Текст книги "Место для битвы"

Глава восемнадцатая
Мышеловка под названием«Дикое Поле»

Дозоров варяги больше не высылали. Их осталось слишком мало, чтобы это имело смысл. Теперь они просто ехали по дороге, время от времени меняя коней.

Около полудня Понятко углядел впереди, слева от дороги, одинокого всадника. О чем и сообщил своему десятнику. Всадник скакал к ним.

– Стой! – скомандовал Духарев.

Тот, кто в одиночку уверенно и открыто скачет к группе воинов, вряд ли окажется врагом.

Нехорошее предчувствие овладело Сергеем. Он, щурясь, пытался разглядеть поподробнее крохотную фигурку, но расстояние было слишком велико. Всадник с заводной лошадью – вот все, что он видел.

Но у других были глаза получше.

– Это один из наших хузар! – уверенно заявил Понятко.

Варяги молча ждали.

Наконец тот же Понятко сумел разглядеть лицо всадника:

– Машег!

Черт! А остальные?

Стыдно сказать, но Сергей, услышав имя, даже обрадовался. Машег был ему намного ближе, чем Рахуг и Шуйка.

«Не смей думать, что они погибли! – суеверно приказал себе Духарев. – Они могли просто разделиться, в конце концов!»

– Кого-то везет,– проговорил Понятко.

Поперек седла лошади, которую Машег тянул на поводу, лежал человек. Связанный. Значит, не свой, пленник.

Хузарин подскакал, спешился. Ноги его великолепного жеребца дрожали от усталости.

– Поводите их, кто-нибудь,– попросил Машег.

– Мисюрок! – скомандовал Духарев.

Парень с явным неудовольствием (ему тоже хотелось услышать, что произошло) принял поводья.

Мимоходом ухватил пленника за пыльные волосы, заглянул в лицо, ухмыльнулся.

Машег отстегнул флягу, встряхнул: пуста. Устах молча протянул ему свою.

– А где остальные? – спросил нетерпеливый Сирка.

Машег вернул флягу, сделал пару шагов – его покачивало.

– Остальные – там,– хузарин показал на небо.

Сергей выслушал рассказ Машега достаточно спокойно. Он видел, что хузарин не винит себя в смерти Шуйки. И Рахуга, которому, скорее всего, тоже не удалось уйти. Машег действительно не виноват. Не будь его конь так хорош, Машег тоже был бы мертв. И некому было бы принести злую весть.

«Нам повезло!»– с ожесточением думал Сергей.

И это тоже было правильно. Машег, единственный из них, знал Степь не хуже печенегов. Погибни он – и у варягов не оставалось никаких шансов. Совсем никаких. Противник оказался слишком умным и сильным. И отряд, который перехватил разведчиков, вряд ли был послан именно за разведчиками. Не наткнись на них хузары с Шуйкой, степняки через сутки-двое перерезали бы путь Духареву и остальным. Погоня за разведчиками стоила печенегам нескольких часов.

– Бывает и хуже! – подвел итог Духарев.– Ты кого привез?

– Старый знакомец,– хузарин распутал веревки, рывком стянул пленника с коня и бросил на траву.

– Ха! – воскликнул Сирка. – Попался, волчья сыть!

– Еду, гляжу: что-то знакомое в траве мельтешит! – сказал Машег.

– На что он нам? – недовольно проворчал Устах.– Прирезал бы – и всех делов.

У ног варягов, пыхтя и ворочая покрасневшими глазами, лежал сбежавший парс.

– Серегей хотел с ним говорить,– пояснил хузарин.– Правильно?

– Правильно,– кивнул Духарев.– Машег, ты как, из седла не выпадешь?

Хузарин одарил командира даже не возмущенным – удивленным взглядом.

– Тогда возьми свежую лошадь – и двинулись! – распорядился Духарев.– Этого возьмем с собой. Гололоб, Щербина, грузите его!

Парс что-то забормотал.

– Стойте! – Серега наклонился к нему.

– Я сам поеду,– просипел парс.– Не надо… Как барана… Я не сбегу. Огнем клянусь…

– Хорошо,– согласился Духарев, взял парса за штаны и за шкирку и рывком водворил в седло. Не очень-то и тяжелый.

– Гололоб, приглядывай за ним. А ты, парс, учти, что за нами печенеги идут. Угадай с двух раз, что они с тобой сделают, если поймают?

Парс счел за лучшее промолчать.

– Все, братья, по коням – и побежали! – сказал Духарев.

