Текст книги "Князь"

Глава третья,
в которой Духарев так и не удостаивается аудиенции булгарского кесаря, но зато встречает брата

Столица Булгарии располагалась на равнине, что не очень выгодно с точки зрения обороны. Но стены у Преславы были крепкие, а за ними имелись еще одни, окружавшие царский дворец. Эти были даже покрепче городских. Очевидно, собственная безопасность заботила булгарских кесарей больше, чем безопасность подданных. Разглядывая эти стены, Духарев от нечего делать размышлял, насколько связаны между собой крепость власти и крепость стен, отделяющих власть от народа.

У Киева стены были попроще. А у княжьего Детинца вместо стен – и вовсе бревенчатый частокол. Говорили в Киеве и Преславе, считай, на одном языке – славянском. Но разница между культурами племен одного корня была весьма значительная. Впрочем, по здешним понятиям, общность языковая – не повод для дружбы. Да и сходство между русами и булгарами только языком и ограничивалось. Здесь, на Дунае, все пропиталось Римом. И Вторым – нынешней Византией, и Первым. Здесь, вдоль Дуная, стояли стандартные римские крепости, связанные старыми, но превосходно сохранившимися дорогами. Здесь кланялись Христу и писали на пергаменте. В Киеве же приносили жертвы языческим богам и резали значки на бересте. Или рубили на камне. А дороги… Дороги и через тысячу лет останутся в России – без разницы, Великой, Малой или Белой – слабым местом. Все разное, кроме языка. Тем не менее Духареву очень хотелось договориться с кесарем Петром. Он изначально был расположен к булгарам – из-за Слады. А вот Святослав никаких симпатий к булгарам не питал. Может, не забыл, что во времена княжения его отца кесарь Петр сыграл на стороне ромеев, а может, в силу обычной установки повелителя, гласившей: дружи с тем, кто полезней.

Сергею вспомнился разговор со Святославом, состоявшийся вскоре после их возвращения в Киев.

* * *

…Они стояли вдвоем на Перуновом холме. Вчерашняя кровь на губах идола еще не успела почернеть.

«Золотые усищи и кровь. Вот оно, воплощение войны», – подумал Духарев.

О чем думал Святослав, сказать было трудно. Великий князь в белой рубахе, без брони, с одним только мечом, стоял перед полуторасаженным истуканом, гордо задрав подбородок с такими же пшенично-золотыми (он давно уж перестал их синить) усами. И губы у князя тоже были яркие, красные. Не от крови, конечно, от молодости.

Вчера, когда творили благодарственные обряды, Сергея тут не было. Ни Сергея, ни его сына, хотя традиция и право требовали их присутствия среди старшей дружины.

Артема не пустила мать, а Духарев сам не пошел. Велел взять на торгу семерых мужчин-рабов и передать жрецам с соответствующим денежным подарком. Откупился.

Но сегодня князь сам прислал за Духаревым и попросил (именно так, не велел, а попросил) сопутствовать ему в прогулке, которая и привела их сюда, на Перунов холм.

Прошлой ночью здесь побывало множество людей. Кровь была не только на губах идола, вся земля пропиталась ею. И запах был соответствующий – пахло кровью и дымом. Очень подходящий запах для обители бога войны.

– Не принимаешь ты Перуна, воевода, – негромко произнес Святослав.

Князь смотрел уже не на идола, на Сергея.

Духарев промолчал.

– Может, и хорошо, что ты христианин, – сказал Святослав. – Говорить тебе придется тоже с христианами. Я хочу, воевода, чтобы ты поехал в Булгарию – Дунайскую Булгарию – и предложил её кесарю военный союз.

– Против ромеев?

– Да.

– Как скажешь, – Духарев вздохнул.

Он очень рассчитывал провести этот месяц с семьей. А в конце сентября отправиться с князем в Смоленск, потом в Полоцк. Повидать Устаха, Роговолта, Гудыма…

Святослав как будто угадал его мысли.

– Не сейчас, воевода, – сказал он. – Сейчас ты мне нужен здесь.

– Весной?

– Нет. Весной ты поедешь к касогам и ясам. Наберешь охотников служить в моем войске. У тебя это хорошо получается.

– Может, лучше к вятичам?

– К вятичам Свенельд пойдет. Ты слишком добр, а с вятичами суровость нужна. Зато для ясов с касогами ты – в самый раз, тем более что в моей дружине, которая их побила, тебя не было.

