Текст книги "«Закон бутерброда». Записки арбитражного управляющего"

«Истен Стар Кам»
(«Усть-Камчатрыба»)

В 90-х годах, когда началась повальная приватизация средств производства, выборы генеральных директоров не по опыту работы и знаниям, а по дружбе и другим, совсем не рабочим качествам, переход на коммерческие рельсы, ну, и, конечно, в наименованиях и лексиконе стали преобладать красивые иностранные словечки:

Офис! А раньше была «контора».

Менеджер! А раньше был «директор».

Форум! Это «собрание».

И подобной ереси очень много.

Каждый бывший ларёк или палатка стал супермаркетом, в названии каждой автозаправочной станции обязательно слово ОЙЛ, т. е. топливо.

Так и в Усть-Камчатске, замечательном портовом городе на Камчатке, рыболовецкий колхоз «Путь Ленина» и рыбоконсервный завод объединили вместе и нарекли «Истен стар кам», что в переводе означает «Восточная звезда Камчатки».

Но, как и все гигантские предприятия того времени, фирма слабела, выдыхалась, накапливались долги в бюджет и внебюджетные фонды, долги партнерам, задолженности перед трудовым коллективом (800 человек), и т. д.

В 1996 г. предприятие возглавил бывший председатель рыболовецкого колхоза «Путь Ленина» Виктор Иванович Калькаев, опытный руководитель, сам из моряков, а меня он позвал к себе в заместители и вменил мне в обязанности маркетинговую службу.

Откровенно говоря, ни сам Калькаев, ни я тогда даже не знали, что это такое. Осваивали уже по ходу дела.

Фактически предприятие было банкротом, надежды на спасение были очень призрачные.

Чтобы закрыть долги по зарплате брали кредиты в банке, заранее зная, что выплатить их будет очень трудно.

Как раз в это время, после моей красивой командировки в Стокгольм, о которой я рассказывал в 1-й главе, мне предложили поездку во Владивосток на специализацию по банкротству.

На это тоже нужны были средства. А помог мне один предприниматель, который заключил с нами договор на поставку ему рыбы лососевых пород. Намерения у парня были серьезные, он хотел работать с рыбой постоянно.

Вот он и профинансировал мое обучение во Владивостоке, даже выплатил мне задолженность по заработной плате. Разумеется, все это было совершенно официально.

После моего возвращения Арбитражный суд направил меня банкротить «Птицефабрику «Восточная», а на «Истен стар кам» был направлен Вячеслав Петрович Панков.

Я не мог быть назначен на эту фирму, поскольку работал на ней в должности заместителя директора, т. е. был лицом заинтересованным.

Конечно, когда планировалось банкротство такого гиганта, как рыбоконсервный завод с огромными холодильниками, засольным, консервным и икорным цехами, рыбомучной установкой, плюс целая флотилия рыболовецких сейнеров, морских и речных катеров, бригад ставных неводов, бригад речных рыбалок, то вокруг этого предприятия кружилось много желающих приобрести по – дешевке цех или оборудование, суденышко или другое плавсредство, судоремонтную базу или столярный цех, а, может, сетепошивочную мастерскую…

Действительно, так бы все и случилось, разорвали бы производство на малые части… и все.

Фактически это предприятие было градообразующим, хоть и не значилось таковым.

Сам Усть-Камчатск существовал за счет рыбы и леса. Лес сплавляли по реке Камчатка, и прямо из Усть-Камчатска грузили на Японию, ну, а рыба шла на внутренний и внешний рынки, поэтому желающих подкормиться было более чем достаточно.

А в этот период Усть-Камчатск был без электроэнергии, из-за отсутствия топлива, которое не поставлялось, т. к. нечем было за него платить. Многие предприятия не работали, и была реальная угроза для восьмисот работников «Истен Стар Кам» выйти на улицу в качестве безработных.

Но выход нашли. Вячеслав Панков вместе с тем самым предпринимателем, который помог мне пройти банкротную специализацию осуществили удивительно простой и великий проект!

