Текст книги "Место для битвы"

Глава двадцать девятая,
в которой герой, после трудов ратных и иных, более приятных, видит чрезвычайно странный сон

Несмотря на зельишко и весьма долгое воздержание, с шестой девицей произошел облом. Возможно, будь последняя девица-красавица не столь невинной, последнее, хм-м… осеменение тоже удалось бы. Но дева лежала сущим кулем. Симпатичным, приятно пахнущим и на ощупь тоже приятным, но… тихим. Пискнула легонько, когда Серега проник в тайное местечко, но после этого терпеливо лежала, прикрыв глазенки, минуток двадцать, пока одноразовый муж трудился, скрипя утомленными суставами. Затем начала чуть слышно постанывать. Но совсем даже не от возбуждения, а потому что подобная механическая процедура для недавней девственницы, скажем прямо, малоприятна. Вдобавок у «секс-машины» нестерпимо разнылся ушибленный в схватке локоть, и пришлось могучему мужу в прямом смысле возлечь на несчастную девушку. Двух минут не прошло, как мужу стало ясно, что полупридушенная центнером костей и мышц малышка вот-вот вообще отрубится. И «секс-машина» дала задний ход, а именно: сползла с бедняжки и, перевернувшись на спину, замерла в блаженном покое. Забавно, что при этом основной ее агрегат продолжал гордо алеть над обессиленным телом.

Шестая по счету «невеста» минутку полежала рядом, переводя дух, потом решительно вскарабкалась на поверженного представителя сильного пола и принялась неумело играть боевой флейтой. Духарев не чувствовал в себе достаточных сил, чтобы руководить этой игрой, поглаживал лениво нежные сисечки с крохотными сосочками и сам не заметил, как задремал. И сон ему приснился совсем не эротический, а донельзя странный и загадочный…

Это была гора. Склон горы. Осыпь из довольно крупных камней, по которым было не так трудно карабкаться вверх, то подтягиваясь, то перепрыгивая с одного валуна на другой. Ниже осыпи кудрявилась густая зелень, от которой почему-то поднимался влажный грибной дух, словно ранней осенью где-нибудь на Карельском перешейке. Но это точно был не север, а самый натуральный юг. И небо было южное, и солнце шпарило с неимоверной силой. Злое было солнце, чужое, яростное.

Серега был не один. Справа от него упорно, покряхтывая, лез наверх Устах. А впереди – еще двое. Легкий ловкий Машег и некрупный незнакомый парень в нурманских доспехах. Машег время от времени помогал этому парню: то плечо подставит, то, вскарабкавшись выше, руку подаст.

«Чего это он?» – удивился Духарев странной заботливости хузарина. Больше он ничему не удивлялся, только упорно лез наверх, смахивая ручьями текущий пот. Не удивительно: в полной выкладке на такой жарище. Но пить, как ни странно, не хотелось.

Потом осыпь исчезла, и они вчетвером оказались уже наверху, в узкой долинке, спускавшейся к маленькому озерцу.

Духарев наконец увидел лицо четвертого. Это оказалась почему-то погибшая жена сотника Халли. Без каких-либо ран, только довольно грязная. Впрочем, сам Серега вряд ли был чище.

– Вода! – выдохнул Машег, и все четверо, позвякивая амуницией, рысцой устремились вниз.

Откуда он выпрыгнул, непонятно. Трава была слишком короткой. Странный некрупный зверь с невероятной быстротой метнулся к нурманке. Когти скрежетнули по кольчуге, женщина взвизгнула и отшвырнула зверя прямо на Устаха. Но Устах был урожденным варягом, и меч возникал у него в руке раньше, чем голова успевала об этом подумать.

Хлесткий рубящий удар отшвырнул тварь в сторону. Зверя юзом протащило по траве прямо под ноги Машегу. Хузарин рубанул саблей. Мощно, с оттягом. Непонятный зверь опрокинулся на спину, быстро-быстро забил задними лапами. Но кровь из него так и хлестала, и минуты не прошло, как тварь затихла.