Духарев подумал немного, потом предложил:

– Совет, княже. Не надо ждать весны. Пошли им вестника. Пусть предложит охотникам переселиться сюда.

– Куда – сюда? – нахмурился князь.

– Сюда, в Приднепровье. На рубеж. Дай им земли на том берегу Днепра. Пусть встанут между Киевом и Степью.

– Неглупо, – признал Святослав. – Но поедут ли? Из родных мест, от могил предков…

– А ты им денег пообещай, женщин. И от всякой дани освободи лет на пять. Пусть их данью будет только служба ратная. Всем народом они, конечно, не переселятся, да нам все и ни к чему. Придут на твой зов самые лихие – это вдвойне хорошо.

– Почему – вдвойне?

– Потому что именно такие станут роптать против твоей власти и других будоражить. А здесь они будут под присмотром, да и корней у них тут нет, так что хочешь не хочешь, а станут тебя держаться.

Святослав потер лоб, пощипал ус…

– Умно, – признал он. – Ты мудр, воевода.

– Это не я придумал, – отвел похвалу Духарев. – Так еще древние ромеи поступали.

Хотя честно сказать, на эту мысль его натолкнуло воспоминание о казаках.

– Вот я и говорю, мудр, – сказал Святослав, для которого ум без знания был не мудростью, а хитростью. – И с булгарами у тебя тоже хорошо получится.

– Не уверен, – покачал головой Сергей. – Насколько я знаю, у Петра с ромеями старинная дружба. Да и трусоват он. Наверняка откажется.

– А коли откажется… – Святослав усмехнулся. – Так это, воевода, еще и лучше!

* * *

Духарев жил в столице Булгарского царства третью неделю, и это время Преслава уже успела ему порядком надоесть, а симпатии к булгарам поубавились. Столичная общественность посла не замечала. Надо полагать, потому что его «не замечал» кесарь Петр. Обещанное Сурсувулом содержание прислали. Его как раз хватило бы на сено для коней. На ячмень уже не осталось бы. Духарев возмущаться не стал: чай, не нищие. Но сделал отметочку в памяти: при случае взыскать должок.

Это были мелочи. Нагадить русскому послу по-крупному пока не пытались. Но Духарев не расслаблялся и дружину держал настороже. Дом охраняли круглосуточно, в шесть смен. На ночь спускали собак. Оставленных при особняке слуг Духарев проверил лично. Трех самых подозрительных выгнал. Выгнал бы всех (наверняка каждый был доносчиком), но не гридням же чистить нужники.

В город выходили минимум вдесятером. Сам Духарев дом покидал редко. Обычно старшими шли Велим или Артем. Продукты закупали сами, на рынке, у разных торговцев. По воскресеньям Духарев устраивал для дружины маленький праздник: с вином и девками, чтобы парни, застоявшись, не отправились искать развлечений самостоятельно. Сам Сергей в веселухе не участвовал, а Артема со Стемидом предупредил о возможных диверсиях. Смотреть, мол, в оба, чтоб не сыпанула какая гулящая девка яду в братину.

Так и жили: сторожко, но скучно. А на семнадцатый день их пребывания в Преславе все изменилось.

– Там тебя спрашивают, батька! – доложил дежурный гридень.

– Кто?

– Болярин какой-то местный. Ва-ажный!

– Ну коли важный, так я сам выйду, – сказал Духарев.

Он опоясался, накинул бархатное, шитое золотом корзно[26]26
  Плащ.


[Закрыть], спустился по лестнице.

Внизу, во дворе, стояли булгары. Человек двадцать. Не чернь, сразу видно: одежда богатая, все при оружии. Серегины гридни расположились вокруг. Вроде бы хаотично, но опытный глаз сразу определил бы: гости под контролем. Можно также не сомневаться, что из дома за булгарами наблюдает пара-тройка стрелков.

Один из булгар, повыше и потолще других, что-то энергично толковал спутникам. Те слушали. Нет, скорее внимали.

«Верно, это и есть тот самый важный болярин», – подумал Сергей.

И тут болярин обернулся…

– Мыш! – воскликнул изумленный Духарев. – Что ты тут… Откуда ты взялся?

– Вот! – подняв палец, важно произнес Мышата-Момчил, оборачиваясь к своей свите. – И это мой названный брат! И это муж моей любимой сестренки! И это вместо того, чтобы обнять родича!

