Текст книги "Сибирская вендетта"

На улице по-прежнему стояла ночь, небо было усеяно звёздами, особенно яркими в предутренние часы.

Андрей остановился, вышел из машины и подошёл к другу.

– Спасибо тебе! Ты меня спас, ей-богу.

– Да ладно тебе, – отмахнулся Юрий. – Езжай, пока не рассвело. А если уж сильно прижмёт, возвращайся. Я тебе всегда помогу. Дружба, Андрюха, святое дело! Я помню друзей детства!

Андрей сдержанно улыбнулся.

– Я тоже буду помнить.

В иные моменты слова бывают не нужны. Оба понимали это.

Андрей залез в машину и захлопнул дверь. «Nissan-march» выкатился на оледеневшую дорогу и поехал по скрипучему снегу вдоль кирпичных коттеджей, тянувшихся с правой стороны. Слева смутно маячил обрыв, за которым открывалась бескрайняя снежная равнина. Андрей знал, что внизу, под обрывом, укрылся под толстым слоем льда и снега полноводный Иркут. Чуть дальше, в полукилометре, смутно угадывался железнодорожный мост. К нему и направлялся Андрей, задумавший нечто необычное: заехать с разгону на рельсы и переехать по шпалам на тот берег. Другого способа форсировать реку не было. Возвращаться в город и делать тридцатикилометровый крюк не хотелось, да и опасно было. Зато здесь никто его искать не будет. Сам по себе переезд не представлял проблемы, проблема заключалась в том, чтобы затащить машину на рельсы! Поезда здесь ходили редко, это был так называемый третий путь знаменитого Транссиба. Андрей сам строил этот путь четверть века назад, работая в студенческом строительном отряде, потому и знал о нём больше, чем положено знать обычному человеку. Эта ветка уходила с основной линии в районе станции «Шелехово» и снова соединялась с Траннсибом возле «Сортировочной» – всего-то и было километров двадцать. Смысла этой петли Андрей никогда не мог понять. Но сама ветка ему нравилась, было в ней нечто загадочное, романтичное, не укладывающееся в шаблоны развитого социализма. Бывая в этих местах, он любил смотреть на поезд, медленно выплывающий из пустых пространства. Такое чувство было, что поезд вынырнул из вневременья, и везёт он что-то такое, чему нет названия, хотя Андрей прекрасно знал, что везут эти поезда всё то, что и другие – брёвна, уголь, сырую нефть.

Мост был недлинный, метров триста. По нему изредка ходили пешком, а вот автомобильный переезд сделать не догадались. Оно и к лучшему – местным жителям спокойнее. Станции здесь не было, пассажирские поезда и электрички тут не водились. Андрей аккуратно съехал с возвышенности и поехал вдоль железнодорожного полотна, высматривая удобное место. Через пару минут притормозил. Насыпь вплотную приблизилась к дороге; если хорошо разогнаться, можно было попробовать выскочить на шпалы. Посадка у машины была достаточно высокая. Главное – не застрять в снегу. Андрей вышел из машины, присел возле переднего колеса и стал разглядывать протектор. Резина была так себе, всесезонная, не шипованная – «Good year», уже порядком стёртая. Андрей подумал секунду, а потом вернулся в салон. Приходилось рисковать – да и что оставалось делать?

Он отъехал метров на пятьдесят и аккуратно развернулся на узкой дороге. По-прежнему ни единой души не было вокруг, всё было тёмно, ни огонька, ни звука.

Мотор взревел, колеса бешено завращались на месте, машина дрогнула и стала набирать ход. На скорости в сорок километров Андрей вывернул руль вправо и, жёстко ударившись передними колёсами о насыпь, вздымая тучи снежной пыли, вылетел на самый верх. Правое колесо стукнулось о крайний рельс, машину бросило вверх и накренило; тут же последовал новый удар – правое колесо перемахнуло второй рельс. Ошибиться было нельзя, и Андрей не ошибся. Сразу после второго удара он резко вывернул руль влево, захватывая колею передними колёсами, и тут же почувствовал два удара по днищу – правое заднее колесо последовательно перепрыгнуло оба рельса; машина уже мчалась по шпалам, подпрыгивая и трясясь как в лихорадке. Временами слышался скрежет днища о головку рельса, но не это беспокоило Андрея. Нужно было успеть проскочить мост. Составы ходили в обоих направлениях, и заранее нельзя было угадать, когда стотонная махина выскочит навстречу.

