Текст книги "Кормильцев. Космос как воспоминание"

Будни бед

Люди эти духом были таковы, что поднимались выше высоких гор, не встречая преград, и опускались в морскую пучину, не замочив себя… Терпя утеснения, они не чувствовали себя ущемленными…

Чжуан-цзы

26 сентября 2006 года Илья Валерьевич непривычно буднично встретил день своего рождения. Великому русскому поэту исполнилось 47 лет. Дата не круглая, но положение дел требовало от именинника подведения жизненных итогов. А они, говоря откровенно, радовали мало.

Илья проснулся в полутемной комнате и посмотрел на залитое дождями окно. Его съемная квартира выглядела по-холостяцки заброшенной. Несколько месяцев назад Алеся улетела в Лондон, где выиграла грант на обучение в Trinity College of Music. Неудивительно, что теперь мешки с мусором оказались сваленными в коридоре, стиральная машина сломалась, а по комнате валялись пластиковые контейнеры из-под еды. В холодильнике доживали свой недолгий век сосиски и гречневая каша.

В углу кабинета-студии лежали подстилка и одеяло – спать на нормальной кровати Кормильцев уже не мог из-за сильной боли в пояснице. По ночам, когда спина продолжала ныть, он дремал по несколько часов, распластавшись на боку. Друзья предполагали, что у него обострились радикулит или межреберная грыжа. В течение нескольких месяцев они пытались сделать поэту томографию, возили к врачам-остеопатам и массажистам, прогревали спину чудо-лампой, но безрезультатно.

Боли становились все сильнее, и одетый в черную футболку Илья слонялся по дому вялый и раздражительный. Накануне он даже не пошел на концерт своей любимой дарк-фолковой группы Current 93 – не было ни физических, ни душевных сил.

Как известно, болезнь подобралась к поэту еще несколько лет назад.

«Так случилось, что Кормильцев с Маньковской выиграли „билетик счастья“, находившийся внутри журнала, который они взяли в супермаркете, – вспоминает Саша Орлов. – Приехав домой, они обнаружили там лотерею и бесплатную поездку в Шарм-эш-Шейх. Проблема заключалась в том, что тур проходил в самый разгар лета. В Египте стояла страшная жара, но Кормильцев потом с восторгом рассказывал, как пинал рыбу-попугая. Там было очень здорово, но очень душно. А поскольку у Ильи была наследственная предрасположенность к меланоме, он после этой поездки тяжело заболел».

Чувствуя неладное, Алеся нашла опытных врачей в Белоруссии, которые сделали Илье успешную операцию, после которой он прилетел на книжную выставку.

«В 2004 году я оказался в Москве и остановился у Ильи дома, – вспоминает Саша Гунин. – Кормильцев встретил меня с перевязанной рукой и сказал, что никто не знает про операцию, кроме близких людей, поэтому очень просил не проговориться. Когда мы выходили из квартиры на книжную ярмарку, Илья повторил: „Я всем говорю, что это бандитская пуля“».

На самом деле белорусские врачи поставили Кормильцеву довольно неутешительный диагноз. В Гомеле опытный доктор с большими волосатыми руками внимательно посмотрел на поэта и грустно пошутил: «Звезда онкологии».

«Долгое время Илья настаивал, что у него хронически больной позвоночник, – признается Алеся Маньковская. – И, мол, исключительно по этой причине рак не может начаться с позвоночника. А позднее стало понятно, что начался он именно оттуда».

Сразу после операции врачи предупредили пациента о регулярных медицинских проверках, на которые Илья откровенно забил. Спустя полгода Кормильцев приехал на обследование, единственный раз. Поскольку анализы метастаз не выявили и показали положительную динамику выздоровления, поэт убедил себя в том, что это не рак, а именно «позвоночник». Больше на гистопатологические обследования он не приезжал и отказался от химиотерапии. Это оказалось фатальной ошибкой, и к осени 2006 года боль в спине стала невыносимой.