– А ну иди сюда, родич! – Духарев в три шага преодолел разделявшее их расстояние и сгреб братца в охапку.

Надо сказать, будь у Сергея руки покороче, эта задача стала бы невыполнимой: за те два года, что они не виделись, Сладин братец прибавил полпуда как минимум.

– Эк ты разъелся! – пробормотал Духарев, тиская Мыша, которого Мышом уж и язык не повернулся бы назвать. – Чисто бобер!

– Бобер! – Мышата хмыкнул. – Уважил, нечего сказать! Хорошо хоть не барсук!

Но он тоже был рад.

– Ну, пошли наверх! – заявил он. – Поглядим, в какие хоромы тебя кесарь Петр поселил. Коли бедны окажутся, так я тебя к себе заберу.

– Куда – к себе? – удивился Духарев.

– В свой дом. А хочешь, в замок поедем. Тебя по чину удобней в замке принимать.

– Какой еще замок? – совершенно растерялся Духарев.

– Да мой же! – воскликнул Мышата. – А хочешь я его тебе подарю? – тут же загорелся он. – О! Давай я тебе замок, а ты мне городок под Любечем отпишешь? По рукам?

– Да иди ты к бесам! – отмахнулся Духарев. – На кой мне здешний замок? А городок я тебе и так отдам!

– Ты-то, может, и отдашь, да сестра ни в жисть не согласится, – вздохнул Мыш. – А про замок ты зря! Ты ж его не видел еще! Ну, пошли, пошли! Что ты меня на пороге держишь!

Мыш решительно двинулся в дом.

– Э-э-э… А спутники твои? – Духарев не рискнул назвать спутников брата неуважительным словом «челядь».

– Подождут, – равнодушно ответил Мыш. – Мелкие людишки. Не думай о них.

И остановился. По лестнице спускался Артем. Парня тоже заинтересовало, что это за важный болярин изволил их навестить.

– А эт-то кто таков? – воскликнул Мышата. – Неужто…

– Ну ты, дядька Момчил, и толстый стал! – закричал Артем, махом слетев с лестницы и обнимая дядю. – Ох и толстый! А меня не узнал, да? Видал, бать? Не узнал меня дядька! Богатый буду!

– Ты и так не бедный, – проворчал Мышата, отстраняя племянника и поворачивая его так и этак. – Возмужал! Настоящий гридь!

– Выше бери! – хвастливо заявил Артем. – Старший гридь я!

– У батьки, что ли?

– Ныне у батьки! – Артем ничуть не смутился. – Я, дядька Момчил, княжью полусотню на хузар водил!

Мышата покосился на Сергея, спросил:

– Врет небось?

– Да нет, – с деланным равнодушием ответил Духарев. – Не врет.

– Вот оно как! – Момчил поглядел на племянника с уважением. И вдруг быстро сказал что-то на латыни.

Духарев не понял, а вот Артем тут же парировал длинной латинской фразой.

– Не забыл, значит! – удовлетворенно сказал Мышата. – А ты его, случаем, еще не женил?

– Не успел, – усмехнулся Духарев.

– Так давай его женим! – воскликнул Мышата. – Есть у меня на примете одна красавица. Себе хотел… Да что там! Для родного племяша – не пожалею! Хочешь жениться, племяш?

– Да хоть на троих разом! – засмеялся Артем. – Только мамке не говори! Ты откуда взялся, дядька?

– Вас дожидался! Сказали мне верные люди, что из Киева к Петру посольство идет. А кого же еще мог послать Святослав, кроме твоего батьки?

– А что сразу не появился? – спросил Духарев.

– Так я ж не в Преславе был – в Дристоре. Пока с делами разобрался, пока сюда ехал… Прямо скажу, особо не торопился. Знал, что кесарь тебя не скоро примет.

– Почему так думаешь?

– Так ясно же! Петр, он только кажется, что простоват. А уж Сурсувул – та-акой хитрован! Ты небось приехал союз против Византии предлагать?

– А что, это так заметно? – спросил Духарев с неудовольствием.

– А ты как думал? Приехал в компании угров, которые тут же отправились грабить Фракию! Ясно, что Сурсувул тебя перенял и будет держать, пока с Константинополем все до конца не выяснит. А уж там либо пустит тебя к кесарю Петру, либо отправит несолоно хлебавши. Да ты, наверное, и сам все понимаешь…

– Понимаю, – признал Духарев. – Значит, ты тоже полагаешь, что нашему союзу с Петром не бывать?