Машина влетела на мост, тряска заметно усилилась. Замелькали перекрещенные пролёты моста, летало вверх-вниз гулкое эхо, а внизу покойно лежал в своем ложе Иркут, укрытый толстым снежным одеялом, ни души не было вокруг на много километров.

Ещё несколько томительных секунд – и мост уже позади! Но радоваться было рано. Свернуть было некуда – по обеим сторонам лежала снежная целина, по которой не всякий трактор проедет. Но Андрей знал, что через пару километров должен быть переезд с вечно поднятым деревянным шлагбаумом – до него и надо было тянуть. Вдруг его словно толкнуло в спину, он оглянулся и увидел сзади яркий прожектор локомотива, тот был ещё далеко, но мчался на всех парах. Андрей вдавил педаль газа в пол, машина взревела и затряслась как в лихорадке. На скорости восемьдесят километров её стало кидать влево и вправо – лишь рельсы удерживали автомобиль на насыпи. То левым, то правым колесом он задевал головку рельса, и тогда внизу пронзительно скрежетало, а сзади вылетал длинный веер жёлтых искр.

До переезда оставалось метров сто, но и состав стремительно приближался. Машинист, кажется, еще не заметил препятствие на своём пути, а иначе он посигналил бы. Андрей стал притормаживать – нужно было притормозить, чтобы свернуть в нужном месте. Ошибись он на несколько метров – и машина вылетит на обочину, застрянет в метровом сугробе. Андрей сбросил скорость до двадцати километров, затем до пятнадцати… Состав был уже близко, вдруг раздался оглушительный гудок за спиной. Андрей въехал передними колесами на деревянный помост и стал заворачивать руль вправо. Колеса забуксовали было, но машина прокатилась по инерции несколько метров, и передние колеса зацепились за рассыпанный по снегу гравий. Последнее усилие – и, переваливаясь с боку на бок, автомобиль выехал на грунтовую дорогу. И тут же за спиной загрохотало, заскрежетало – понеслись платформы, груженные лесом. У Андрея холодок по спине побежал, когда он представил, что было бы, замешкайся он на несколько секунд. Машина уже катилась под уклон, двигатель работал ровно, печка разгоняла тёплый воздух по салону. Дорога петляла посреди бескрайнего поля. В темноте не видно было, но Андрей знал: слева тянулись заснеженные горы на сотни километров, справа Иркут лежал под метровым льдом, а над головой жила и ворочалась Вселенная – бесконечная, таинственная, жуткая. Миры летели в пустоте, громады Солнц излучали в черноту пространств потопы света. Для чего всё это? Для кого зажглись во тьме мириады звёзд? Чтобы где-нибудь возникла жизнь, похожая на нашу жизнь? Стоит ли оно того?

Андрей рефлекторно поворачивал руль, следуя плавным изгибам узкой трассы. Когда он думал о том, что у Вселенной нет ни начала, ни конца, что ничего-то мы не знаем об окружающем мире, что копошимся на Земле подобно муравьям, не заглядывая дальше завтрашнего дня, не умея понять самих себя, – он чувствовал странное умиротворение. Давно уже понял скоротечность жизни, суетность всех наших желаний, бесполезность усилий. Но он почему-то бежит из города, желая спрятаться от врагов. В масштабах вечности – как оценить такой поступок? Андрей усмехнулся и покачал головой. Слаб человек!