– Ну ничего себе здесь ящерки! – пробормотал Устах, покачивая головой.

Серега наклонился над убитым зверем. Н-да…

Гладкое коричневое тело с россыпью желтых пятен. Мощные задние лапы с длинными кривыми когтями, маленькие передние… Крупная круглая голова, пасть с таким арсеналом, что любая акула позавидует. М-да… У их ног лежал прекрасно знакомый Сереге по фильмам и рисункам самый настоящий тиранозавр. Только совсем небольшой. Размером с ротвейлера…

Глава тридцатая
Зомби

Дверь тихонько стукнула, и от этого звука Серега проснулся.

В избе определенно кто-то был. И этот кто-то – совершенно точно не одна из вчерашних девчонок. Потому что пахло от незваного гостя не сладкой девочкой, а кожей, дымом и мокрым железом.

Точно, железом! Духарев услышал слабый металлический шелест. Очень знакомый. Такой звук, когда поворачиваешься, издает панцырь из стальной чешуи. Черт! Серега видел только светлую каемку вокруг двери. Что за дурная привычка делать стены без окон! А в Серегиной голове уже включился анализатор. Движется скрытно, значит – чужак. Оружный. Опытный, поскольку носит дорогую броню. Кто? Степняк? У степняков стальной панцырь – редкость. Только у самых лучших. Какой-нибудь уцелевший печенежский батыр? Или вожак скрытно подошедшего ночью еще одного отряда? Дурацкая беспечность: варяги, понадеявшись на местных, не выставили дозорных. Расслабились, блин, победители!

Притворяясь спящим, Сергей попытался вспомнить, куда положил меч. Кажется, на лавку. На ту, что ближе, или ту, что дальше? Нужно вспомнить, потому что возможность сделать бросок будет только одна.

«На лавку я его положил или нет?»

Неизвестный сделал шаг и, вероятно, повернулся, потому что металлический звяк повторился. Ага, вот он! Сергей наконец разглядел смутный силуэт.

А может, это не печенег? Тогда – кто? Кто ты, мать твою?..

Человек сделал еще один шаг…

«Куда же я все-таки положил меч? – подумал Духарев.– Варяг, блин! Десятник! А! Где наша не пропадала!»

Толкнувшись спиной, Сергей гибким рывком перекатился на корточки и, разгибаясь, мощно и резко толкнул незваного гостя ладонями в живот. Ладони ощутили твердый холодный металл, а незнакомец хрюкнул, полетел спиной в дверь, распахнул ее и вывалился в сени. Свет наконец проник в комнату, Сергей углядел меч (не на лавке, а на стене), сорвал, стряхнул ножны, рванулся вперед…

Ах ты, мать!..

В узких сенях, на земляном полу, лежала, нет, уже не лежала, а поднималась неловко, неуклюже, как механическая кукла, одетая в броню женщина. Она пучила на Серегу помутневшие глаза… И не дышала! Еще бы ей дышать, если ее сожгли вчера на погребальном костре!

Духарев сам с шумом выдохнул воздух, попятился.

Женщина, убитая жена Халли, оперлась на колено…

Приехали! Призрак! Ох, не в добрый час Серега вчера Бабу Ягу вспоминал!

Черт! Призрак же должен быть бесплотным! Хрен там, бесплотным! Ладони Духарева еще помнили твердость панцыря и упругое ощущение плоти под ним!

Призрак – или зомби, или хрен знает что – медленно поднимался. Бледно-синий, жуткий… Духарев отшатнулся назад и уперся спиной в закрывшуюся дверь. Пальцы его плотней обхватили шершавую рукоять…

Призрак распрямился… и шумно втянул воздух. И щеки его, то есть ее, начали понемногу розоветь.

– Ума лишился? – сипло, с заметным нурманским акцентом, проговорил «призрак».

– Ты мертвая? – задал идиотский вопрос Духарев.

– С чего ты взял? – нурманка восстановила дыхание и тут же надменно выпятила губу.

– Но тебя же вчера убили. И сожгли! – пробормотал Духарев.

Нурманка поглядела на него, как на полного придурка… И вдруг начала хохотать.