Да, теперь им оставалось только убегать. Вдевятером-то.

На душе у Сереги было хреново. Даже пойманный Машегом парс не улучшил настроения. И погибших ребят жалко. Есть, правда, слабый шанс, что Рахуг все-таки ушел… Проклятое золото! Серега охотно отдал бы его, чтобы оказаться сейчас дома, в Полоцке. Или хотя бы километров на триста севернее, где растут деревья, и где можно запутать врага по-лесному, спрятаться в чаще и проскочить в те края, где найдется управа на сотню степных разбойников. А может, еще и обойдется? Может, в Тагане стоит сильный отряд? Может, отыщется там небольшое крепкое судно для богатых варягов? Главное: убраться с этой плоской разделочной доски, которая называется Дикое Поле! Удержать запас дистанции, выигранный хузарским налетом на степняков.

Вокруг было много места и много света. Под Серегой был крепкий конь, и силы в руках тоже было достаточно. Но чувство, которое испытывал Духарев, было сродни тому, что испытывает мышь, изо всех сил бегущая к выходу из мышеловки и видящая, как неотвратимо падает вниз дверца-дощечка. Короче, Серега испытывал самый настоящий страх. Он спиной чувствовал, как неуклонно сокращается расстояние между ними и преследователями. И хуже того, он постоянно ожидал, что и впереди, у блеклого горизонта, в любой момент могут появиться крохотные, совсем не страшные издали, темные фигурки.

И тогда варягам останется только одно: драться. И умереть.

А умирать почему-то совсем не хотелось. Умирать было глупо.

«Дурак я! – подумал Сергей.– Надо было соглашаться на предложение Свенельда! Так нет же! Захотелось напоследок испытать степной вольницы! Вот и испытал. В полный рост испытал. Великая свобода удирающего от борзых зайца».

Серега словно бы увидел этого самого зайца, скачущего длинными прыжками, заложив уши, и рыже-белых, узких, как боевые топоры, настигающих борзых. Щелк! – Серый комочек метнулся в сторону, увернулся… Прямо в зубы второй борзой. Пронзительный визг, подброшенное вверх, мельтешащее лапками тельце. Рычание, хруст – лапки дернулись в последний раз, выпуклые глазки помутнели…

Нет, не бело-рыжие длинноногие борзые, а низкорослые всадники с опаленными солнцем коричневыми плоскими лицами. Отряды, идущие параллельными курсами, обгоняя, отсекая…

«Господи! – взмолился Духарев.– Дай нам хотя бы маленький шанс! Неужели я больше тебе не нужен здесь?»

Глава девятнадцатая
Великий князь киевский и его дружина

Войско двигалось по степной дороге. Ровные шеренги по четверо в ряд. Десяток за десятком, сотня за сотней. Все – конные, даже тяжелые, светлобородые нурманы, которые предпочитали в бою опираться на собственные ноги, – тоже верхами. Без коня степь слишком просторна для человека.

Воины шли плотно, не боясь нападения. Далеко разосланные дозоры из коренных степняков заранее предупредят о возможной атаке. Если какой-нибудь безумец рискнет атаковать дружину русского хакана Игоря.

Сам хакан ехал впереди. По правую руку – варяг Асмуд, по левую – нурман Скарпи. Ближние. Почетно место рядом с князем. Хорошо еще и тем, что не надо глотать пыль, поднимаемую войском.

Дорога петляла, огибая холмы. Ее прокладывали не для ехавших налегке всадников, а для тех, кто идет с грузом. Повторяя изгибы тракта, изгибалась грозная змея княжьего войска.

Игорь глядел на холмы. Вершины иных были увенчаны каменными истуканами, другие – просто грудой камней. Могильные курганы древних воинов. Здесь, в степи, воевали всегда. Народы приходили и уходили. Одних вытесняли чужие копья, другие уходили сами. Богатые земли. Земля богатая, вон как травы вымахали! Посадить сюда черный люд – большую дань получать можно… Не посадишь. Налетят степняки: заберут зерно, посевы потравят, людишек угонят.

– Что за шум там, впереди? – спросил князь.

Асмуд поманил гридня, показал рукой: сбегай, узнай, кого там дозорные прихватили?

Гридень сбегал.

– Чумаки! – сообщил он.– Счас освободят дорогу!

Когда голова колонны поравнялась со смердами, их возы уже стояли сбоку, в траве.

Коренастые мужики в пыльных, выбеленных солнцем и солью рубахах мрачно глядели на грозные ряды воинов из-под широких соломенных шляп.