Показались Баклаши – посёлок на берегу Иркута, заложенный одновременно с Иркутском. Но вот парадокс: Иркутск за триста лет превратился в огромный город, а Баклаши так и остались обычным посёлком, коих рассеяно великое множество по нашей необъятной земле. Левее, в пяти километрах, тянется знаменитый Култукский тракт. Там жизнь, там движение, а тут – неизбывный покой, деревенская идиллия. Знает ли кто-нибудь про эту заброшенную деревню? А ведь в ней родился прославленный полководец, дважды Герой Советского союза генерал Белобородов, защищавший Москву в сорок первом, а в сорок пятом бравший Кёнигсберг! Андрей с горечью подумал о том, что он тоже мог бы быть неплохим командиром, он мог бы отдать жизнь за свою родину, а вместо этого бежит из родного города словно закоренелый преступник…

Село унеслось назад, теперь Андрей ехал вдоль реки по заснеженному просёлку – тут и днём-то редко ездили, а уж ночью… Он снова стал думать о жизни, о её превратностях. Сам себе он казался превратностью! Жить не хочет, но живёт. Презирает суету, однако суетится. Что это? Пресловутая любовь к жизни, воспетая поэтами? Или это неистребимый инстинкт, что не позволяет жизни прекратиться и который поддерживает божественный огонь среди убийственных стихий и козней мира? Возможно, возможно. Лучше не думать об этом. Многие думали до него, однако ничего толком не поняли и не объяснили.

Через несколько километров дорога поворачивала налево с тем, чтобы соединиться с Култукским трактом. Но это уже ничего не значило. Все полицейские кордоны остались позади. Андрей держал путь на Моты, затем пять километров вдоль Иркута и – Шаманка, конечный пункт. Придется пересечь реку по льду, но это уже не опасно, лёд в эту пору прочный, местные всю зиму по нему ездят, кто на лошадях, а кто и на тракторах! Здесь Андрея искать не будут. Ни одна живая душа не знает о том, что в этой бывшей спецкомендатуре живёт его старый знакомый. Правда, они не виделись лет пять, но это ничего не значит – знакомый примет его без лишних вопросов. Машину можно загнать во двор, а самому пожить какое-то время в тёплой избе, на деревенской картошке и соленых огурцах. Соседи, конечно же, его заприметят. Но это ничего. Не болтливые. Да и чего, собственно, бояться? Андрей вдруг рассердился на себя. Подумал о том, что смог бы уйти и из внутренней тюрьмы областного УВД, и из СИЗО ушёл бы, если бы пришлось. Он чувствовал жуткую силу внутри себя. Никогда ещё не проявлял её в полной мере – просто не было повода. Джинн, до поры, сидел в бутылке. Но если джинна выпустить на волю, последствия будут страшными. Всё-таки существует невидимый мир, и существует целый легион духов – духов, которые иные люди умеют подчинить себе. Существует и пресловутая психическая энергия – в этом Андрей также был убеждён. Иначе как бы он мог разбивать голой рукой кирпичи и даже камни? С одной стороны – податливая человеческая плоть, хрупкие кости, а с другой – каменная твердь, от которой отскакивает молоток из легированной стали. Если это не духовная энергия – то что же тогда?

Андрей вдруг очнулся, резко нажал на педаль тормоза. Машина пошла юзом и остановилась у обочины. Андрей потряс головой. Надо же было уснуть за рулём! Он выбрался из машины. Был уже девятый час – на востоке словно бы через силу занимался мутный рассвет. Чернота ночи понемногу рассеивалась, горизонт стал розоветь, зато ещё мороз усилился. Самый лютый холод бывает на рассвете – это всем известно. Андрей прислушался – звуки в стылом воздухе были особо отчетливы – сбоку слышался приглушённый шум, это машины катились по Култукскому тракту, до которого было несколько километров. Тяжёлые грузовики, фургоны, микроавтобусы, легковушки – пронизывали ледяные пространства Сибири. Никакой мороз не может воспрепятствовать человеку делать то, что он хочет. Человек идет вперёд до тех пор, пока сам не остановится, – и это единственная причина всех на свете неудач.

Дальше Андрей ехал без приключений. Дорога была чистая, без наледей – за этим здесь следили. В Шаманку два раза в день ходил рейсовый автобус. Дорога была плотная, ровная, мощные «икарусы» утрамбовали наст не хуже асфальта.

Андрей мчался вдоль Иркута – реки древней и своенравной. Противоположный берег был высокий, скалистый – чем-то напоминал Южный берег Крыма, где однажды Андрей был на спартакиаде. Русло широкое – метров пятьсот. Но выше по течению русло сужалось, соответственно ход воды был стремительнее. Нередко в Иркуте тонули люди. Соседи его знакомого потеряли обоих своих сыновей на реке. Им было уже за двадцать, и оба утонули с интервалом в один год. Мистика какая-то! Возле Шаманки и глубины-то особой не было, а вот поди ж ты!