И никак не могла остановиться.

– Эй! Прекрати! – потребовал возмущенный Духарев.

Нурманка зажала рот ладонью, еще с полминуты тряслась от хохота, потом успокоилась. Все-таки красивая баба. Даже синяк на щеке и бурый рубец поперек лба не особо ее портят.

Нурманка сказала что-то по-своему и опять хихикнула.

– Что, не понял?

– Я говорю: может, ты от того ум потерял, что пережеребился? – произнесла она насмешливо.

– Что за глупости! – Духарев сообразил, что все еще держит меч наготове, и опустил его.– Значит, ты живая?

– Ты огорчен? – нурманка одарила его иронической улыбкой.– Хочешь меня потрогать? Или – отпахтать? Неужто не наскакался?

Тут Духарев вспомнил, что он – голый, и с некоторым удивлением обнаружил…

– Подожди здесь! – сердито сказал он.– В комнату не заходи, понятно!

– Да уж не зайду,– пробормотала нурманка, задирая кольчугу и поддевку и растирая живот.– Эдак ты мне все нутро отшибешь.

– Извини! – крикнул Духарев, поспешно одеваясь.

Тут в сени влетел Машег:

– Серегей!

– Чего? – Духарев выскочил, проворно застегивая ремень.– Печенеги?

– Где? – вскрикнул хузарин, озираясь.

– Нет, ну надо же! – проговорила нурманка, упирая руки в бедра. – Слыхала я, что вы, варяги, дурковаты. Но чтобы настолько…

Духарев поглядел на Машега, Машег – на Духарева. Потом оба – на нурманку.

– Ты откуда взялась? – спросил хузарин.– Тебя же убили!

– Руку дай! – нурманка задрала панцырь и рубаху, схватила хузарина за запястье, прижала его ладонь к своему животу.– Ну? – спросила она.– Теплый?

– О! – протянул Машег.– Оч-чень! – и быстро пригнулся, уворачиваясь от затрещины.

– Эй-эй! – воскликнул он.– Ты же сама!..

– Стоп! – скомандовал Духарев, перехватывая новый удар.– Прекрати, сказано! – рявкнул он, с силой сжимая запястье женщины.

– Отпусти, медведь! – завизжала она, свободной рукой нашаривая на поясе нож.

Духарев выпустил ее и быстренько покинул сени. Машег уже был во дворе.

– Слышу, у тебя шум…– сказал хузарин.– Вот и прибежал. Вот шальная баба!

– Ты молчи, задохлик! – огрызнулась нурманка.

Хузарин не обиделся, а ухмыльнулся.

– А животик у тебя… те-е-еплый! – протянул он и подмигнул нурманке.

– Жеребцы! – буркнула женщина.– Небось, тоже полдюжины девок ночью перепортил, а все мало!

– Завидуешь? – усмехнулся Машег.

– Тебе, что ли?

– Девкам!

– Чего? С таким коротышкой?

– Коротышкой? – Машег ухмыльнулся еще шире.– Ты, баба, погляди сначала, а потом уж языком болтай. Показать?

– Машег! – рявкнул Духарев.– Прекрати! И ты,– он повернулся в нурманке,– тоже посовестись! У тебя мужа вчера убили, или ты забыла? Не жалко?

– Ну убили, ну и что с того? – сварливо отозвалась женщина.– Он там в Валхалле пирует, а меня тут бросил!

– Вообще-то он меня попросил за тобой приглядеть,– сказал Сергей.

– Слыхала я. Ты уж приглядел…– нурманка скривилась. – Ручищами под дых!

– А мне вот интересно,– встрял Машег.– Как же это ты жива, если мы с Серегеем тебя мертвой видели. И я лично видел, как тебя Понятко с Гололобом на костер клали.

– Клали! – раздался веселый голос.

Понятко, проигнорировав калитку, перемахнул через забор.

– Клали да сняли! Бабка здешняя, знахарка, на нее глянула и сказала, что живая. Вот и сняли. Ошеломили тя знатно, нурманка, да не до смерти. Бабке ногату подари, не забудь!