Великий князь поглядел сверху на смердов… и внезапно остановил коня.

Волна прокатилась по сверкающим шеренгам. Лес копий качнулся и замер. Колонна встала.

– Старший кто? – спросил князь.

Чумаки поглядели друг на друга, затем один вышел вперед, содрал с головы шапку.

– Ну я,– сказал он.

– Откуда волы лишние?

– Дык… Воз же у нас забрали,– ответил смерд, потупившись.

– Кто?

– Вои,– мужик пошевелил дорожную пыль босой ногой.– Должно, варяги… Усы вон такие, как у тебя.

– С йими еще хузар был! – вмешался другой чумак.– Точно!

Старший глянул на него недовольно.

– Варяги, хузар, а воз вот забрали!

– И вы отдали? – с усмешкой спросил князь.

– Дык… Попробуй не отдай! – Смерд в сердцах сплюнул.

– Много их было?

– Ну… Столько! – Чумак растопырил пальцы.– Или чуток поболе. Конные.

– А воз им зачем?

– Да ранены у них. Допрежь их меж лошадками везли. На возу-то сподручней.

– Давно это было?

– Дык, дни три тому. А может, четыре.

– Четыре,– сказал другой чумак.– Три дня тому то печенези шли.

– Что за печенези? Много?

– Много,– подтвердил чумак.

– Может, орда? – вполголоса предположил Асмуд.

– Как много? – спросил он.– Больше, чем нас? С кибитками?

– Не,– сказал чумак.– Вас поболе будет. А кибиток с йими нету. Вои одни. Быстро шли.

– Нас не тронули! – со значением вставил старший.

– Мы тоже не тронем! – успокоил князь.– Лови! – Он швырнул к ногам мужика серебряный резан и дал знак: тронулись.

Мужик подобрал подачку, отскочил с дороги.

Войско на рысях прошло мимо.

– Чё дал? – спросил его второй и закашлялся от поднятой копытами пыли.

Старший разжал ладонь.

– А-а-а…– протянул он пренебрежительно.

Резан был совсем махонький. С ноготь.

– Думаешь, они, батька? – спросил Асмуд.– Так вот прямо дорогой и идут?

– Почему бы им не идти дорогой? – отозвался князь.– А вот печенеги откуда взялись?

– Золото пахнет! – сказал Скарпи и рассмеялся.– Их не может быть много. Это земля Куркутэ. А Куркутэ где? У булгар! Побьем, батька! Не думай!

– А я вот думаю! – сердито перебил князь.– И знаешь, о чем?

– О чем, батька?

– О том, чуют ли эти самые печенеги золото или точно о нем знают! И что будет, если те варяги и хузары, что взяли у чумаков воз, и впрямь везут наше золото. И что будет, если степняки переймут их раньше нас!

Глава двадцатая
Парс, астрология, демоны и мрачные предсказания

– Мой дом – там, где я сам,– сказал парс, облизывая ложку.– А родина? Родина далеко.

Он протянул ложку Мисюрку, но тот мотнул головой: оставь себе. После парса он этой ложкой есть не станет.

– Не так уж далеко твоя родина,– возразил Машег.

На чистом войлоке перед хузарином были разложены стрелы. Машег занимался их сортировкой. На самых надежных делал особую пометку самой естественной краской: собственной кровью.

– Не так уж далеко,– сказал он.– Мои пращуры откуда пришли, по-твоему?

– Не спорю,– согласился парс.– Многие ваши до сих пор Ахурамазду почитают и огненные знаки на теле носят.

– Не только огненные.– Машег отложил очередную стрелу, повернулся к Духареву: – Помнишь, Серегей, ты про птичьи лапы говорил? То знак смерти.

– Да-да,– подтвердил парс.– Лапы стервятника. Или голова его.

– Фу! – поморщился Гололоб.– Шоб я на себе ворону поганую рисовал? Ну огонь, это я еще понимаю…

– Это одно и то же,– заметил Машег и усмехнулся.– По нашему обычаю мертвых в землю кладут, по вашему – огню отдают, а они,– он кивнул на парса,– трупы так бросают, падальщикам.

– Чё, прям так из избы и выкидывают? – изумленно воскликнул Понятно.

– Нет,– сказал парс.– Для этого есть здания особые, башни.

– Ой плохо тебе будет! – сочувственно проговорил Понятко.

– Что ты имеешь в виду?