Машина выехала на берег и остановилась. Село с таким красивым названием привольно раскинулось на противоположном берегу. Уже рассвело, кое-где из труб валил густой белый дым (топили дровами), и таким уютом повеяло от этих домиков, от огородов с покосившимися заплотами, от тайги, что начиналась прямо за заборами, что не мешкая Андрей съехал на лед и по колее, оставленной лесовозами, поехал на другой берег.

Кузьмич уже проснулся и ходил по двору в широченном тулупе военного покроя. Это был бодрый, неунывающий старик, разговорчивый и смешливый. В доме у него всегда был порядок, и гостей он встречал радушно. Андрей в своё время помог ему отремонтировать летнюю кухню, вкопал полтора десятка столбиков под новый заплот и очень много выслушал поучительных речей, чем заслужил полное уважение доброго старика.

Подъезд к дому завалило снегом, и Андрей, оставив машину на дороге, зашёл во двор.

– Кого это там бог принес? Никак Андрюша? Каким ветром тебя занесло в нашу глухомань? – старик всплеснул руками и бросился обнимать нежданного гостя. Одиночество всё больше тяготило его, и он рад был любой живой душе.

– Вот, приехал к вам, Алексей Кузьмич, – проговорил Андрей. – Я ведь вам обещал приехать, помните? У меня там машина на дороге стоит, загнать бы её во двор. Я помню, у вас было славное пихло. Я бы сейчас размялся!

– Какое там, украли пихло, – старик огорчённо махнул рукой. – Я тебе лучше лопату дам. Отличная лопата, никакого сносу ей нет. Сейчас! – и он отправился в кладовку.

Андрей тем временем вынул из ворот длинную оглоблю и не без труда растащил колышущиеся створки, беспрестанно увязавшие в снегу – ровно настолько, чтобы могла протиснуться его малолитражка. Лопатой кидать снег было несподручно, но Андрей за десять минут расчистил изрядную площадь и на глазах изумленного старика уверенно заехал во двор. Не мешкая затворил ворота и всунул обратно в пазы заиндевевшую оглоблю.

– Вот даёт! – с восхищением молвил старик. – Мне бы твою силушку-то, а?

Андрей улыбнулся.

– Пойдём в дом. Замёрз я, чайку бы сейчас!

– Чаю-то, это я запросто! – воскликнул Кузьмич. – Будет тебе чай, будет и варенье. Где ты пропадал столько лет?

Чайник на плитке уже кипел. Старик щедро насыпал в фарфоровый чайник заварки и залил крутым кипятком. Сразу вкусно запало свежим чаем, так что у Андрея закружилась голова. К чаю добавилось солёное сало, печёная картошка, печенье появилось на столе, шоколадные конфеты (хозяин очень любил сладкое), и явилась вдруг бутылка водки. Старик налил в два гранёных стакана грамм по семьдесят и подмигнул гостю.

– Давай-давай, бери. Тебе в самый раз. А вечером баньку истопим. Красотишша! – Поднёс стакан к губам и стал пить мелкими глотками.

Андрей шумно выдохнул и единым духом опрокинул в себя содержимое стакана. В голове его сразу вспыхнул свет, горячая волна прошла по всему телу, потом озноб продрал, его всего передёрнуло, и, наконец, сделалось тепло и хорошо.

– Это из тебя мороз выходит, – важно заметил старик, жуя сало. – Зря ты в такой холод поехал. А если бы машина заглохла посередь дороги, что тогда? Сорок пять градусов у нас сегодня, шутка ли? И не упомню такого мороза. Прямо беда.

Андрей взял кусочек сала с тарелки. Давно он такого не ел – настоящего, деревенского, нежно-розового и очень вкусного.

– Это меня сосед снабжает, – словно угадав его мысли, пояснил старик.

– Как они там?

– Ничего, живут потихоньку. Внуков нянчат.

– Крепкие люди, – заметил Андрей. – Не дай бог никому такого.

Речь шла о соседях Кузьмича, тех самых, у которых оба сына утонули.