Этот предприниматель выплатил кредиты банку за предприятие, покрыл задолженности по заработной плате и фактически стал самым большим кредитором предприятия-должника, т. е. стал его собственником.

Получилась идеальная картина: выплачены долги, сохранены рабочие места и средства производства.

Завод начинает работать в полную силу. Рыбодобывающие суда идут на промысел.

Конечно, пьяниц и несунов пришлось уволить, но все рабочие места сохранены!

Прекратилось воровство, стали поступать средства, и фирма начала помогать Усть-Камчатску. Было закуплено топливо. Произведен ремонт дорог и системы водоснабжения, отремонтированы жилые дома.

Кстати, «Истен Стар Кам» ушел в небытиё, вместо него зазвучало более прозаическое, но совершенно понятное наименование: «Усть-Камчатрыба».

Оно и сейчас выдает продукцию во все регионы России.

А его собственник (тот самый предприниматель, был избран Главой Усть-Камчатского района.

Сейчас он представляет Камчатский Край в Совете федерации России. Его зовут Борис Александрович Невзоров.

Этим кратким воспоминанием я хотел рассказать, как совместное партнерство арбитражного управляющего и кредитора помогло восстановить предприятие, погасить его задолженность, а впоследствии повлиять на благоустройство и деятельность большого района Камчатского Края (тогда еще Камчатской области).

Вкратце, о сущности банкротства

Одна моя студентка написала оригинальный эпиграф к дипломному проекту.

Я его запомнил;

«Банкротство – это яд или лекарство?

Яд – для предприятия-должника, и лекарство для экономики в целом»

Это был конец 90-х годов, банкротство еще никто толком не знал и не изучил, в том числе и арбитражные управляющие. Всё приходилось осваивать на ходу. Старались. Учились. Набивали шишки. Делали выводы и начинали снова.

Надо честно сказать, что в то время практически все руководители предприятий, чиновники и общественники относились к арбитражным управляющим и к процедурам банкротства с огромным уважением.

Очень много выпускников Дальневосточного Государственного технического университета, факультета антикризисного управления, стали работать антикризисными консультантами, инспекторами в различных контролирующих службах и… арбитражными управляющими.

Я читал им «Правовые основы банкротства». Это было действительно интересно. Студенты приходили на мои предприятия и брали темы курсовых работ по многим Камчатским предприятиям, где проходили процедуры банкротства.

Я учился вместе со своими студентами. Очень многое постигал вместе с ними.

Но уже изначально, с первого банкротного предприятия, с первого общения со студентами, я усвоил твердо и на всю жизнь:

Банкротство – это плохо. Банкротство – это архи – плохо!

Плохо потому, что любое предприятие, любой формы собственности, будь то мизерное ООО-шка или гигантский концерн, очень много теряет при банкротстве. Оно теряет хороших работников, которые увольняются сами, либо по сокращению, уходят искать работу и, как правило, не могут ее найти. Теряет деньги, потому что их нужно отдавать кредиторам, выплатить работникам, погасить долги в бюджет и внебюджетные фонды. Теряет имущество, потому что арбитражный управляющий вынужден продавать его, чтобы расплатиться с долгами.

Теряет свой рейтинг и партнерские связи с другими предприятиями и кредитными организациями.

А руководители предприятий-банкротов, зачастую профессионалы высочайшего класса, теряют свои должности и годами казнят себя, считая именно себя виновными в этом крахе.

А причин банкротства, как правило много.

Это неплатежи партнеров. Это неисполнение договоров поставок. Это сложная экономическая обстановка в стране. И еще – ВОРОВСТВО!

Воровство, к сожалению, имеет место быть в любом предприятии, без исключения.

Рыночные отношения. Все большие фабрики и заводы стали акционерными компаниями. Все рабочие стали акционерами. Но ничего не изменилось. Рабочий рыбоконсервного завода, уходя домой, кладет в карман банку-другую консервов.