– Где ж мы тебе эти самые башни отыщем? Уж не обессудь, придется тебя так кинуть. Как думаешь, найдут тя падальщики без башни? Не проворонят? – и захохотал, довольный. Сострил и скаламбурил.

Парс поглядел на Понятку, решая: рассердиться или нет? Решил, не стоит. Все же варяги обращались с ним пристойно. Не били. И даже накормили. Правда, отдельно. Как чужого.

– Ты лучше скажи: зачем от нас сбежал? – спросил его Духарев.– Чего испугался?

Парс ответил не сразу, но все-таки ответил.

– Увидел кое-что,– нехотя проговорил он.

– И что же?

Парс устремил на Духарева свои черные блестящие, как мокрые маслины, глаза.

– Я,– сказал он,– провидец. И великий звездочет. Я гляжу на человека – и вижу, под какой звездой он родился, какие знаки небесные им правят. Вот на него смотрю,– он показал на Гололоба,– и вижу, каков он нравом, и судьбу его вижу.

– И какая же моя судьба? – заинтересовался Гололоб.

– Дурная,– сухо ответил парс.– В дни сии лучше б тебе в спокойном месте сидеть. Или кровь твоя прольется вскорости.

– Ха! – воскликнул Гололоб.– Эка невидаль! Мало, что ли, крови моей на сырую землю пролилось? Вона, последняя рана еще не зажила! Ты лучше скажи: живой я буду или помру?

– Этого я не вижу,– парс покачал головой.

– А про меня? – жадно спросил Понятко.

– Тебе легче,– сказал парс. Твой знак – быстрый, воздушный. Ты уцелеешь. Скорее всего.

– Ну-у! – разочарованно протянул Понятко.– Все у тебя так…– он покрутил растопыренными пальцами.– Бабка-гадалка и то точней скажет, что с человеком будет.

– А я не то, что будет, предсказываю,– уточнил парс.– Я говорю о том, что возможно будет.

– Это ты правильно толкуешь,– неожиданно поддержал чужака Машег. – Судьба человека – в руке Божьей. Вызнавать ее – дурно. А вот подсказать, что лучше,– можно.

– Хочешь, тебе подскажу? – предложил парс.

– Давай. Только про кровь не надо.

– Про кровь и не буду. Ждет тебя встреча скорая. Будет у тебя друг новый. Близкий друг. Скоро! И знак его – меч и мед.

– Меч – это хорошо! – вставил Понятко.– Лишний меч нам не помешает. А мед мы выпьем!

Хузарин промолчал: он обдумывал сказанное.

– Ладно,– подал голос Духарев.– Что ты предсказатель, мы уже поняли. Не поняли только, почему ты от нас удрал.

– Я звездочет,– еще раз повторил парс.– Я гляжу на человека – и вижу.

– И это мы уже слышали,– поморщился Сергей.– Давай выкладывай, чего ты испугался?

– Тебя,– мрачно изрек парс.

По ухмылкам варягов видно было: заявление парса им понравилось. Когда твоего вожака боится даже чужеземный колдун – это приятно.

Духарев их восторгов не разделял.

– И что же ты во мне такого увидал? – неприятно усмехнувшись, спросил он.

– О тебе звезды молчат.

– Ха! – воскликнул Устах и хлопнул парса по спине так, что тот чуть не опрокинулся в костерок.– Потому что он сам – ведун!

– Он прав? – спросил Духарев парса.

Тот покачал головой. Его ободранная физиономия мучительно исказилась.

– Звезды тебя не знают,– выдавил он.

Сначала Серега не въехал. Да, собственно, никто из варягов не въехал. Разве что у Машега мелькнула в глазах искра понимания. А потом…

– Давай-ка отойдем,– сказал Духарев, вставая.

На лицах кое-кого из его спутников проступило разочарование.

Они выбрались из овражка и отошли шагов на сто. Серега оглянулся, автоматически отметил, что огня не видно и дымом почти не пахнет.

Варяжская собачонка скатилась откуда-то сверху, тявкнула на парса, ткнулась Сереге в ноги.

– Свой, свой,– успокоил Духарев.– Сторожить!

Собачонка еще раз тявкнула и прошебуршала обратно.

Вдалеке тонко взвыл волк. Или шакал. Пасущиеся кони подняли головы, насторожились. Но сразу успокоились. Зверь далеко, а люди близко.

– Ну что там звезды? – проговорил Сергей.– Как это – они меня не знают?