– Они всё про тебя спрашивают, – вдруг произнёс Кузьмич изменившимся голосом. – Невестка ихняя никак замуж не может выйти. А славная девчушка. Ей-богу, был бы я помоложе, сам бы женился. Как думаешь?

Андрей улыбнулся.

– Да вы и теперь хоть куда.

– В самом деле? – обрадовался старик. – А я живу и годов своих совсем не ощущаю. То есть понимаю, что лет уже много, а в душе я молодой. Веришь ли?

– Верю!

Кузьмич налил по второй. Выпили за встречу, за былое.

Старик наконец спросил:

– А ты как живешь? Я в газетах про тебя читал несколько раз, по радио о тебе говорили, да пару раз по телевизору показали. Большим человеком ты стал в городе.

– Большим, да не очень, – заметил Андрей. – Вот, пришлось уехать.

– А что так?

– Ученика моего убили, Николая.

– Что ты говоришь! – Кузьмич изменился в лице. – И кто же это посмел?

– Бандиты. Меня тоже хотели прикончить, да не справились. Я там отлупил несколько человек, а потом… потом самому пришлось уехать.

– Ты смотри, что делается! – старик всплеснул руками. – Это что за сволочи на свете живут? Да я бы их гадов… Да мне бы ружжо… Я бы их всех перестрелял! – Старик выпучил глаза и весь затрясся, того гляди, кондрат хватит.

– Не надо никого стрелять, – произнёс Андрей. – Я там разобрался, с кем надо. А теперь уехать хочу, на время. Потом вернусь, когда всё поутихнет.

– Это куда же?

– В Москву.

Старик присвистнул.

– Далековато собрался.

– Только ты, Кузьмич, никому об этом не говори. И соседям тоже. Меня ведь полиция ищет.

– А этим ты чем насолил? – изумился старик.

– Да, в общем-то, ничем. Я поживу у тебя денька три, а потом уеду. Хорошо?

– Да конечно, живи сколько хочешь! И ни в какую Москву тебе ездить не нужно. Куда это ты собрался? Сидел бы тут. Никто тебя не найдет.

– Найдут, – спокойно ответил Андрей. – Тут обязательно найдут.

– Ну гляди. Я тебе ещё тогда говорил: оставайся у меня. Живи! Вот те дом, вот хозяйство, вот девка на выданье, уже и с дитём, рожать не надо. Чего в город попёрся? Жил бы теперь в своём доме, горя бы не знал. Хотя, – осекся он, – у нас тут тоже дела творятся.

– А что такое?

– Да молодежь местная, будь она неладна. Совсем обалдели. Повадились по домам лазить. К Фролихе, слышь ты, залезли. Пытали её, говорят, потом задушили проводом, а дом подожгли. С трудом опознали её после пожара, по зубам, говорят, экспертизу наводили. Во, брат, чё творят! Я б их сволочей из ружжа!

– Поймали их?

– Поймали. А что толку? Другие теперь шастают. Ко мне нонче хотели забраться. Дверь топором изрубили. Видел, дверь у меня новая? Это Степан сделал. Сколько я ему водки выпоил – страшное дело. Оставайся, а? Мы тут быстро порядок наведём.

– Не могу. Дело у меня есть одно. Надо закончить. А потом обязательно приеду.

Они ещё беседовали какое-то время, пили душистый чай с мятными пряниками, пробовали малиновое варенье из запотевшей литровой банки, а потом Кузьмич отправился готовить баню, а Андрей лёг поспать часок. Кровать с панцирной сеткой стояла в дальней комнатке, тихой и тёмной. Так в ней тихо было, что в ушах звенело. Трудно было поверить, что рядом находится большой город. Миллион человек вращается на крохотном участке земли, затерявшемся среди бескрайней тайги. Люди не дают друг другу жить, лишают себя покоя и совсем не знают о том, какой удивительный мир находится рядом с ними. Такая здесь тишина и покой, что невольно цепенеешь. В то же время Андрей понимал: эта тишина и этот покой – не для него. Слишком сильно увяз он в каменных джунглях. Слишком много у него теперь обязательств перед разными людьми. Не для того он столько лет упорно тренировался, чтобы теперь спасовать. Каждому человеку в жизни хотя бы раз даётся возможность совершить нечто особенное, важное, такое, что потребует от него всех сил, всех эмоций, всей души. Для одних это – священная война. Для других – мировая революция. Третьи совершают научные открытия. А есть ещё четвёртые, пятые и шестые. Каждый несёт свой крест, и каждый должен пронести его до конца. Тогда оправдано всё, и сама жизнь человеческая получает объяснение и обретает смысл. Не быть «тварью дрожащей» – вот смысл и оправдание! Всё остальное не имеет значения.