– Ну почему ж не бывать? – возразил Мышата. – Кесарю и Сурсувулу на руку попугать императора Никифора союзом с русами. И угров они на Фракию не зря напустили. Им деньги нужны. А где их взять, если собственные боляре подати платить не желают? Только в Византии!

– Что, у Петра так плохо с деньгами? – спросил Духарев.

«Может, поэтому и содержание нам такое скудное присылают?»

– Плохо было лет десять назад, – ответил Мышата. – Нынче уже не плохо, а совсем скверно. Когда с собственными братьями дерешься, на такой войне не разбогатеешь. А тут еще Петр затеял войско свое на ромейский манер переиначить. Это, брат, сам знаешь, больших денег стоит. Так что беден нынче преславский двор. Можно сказать, нищ. Но не во всей Булгарии так. В Скопле, к примеру, где род нашего батюшки исконно правит, даже смерды по два раза в неделю мясо кушают. Можем туда съездить. Хочешь на отчину поглядеть, Артем?

– Моя родина – Киев! – возразил юноша.

И поглядел на отца: правильно ли сказал?

Духарев кивнул, а Мышата рассмеялся.

– А почему не Белозеро, варяг?

Артем снова глянул на отца: помоги!

И впрямь, тут непросто разобраться.

– Потому что дом наш там, на киевской Горе, – сказал Духарев. И добавил: – Пока там. Значит, по-твоему, примет нас Петр еще нескоро.

– Можешь не сомневаться. Пока гонцы до Константинополя доскачут, пока Никифор решит, как поступить… А то я слыхал, он с войском в Сирию собирался. Тогда и вовсе нескоро Сурсувул ответ получит. Так что живи и веселись, брат! Булгария – отменная страна для свободных и богатых мужей.

– Да он нас, дядька Момчил, даже в город по одному не выпускает! – пожаловался Артем.

– Да что ты говоришь! – изумился Мышата. – Почему?

– Потому что знаю ромеев! – отрезал Духарев. – И на что они способны – тоже знаю.

– Да ты никак думаешь, что тебя убить захотят? – догадался Мышата. – Глупости! В Преславе без позволения Сурсувула точно не убьют. А Сурсувулу это ни к чему. Вот если Никифор отсыплет ему мешок золота за твою голову, тогда другое дело. Но это вряд ли. Не нужна ромеям твоя голова. Вот голова Святослава – другое дело. А ты – всего лишь посол.

У Духарева на свой счет было другое мнение, но спорить он не стал.

– Есть хочешь? – спросил он.

– Хочу, – ответил Мышата. – Только обедать будем у меня. У меня повар отменный, а у тебя, небось, какой-нибудь гридень куховарит.

И опять Духарев не стал спорить. Названный брат попал в самую точку.

В этот день затворничество киевского посла кончилось.

А через два дня он даже покинул булгарскую столицу. Причем поездка эта была никак не связана с его посольской миссией.

Глава четвертая,
в которой Духарев вынужден напомнить своему названному брату, кто из них старший

Ехали хорошей мощеной дорогой. Вокруг – сады. Без всякой ограды и охраны, если не считать собак, время от времени выбегавших к дороге, чтобы обгавкать кавалькаду.

Конь Духарева псов игнорировал, хотя иные песики были с теленка размером. Кобыла Мышаты нервничала. Она вообще была нервная, молодая, ровной рысью бежать не хотела, все время норовила обогнать духаревского жеребца. Зато – красивая.

А насчет псов Духарев заметил: на дорогу они не выбегали, брехали с обочины. Причем сопровождали всадников до определенного места, а затем внезапно теряли интерес к путешественникам и трусили по своим делам.

Потому Духарев песиков не шугал и гридням своим велел их не трогать: собачки при исполнении.

Пока ехали, Мышата поведал Сергею о той, к кому они направлялись.

– Ее дед был болярином кесаря Симеона, – рассказывал братец. – Отец сначала служил Петру, но потом переметнулся к его брату и был казнен. Все земли мятежника отошли кесарю, девчонке остался лишь дом в Преславе, кстати, по соседству с моим, и еще поместье под городом. И того не было бы, кабы мать ее не состояла в родстве с Сурсувулом. Дом и поместье – ее приданое.