В эти неровные дни резко ухудшились дела «Ультра. Культуры», деятельность которой в очередной раз споткнулась о повышенное внимание государственных структур.

В конце сентября 2006 года Илье позвонил из Екатеринбурга взволнованный Бисеров – увы, с плохими новостями. Местный суд вынес приговор – полностью уничтожить тиражи книг «Культура времен Апокалипсиса» и «Клубная культура», удовлетворив иск Госнаркоконтроля, указывающего на пропаганду наркотиков. Обе книги изъяли из продажи, и по решению суда их должны были тупо сжечь, словно во времена средневековой инквизиции.

Российским чиновникам от цензуры были известны радикальные настроения Кормильцева-издателя, но в данном случае речь шла о книгах, которые продавались по всему миру. К примеру, безобидная «Клубная культура» была написана профессором Филом Джексоном на основе его докторской диссертации и представляла собой исследование клубной жизни Великобритании. Книгу изучали студенты Оксфорда и Сорбонны, читали в Библиотеке конгресса США, но для Кировского райсуда Екатеринбурга эти аргументы оказались неубедительными.

«Одной из последних мы выпускали „Культуру времен Апокалипсиса“, – вспоминает начальник отдела продаж „Ультра. Культуры“ Андрей Константинович Чернов. – Меня вызвали повесткой к десяти утра на улицу Степана Разина, в отдел по борьбе с наркотиками. По-видимому, они успели книжку отследить, хотя она только поступила в продажу и в Москву ее не отгружали. Мне сказали, что судом принято постановление изъять тираж. Он хранился на складе „Уральского рабочего“, и туда пригнали машину, в которую, пересчитав, погрузили все три тысячи экземпляров. Самое интересное было потом. Меня привезли назад в издательство, тщательно осмотрели все шкафы, убедились, что книг не осталось, и только после этого ушли. А весь конфискованный тираж сожгли».

Сам Илья, похоже, начал привыкать к тому, что «Ультра. Культура» подвергается постоянной травле. Выходило так, что в мире всевластной российской цензуры «ментальный химик» Кормильцев оказался неким островком свободы, принципиальным и неподкупным. И этим он был в тысячи раз опаснее для Системы, чем толпы митингующих.

Эпатажность Кормильцева и его жесткая конфронтация с государством становились все более заметным явлением. Неудивительно, что в последнее время по телефону и интернету ему начали поступать анонимные угрозы. Парадокс состоял в том, что, к примеру, рабочая библиотека заместителя руководителя администрации президента Владислава Суркова в значительной части состояла из изданий опальной «Ультра. Культуры», но при этом тиражи уничтожались, а само издательство находилось на грани банкротства.

«Я не исключаю варианта, что „Ультра. Культуру“ рано или поздно придется закрыть, – заявил Кормильцев в интервью газете „Завтра“. – Как выполнившее свои функции издательство, отчасти уже приевшееся обществу. И начать искать что-то новое. В этом смысле я никогда не идеализировал ни одного вида своей деятельности как окончательного решения. Для меня важнее процесс, а не результат».

С поэтической составляющей в этот период дела у Ильи Валерьевича обстояли ненамного лучше. В последние годы его песни оказались в модном телесериале «Тайный знак» (ТВ6, ТВЦ, канал «Россия») и в кинофильме «Бегущая по волнам», но изменить творческую судьбу позднего Кормильцева эти поэтические шедевры, к сожалению, не смогли. Сочинять новые стихотворения в кризисной ситуации у него не получалось. Не находилось ни вдохновения, ни сил, ни желания.

Группа «Наутилус Помпилиус» распалась еще в прошлом веке – грязно, скандально и жестко. Вспоминать подробности не хотелось. После болезненного разрыва остались лишь юридические тяжбы по авторским правам и совершенно неожиданное воссоединение музыкантов и поэта на фестивале «Нашествие 2004». «Пресс-конференция была невероятной возможностью вновь увидеть участников золотого состава вместе, – вспоминает журналист Владимир Преображенский. – Была ли у них радость от встречи? Судить сложно. Уместнее сказать, что они с достоинством выполняли отведенную им роль. Как интеллигентные бывшие супруги на торжестве у общего ребенка. Говорил в основном Бутусов, а Кормильцев иронично смотрел, будто откуда-то со стороны, иногда вставляя редкие язвительные замечания».