Из других заводов и фабрик также «уходит» продукция и инструменты. Имеют место глобальные хищения средств. Не все махинации вскрываются, не всех хватают за руку, но воровство – это бич!

Арбитражный управляющий принимает то, что есть. То, что осталось на складах и в цехах. Принимает по факту. И работает с тем, что осталось, что занесено в инвентарные ведомости и амбарные книги.

А что? Он не уполномочен ловить жуликов.

Как правило, в результате банкротных процедур кредиторы получают далеко не все свои деньги. Они тоже теряют от банкротства.

Никогда не забуду, как на фуршете по окончанию процедуры банкротства птицефабрики «Восточная» один уважаемый кредитор поднял бокал и горько пошутил, что этот бокал обошелся ему в миллион рублей. Он недополучил целый миллион. В то время миллион стоил дорого.

Конечно, имеет место и восстановление платежеспособности. Вернее, полный расчет с кредиторами и трудовым коллективом.

Праздник! Арбитражного управляющего провожают с аплодисментами, журналисты, телевидение…

Но предприятие обескровлено. Ему очень трудно восстановиться.

Были случаи, когда предприятие после банкротства через какое-то время окончательно падало на дно.

Любой, прочитавший эту главу, может задать мне резонный вопрос:

– Если банкротство это плохо, то что же ты там суетился почти четверть века?

Отвечу. Во-первых, было действительно все ново и очень интересно. Работа на виду. Среди людей. Они встречают меня враждебно, а потом становятся друзьями на всю оставшуюся жизнь.

Во-вторых, очень хотелось помочь. В первую очередь, рабочим людям. С большим трудом, но это удавалось.

Действительно, в моей практике не было ни одного случая невыплаты задолженности по заработной плате. Я ставил перед собой эту задачу сразу. Честно скажу: для меня 2-я очередь (задолженности трудовому коллективу) была неизмеримо важнее иных задолженностей. И я этим горжусь.

Я переписываюсь, перезваниваюсь с бывшими работниками банкротных предприятий, иногда встречаюсь. И это здорово!

И, наконец, в-третьих. Довольно-таки приличное вознаграждение. Нынешних процентов и доп. вознаграждений тогда не было. Размер вознаграждения устанавливали кредиторы на первом собрании кредиторов.

Как правило, вознаграждение примерно соответствовало директорскому окладу. Но бывало и выше.

Это тоже было неплохим стимулом.

Во время моей командировки в Стокгольм, я попросил юриста Российского Торгпредства провезти меня по рыбным предприятиям Швеции.

Поехали. К моему удивлению, я не увидел таких предприятий-гигантов, как в России. Там я впервые услышал термин «малое предприятие».

В Гетеборге такое малое предприятие выпускало вкуснейшие пресервы из сельди.

Меня провели по причалам и цехам. Это было нечто! В цехах на разделке и засолке сельди работали только женщины. Работали в одну смену. Имели два выходных дня в неделю, обед за счет работодателя.

Соус для маринада сельди у них был строго засекречен: очень много конкурентов среди рыбников.

Хозяин рассказал мне, что ежедневно к причалу швартуется рыболовецкий сейнер другого малого предприятия, занимающегося ловом сельди, и выгружает ему 15–20 тонн свежей рыбы.

И когда я, как опытный рыбник, спросил у хозяина, что будет, если сейнер не придет (поломка, шторм, порыв сетей и т. д.), хозяин посмотрел на меня, как на сумасшедшего: сейнер не может не прийти даже теоретически! Договор!

Его дедушка начинал это дело, его отец продолжил, теперь он сам здесь хозяин, и сыновья работают вместе с ним.

Его партнер, который ловит рыбу и поставляет ему ее ежедневно, понимает, что если подведет, то лишится своего бизнеса. Договор!