– Мать жива? – спросил Сергей.

Мыш покачал головой:

– Померла. Не то давно выдала бы дочку замуж. Слыхано ли такое: двадцать третья весна боярышне, а она всё в девках.

– Так она, выходит, на пять лет старше Артема? – нахмурился Духарев. – Ты что, Мыш, в своем уме?

– Ну и что с того! – фыркнул Мышата. – Зато красавица! И в родстве со всей булгарской знатью.

– Что же к ней никто не сватался?

– Сватались, еще как! Женихи – толпами! Сватались почище, чем к этой… как ее… Ну, у которой муженек двадцать лет по морям странствовал… Про которого Артемкин ритор рассказывал… Как ее звали-то… – Лоб Мышаты собрался складками, отражая интенсивную работу мозга.

– Пенелопа, – сказал Духарев.

– Точно! Вишь, брат, старею, – сокрушенно произнес Мышата. – Простое имя вспомнить не могу.

– Не прибедняйся, – усмехнулся Сергей, знавший, что под черепной коробкой названного братца умещается больше торговых цифирей, чем в самой толстой здешней книге. – А с чего ты взял, что девушка не откажет нам?

– С того, что управляющий ее, Пчелко, ссуду взял. Под залог межицких земель. Это поместье ихнее, – пояснил Мыш. – На год взял. Ныне срок расплачиваться, а отдать ему нечем. Это я точно знаю, потому что Пчелко этот ко мне пришел. Он сам из Скопле, отца моего знал, и вроде как даже в родстве с нами дальнем. Думал, я помогу.

– А ты?

– Помог, конечно! – Мышата даже удивился. – Я ж тебе сказал, что боярышню для себя присматривал. Но для родного племяша – не пожалею! Не беспокойся, брат, нам не откажут! Это в Киеве батя наш изгоем был. А здесь Радов Скопельских уважают. У нас с тобой родичей – что грибов после дождя. Одного я понять не могу, зачем батька к русам подался? Сколько у людишек не спрашивал – не знают. Сказывали, был в ближниках у кесаря Симеона, а как тот помер, сразу уехал. Почему – не ведают, а кто ведал, тех уж нет. Из симеоновских витязей ныне ни одного не осталось… Слу-шай! – внезапно встрепенулся Мыш. – А может, ты узнаешь?

Конь Духарева недовольно фыркнул. Не любил, когда кричали над ухом.

– Интересно – как?

– Так ты ж ведун!

– Извини, брат, я по заказу не могу, – огорчил его Сергей.

– Жаль!

– Да я тебе и без ведовства скажу, – усмехнулся Духарев. – Да ты сам уже и ответил.

– Это как?

– Да так! Сам же сказал: из симеоновских витязей ныне ни одного не осталось.

– А-а-а… – протянул Мыш и тут же встрепенулся: – Глянь, Серегей! Вон за тем ручьем начинается Межицкое господарство. Его земли великодушный… – тут он хмыкнул, – …кесарь Петр оставил покойной матушке нашей красавицы. Вон за той рощицей – взгорок, его отсель не видно, так там раньше Межицкий замок стоял. Когда Петр с братьями воевал, батька боярышни нашей в нем заперся и месяц осаду держал. Потом сдался, только Петр его все равно казнил, а замок повелел разрушить. Так что там одни развалины. А теперь туда глянь: видишь домик? Прежде там управляющие межицкие жили, а теперь он – господский.

Духарев прищурился:

– Ничего себе домик, – сказал он. – Симпатичный. А как зовут девушку?

– Крестили Еленой, а так Людомилой кличут. Эй, Рябчик! – крикнул он одному из своих челядников. – Ну-ка, бегом туда. Возвести хозяевам, что Мышата Радович и воевода киевский Серегей в гости жалуют!

Духарев хмыкнул.

Надо же! «Возвести!»

Впрочем, может так и надо. Мыш здешние обычаи лучше знает. Надо бы его к посольству привлечь: форсировать переговоры. Надоело уж в этой Преславе париться. Домой пора.

Сергей не знал, что скоро всё изменится, и пребывание в Преславе перестанет быть ему в тягость.