– Человек рождается под звездами,– сказал парс.– Он рождается – и звезды видят его. Они ставят… оставляют отметки на нем. Одни из них благоприятствуют ему, другие враждебны. Ученый звездочет, зная, когда и где рожден человек, может расчесть человека и всю его жизнь. Веришь?

– Допустим,– Духарев и в прежнее время признавал, что в астрологии что-то есть.– Но что-то я не заметил, чтобы ты высчитывал, когда делал свои предсказания моим ребятам,– произнес Сергей.

– Я не просто ученый! – с важностью произнес парс.– Я великий звездочет! Звезды сами говорят со мной!

«Псих?»– подумал Духарев.

– Увы мне, великим мира сего недоступно понимание по-настоящему великого! – вздохнул парс.– Им желательно видеть красивые картинки да свитки с исчислениями…

– Ближе к делу,– перебил его Серега.– Почему ты сказал, что меня звезды не знают? И что это значит?

– Не гневись на меня, демон! – быстро проговорил парс.– Я буду молчать!

– С чего ты взял, что я демон? – опешил Духарев.

– Звезды не знают тебя, ибо ты не рожден под ними! – напыщенно произнес парс.– Посему ты демон.

– Да? – Серега ухмыльнулся.– А может, я бог?

– Воистину, ты шутник, демон! Будь ты бог, воплощенный в человеке, тело твое все равно было бы рождено женщиной под этими звездами.

– Ты что же, видишь, что я демон? – осведомился Духарев.

Он с огорчением начал понимать, что полезная информация, которую он получит от парса, скорее всего, не будет больше той, которую он получил от бабки-колдуньи, набросившейся на Серегу с палкой.

– Я вижу, что ты не рожден под этими звездами,– сказал парс.– А мне доподлинно известно из…

Беда с этими учеными! Что здесь, что в мире передовых технологий у них одни и те же заморочки. Набьют голову знаниями и готовы с ходу выдавать решения на все вопросы. И лишь немногим приходит в голову, что много знаний – это еще не всезнание.

– Плевать мне, что тебе известно! – перебил он ученого парса. – Я. Не. Демон! – произнес он раздельно.– Прими это как данность. Как я понял, обо мне ты ничего не можешь сказать?

– Нет, но…

– Стоп! А о моих воинах?

– Не многие из них переживут это лето,– мрачно произнес парс.

– Кто? – спросил Сергей.

– Не знаю. Беда над ними всеми. И над всей вашей землей. Этот год принесет перемены, а перемены – это всегда смерть многих. Может, и мне тоже,– грустно проговорил парс.– Скоро.

– Хочешь, я отпущу тебя? – Серегу вдруг пробило на милосердие.– Прямо сейчас?

Глава двадцать первая
Немного прошлого

Прошлой зимой Серега со Сладой и трехмесячным сыном решили съездить в Витебск. Сына крестить. В Витебске, как сказали Сладе, жил сейчас булгарский священник, а в крохотной полоцкой общине священника не было.

Ехать предполагалось с комфортом. Серега попросил у знакомого купца большие крытые сани, взял из княжьих конюшен трех коней. Князя в городе не было: уехал в Торопец с малой дружиной. Распоряжался в Детинце Гудым, старший сотник, Серегин непосредственный начальник. Когда Духарев попросился сгонять в Витебск, Гудым возражать не стал. Время тихое, бездельное. Практичный сотник не просто отпустил Духарева – превратил отпуск в командировку, а вольного варяга – в официального гонца: дал два письма. Одно – лично витебскому посаднику, другое – для князя. Последнее тоже следовало отдать посаднику, чтоб тот отправил его дальше со своим человеком. Но этим дело не ограничилось. Гудым вызвал Устаха, велел взять десяток отроков и сопроводить Серегея до Витебска и обратно. Проверить, все ли спокойно на дороге.

Так что повезли Серегина сына словно княжича: на тройке да с охраной из настоящих княжьих дружинников.

Конечно, никто на них по дороге не напал. Может, и шалили на тракте лихие люди, но чтобы налететь на дюжину дружинников, надо быть не просто лихим, а абсолютно безбашенным. Если по уму, то следовало вперед послать тройку с одним юным отроком – в качестве живца. А остальным идти следом, на хорошем отдалении. Но использовать в качестве живца свою семью Серега бы все равно не позволил.

Приехали. Посадник, тоже варяг, принял ласково. С Серегой и Устахом он был и раньше знаком. Серега вручил письма, представил посаднику жену (дитя оставили в возке, с девкой-челядинкой), сказал, что – лекарка. Если кому нужно… Оказалось, болящих в Детинце нет. Зато зимует в городе старый волох, так что с медициной в городе все путем. Ну и отлично.