Все дальнейшие события подтвердили сюрреализм происходящего – как на пресс-конференции, так и после выступления «Наутилуса» на «Нашествии». Илья по-прежнему не общался со Славой, а Слава старался минимизировать встречи с поэтом. «Расцвета упадка» эти высокие отношения достигли в тот момент, когда Кормильцев принципиально отказался от гигантского гонорара в 100 000 долларов за переиздание каталога «Наутилус Помпилиуса».

«Была очень сложная ситуация, когда Андрей Сумин из Dana Music представлял интересы Кормильцева, а Максим Дмитриев отстаивал интересы Бутусова, – вспоминает Никита Балашов из „Мистерии звука“. – За права на каталог группы мы готовы были предложить суммарные 200 000 долларов. Дмитриев красиво вышел из игры, заявил, что ему не надо ни копейки, и пусть Бутусов получит свою часть полностью. Я пошел в гости к Кормильцеву, с которым жил в одном доме. Но Илья неожиданно уперся насмерть, хотя сидел абсолютно без денег. И почему он сказал „Нет!“, я так и не понял. Со стороны Кормильцева в адрес Бутусова была произнесена целая тирада, которую я не хочу воспроизводить. В итоге он ничего не подписал и категорически отказался брать эти 100 000 долларов».

Жизнь разбросала идеологов «Наутилуса» «по разные стороны полос». Казалось, что Кормильцев рвется в самое пекло общественной жизни, а социопату Бутусову с его холодной музыкой «Ю-Питера» крайне неуютно находиться в зоне высоких энергий. Но так только казалось.

Летом 2006 года Слава Бутусов выступил перед активистами прокремлевского движения «Наши». На коммерческом концерте в летнем лагере «Селигер» лидер «Наутилуса» исполнил несколько композиций на стихи Кормильцева.

«Ну, подумаешь, сыграли три песни на пути из Питера в Москву», – небрежно заявил журналистам директор Бутусова. Похоже, что именно эта фраза стала последней каплей в чаше гражданского терпения Ильи. Кормильцев был в ярости. Вскоре он опубликовал в интернете открытое письмо Бутусову, где красноречиво выразил отношение к селигерскому подвигу бывшего единомышленника.

«Я не хочу, чтобы наемные гопники, оттягивающиеся за счет налогоплательщиков, внимали стихам, которые я писал сердцем и кровью, – декларировал свои взгляды опальный поэт „Наутилуса“. – Я простил Славе визит к Суркову, в конце концов, мотивом могло быть простое любопытство, – но этого я ему простить не могу».

Как уже упоминалось выше, Илья перерос рок-н-ролл и пылкое увлечение им. Но как ему было предвидеть, что расставание с идеалами юности окажется настолько болезненным? Теперь при упоминании словосочетания «Наутилус Помпилиус» поэт вздрагивал и незаметно переводил разговор на другие темы. Как ни печально, весь рок-н-ролл остался у него в XX веке. Настали другие времена.

Именинник затянул шторы, включил компьютер и криво ухмыльнулся. Несколько друзей, которые были сегодня у него в гостях, ели не кулинарные шедевры Ильи, а пельмени и заказанные в ближайшей лавке суши. На привезенные подарки издатель смотрел слегка скептически. Вечером попросил Володю Харитонова выкинуть на помойку все еженедельники, а семью Саши Орлова – принять в подарок огромный аквариум с любимыми Ильей сомиками.

Неосознанный выбор был сделан поэтом уже давно, но ясность и спокойствие настигли Кормильцева, похоже, только сейчас. Тот, чьи песни знала, вероятно, половина страны, жил под постоянным психологическим давлением. Жил без прописки и собственного дома, переезжая с одной съемной квартиры на другую. Его семья оказалась разбросана по всему миру – Лиза и Игнат жили в Екатеринбурге, Стас перебрался в Москву, Алеся училась в Лондоне, а Каролина находилась у родственников в Минске.