Рядом с Духаревым госпожа межицкая Людомила казалась небольшой, но в действительности ростом была высока. Может, даже повыше Артема. Стройная длинная шея облита голубым бархатом. Голова казалась слишком крупной из-за уложенной кругом толстой светлой косы, прикрытой кисейным шарфом и увенчанной махонькой серебряной диадемой. На диадеме поблескивали цветные камешки. На госпоже межицкой была длинная просторная туника с широченными рукавами, отделанными вышивкой и канителью. Под туникой – синяя рубашка с узкими рукавами, прихваченными шнурками у запястий. А поверх туники – красный плащ с зеленой подкладкой, отороченный мехом бобра. Впрочем, насчет бобра Духарев мог и ошибаться.

За всеми этими драпировками разобрать, какова у девушки фигура, было сложновато, но двигалась боярышня плавно и величаво, словно в торжественном танце.

– Приветствую тебя, воевода киевский! – произнесла хозяйка, качнув головкой.

– Здрава будь, боярышня! – Духарев с достоинством поклонился.

– Привет и тебе, Момчил Радов! Принять тебя в этом доме – честь для меня!

– Лицезреть твою красоту – вот истинная честь! – куртуазно отозвался Мышата.

Духарев почувствовал легкий укол ревности. С чего бы?

– Прошу вас, благородные гости! – Шажок в сторону и приглашающий жест. – Входите!

Первым вошел Мыш. Духарев за ним. Проходя мимо хозяйки, на миг задержался ступенькой ниже, заглянул в глаза…

Она не потупилась, даже не мигнула. Встретила таким же откровенно-изучающим взглядом. Серые ее глазки в обрамлении вычерненных ресниц блестели, нет, сверкали ярче драгоценностей на скромной диадеме.

«Однако… – подумал Духарев. – Чертовски привлекательная девчонка!»

Пустые слова, примитивные.

Она его зацепила, крепко зацепила. Сергей это чувствовал. Что-то такое плеснуло из чарующих серых глаз… пьянящее.

«Нехорошо, – подумал Сергей, вступая в прохладный сумрак старого дома из пронизанного солнцем южного дня. – Я ведь на смотрины приехал, невесту для сына выбрать…»

Но это шло от головы, а не от сердца. На самом деле он уже точно знал: невестой Артема этой булгарке не бывать.

После получасовых обменов любезностями и опорожнения полуведерного кувшинчика с морсом (вина гостям не предложили) Мышата приступил к делу.

– Вот, изволь взглянуть: парсуна сына воеводы Серегея и моего племянника. Приехал в Преславу вместе с отцом… – Мыш протянул через стол руку с новеньким эмалевым медальоном.

«Когда он только успел», – подумал Сергей.

– Красивый мальчик, – сказала булгарка. – Хотя на отца совсем не похож…

И снова дерзкий взгляд, обращенный к Сергею.

Духарев промолчал. За все это время он не произнес и десятка слов. Зато Мыш болтал за двоих.

– Мальчик! – воскликнул он в притворном возмущении. – Да это воин, каких поискать! Благородный, храбрый, образованный! Вырастет – не уступит доблестью самому кесарю Симеону!

– Правда? – Людомила еще раз взглянула на парсуну. – Может быть. Он даже немного похож на него, на Симеона. Так, Пчелко?

Она передала медальон управляющему.

– Похож, – согласился тот.

Но согласился не сразу, вроде бы даже как-то неохотно.

Управляющий Духареву нравился. Старый вояка чем-то напоминал Асмуда. Хотя Асмуд никогда не стал бы заискивать перед купцом. А Пчелко явно старался угодить Мышате.

– Похож, – и уточнил: – только не на того Симеона, коего я знал, а на тот портрет, что висел когда-то в синей галерее дворца. Там, где Симеон еще до женитьбы.

– И где нынче этот портрет? – поинтересовался Духарев.

Забавно слышать, что твой сын похож на булгарского кесаря, некогда изрядно перепугавшего высокомерных византийцев.

Пчелко пожал плечами:

– Кесарь Петр повелел его убрать. Сам он не очень похож на отца.

– Ну то их семейные дела, – махнул рукой Мышата, хлебнул из простенького серебряного кубка и вытер ладонью губы. – А мы ведь, госпожа Людомила, к тебе тоже с семейным делом пожаловали. Догадываешься, с каким?

Хозяйка покачала головой, чуть-чуть нахмурила бровки.

Мышата недовольно глянул на Пчелко, тот вздохнул и опустил глаза.