Посадник распорядился, чтоб гостей поселили в Детинце, вечером обещал пир. В их честь. С пирами, правда, дело обстояло так: был бы повод…

Серега с Устахом остались у посадника: беседовать, а Слада с сыном и челядинкой, тоже христианкой, отправились на поиски общины и заезжего булгарского священника. Духарев не возражал. Пускай прогуляются – погода стояла отличная: солнышко, легкий морозец. Что их могут обидеть, Духарев даже мысли не допускал. Серега не сомневался, что порядок в городе – железный.

У посадника друзья варяги просидели долго. Новостями обменялись, вспомнили прошлое… Медку попили. Надо ж перед пиром… разогреться.

В общем, вышел Серега из терема такой жизнерадостный, что не сразу и заметил, что его за меховушку дергают.

Оказалось, пацаненок.

– Ты Серегей – варяг?

– Я,– признал Духарев.

– Посыл я,– пискнуло создание.– Сказано: коль не хошь, чтоб жену твою с дитем на торгу продали, беги живо на Качалкино подворье.

– Чего?!

– Того, что весть я тебе передал! Ногата мне за то обещана! Дашь?

Серега полез в кошель, бросил кусочек серебра, который тут же исчез в варежке.

– Ой!

Пока пацаненок ловил серебро, поймали его самого. Теперь он, взятый за шкирку, раскачивался в полуметре от земли.

– Слыхал шутку? – спросил Духарев у Устаха.

– Кто пропустил постреленка? – строго спросил синеусый варяг.

– Я,– признался один из витебских отроков.– Он сказал: посыл от жены к полоцкому гостю. Соврал?

– Сейчас узнаем,– произнес Духарев.

Пацаненок у него в руке перестал сучить ногами, глядел сердито.

– Кто тебя послал?

– Да женка твоя! Отпусти, больно!

– Насчет больно, это ты врешь,– заметил Духарев.– Какая она видом?

– Чё, не знаешь, какова твоя женка? – удивился пацан.

– Я-то знаю, а вот ты?

– Маленька така, чернява…

– Верно. И кто же это ее продавать вздумал?

– Щуса-купца сын. Он всю ихню обчину прибрал. Бает: в ей одни егойны челядинцы! – зачастил мальчишка.– А еще булгар приблудный, чужак, да женка твоя. Да еще человек несколько, десяток или поболе.

– И как же это купецкий сын такую прорву народа обратал? – осведомился Духарев, уже начиная сомневаться, что происходящее – розыгрыш.

– Так со Щусом крепки робяты пришли, а те все не гожи, робы да пришлецы, да изгои.

– Так…– медленно протянул Духарев, опуская пацаненка на землю.

– Где – покажешь?

– А что дашь? – деловито спросил тот.

– Не обижу!

– Тады беги за мной!

– Серегей, подожди! – крикнул вслед другу Устах, но Духарев только рукой махнул.

– Что за шум? – на крыльцо вышел сам витебский посадник.

– Мальчонка к полоцкому варягу прибег,– тут же доложил отрок, пропустивший пацаненка к терему.– Грит, женку варяга на торгу продать хотят!

Посадник захохотал.

Смеялся долго. Потом обтер выступившие слезы, буркнул: «Ну шутники!» – и ушел в терем.

– Скажи-ка мне, малый, есть у вас в городе Щус-купец? – негромко спросил Устах у смущенного отрока.

– Может, и есть,– пожал плечами тот.– Я сам-то из Торопца, здешних плохо знаю.

– А кто знает?

– Да вот он! – отрок показал на молодого парня у ворот.

Устах кивнул и зашагал через площадь. Утоптанный снег поскрипывал под его меховыми сапогами…

– Ты еще полайся – я тя вона чем приласкаю! – хмурый парень в меховой телогрейке показал кулак маленькой женщине с младенцем на руках.

– Только попробуй! – ничуть не испугалась женщина.– Муж мой тебе руки по локоть обрубит!

– Ой-ой! Ужли такой грозный? – спросил другой парень, толстый, с белесыми, как у карела, бровями и ресницами, и ущипнул за грудь перепуганную соседку маленькой женщины.

Та взвизгнула.

– Небось муж твой – тоже из ваших? – ухмыльнулся парень, оглядывая презрительно сбившихся вместе мужчин и женщин. Если не считать женщины с младенцем и тощего седого мужчины в черном, все они тряслись от страха. Парню это нравилось.