Андрей отошёл от окна и лёг в кровать, укрылся ватным одеялом. Нужно было набраться сил перед новыми испытаниями.

Он проспал ровно шесть часов и, проснувшись, долго не мог сообразить – где находится. Мешались обрывки воспоминаний – следователь Баранов, следственный изолятор, вот его везут в уазике, а вот, ещё раньше, он бьёт выпрямленными пальцами бритоголового в шею. С этого всё началось. Нужно ли было тогда вмешиваться? Или лучше было промолчать? Андрей задумался. Много раз слышал он про то, что нельзя злом истребить зло, что на оскорбление нужно отвечать улыбкой и подставлять обе щеки для удара. Но вся его жизнь, весь опыт, всё, что он знал и видел, – однозначно свидетельствовали: силе можно противопоставить только силу. Улыбаться, когда тебя бьют, – вредно для здоровья. И ни один тиран мира не покинул свой трон по доброй воле. Для каждого из них понадобилось найти подходящую дубину – соразмерно голове. А для кого дубины не нашлось, тот благополучно дожил до старости и умер в почёте и роскоши. А это несправедливо.

Нет, он всё правильно сделал, бритоголовый получил по заслугам. И если бы все остальные поступали точно так же, не было бы сегодняшнего беспредела в России, и прошлого беспредела тоже не было бы.

Старик, зайдя в дом и увидев Андрея на ногах, обрадовался:

– От молодец! Хорошо поспал. А у меня банька готова. Иди парься. Там всё есть – мыло, вихотка, веник, полотенце. Вода в баке холодная, а горячая на печке стоит, ну да ты знаешь. Мойся, воду не жалей! А я уж после тебя, как пар остынет.

Андрей накинул на плечи куртку, спортивную шапочку натянул до бровей и выскочил из дома. На улице чуть потеплело, но все равно было очень холодно. Сгущались сумерки, короткий зимний день заканчивался.

Баня дышала огнём. А когда Андрей плеснул на раскаленные камни ковшик горячей воды, стало совсем хорошо. Пар был мокрый, обжигал уши и глаза, продирал до костей, так что по телу проходила дрожь наслаждения. Берёзовый веник запаривался в эмалированном ведре с кипятком. Андрей стряхнул воду с разбухших листьев на раскалённые булыжники в каменке и принялся изо всей силы хлестать себя по спине и бокам. Из крошечного прямоугольного оконца тянуло по ногам ледком, под низким потолком было угарно, но что за печаль? Этим и хороша русская баня – и угаром, и обжигающим паром, и ледяным полом – всё это образует неповторимый колорит.

Распаренный, красный, с торчащими в разные стороны волосами, час спустя Андрей вошёл в избу. Свежезаваренный чай, брусничное варенье, фруктовые пряники и шоколадные конфеты ждали его на столе. Кузьмич убежал догонять пар, оставив Андрея хозяйничать.

Вдруг раздался громкий стук, дверь распахнулась.

– Хозяева дома?

На пороге обозначилась округлая фигура вся в клубах морозного пара. Присмотревшись, Андрей узнал соседа, Степана. Тот уже снимал шубу, отряхивал от снега валенки.

– А я думаю, чья это машина во дворе стоит. А это вон кто пожаловал! Ну, здравствуй, дорогой!

Андрей подвинул гостю стул, налил густого чаю в эмалированную кружку. «Верно, уж полдеревни знает, что у Кузьмича гость», – подумал с досадой.

– Да вот, заехал попроведать старика, – сказал он. – И в баньке заодно попариться. Радикулит донимает.

– В твои-то годы! – изумился Степан, присаживаясь к столу. – Я до самой пенсии не знал, что это такое. А ты, стало быть… сколько тебе лет?