Кормильцев полез в интернет и стал искать дешевые билеты. Еще со времен знакомства с Гуниным он мечтал найти инвестора и начать издавать в Лондоне книги авторов «Ультра. Культуры». Обратного пути не было. За несколько дней Илья хотел закрыть все дела и поскорее улететь в Англию. Он целенаправленно искал билет в один конец.

«Окончательно идея переезжать в Лондон сформировалась у Кормильцева после того, как провалилась наша затея с журналом, – вспоминает Алексей Цветков. – У нас была идея выпускать издание с условным названием „Нигилист“, такой революционный глянцевый „журнал наоборот“. С политикой, литературой и новыми технологиями. И ни на какие компромиссы мы идти не собирались. Но спонсор так и не был найден. И для Ильи это стало большим разочарованием».

С другой стороны, государство практически уничтожило его издательство. Битва казалась проигранной, и Илья твердо знал, что в страну поражения он не возвратится никогда. Не так давно Кормильцев делился с друзьями мечтой – преподавать на старости лет в небольшом английском университете и быть похороненным на старинном кладбище. Он не догадывался, что жить ему оставалось несколько месяцев.

Боль

Сейчас нужен мощный романтический порыв, достигающий героики. Не находя себя в искусстве, люди выходят в жизнь, берут автомат, как Лимонов, например. Мощный же романтичный порыв требует самопожертвования, на которое способны немногие. Хочется трагической любви и трагической смерти.

Сергей Курехин

В загранпаспорте у Кормильцева уже стояла туристическая виза на двухлетнее пребывание в Англии. Теперь ему оставалась сущая мелочь – найти средства на проживание в одной из самых дорогих столиц мира. Хотя бы на некоторое время.

Так получилось, что последние месяцы он жил исключительно в долг. Книги «Ультра. Культуры» не доходили до прилавков, а гонорары за статьи были крохотные. Как писал Илья одному из издателей: «Вы, наверное, не представляете себе кошмар, в котором я живу – работаю, как лошадь, а зарабатываю, как осел… Просто нет времени ни на одну идею, которая не приносила бы аванс на следующей неделе».

В те дни поэт «Наутилуса» впервые предал огласке свои финансовые отношения с Бутусовым.

«Я получал от Славы деньги до 2000 года, – грустно признавался Кормильцев. – Затем у нас произошел конфликт, и деньги мне перечислять перестали. И Бутусов прекратил петь мои песни на два года. Затем мы сели за стол переговоров, нас устроили все условия сделки, и он опять начал исполнять мои песни. Но за последующие четыре года я ни копейки не получил… А Слава говорит, что все дела надо решать не через него, а через его менеджмент, администраторов и юристов. А их вполне устраивает бардак, творящийся в авторском праве».

Понимая бесперспективность этого диалога, Илья Валерьевич занялся «старинной русской забавой» – обзвоном друзей с просьбой одолжить денег. Как ни странно, отказов практически не было. Его приятели чувствовали, что грядущий отъезд в Англию – это не очередная поездка на книжную выставку, а нечто среднее между бегством и эмиграцией.

«В какой-то момент Илью начало душить безденежье, – вспоминает Александр Бисеров. – И то, что „Ультра. Культура“ не давала никакого финансового выхлопа, – это тоже было понятно. А у Кормильцева, с одной стороны, были „обязательства перед идеями“, но жить в Москве надо на какие-то средства. И в воздухе витала тягостная неопределенность, которую мы все, к сожалению, решить были не в состоянии».

Как только Кормильцев почувствовал себя лучше, он собрался с силами и встретился с Андреем Суминым, который много лет оставался одной из финансовых опор Ильи. На этот раз они договорились закрыть последние документы, связанные с авторскими правами по «Наутилусу».