Их было четверо, плечистых, кряжистых, с тяжелыми дубинками, охранявших дюжины полторы загнанных в угол людишек, даже не пытавшихся сопротивляться.

– Да, из наших! – с вызовом бросила маленькая женщина.

Щеки ее порозовели, глаза блестели от гнева.

– Ягодка! – ухмыльнулся парень.– А дай-ко я попробую, какова ты на щуп. Крытка, возьми у нее дитенка!

– Не смей! – выкрикнула женщина, подавшись назад.– Люди! Помогите!

В большом чадном зале харчевни раздались смешки. Симпатии посетителей были явно на стороне парней.

– А ты бога своего попроси! – крикнул кто-то.

Толстый парень неожиданно с силой хлопнул женщину по лбу, а второй быстро выхватил у нее ребенка. Женщина кинулась к нему, но толстый перехватил ее, стиснул. Женщина вскрикнула, меховая шапка ее упала на пол.

Никто и не думал за нее вступиться.

Во всей харчевне только один человек, сама хозяйка, Качалка, наблюдала за происходящим без одобрения. Черный священник был ее постояльцем и платил серебром. Зато и таскались к нему всякие холопы да изгои…

– Потерпим же, дети мои,– негромко сказал мужчина в черном.– Аки святые великомученики претерпели…

Женщина затихла, глядя на запеленутого в меховую муфту младенца. Парень в телогрейке, делая вид, что сейчас уронит на земляной пол, раскачивал его на ладони. А младенцу нравилось…

– Не балуй, не балуй,– бормотал толстый, тиская женщину.– Не то дрогнет у Крытки ручка – и детё твое насмерть ушибется.

– Эй, паря, не теряйся! – крикнули ему из-за стола, где пятеро местных, воев по виду, приканчивали уже дюжинный кувшин медовухи.– Задирай хрестянке подол да вали на лавку! Чай не девка, в цене не потеряет!

Внезапно кто-то заслонил дверной проем. Длинная тень упала поперек зала. Высоченный воин шагнул вперед и замер, пока глаза его, после яркого солнца, привыкали к чадному сумраку харчевни.

На него глянули мельком: воин и воин, ничего особого. В дальнем углу разыгрывалось представление повеселей скоморошьих игр.

И шелест вынутого из ножен меча тоже никто не услышал. Только дебелая Качалка, увидев клинок, успела сказать:

– Эй, варяг, ты чего?..

Парень в телогрейке все еще раскачивал младенца, когда тусклая молния прошла поперек его руки.

И рука эта со стуком упала на пол.

Младенца скользнувший вперед варяг успел подхватить свободной рукой.

Клинок варяга мотнулся вперед и кольнул в затылок толстого парня. Как будто совсем легонько – но толстый почему-то сразу отпустил женщину и стал заваливаться назад.

Варяг развернулся и окинул харчевню бешеным взглядом. В левой руке – младенец, в правой – меч…

Парень в телогрейке наклонился, поднял отсеченную руку и попытался приставить к хлещущему кровью обрубку…

Все еще могло бы обойтись… Двое оставшихся парней застыли…

Но тут один из насосавшихся медовухи, обиженный прервавшим развлечение вмешательством, дико заорал: «Бей!»– и, подхватив с лавки топор, швырнул его в варяга.

Воин пригнулся, и топор треснул в стену.

Приятели «топорника» повскакивали с мест, хватаясь за оружие, парни с дубинками, вместо того чтобы бежать со всех ног, решили вступить в бой…

И умерли первыми, даже не успев поднять дубинок.

Варяг вспрыгнул на ближайший стол. Из тех, кто за ним сидел, только один сообразил нырнуть под столешницу. Остальные разлетелись в облаке кровавых брызг.

– Стража! Стража! Убивают! – истошно заорал кто-то, выскакивая во двор.

Варяг спрыгнул со стола прямо в группу упившихся медовухи…

Минуты не прошло, а в харчевне из живых остались только забившиеся в угол христиане, пара-тройка притаившихся под лавками и хозяйка харчевни, с остановившимся взглядом и открытым ртом.

Кто-то снаружи сунулся в дверь, увидел кровавые ошметки и страшную фигуру – и мигом вылетел обратно.

– Серегей! – Слада бросилась к мужу (тощий священник попытался ее удержать, но не успел).– Серегей!

Духарев опустил меч, медленно выдохнул.

Из-под лавки высунулась нога в валенке. Сергей не стал ее рубить, просто пнул – и нога поджалась обратно.