– Сорок один.

Гость присвистнул.

– А я думал, лет тридцать. – Он глянул сбоку на Андрея и опустил голову. – Моему-то старшему в этом годе как раз тридцать должно было исполниться. А младший, тот на три года помладше был. Теперь оба в сырой земле лежат, друг дружку, стало быть, охраняют. Царство им небесное…

Андрей слышал от Кузьмича жутковатую историю про то, как один за другим утонули два брата в Иркуте, сначала младший, едва вернувшийся из армии, а через год старший утоп – уже семейный, отец двоих детей. В это трудно было поверить, но это было правдой – отец этих самых утонувших парней сидел сейчас перед ним на стуле и задумчиво прихлёбывал чай из широкой кружки.

– Как внуки-то, растут? – спросил Андрей, желая отвлечь старика от тягостных воспоминаний.

Тот встрепенулся.

– Расту-ут!

– А супруга ваша как?

– Ничего, слава богу, живем помаленьку.

– Трактор-то не продали?

– Не-а, бегает ещё. Да и зачем продавать? Работы много, только успевай поворачиваться. Живности полон двор, всех кормить надо. Без трактора никуда.

Андрей хотел было спросить, зачем двум пожилым людям полный двор живности, но не стал. Хотя ответ был известен: Степан и его жена были друг другу под стать: прижимистые, хваткие, гребли под себя всё, что плохо лежит. Свиней держали, и сало было в избытке, но чтоб угостить соседа – этого от них не дождешься. Вот и на этот раз Степан пришел с пустыми руками. Даже горе их не переменило. Верно подмечено: характер человека не изменишь, каким родился, таким и в гроб ляжешь.

– А ты чего чай пьешь? – поинтересовался Степан. – После баньки-то водочки бы выпить, а? Сам бог велел!

– Это у Кузьмича надо спрашивать, – вяло отозвался Андрей. – Он скоро придёт.

Андрей знал, где хозяин дома хранил водку, у него всегда имелось несколько бутылок про запас, но и знал манеру Степана пить на дармовщину. Он за этим и ходил к соседу, чтобы опрокинуть даровую чарку, посидеть в тишине и спокойствии. Дома-то особо не посидишь.

Степан взял с тарелки пряник, повертел перед глазами, понюхал.

– С города привез?

– Местные. Я пустой приехал.

– А что так. Денег нет?

– Торопился очень.

– А, ну-да, это ясно, – закивал старик, будто понял нечто важное.

Они просидели за пустым разговором с четверть часа, пока в избу не вошел Кузьмич. Лицо его было страшным, пот крупными каплями катился по щекам, глаза казались безумными.

– Славно попарился, – прохрипел он, стягивая шапку. – Добрый парок! – Прошёл к столу и, глубоко вздохнув, опустился на табурет. – Ну что, друзья, тяпнем по маленькой?

Степан согласно закивал, Андрей поморщился. Водку он не любил, а хорошего вина тут сроду не водилось. Про коньяк и не слыхивали. Чай с брусникой – лучший напиток после бани. Брусники в окрестных лесах было навалом, только ленивый её не брал.

Но брусникой оба старика интересовались мало. Через минуту на столе оказалась зелёная бутылка сорокаградусной. Соленые помидоры, маринованные грибы, сало где-то нашарили по сусекам…

Андрей медленно поднялся.

– Пройдусь по улице. Воздухом подышу.

– После бани-то? – воскликнул Степан. – Да ты с ума сошёл! Посиди с нами, выпьем с устатку, сейчас в самый раз.

Кузьмич не уговаривал, знал, что это бесполезно.

Андрей натянул хозяйские валенки, накинул тулуп на плечи, шапку на уши натянул и, открыв дверь, шагнул в мороз.