Я не стал ему рассказывать про Усть-Камчатский рыбоконсервный завод, где 5 или 6 цехов, на которых работают сотни людей, плюс морские рыболовные сейнеры с экипажами, плюс морские ставные невода с бригадами, жилыми кунгасами и рабочими катерами, плюс речные рыбалки с бригадами, работающими круглосуточно. Далеко не малое предприятие.

А на обратном пути в Стокгольм мы заехали на фермерское хозяйство.

40-летний фермер, его 29-летняя жена и один подсобный рабочий.

У них дойное стадо из 150 коров, холодильники, маленькая, почти контейнерная фабрика мороженого.

Они втроем кормят коров, доят, сепарируют молоко, готовят мороженое, отгружают продукцию ежедневно в приходящий грузовик, и косят сено для своего стада, скошенное сено консервируют на зиму.

Конечно, у них компьютеры, стадо постоянно находится в коровниках, там телята рождаются, вырастают, доятся, кормятся и т. д. Косят сено и убирают сенокосилками.

Я коров сам не видел: чтобы зайти в коровник, нужно одеть совершенно чистую спецодежду и пройти медосмотр, чтобы не принести коровкам заразу.

Я прикинул, что на эти 150 коров у нас в стране был бы совхоз с парткомом.

Постепенно и в большинстве случаев в России тоже образовались малые предприятия. Там уже работник понимал, что он – акционер, значит собственник, и отношение к предприятию и его имуществу совершенно другое.

А банкротства в моей практике были удачные и …не очень. Были хвалебные статьи в газетах, передачи ТВ, грамоты, подарки, награды.

Были жалобы, доносы, расследования, суды и штрафы.

Но, поверьте мне:

Банкротство – это очень плохо!!!

Лекарства и яды в одном флаконе

Получив назначение на это предприятие, я задохнулся от гордости. Я знал его еще будучи школьником, читал про него в газетах, смотрел по телевидению. Оно всегда было покрыто каким-то ореолом таинственности и героизма. Еще бы!

Аварийно-спасательный отряд! Спасение на водах!

Самые быстроходные суда. Самые бесстрашные водолазы. Самые настоящие моряки-спасатели…

Даже когда я закончил мореходное училище и сам стал моряком Камчатского морского пароходства, а потом Управления океанического рыболовства, я продолжал уважительно и трепетно относиться к морским спасателям.

Несмотря на фактическое банкротство предприятия, мое уважение к нему не упало.

Два морских буксира. «Марс», стоит у причала. Не на ходу. Без экипажа. Нуждается в ремонте. «Гроза», периодически становится на мелкий ремонт, но выходит иногда с водолазами.

Землесос «Камчатский» находится в аренде в Малайзии, работает на какого-то богатого жулика – китайца, который не оплачивает аренду и практически не платит жалованья морякам.

Это судно мне было хорошо знакомо. Еще в 80-х годах, когда я работал в рыболовецком колхозе «Путь Ленина», в Усть-Камчатск пришел этот красавец-корабль, построенный на японской судоверфи. Это был корабль будущего. Такой техники в Советском Союзе еще не знали и не видели. Огромная труба опускалась на грунт и землесос выкачивал грунты, промывал устье реки Камчатка, после чего в порт Усть-Камчатск стали заходить океанские суда и разгружаться – загружаться не на рейде в Камчатском заливе, а непосредственно у причалов порта, что повышало производительность порта в огромное количество раз.

А теперь этот земснаряд работал неизвестно где, неясно на кого и непонятно за что.

Потом уже, через несколько лет, я понял, что аварийно-спасательный отряд уже не мог спасти тонущее судно, либо потушить пожар на горящем объекте, потому что не имел быстроходного спасательного судна на ходу. В работе была только водолазная станция.

О ней нужно говорить особо. Водолазы – это действительно сильные и бесстрашные моряки, все без исключения, гордящиеся своей профессией, физически здоровые и красивые, но в силу особенности профессии, говорящие с иными людьми, НЕ водолазами, с небольшим оттенком превосходства, снисходительности и этакого легонького презрения…

Практически на водолазной станции держался весь отряд. Были задолженности по зарплате, были долги перед бюджетом и другими фондами – то же самое, что на других предприятиях, но здесь было сложнее.