– Успокойся, успокойся,– тихонько говорила Слада, гладя его руку.– Все уже, все…

Когда-то он сам ей так говорил…

Четверка стражников ворвалась в харчевню с оружием наголо. Гридень и три отрока. Один отрок, мальчишка лет шестнадцати, поскользнулся в луже крови, наступил ногой на груду кишок, вывалившихся из распоротого живота «топорника», увидел, во что угодил сапогом, побледнел и едва сдержал рвоту. Молодой еще, непривычный.

– Ах ты, лешево семя…– пробормотал гридень, озирая учиненную в харчевне бойню. Тут его взгляд наткнулся на Духарева.

Вид у Сереги был странный и страшный одновременно. Забрызганный кровью громила; в одной руке – здоровенный меч, в другой – младенец, завернутый в меховую муфту, тоже в кровавых брызгах.

Молодой отрок шагнул в сторону, и свет из дверей упал на Серегу.

– Варяг…– пробормотал гридень. И громче: – Варяг! Ты, это, бросай меч! По-хорошему бросай!

Витебский дружинник если и видел Духарева раньше, то сейчас не признал и принял Серегу за вольного варяга, поскольку на нем не было знаков принадлежности к дружине Роговолта.

Сергей медленно покачал головой.

Гридень поглядел на своих… Ой как ему не хотелось бросать юнцов на настоящего варяга, но долг есть долг, и он негромко скомандовал:

– Берем…

В иное время Серега оценил бы его отвагу, но сейчас, увидев, как стражники подняли щиты и изготовились, Духарев ощутил только вновь поднимающуюся ярость.

Не глядя, он передал Сладе сына и шагнул вперед…

Скорее всего, Серега порубил бы и гридня, и троих отроков и навеки рассорился с витебской дружиной…

– А ну, что тут такое делается? – раздался голос Устаха.

Синеусый варяг в сопровождении нескольких полоцких дружинников появился в харчевне.

На нем был значок десятника Роговолтовой дружины, и стражники моментально расступились.

– Ага! – изрек Серегин друг и ухмыльнулся. – Знакомый вид. Требуха, кровища – и гридь Серегей посередке. Нет чтоб меня дождаться!

Звенящая струна в Серегиной груди ослабла, гнев разом вышел и растворился.

– Да тут и делов-то – всего ничего,– проворчал он, стряхивая с меча красную влагу.

Стражники поглядели на варягов с откровенным ужасом.

Один отважный гридень, вспомнив, что находится «при исполнении», гордо выставил подбородок:

– Мы…

– Ну-ка, самого молодого – за посадником! – перебил его Устах.

Поглядел брезгливо на вспоротое чрево «топорника» и добавил:

– Пошли-ка во двор, Серегей! Уж очень здесь воняет!

Сереге тогда не выставили никаких официальных обвинений. Наоборот, посадник даже принес ему формальные извинения: Серега, варяг, дружинник князя, был в своем праве, когда вступился за свою семью. А все те, кого он порубил на постоялом дворе, наоборот, вышли преступниками, посягнувшими на честь достойной женщины и понесшими заслуженное наказание. И никакой кровной мести от родовичей погибших быть не могло. Да и кто решился бы объявить кровную месть княжьему варягу. Так что все утряслось. И пир состоялся. И почтенный купец Щур выплатил шестьдесят гривен компенсации. Почти разорился, но был очень счастлив, что варяг простил, не вызвал купцова сына на смертный бой.

Больше того, история о варяге, который вмиг нашинковал и тех, кто обидел его семью, и тех, кто допустил, чтобы его близких обидели, – стала в княжестве общеизвестна и получила полное одобрение полноправных граждан. Правду всем миром надобно защищать, а не только князю да дружине. В общем, приступ почти берсерковой ярости обратился только на пользу Серегиному авторитету, а полоцкий князь, по обычаю получавший виру за убитых и в спорных случаях самолично устанавливавший ее размер, стребовал с Духарева за полный воз покойников одну гривну. Символически. А доверие его к Сереге только возросло: до сего момента Роговолт не раз замечал у своего гридня не подобающий дружиннику гуманизм и человеколюбие, полагал это следствием духаревского вероисповедания и, естественно, не одобрял. А когда «утесненный в праве» Духарев, как подобает любимцу Перуна, истинному варягу, порубил на капусту, не разбирая, и правых, и виноватых и доказал, что вполне «нормален», князь был вполне удовлетворен.