– Вот еще! – фыркнула нурманка.– Вошла бы в огонь с мужем – ныне тож была б в Валхалле, а не тут, с вами!

– Баб в Валхаллу не пускают! – уверенно заявил Понятко.– Мне Свей точно говорил: туда только мужей!

– А про валькирий твой свей слыхал? – подбоченилась нурманка. – Иль я хуже?

– Ты лучше! – осклабился Машег.

Духарев одарил хузарина мрачным взглядом. Вот только взбалмошной нурманки им не хватало для полного счастья.

– Зовут тебя как? – буркнул он.

– Элда! – с вызовом.

Она стояла посреди двора и глядела на окруживших ее варягов с таким видом, словно готова была драться со всеми сразу.

А варяги-то веселились!

Вот только веселиться им было не с чего.

– Значит, так, Элда, слушай и запоминай,– произнес Духарев строго.– Ты идешь с нами.

Нурманка недовольно выпятила губу.

– Ты идешь с нами,– жестко повторил Сергей.– Потому что еще до полудня здесь будут печенеги. Или хочешь остаться?

– Не хочу.– Нурманка все еще злилась, но соображения не утратила.

– Тогда иди собирайся. Надеюсь, твои вещи поместятся в две переметные сумы?

– Поместятся,– мрачно сказала нурманка.– Мое – на мне. Остальное сгорело.

– Понятно. Тогда возьми у местных, что требуется. Ты за них билась, так что имеешь право. И будь здесь раньше, чем солнце поднимется выше башни. Не придешь – уйдем без тебя. Искать тебя по городку мы не станем. Понятно?

– Я приду,– ответила нурманка.

– Коня не ищи, коня мы тебе дадим,– обещал Духарев.– Упряжь и прочее – тоже. Ты верхом как, умеешь?

– Да уж не хуже тебя! – Нурманка гордо развернулась и пошла со двора.

– Вечно ты, Серегей, всякую негодь подбираешь! – сказал Понятко.

– То парса этого, то нурманку омуженную! Тьфу!

– Дурачок ты! – Хузарин хлопнул парня по спине.– Кто тебя только Поняткой прозвал? Ты в бабах разбираешься, как кривич – в верблюдах.

Понятко попытался возразить, но Машег не дал.

– Молчи! Ах, какая баба! – восхищенно произнес он, обращаясь исключительно к Духареву.– Горяча, как молодая кобылица! Хоть сейчас четвертой женой ее взял бы!

– Почему четвертой? – спросил обиженный Понятко.

– Три у меня уже есть, мальчик!

– Серегей, можно, я ему башку снесу? – осведомился Понятко.

– Можно,– разрешил Духарев.– Только не здесь, а когда дома будем. А сейчас слазай-ка на башню. Погляди, что в степи творится.

По информации, полученной от пленника, Серега знал, что основной отряд печенегов двигался по дороге. Можно было надеяться, что варяги опережали их минимум на сутки. Если степняки не появились вчера вечером, значит, придут в Таган сегодня. Но не с рассветом, а попозже, так как ночных переходов без особой нужды хан не делает. Вообще, то, что род Албатана кочевал не в Приднепровье, а по ту сторону Дона, было большим плюсом. Значит, на подкрепление хан рассчитывать не мог. А сотня всадников – не орда. Достаточно варягам добраться до какой-нибудь крепостицы с мало-мальски приличным гарнизоном – и Албатану придется убраться.

А вот как быть с Игорем? Против великого князя киевского, хоть и не любимого народом, простой десятник, изгой[22]22
  Здесь «изгой» означает чужой, наемник.


[Закрыть] Серега Духарев – пыль под копытами.

Был бы на месте Игоря предшественник его Олег или тот же Свенельд, Духарев даже и раздумывать не стал бы. Приехал бы, повинился, рассказал, где золото спрятано. Глядишь, и доля перепала бы от немереного богатства. Но Игорь есть Игорь. О его скупости и недоверчивости байки ходят. Игорь выслушает внимательно. А потом на каленое железо поставит: говори, злодей, сколько утаил и где спрятал?