– Говори уж, Момчил Радович, – сказала девушка. – Что у вас за дело?

Смотрела она при этом на Сергея.

– По обычаю не с тобой, прекрасная боярышня, мне о том деле говорить следует, а со старшим в роду, – с достоинством произнес Мышата-Момчил. – Но Богу было угодно призвать к себе отца твоего и матушку, а троюродному дядьке твоему, болярину Сурсувулу, обремененному делами государственными, я докучать не посмел…

– Ты не юли! – оборвала его девушка. – Руки моей просить приехал?

– Видишь, угадала! – засмеялся Мышата.

– И кто жених, уже не ты ли, Момчил Радович?

«Ой, поднесут нам дыньку… Или что тут у них приносят, когда сватам от ворот поворот дают?» – подумал Духарев.

Впрочем, он еще раньше знал, что боярышня откажет.

– Не я, – мотнул головой Мышата. – Племяш мой, воеводы Серегея сынок. Ну как, согласна?

Людомила взяла парсуну, повертела в руках.

– А что ж он сам не приехал? Испугался?

– Я на него посольство оставил, – подал голос Духарев.

Вступился за сына.

– По нашему обычаю невесту сыну старшие выбирают, – с важностью изрек Мышата.

– И тебе, воевода, жену старшие выбрали? – спросила Духарева хозяйка Межича.

– Нет, вообще-то… я сам, – пробормотал Духарев, бросив сердитый взгляд на Мыша: с какой это стати он Артема неразумным телком выставляет?

– А еще я слыхала, отец твой, Момчил Радович, тоже своей волей жену себе взял…

Тут управляющий Пчелко допустил, на взгляд Духарева, фамильярность: дотронулся до руки своей госпожи. Людомила осеклась.

– О матушке моей я немного знаю, – строго сказал Мышата. – Потому как померла она, меня родивши. Но не о том речь. Скажи нам, госпожа межицкая, пойдешь ли ты за племянника моего Артема?

– Нет, не пойду, – качнула головой девушка.

– Ты не торопись с ответом, – неприятным голосом произнес Мышата. – С умными людьми посоветуйся… – Он многозначительно посмотрел на управляющего. – Времена нынче трудные. Иной раз без помощи никак не обойтись.

– Уж не намекаешь ли ты, Момчил Радович, на те деньги, что ты моему управляющему дал? – холодно произнесла Людомила.

– А если и так?

– Не так! – голос девушки зазвенел, набирая силу. – Неужели ты думаешь, что можешь купить меня?

«Самое время вмешаться», – подумал Духарев.

– Не сердись, госпожа Людомила! – произнес он, опередив гневную реплику Мышаты. – Момчил пошутил!

– Я не какой-нибудь… – возмущенно начал Мыш, но Духарев врезал ему локтем в бок, и его названный брат заткнулся.

– Пошутил, пошутил! И не очень удачно. Благодарю за угощение.

Он встал.

– Неужели вы так скоро покидаете мой дом, воевода Серегей? – последние слова боярышня произнесла мягко, подчеркивая, что не по обычаю говорит, а искренне.

– Сожалею, но нас ждут в Преславе, – Духарев тоже, как умел, смягчил свой «командный» голос. – Надеюсь, мы еще увидимся, госпожа Людомила?

– Возможно… – девушка неожиданно улыбнулась. – На следующей неделе я как раз собираюсь в Преславу. Если воевода не в обиде за сегодняшнее…

– Ничуть! – ответил Сергей, покосился на хмурого Мыша. – Мы с братом надеемся, что и ты не в обиде на нас?

– Ничуть! – мелодично произнесла девушка. – До свиданья, Момчил Радович, до свиданья, воевода. Пчелко, проводи гостей!

– Ну она у меня узнает! – прошипел Мыш, едва они покинули Межич. – Я ее по миру пущу!

– Не стоит, – сказал Сергей.

– Еще как стоит! Эта нищая девка отказала мне в доме, который сохранила благодаря моим деньгам! Ну ничего! Она еще узнает, как мне перечить! Ничтожество! Отказалась от такого родства, когда во всей Булгарии у нее ни одного заступника, кроме этого вруна Пчелко!

– А Сурсувул?

– Плевать на нее Сурсувулу! Нет, я ее проучу! Так проучу…

– Только посмей! – негромко, но грозно произнес Духарев.