Во-первых, нельзя было сократить работников, потому что все они СПАСАТЕЛИ и должны СПАСАТЬ в любое время и в любую погоду.

По этой же причине нельзя было продавать имущество, если оно было необходимо для спасательных работ. И даже целиком предприятие нельзя было продавать никому, кроме государства.

Почему? Да потому, что только государственная структура будет спасать людей бесплатно, а суда и грузы за деньги.

«Без спасения нет вознаграждения» – эта строчка стояла в правом углу образца Договора о спасении.

Тот же Петропавловск-Камчатский морской торговый порт уже был АО (акционерным обществом), его Генеральный директор порывался купить спасательный отряд с землей и имуществом, но… он был частник, который не стал бы спасать людей бесплатно. И никто не может обязать его на спасение. Он мог в любой момент на спасательном судне катать туристов за деньги, а водолазов опускать на дно для сбора икры морских ежей. Очень дорого ценилась эта икра.

Здесь должно было фигурировать государство или государственные органы.

Кстати! Я был крайне удивлен, и сейчас вспоминаю с ужасом, что час работы водолаза под водой оплачивался ему… в 56 рублей!

Поэтому, чтобы сходить в кафе с женой вечером, он должен был просидеть под водой весь рабочий день.

Почему-то это считалось нормальным. Возмущались только сами водолазы и профсоюзный секретарь Галина. О Галине, профсоюзном секретаре и экономисте по совместительству, я расскажу в этой же главе позднее и подробнее.

Предприятие существовало за счет выполняемых водолазами различных работ: по ремонту подводной части судов, очистке дна у причалов и т. д. Очевидно, случались заявки частных судовладельцев, где водолазы могли немного подзаработать.

На первом общем собрании трудового коллектива отряда я представился, рассказал, что меня направил арбитражный суд, пояснил смысл моей работы, рассказал, что интересы работников не должны быть ущемлены, что я постараюсь… надеюсь… думаю… и т. д.

Естественно, слушали меня с ухмылкой, смотрели с недоверием, а профсоюзная Галина – с ехидцей и откровенной неприязнью.

Водолазы с ней разговаривали уважительно и почтительно.

– «Наверное, та ещё бандерша», – подумал я тогда.

Вопросы мне задавались самые каверзные: когда рассчитаюсь с долгами, где возьму деньги, сколько сам буду получать и т. д.

Особенно изгалялся один рыжий, крепко сбитый водолаз, которого все называли Серёгой.

На вид ему было лет 35–38. Он задавал самые непонятные для меня вопросы, например, как я планирую эксплуатировать водолазную станцию.

Я ничего не мог ему ответить, поскольку водолазная станция в моем представлении была кучей непонятных мне машин и механизмов.

Видя моё замешательство и смущение, этот Серёга изгалялся еще больше, высказывая сожаление, что прислали к ним отсталого и неграмотного управляющего, который даже под воду ни разу «не ходил».

Эти свои издёвки и придирки Серёга применял ко мне при каждой встрече, причем прилюдно. Было очень обидно.

Бывший начальник этих выпадов не замечал или делал вид, что не замечает, а глаза Галины искрились откровенной радостью и злорадством.

За что она так на меня? Вроде-бы, нормальная девчонка, ну что я ей сделал?

Бывший начальник занимался переговорами с арендатором землесоса «Камчатский», который, очевидно, уже давно обещал перечислить арендную плату, но все никак не перечислял.

Кроме того, был заключен договор с командованием Камчатской флотилии на конвертовку списанного корабля для буксировки его на утиль. Здесь могла быть хорошая оплата, которая так была необходима.