Семь часов вечера, а на дворе ночь глубокая. Звёзды пляшут в ледяной купели, и так тихо, что слышны малейшие шорохи. Скрип шагов разносится на полкилометра. На улице – ни души, будто вымерла деревня. Но в окнах домов горит свет, из труб валит густой белый дым – деревня живёт по своим законам. Уклад почти не переменился за сто лет. Те же огороды, те же заплоты и колодцы, то же подсобное хозяйство. Та же вода и всё та же твёрдая неуступчивая земля и бездонное равнодушное небо над головой. И заботы всё те же – прокормить семью, не замерзнуть зимой, вовремя засадить огород, затем – выкопать картошку, наварить варенья, насолить груздей, выдать дочку замуж… Андрей обвел взглядом улицу и подумал: «И чего не жить здесь, в тиши векового леса, вдали от городской суеты, от пыли и от вечной спешки?» Но тут же вспомнил, что и здесь не всё ладно. Молодые гибнут, спиваются, уезжают в город, бросая стариков – у них свои планы, своё представление о счастье. Воровство, наркомания, хулиганство здесь почти такие же, как в городе. Это всё кажущееся спокойствие, обманчивая тишина. Дома, когда-то крепкие, заметно обветшали, покосились. Попадались и брошенные, с заколоченными ставнями. Заборы везде глухие, высокие, не перепрыгнешь. Собаки у каждого – злые, здоровущие, глотку перегрызут – глазом не успеешь моргнуть. Жители словно боятся друг друга, окапываются, как умеют. Нет, и тут нет покоя! И здесь проблемы. Проблемы эти как под копирку списаны с города. Так и всегда было – деревня повторяла образ жизни мегаполиса. Всё, что заваривалось в столицах, неизбежно просачивалось в глубинку, пронизывало деревенский уклад и становилось частью общей жизни. Не уйти никуда от этих проблем. Не спрятаться. Да и не нужно прятаться. Проблему можно решить, только стоя к ней лицом, не отворачиваясь от неё, не убегая, а наступая на неё, уничтожая самую причину. Таков основополагающий принцип жизни.

Обойдя село кругом и основательно замёрзнув, Андрей вернулся в избу. Гость уже ушел, Кузьмич убирал со стола остатки ужина. Выглядел он весёлым и помолодевшим – как и всегда после бани.

– А я уж искать тебя собрался, – воскликнул он весело. – Думал, замёрз к едреней фене. Как ты любишь по ночам шастать! Нисколько ты не изменился.

Андрей усмехнулся.

– Какая ночь? Восьми ещё нету.

– У нас тут всё просто, – балагурил Кузьмич, – солнце село – ночь настала. Рассвело – день наступил. Во как! Ну что, укладываться будем?

– Я не против, – сказал Андрей и широко зевнул. – Сон – дело хорошее. Полезное для здоровья.

– Это точно!

Кузьмич вытер тряпкой стол и стал готовить постель для гостя.

Однако выспаться этой ночью Андрею не удалось. Уже за полночь в дверь громко постучали. Андрей проснулся как всегда мгновенно и подумал, что так, наверное, приходили ночью арестовывать людей в далеком тридцать седьмом году. От такого стука запросто можно получить разрыв сердца.

Кузьмич включил свет на кухне и открыл дверь. На пороге стоял Степан. Лицо его было озабочено.

– Слухай, сосед, парню твоему тикать надо, – проговорил он, задыхаясь.

Андрей вышел на свет.

– Что случилось?

– Свояк у меня в гостях был, а Нинка возьми да и скажи про тебя, что приехал, мол. Он так сразу и настрополился. Всё про тебя выведал. Вот баба чертова!

– А он кто? – спросил Андрей.

– Так мент же, – удивился Степан, – ясно дело. Они на тебя бумагу какую-то имеют. Он побоялся сразу-то сюда идти, побежал докладывать. Ну а я сразу к вам. Потому не по-людски. Уж пускай он меня казнит потом. А я – не выдам! Потому – соседи мы!

Кузьмич переводил взгляд с одного на другого, силился что-то сказать, но не находил слов.

Андрей молча развернулся и пошёл собирать свои вещи.

– Андрюша, ты куда?

– Уходить мне надо, – сказал Андрей, укладывая сумку. – Иначе всем плохо будет.

– А что случилось-то? Натворил чего?

– Долго объяснять.

– Ну, я пойду, – заторопился Степан, – баба там одна. Боится оставаться, беда с ей. – Толкнул дверь рукой и вышел, напустив в кухню морозного пара.

Андрей уже надевал куртку, поправлял шапочку, торопливо шнуровал кроссовки.