– Что? – Мыш развернулся в седле, глянул свирепо снизу вверх на Духарева. – Что ты сказал?!

– Я сказал: не смей ее обижать! – рыкнул Сергей, подавая коня вправо и нависая над Мышатой.

Ближние гридни, встрепенувшиеся было, когда их батька повысил голос, синхронно придержали коней. Пусть родичи сами разбираются. Не ровен час угодишь под горячую руку.

– Не кричи на меня! Ты мне не указ!

– Еще какой указ! – гаркнул Духарев. Непривычная к ратному голосу кобыла шарахнулась, но Сергей поймал ее за узду, сжал повод в здоровенном кулаке. – Может, ты забыл, кто из нас старший, братишка? Так я тебе напомню!

Почтенный купец Момчил Радович не привык, чтобы ему перечили. Но глянул на внушительный загорелый кулак названного брата, на его покрасневшее от гнева лицо… и счел за лучшее тоже сдать назад.

– Ладно, ладно, не серчай! Я ж хочу, как лучше! Это ж не только меня – весь наш род оскорбили!

– Наш род… – проворчал Духарев, успокаиваясь. – В нашем роду покуда старший – я! И я решаю, когда наш род оскорбили, а когда – нет. И напомню, коли ты забыл: Артем, которому отказала эта девушка – мой сын, а не твой!

– Ну и что с того? – буркнул Мышата. – Вон у язычников брат матери племяннику поближе, чем отец. Возьми, к примеру, того же Добрыню, дядьку Владимира…

– Я не язычник! – отрезал Духарев. – И ты тоже. А девушка права: нехорошо это, когда жених с невестой в глаза друг друга не видели. Приедет в Преславу, позовем ее в гости. Или сами наведаемся, вместе с Артемом. А там посмотрим.

– Пожалуй… – не стал спорить Мышата.

– И не вздумай больше о деньгах заикаться, которые ты ее управляющему дал!

– Да какие это деньги! – махнул рукой Мышата. – Так, горсточка…

Но видно было: денег ему жалко.

«Одно слово – купец, – подумал Духарев. – Но – брат. Родня. Интересно, на что намекала Людомила, когда вспомнила папашу Слады и Мыша? Не иначе накуролесил здесь их батюшка. И в Киев к Олегу перебрался неспроста».

Раньше Духарев полагал, что батька Слады покинул Булгарию, опасаясь преследований нового кесаря из-за своей близости с Симеоном. Но сейчас Сергей знал, что Петр ближников отца поначалу особенно не притеснял. Это уж потом, после мятежей младших братьев, Петр принялся плющить оппозицию. Его же ныне покойный тесть сбежал намного раньше…

«А замуж за Артема эта девочка точно не пойдет, – подумал Духарев. – И за Мыша – тоже. Интересно, а за меня пошла бы?»

– Что, Пчелко, скажешь, напрасно я им отказала? – спросила господарыня межицкая, глядя на удаляющихся всадников.

– Может, и напрасно… – старый воин, тоже провожавший взглядом пылящую по дороге кавалькаду, повернулся к хозяйке. – А может, и нет.

– Да ну? – с иронией проговорила Людомила. – Не ты ли мне этого толстого Момчила уже полгода как нахваливаешь!

– Больше не буду, – негромко произнес Пчелко.

– А не скажешь ли, почему?

Управляющий не ответил. Повернулся и вошел в дом. Но отвязаться ему не удалось. Людомила последовала за ним.

– Говори, Пчелко! – сердито воскликнула она.

Старый воин поглядел на нее с сомнением. Кабы не знала Людомила, что нет у нее человека вернее, так, пожалуй, разгневалась бы. А так – огорчилась и немного обиделась.

– Что я не так сделала?

– Лучше бы нам от них подальше держаться, – сказал Пчелко. – А деньги я перезайму и отдам.

– Тебе не понравился варяжский воевода, да?

– Да нет, – Пчелко потер плечо: болит, паршивое, должно, дождь будет. – Воевода мне понравился (лицо девушки просветлело), не в воеводе дело. Хотя и в нем тоже…

– Пчелко, довольно! – Людомила подошла к старому воину, взяла посеченную шрамами руку. – Довольно загадок! Что случилось?

– Да пока ничего, госпожа, – качнул седой головой Пчелко. – Пока ничего. Плохо только, что ты про сына воеводы сказала.