Конвертовка – это задраивание всех дверей, иллюминаторов, люков и иных отверстий, чтобы при буксировке корабля без экипажа вода не попала в трюма и иные помещения судна и не потопила его.

Все швы заваривались намертво.

Работа в отряде была рутинной, но напряженной. Почти ежедневно приходили представители разных фирм с предложениями продать тот или иной объект. Было очень сложно.

Аварийно-спасательный отряд должен работать круглосуточно, в полном объеме, постоянно быть готовым к экстремальной ситуации и любой аварии на море.

Случай, о котором я расскажу ниже остался у меня в памяти надолго. Он напрямую связан с водолазом Сергеем Евтуховским, тем самым рыжим Серёгой.

8-е марта. Вечер. Мы с женой едем в гости к родственникам отмечать женский день.

Проезжаем вдоль берега Авачинской бухты, мимо судоремонтного завода, на котором я еще веду процедуры.

Дул довольно сильный ветер, шел липкий снег, бухта была покрыта льдинами, которые громоздились друг на друга.

Я увидел большой, черный несамоходный плашкоут, который то ли льдины, то ли ветер сорвали с якоря, и теперь он неуправляемый дрейфовал по бухте вблизи стоящих на рейде судов.

Я начал названивать в отряд, в диспетчерскую – никто не снимает трубку. Пришлось, жене пересесть на автобус, а я – в отряд.

Вся дежурная смена моряков отмечала женский праздник. Но на своих ногах и, практически нормальные, правда, с лёгоньким ароматом спиртного.

Я обрисовал ситуацию, начали звонить диспетчеру порта, просить дежурный катер, который пришел к нашему причалу через час, все запрыгнули на борт и пошли на поиски плашкоута.

Нашли его как раз на траверзе судоремонтного завода, совсем недалеко от стоявшего у причала судна. Сейчас я представляю, какой бы был анекдотический скандал, если бы этот летучий голландец разбил бы только заваренный и покрашенный борт судна.

Получилось бы, что одно мое банкротное предприятие нанесло ущерб другому моему банкротному предприятию на очень крупную сумму.

Но это я понял только на другой день.

Нашли. Зацепили. Застропили. Парни работали слажено, я стоял в рубке рядом с капитаном катера, а Серёга с мужиками заводили троса и крепили их на плашкоуте. Серёга шипел, что таких руководителей, которые не знают водолазного дела, надо давить в зародыше, и при этом он плотоядно поглядывал на меня.

Все обошлось. Только мои новая куртка и костюм теперь годились, разве что, для дачи.

Когда наутро я прибыл в отряд и поднимался в диспетчерскую по металлической лестнице, я еще издалека услышал разглагольствования Евтуховского о том, как не повезло им с новым начальником (это со мной) и как вчера этот начальник чуть не плача умолял Серёгу поймать плашкоут, обещая завтра дать ему премию и погасить долг по зарплате.

У меня потемнело в глазах от обиды, я ускорил шаги, намереваясь поставить на место этого наглеца.

Дверь в диспетчерскую была открыта, я стал на пороге.

Евтуховский стоял в метре от меня, спиной ко мне и продолжал говорить свой монолог, обильно перемежая его ненормативной лексикой и жестикулируя руками.

Я слушал его в каком-то оцепенении. Кстати, я до сих пор не понимаю, почему ему никто не сделал знак, что я за спиной. Как-то, не по-пацански.

Он обернулся ко мне, и впервые я увидел растерянность на его лице. Наверное, это, да еще явно нетоварищеский поступок окружающих повлияли на финал этой истории. Я не могу объяснить как, почему и зачем я произнес следующие слова:

– Сергей, сколько тебя ждать? Пошли в бухгалтерию.

Я обещал премию, значит будет премия!!!

Мертвая тишина. Я потянул его за рукав, и мы пошли в бухгалтерию. Зашли вместе с ним. В кассе было около пяти тысяч рублей.