«Ходить нормально Кормильцев тогда уже не мог, – вспоминает Сумин. – Он не без труда влез в машину, и мы поехали подписывать доверенность. Бутусов пел песни на стихи Кормильцева, а авторских отчислений все не было. И отношения между ними переросли в открытую вражду. В итоге я кое-как дотащил Илью до нотариальной конторы, где он подписал документы, чтобы мой юрист мог решать вопросы в его отсутствие. Я знал, что на следующий день Кормильцеву надо уезжать из страны, и поэтому спросил: „Как ты там будешь вообще?“ А он ответил: „Как-то так“, ничего конкретного не сказав. Возможно, и сам не знал».

Ночью перед отъездом Илья почти не спал. Несколько раз звонил Алесе в Лондон, уточняя детали маршрута Москва – Минск – Варшава – Лондон. Из дома Кормильцев не успевал вывезти часть мебели – начиная от кровати Каролины и заканчивая стареньким приемником Grundig с высохшими от времени колонками. На кухне валялись россыпи книг, на стене остались висеть круглые часы с перевернутыми цифрами и стрелками, идущими задом наперед.

«Перед отъездом мы с Кормильцевым сильно поспорили, – вспоминает Саша Касьяненко. – Илья выглядел очень уставшим и утверждал, что дальше ему в России оставаться бессмысленно. Мол, здесь уже ничего не будет. И добавил, что лучше раздавать билетики на метро в Лондоне, чем жить в Москве. А я возражал, что нужно что-то делать здесь, по крайней мере, нужно пытаться. Условно говоря, мне потребовалось еще семь лет, чтобы понять, что Кормильцев был полностью прав».

Утром в день отъезда Илью разбудил звонок в дверь. Хозяин привел на осмотр будущих квартирантов, среди которых была девушка в белой футболке. Кормильцев с недоумением посмотрел на гостей и даже изобразил легкое смущение: «У меня тут логово бомжа, а вы ко мне девушек водите!»

Вечером к нему заехали свердловские друзья – Леня Порохня вместе с супругой Леной Жильцовой.

«Илья болтал, как всегда, обильно и язвительно, но двигался с большим трудом, – вспоминает Жильцова. – Я помогла ему сложить сорочки, свитера, какую-то мелочь… Когда мы поехали в лифте, он сидел на корточках, привалившись к стене. От боли у него выступил пот на лбу, и лицо стало зеленоватого цвета. Леня подумал, что его друг прикалывается, потому что „страдающего“ Кормильцева он видел неоднократно. Но на этот раз Илье было не до шуток».

Выйдя на улицу, приятели случайно поймали роскошный черный Mercedes. Пока загружали вещи, бледный Кормильцев с трудом пролез на заднее сиденье и скрылся в ночи. По дороге на Белорусский вокзал он позвонил Олегу Сакмарову и еще нескольким друзьям, просто попрощаться. Ни на один из вопросов о своей дальнейшей жизни Илья ответить не смог.

Как ему удалось добраться до Минска, без приключений доехать с Каролиной до Варшавы, а затем долететь до Лондона, абсолютно непонятно. По-видимому, на сверхусилиях. И когда казалось, что все самое страшное уже позади, силы покинули поэта. В столице Англии измученный пересадками Кормильцев неловко оступился и грохнулся на асфальт больной спиной. Позднее он вспоминал, как случайные прохожие помогали ему добраться до остановки такси, усаживая на тележку для чемоданов.

Затем Илья с Каролиной направились в район станции Canada Water, где Алеся уже несколько месяцев снимала квартиру. Радостная Маньковская вышла встречать своих пилигримов и вдруг увидела, что Илья выпал из блек-такси прямо на лужайку. По-другому выйти из машины у него не получалось. От бессилия Алеся начала плакать…

Пожилой водитель перетащил в квартиру вещи, а затем помог транспортировать туда самого Кормильцева. Перенапрягшись от путешествия, Илья прилег на кровать и не вставал в течение нескольких дней. Хотел отлежаться, перевести дух, чтобы с новыми силами ринуться в другую жизнь.