Прецеденты были.

Может, к хузарам уйти, как Машег советует? Но ведь и там та же история может повториться: хакан Йосып такой же жадюга, как и киевский князь. И в Итиле за варягов даже заступиться будет некому. При всем уважении Духарева, Машег по силе и влиянию в собственной стране никак не может сравниться со Свенельдом… И княгиней Ольгой.

Ладно, перезимуем.

Духарев изловил мальца и отправил за старшиной Мачаром.

Старшина ждать себя не заставил.

Сергей велел ему обеспечить эвакуацию населения. Пусть все, кто может, бегут из города. Причем прямо сейчас. Хоть в море на лодках, хоть в степи сусликами зарываются. Потому что очень скоро придут сюда печенеги и непременно будут вымещать обиды на таганцах. Но кто-то обязательно должен остаться и рассказать о варягах. Тогда есть шанс, что степняки с таганцами возиться не будут, времени пожалеют.

– Я сам останусь,– сказал Мачар.– Меня пусть режут, может, домишки пожалеют.

Спорить с ним было бессмысленно. Упрямый старик. Сереге он нравился. Может, даже и породнились они вчера: рыжая оторва Мачаровой внучкой оказалась.

– Тогда так,– решил Духарев.– Придут, будешь все на нас валить. И не забудь сказать, что ушли недавно. И куда ушли, тоже скажи.

– Я им совру,– сказал Мачар.

– А вот этого не надо! Узнают – вернутся, и худо вам будет. А так, может, и тебя обидеть не успеют – за нами поспешат. Но народ пусть все равно уходит, ясно?

– Угу,– согласился дед.

Духарев отошел от него, утирая пот со лба. Жарища! Ну и денек будет, если с утра такая температурка!

Глава тридцать первая
Сурожская степь

Собрались в положенный срок. Две дюжины вьючных лошадей, цепочкой, да шестеро всадников с табунком заводных. Кони, вычищенные, сытые, отдохнувшие. Варяги – в выстиранной одежде, с гладко выбритыми подбородками. Орлы!

«Угу,– подумал Духарев.– Только мы теперь больше на караван смахиваем, чем на воинский отряд».

Перед тем как тронуться, Духарев с Машегом и Устахом добрый час прикидывали: куда путь держать, тыкали в карту пальцами.

Устах тянул за то, чтоб выйти обратно к Днепру. Печенеги – что? Печенеги на хвосте висят. Варяги – петлю, и они – тоже петлю. Оторвемся.

Машег звал к Дону, к устью. Там плавни, рукава и болотца, сотни островков. Там в тростниках – дикая птица и жирная рыба. Там новичку в пору заблудиться даже и на лодке. Но он, Машег, знает там каждый островок. Это его земля, исконная. Там он точно степняков со следа собьет. И князь с русью туда не сунутся, и помочь кому найдется: тамошние обитатели испокон под машеговыми предками ходят. Может, и насад большой для варягов отыщется. Тогда можно хоть вверх по Дону идти, в Саркел, а можно и по Донцу, как раньше собирались. Лучше, конечно, в Саркел. В Белой Крепости их уж точно никто не тронет. Там гарнизон сильный, одних наемных печенегов – сотни три. И там Машега тоже уважают. И тоже родичи найдутся, и друзья. Там их даже сам хакан Игорь тронуть не посмеет, потому что это будет уже война.

Серега склонялся к предложению Машега. Чужой народ, хузары, не вызывали у него таких опасений, как у Устаха. Серега ведь и сам был совсем недавно – чужой. И Машегу он доверял. И главное, до донского устья, во-первых, ближе, чем до Днепра, во-вторых, нет опасности наткнуться на тех, кто идет по варяжскому следу. Чуял он: не одни лишь печенеги Албатана висят на хвосте. Еще кто-то есть. Это – как пристальный взгляд со спины. Не видишь – кто, но затылком чувствуешь: смотрит.

– К Дону идем,– сказал Духарев, поглядел на друга; станет возражать?