Я объяснил растерянной главбухше, что нужно выплатить премию Евтуховскому за работу по швартовке бесхозяйного плашкоута. Приказ будет готов через 20 минут. Оставив Евтуховского у кассы, я пошел писать приказ.

Он зашел ко мне и переминался у порога. У меня дрожали руки.

– Это… спасибо. Не надо, чтоб премия… пусть будет в счет зарплаты, а? Спасибо вам…

Я рассказываю об этом случае не для того, чтобы сказать, какой я хороший, а для того, чтобы показать, что в нашей работе, да, наверное, и в любой работе, самое сложное – это человеческий фактор.

Не нужно делать пальцы веером, не нужно выпендриваться перед рабочим человеком. Он совсем не хуже тебя, а может даже лучше.

После этого случая у меня дома частенько в очень позднее время раздавались звонки. Я подходил к телефону и слышал (кстати, с удовольствием слушал) голос Сергея Евтуховского.

– Доброй ночи! Евтуховский. Нужно посоветоваться…

Конечно, я догадывался, что рядом стоит вся дежурная смена, а Серёга показывает им свою близость к начальству.

Жена ворчала на меня, а я ежился от холода, стоя босиком и в трусах у телефона и, честное слово, был очень счастлив!

Где ты сейчас, Серёжа Евтуховский? Живой-здоровый? Выбрался ли из этого моря смеси добра и злобы, участия и зависти?

Хороший водолаз и хороший мужик. Настоящий!

Спасибо тебе, за то, что ты был в моей жизни.

После долгих споров и дебатов пришли к выводу, что можно продать землесос «Камчатский», а вырученные от продажи судна деньги пустить на выплату кредиторской задолженности.

Даже нашелся потенциальный покупатель: Морская администрация порта Темрюк.

Слава Богу, тогда еще не было никаких электронных торгов, любая продажа, согласованная с кредиторами обходилась значительно дешевле и оформлялась намного проще. Не нужно было никому ни за что платить.

Я вылетел во Владивосток, где проходило какое-то минтрансовское совещание, где встретился и познакомился с Главой морской администрации порта Темрюк В. В. Сазоновым.

Поговорили. Поспорили. Поторговались. Я сослался на Решение собрания кредиторов, установившее цену продажи судна в 16 миллионов рублей. На то время это была космическая сумма, но она, как раз была равна нашей кредиторской задолженности.

Разъехались по своим портам. Валерий Сазонов – на юг, в Темрюк, а я – на Дальний Восток.

Через некоторое время Сазонов сообщил мне, что принимает мое предложение и готов оплатить 16 миллионов рублей за покупку землесоса «Камчатский» Морской администрацией порта Темрюк.

Чтобы продать корабль, его нужно было сначала вырвать из воровитых рук малайзийского арендатора и убедить экипаж судна не списываться на берег в Малайзии, а перегнать судно в Азовское море, в порт Темрюк, и там получить расчет, сдавши судно новой, Темрюкской команде.

Это было сложно. Экипаж требовал расчет от арендатора, тот обещал, но не выплачивал. Переговоры велись через его жену, бывшую россиянку из Владивостока, довольно-таки базарную мадам. Я, кстати, предполагаю, что жульничал не китаец, а его российская супружница.

На судне закончилось продовольствие и вода. Но никто не спешил снабжать судно и экипаж провизией.

Через Камчатских представителей МИД я обратился в Посольство России в Малайзии, рассказал о бедственном положении обманутого экипажа, о необходимости перегона судна в порт Темрюк на Азовском море. Должны понять и помочь. М-дааааа. Разбежались!

Они не только не помогли с продовольствием и водой, они прислали письмо в администрацию Камчатской области о том, что судно на грани ареста, якобы за долги арендатору (???).

Короче, те члены экипажа, которые отказались участвовать в перегоне, сошли на берег в Малайзии, хотя я предлагал им следовать до Российского порта в качестве пассажиров. Несколько новых членов экипажа вылетели в Малайзию на судно. Все вопросы с продовольствием и водой решил Валерий Сазонов.