Он приобрел турник, на котором старался подольше висеть – якобы для вытяжки позвоночника. Сердобольные соседи посоветовали опытного массажиста, который приходил и колдовал над поясницей. Тогда никто и не догадывался, что трогать спину категорически противопоказано. Но Илье так было спокойнее, поскольку после массажа боль на некоторое время стихала.

«Когда Кормильцев переехал на Canada Water, он повел меня осматривать близлежащий парк, – вспоминает Саша Гунин. – Первым делом он показал мне места, где можно оборудовать сходки: „Смотри, вот здесь землянки можно вырыть, тут окопы, схрон… А вот тут, чуть подальше, уже штаб и основную базу“. Он с энтузиазмом демонстрировал тайные тропы, а затем мы находили очередную скамейку, и Илья подолгу отдыхал».

Поскольку Маньковская растворилась в искусстве и сутки напролет училась, Кормильцев попытался водить Каролину в школу. На это ему требовалось в пять раз больше времени, чем обычному человеку. По дороге он ложился на газон, пытаясь перевести дыхание. Потом возвращался домой, в свою небольшую комнату на втором этаже, где стояли диван, столик и шкаф.

Но через месяц эти походы пришлось прекратить: добраться самостоятельно из школы Илья уже не мог. Теперь он лишь изредка вставал и пытался медленно передвигаться по квартире.

Когда приезжали друзья, концентрировался и изображал «хорошую мину при плохой игре» – мол, смотрите, сколько я могу пройти! Но затем быстро переходил, как он любил говорить, «в позу отдыха» – ложился животом на длинную скамейку, чтобы снять нагрузку на спину. Превозмогая боль, общался с гостями в привычной саркастической манере. На звонки старинных друзей и родственников из Екатеринбурга реагировал крайне болезненно: «Передайте им всем, что я никогда не приползу в этот город на брюхе! Ненавижу вас всех! Вы меня хотите уничтожить!»

На таком нервном фоне Кормильцев провел несколько месяцев. Несмотря на звонки и письма, связь с родиной становилась все слабее. Несколько новых книг «Ультра. Культуры» по инерции планировались к печати, но со стороны это напоминало агонию. В свою очередь, английские издательства не спешили публиковать переводы с русского. Становилось понятно, что вся многолетняя эпопея Кормильцева с экспортом российских авторов в Англию зашла в тупик.

Илья старался не отчаиваться и продолжал бороться с хмурой реальностью. Периодически погружался в чтение Корана, обсуждая прочитанное с Сашей Гуниным. «Илья был мистиком, и ему были доступны для понимания многие аспекты невидимого мира, – вспоминает Гунин. – В разговорах он проявлял неподдельный интерес к суфизму, и я рассказывал ему о процессах духовной работы в этой науке. Мы много говорили об исламе, как о глубочайшей метафизической доктрине. Как-то Кормильцев признался, что принимает первую часть шахады, но у него есть вопросы ко второй части. В один из моих приездов мы проговорили всю ночь: о вере, Боге, жизни и смерти. Разговор был интимный, и обсуждали мы, в частности, вопрос о том, почему Мухаммед является последним пророком перед Концом света. Прощаясь, я подарил Илье четки и обратил внимание на то, что креста на нем уже не было».

В паузах между чтением Корана главным развлечением Кормильцева был телефон. Он играл на нем в шахматы или ностальгически звонил по делам издательства. И когда ему принесли огромный счет, Илья Валерьевич повел себя странно и никак на него не отреагировал. В итоге телефонные расходы оплатили неожиданные Шура и Лева из «Би-2», которые по случаю оказались в Лондоне. Они встретились с Алесей в маленьком кафе, спросили: «Чем мы можем помочь?», печально посмотрели на цифры, печально дали деньги и печально ушли.

Тут необходимо отметить, что с первых дней пребывания в Лондоне у Кормильцева наступило время жесткого кризиса. Сбережений в семье не было, а деньги, взятые в долг, закончились крайне быстро. В итоге, когда дома сломался бойлер, квартира оказалась без тепла и горячей воды. Денег на починку не было, а гонораров едва хватало на еду для Каролины.

