрасываемый лампой с зелёным обгоревшим абажуром. И я знал почему-то, что в этом спокойном круге с нечёткими краями притаилась безмолвная, однообразная, таинственная и грозная жизнь, ещё более жуткая и угнетающая, чем бешеный хаос моих сновидений.

Потом я просыпался или, вернее, не просыпался, а внезапно заставал себя бодрствующим. Сознание почти возвращалось ко мне. Я понимал, что лежу в постели, что я болен, что я только что бредил, но светлый круг на тёмном потолке всё-таки пугал меня затаённой зловещей угрозой. Слабою рукой дотягивался я до часов, смотрел на них и с тоскливым недоумением убеждался, что вся бесконечная вереница моих уродливых снов заняла не более двух – трёх минут: «Господи! Да когда же настанет рассвет!» – с отчаянием думал я, мечась головой по горячим подушкам и чувствуя, как опаляет мне губы моё собственное тяжёлое и короткое дыхание… Но вот опять овладевала мною тонкая дремота, и опять мозг мой делался игралищем пёстрого кошмара, и опять через две минуты я просыпался, охваченный смертельной тоской…

Через шесть дней моя крепкая натура, вместе с помощью хинина[62]62
  Горький на вкус белый кристаллический порошок, получаемый из коры или других частей хинного дерева. Используется в медицине как противомалярийное средство [Словарь русского языка. Т. 4. Изд. 3. М.: Русский язык, 1988. С. 598].


[Закрыть] и настоя подорожника, победила болезнь. Я встал с постели весь разбитый, едва держась на ногах. Выздоровление совершалось с жадной быстротой. В голове, утомлённой шестидневным лихорадочным бредом, чувствовалось теперь ленивое и приятное отсутствие мыслей. Аппетит явился в удвоенном размере, и тело моё крепло по часам, впивая каждой своей частицей здоровье и радость жизни. Вместе с тем с новой силой потянуло меня в лес, в одинокую покривившуюся хату. Нервы мои ещё не оправились, и каждый раз, вызывая в памяти лицо и голос Олеси, я чувствовал такое нежное умиление, что мне хотелось плакать.