Судно было в очень плохом техническом состоянии. Мне страшно было отправлять его через половину земного шара, через ревущие сороковые широты…

Я категорически настоял, застраховал судно на 16 миллионов рублей, а также застраховал всех членов экипажа. Темрюк оплатил страховки, и только тогда «Камчатский» пошел в Средиземное, Черное и Азовское моря.

Сказать, что весь период перехода судна я не спал и не отходил от телефонов – это ничего не сказать.

Переход длился чуть меньше месяца. Когда капитан доложил, что вошел в Черное море, я вылетел в Темрюк для подписания договора купли-продажи.

Слава Богу, все закончилось благополучно. Судно ошвартовалось у причала порта Кавказ. Всем морякам было предложено остаться работать на судне. Некоторые остались.

Темрюк встретил судно с перегона торжественно: подарки и банкет были организованы для экипажа.

Судно поставили в ремонт, переоборудовали и мне прислали его фото: красавец-землесос с новым названием «Темрюкский».

А Валерий Сазонов навсегда остался моим другом. С его подачи руководством Краснодарского Края было отправлено ходатайство в наградной отдел Министерства транспорта и в Москве мне была вручена Государственная награда: медаль «300-летия Российского флота. Тогда она было государственной наградой, на удостоверении стояла подпись Президента России.

* * *

Наверное, на этом триумф закончился. Полученные деньги разошлись на оплату кредиторской задолженности.

И я стал перед очень сложной проблемой: как выйти из процедуры внешнего управления, если все долги выплачены? Кто станет во главе ФГУП (федеральное государственное унитарное предприятие). Что предложит Морская спасательная служба России?

По предложению ФСФО (федеральная служба финансового оздоровления) мы заключили с кредиторами мировое соглашение.

Сейчас это вызывает улыбку, а тогда восстановления платежеспособности практически не происходило.

И, если здраво рассуждать, то это вовсе не восстановление платежеспособности!

Да, предприятие никому ничего не должно. Но! У него всего два плавсредства для спасения гибнущего судна: морской буксир «Марс», на ремонт которого нет денег, и старый буксир «Гроза», который может работать только на акватории Авачинской бухты, и то, только тогда, когда сам в рабочем состоянии.

Землесос «Камчатский» стал землесосом «Темрюкским», значит заработать на дноуглубительных работах уже не получится. Но, поскольку предприятие государственное, его должно содержать государство.

Но, это аварийно-спасательный отряд. Как быть, если он не может и не сможет никого спасти?

Нужен ли он в таком состоянии?

Аварийно-спасательный отряд нужен, конечно, но только сейчас, после процедуры внешнего управления Министерство транспорта обратило внимание, что работать-то и спасать он не может!

Из Москвы прилетает министерский чиновник для поиска виновных.

Если эти строки прочитает любой арбитражный управляющий России, он сразу же догадается, какой выход нашел приезжий чиновник!

Ну, конечно же! Вся причина в прошедшей процедуре банкротства. И на роль козла отпущения назначен арбитражный управляющий, ваш покорный слуга.

И… понеслось…

Экстренное совещание у Вице-Губернатора области. Председатель ФСФО, прокурор области, бывший начальник отряда, много незнакомых мне должностных лиц.

Вопрос только один: арбитражный управляющий, завершивший процедуру внешнего управления, получивший Государственную награду, обласканный прессой и телевидением, преподающий банкротство в университете… уничтожил аварийно-спасательную службу бассейна своими неграмотными, даже преступными действиями (это из выступления Бывшего начальника.)

Я бы нисколько не удивился, если бы у дверей стоял конвой. Брызжущий слюной чиновник требовал вернуть имущество: землесос «Камчатский», здание небольшого цеха … и всё.

Председатель ФСФО Н. С. Сильченко объяснил ему и всем присутствующим, что ничего нельзя вернуть. Можно только купить. Выкупить. И то, если новые собственники согласятся.