«Курица с пастой стоили очень дешево, – с грустью вспоминает Алеся. – Я умудрялась как-то выкручиваться, варила куриные ножки, крошила туда немного пасты, получался такой бульон, „баландабра“… Я, наверное, никогда больше не буду готовить это блюдо!»

В этот период толком не идентифицированная болезнь начала прогрессировать. Илья был уверен, что белорусская эпопея с раком успешно завершилась, а боль тем временем становилась невыносимой. Он громко стонал по ночам, но с невиданным упорством продолжал заниматься самолечением. «Никто не едет в Лондон на днях? – писал поэт в интернете в ноябре 2006 года. – Надо отвезти лекарства. Мне».

Сотни откликов были ему ответом. И неудивительно, что буквально через пару дней Кормильцеву передали обезболивающие лекарства и три тысячи фунтов от Андрея Сумина – в счет будущих роялти.

«Илья лечил себя сам – так, как считал нужным, – вспоминает Маньковская. – Когда знакомые передали капсулы, которые надо было колоть шприцем, я научилась делать ему уколы. Делала их два раза в день, утром и вечером».

В те моменты, когда боль отступала, Илья пытался вести в интернете Живой Журнал. Полемизировал с идеологическими противниками из движения «Наши», огрызался на негативные комменты и даже пытался шутить. Видя такую мощную интернет-активность, его пригласили прочитать лекции на гигантском фестивале в Эдинбурге, а также выступить в Лондоне на поэтическом вечере Exiled Writers.

Эту акцию организовывала член совета литературного объединения «Писатели в изгнании» Мириам Франк. Через Сашу Гунина она попросила Илью перевести часть стихотворений на английский, чтобы поэты, литераторы и переводчики могли участвовать в обсуждении его текстов.

Сделать английскую версию новых стихотворений оказалось не самой большой проблемой. Куда сложнее виделись для организаторов вопросы элементарной логистики, связанные с критическим состоянием поэта. Поскольку ходить Кормильцев уже не мог, его буквально затащили в такси и довезли до Poetry Café.

«Илья испытывал сильную боль, и на его спине была большая шишка, – вспоминает Мириам. – Он не мог ни ходить, ни стоять. Его отнесли по узкой лестнице в подвал, где происходила встреча, и положили на диван, прямо перед полным залом. Кормильцев читал стихи на русском, а я их озвучивала в переводе. После чтений состоялась дискуссия на темы российской политики, литературы и особенностей художественного перевода».

Со стороны акция выглядела изрядно психоделической, что называется, на грани фола. Илья Валерьевич лежал на боку с листиками в руках, изредка подглядывал в написанные тексты и эмоционально нашептывал стихотворения. Чопорные англичане его завороженно слушали, ощущая в воздухе некую российскую обреченность.

Так случилось, что мне посчастливилось найти аудиозаписи этих чтений. Их с любовью зафиксировал и перевел в цифровой формат «агент влияния» Саша Гунин, сумев сохранить эти артефакты для потомков.

Среди десятка поэтических произведений Илья исполнил в Poetry Café пронзительное стихотворение «Ножницы»: «Люди с ножницами, любители символической кастрации, / Завистливые импотенты, хозяева трусливых маленьких гильотин, / Вам не хватило смелости сразу отрезать мне голову. / Рано или поздно наступит время расплаты за педагогические ошибки…»

Примерно в те же дни больному поэту позвонил из Москвы Саша Орлов, который возвращался вечером на электричке домой.

«В вагон зашли двое парней с гитарой, в монашеском одеянии, в клобуках, с ящичком для пожертвований, – вспоминает Орлов. – Они запели „С причала рыбачил апостол Андрей“, и народ начал доставать деньги. Я набрал номер Кормильцева: „Хочешь послушать?“ Он выслушал и засмеялся: „Ну, теперь можно и умирать“».