Устах кивнул. Ему тоже были видны преимущества «хузарского» варианта.

Пока старшие совещались, Понятко искал собачонку. Не нашел, хотя и привлек к поискам десяток таганских пацанят. Плохо. И без собачки плохо, и примета нехорошая. Пацанята тут же предложили ему подыскать подходящего пса, но Понятко покачал головой. Хорошего сторожа специально натаскивать надо. Иной раз полгода уйдет, пока выучишь. Да и то не всякого щенка.

Провожать варягов вышли едва ли не все жители Тагана – человек двести. Духаревские «невесты» липли к стременам: глаза блестят влагой, на шейках блестит подаренное «женихом» серебро. Серебро, впрочем, блестело не только на них. Остальные варяги тоже не поскупились: отдарились за ласку. И провожали их чуть ли не со слезами.

Только у стремени Элды никто не ронял слез. Не было у нурманки друзей-подруг среди горожан. Ее друзья-воины и муж-богатырь вчера истаяли дымом в светлом небе.

Нурманка сидела в седле прямо, глядела надменно, пряча за гордостью горечь. Она, единственная, парилась в доспехах, но терпела и жару, пот и зуд ради грозного высокомерия.

Наконец тронулись. Сергей напомнил еще раз, на прощанье: уходите, люди! Застанут печенеги – будет беда!

Духарев послал Понятку вперед: на всякий случай. Сам ехал впереди с Машегом.

Устах и Гололоб гнали вьючных.

Миновали желтые поля, где местные выращивали сурожь – рожь пополам с пшеницей. Более неприхотливая рожь поднималась над пшеницей, оберегала ее от зноя. Сурожь тут возделывали повсеместно. Надо полагать, и море звали Сурожским из-за этого.

Элда некоторое время ехала в стороне, потом пристроилась слева от Духарева.

– Броню сними,– сказал ей Сергей.– Жарко сегодня. Успеешь облачиться, если что.

Нурманка фыркнула. Однако минуток через сорок решилась: взялась снимать панцырь, но запуталась в ремнях и едва не свалилась с лошади. Машег тут же оказался рядом, поддержал, помог разоблачиться. Сам он был в одной лишь свободной рубахе из тускло-серого шелка. А вот нижняя рубаха Элды под стеганой поддевкой промокла насквозь и липла к роскошному, по крайней мере, с точки зрения хузарина, телу. Но Машег воздержался от комплиментов фигуре нурманки, предусмотрительно похвалил лишь качество ее панцыря. Похвала была принята благосклонно, хузарин и нурманка поехали рядом. Духарев поглядывал на них и тихо радовался. С женщинами, подобными Элде, он не любил строить долговременных отношений. Проблем больше, чем удовольствия. А просто перепихнуться и забыть… Нехорошо выйдет. Все-таки он обещал Халли присмотреть за его женой. Вряд ли нурман вкладывал в понятие «позаботиться» мимолетную связь. А стоит только дать повод и… Нет уж, пусть нурманской красавицей занимается Машег. В том, что хузарин сумеет очаровать Элду, Духарев не сомневался. Вообще-то, у хузар рожи примерно как у печенегов: плоские, скуластые, будто блюдца, вылепленные не шибко умелым гончаром. Но белые хузары – дело иное. Их предки веками брали в жены лучших красавиц, мадьярок, славянок, ромеек, арабок. Потому-то у смуглого Машега глаза серые, а кость хоть и тонкая, да крепкая, как у арабского коня. Ростом не очень, зато аристократически красив, куда красивей лицом, чем сам Серега.

Пересекли русло маленькой речушки. Воды в ней было – хомячку по пояс, но по берегам весело зеленели деревца, и трава поднималась выше и гуще, чем в открытой степи, поскольку дождя не было давненько – и не предвиделось, судя по безоблачному небу.

Духарев поглядел на это самое небо, прикинул время, скомандовал:

– Привал!

Коней расседлывать не стали: мало ли? Зато сами с удовольствием избавились от военной «сбруи».

Серега скинул сапожки и с кайфом прошелся по желтоватой водичке. Подумал: не окунуться ли? Что за жизнь такая: вчера только мылся, а сегодня опять – как запаренная лошадь! Хотя это, вероятно, дело привычки. Вон, те же печенеги вообще не моются. Разве что случайно: например, во время переправы.

Тут Духарев услышал рядом с собой плеск, обернулся и… обнаружил Элду. В первозданной красе дочери Евы. И вынужден был признать, что сложена нурманка – как надо. Никаких культуристских мужеподобных мышц. Отличная спортивная фигурка: плоский живот, тонкая талия, округлые бедра, ноги вполне приличной длины. И бюст тоже приличный – упругость даже глазами чувствуется. Если к этому прибавить белокурые пушистые волосы и синие глаза…

– Чего уставился? – не без вызова спросила Элда.– Нравлюсь?

– Да как тебе сказать…– промямлил Духарев.

Вот вчера зрелище обнаженной женщины вскипятило Серегины гормоны – не удержался бы… А после прошлой ночи… Не то чтобы совсем ничего, но существенно полегче.

Нурманка явно ожидала более эмоциональной реакции: фыркнула презрительно, опустилась на корточки, придерживая косу левой рукой, и шумно помочилась.

Духарев сделал вид, что не заметил.

«Ползет шифер у бабы,– подумал он.– И есть от чего».

На песочек рядышком неожиданно спрыгнул Машег.

Элда от неожиданности ахнула, рефлекторно прикрылась руками… и тут же густо покраснела.

– Дурень! – бросила она Машегу, опуская руки.

Стыдилась она явно не наготы, а того, что отреагировала по-бабьи, а не по-воински.

«Да,– подумал Духарев.– Хоть и учил ее отец – а недоучил».

Любой сопливый отрок на ее месте, испугавшись, не прикрываться бы стал, а к оружию дернулся.

– Ax! – проговорил Машег, обольстительно улыбаясь.– Никогда не видел кожу столь дивной белизны! Позволишь ли ты, подобная прекрасной валькирии, скромному воину окунуться в омывшие тебя воды и смыть пот с измученного тела?

– Мойся,– проворчала нурманка.– Река общая.

– Благодарю! – Машег начал проворно раздеваться, а Духарев, пряча усмешку, полез на берег.

Если уж правоверный хузарин назвал валькирий прекрасными, а не бесами и суккубами, как обычно, значит, он всерьез положил на нурманку глаз.

Уже поднявшись на берег, Духарев услыхал звонкий голос Элды.

Духарев еще раз усмехнулся и принялся натягивать сапоги.

«Что-то Понятко не возвращается,– подумал он.– Уж пора бы».

Устах и Гололоб развьючивали коней.

– Место хорошее. Пускай отдохнут,– сказал Сереге его друг.– После нагоним, когда жара спадет.

– Добро,– не стал спорить Духарев.

Место и впрямь было неплохое.

А вот внешний вид Гололоба Духареву не понравился. Рана у гридня пустяковая, но крови он вчера потерял порядочно, и даже загар его не мог скрыть бледности.

– Сядь, отдохни! – велел ему Сергей и сам взялся помогать Устаху.

– Слышь, Серегей, ты кабаньи следы в грязи видел? – спросил синеусый варяг.

– Видел,– подтвердил Духарев.– А что?

– Добыть надо молодого кабанчика. Сделаешь?

– Запросто.

Здешнее зверье людей не очень-то боялось.

– Только зачем? У нас же полно мяса. Да и Машег вепрятины не ест.

– Печенка нужна. Гололобу. Лучше, конечно, медвежья, но и свиная сойдет.

«Точно!»– подумал Сергей.

Как он сам не сообразил.

– Сделаю,– пообещал он.– Только Понятку дождусь.

И сел точить меч.

Он как раз успел довести дело до конца, когда прискакал Понятко. И только глянув на него, Серега сразу понял, что охоту придется отложить.

– Ну, что там? – не ожидая ничего хорошего, осведомился Духарев.

– Орда! – выдохнул Понятко.– Орда идет!