Текст книги "Крымский излом: Крымский излом. Прорыв на Донбасс. Ветер с востока (сборник)"

Я с недоумением сказал майору:

– Первого и второго я действительно был в Феодосии, третьего с редакционным заданием прибыл в Севастополь. Четвертого вечером вышел на подводной лодке к Констанце. Вернулись вчера, – я вздохнул, – а в Севастополе все вверх дном. Немецкой осады нет, 11-я армия разбита, пленные румыны улицы метут, как заправские дворники…

А в Северной бухте стоят на якорях корабли под Андреевским флагом и – представляете мой шок! – среди них авианосец. И тут в политотделе Севастопольского района я узнаю, что все это наворотила мехбригада полковника Бережного.

Там же мне и передали вот эту бумагу с редакционным заданием и сказали, что сейчас бригада находится в районе Перекопа. На станции встретил капитана Олейникова, который грузил свои КВ на платформы. Я знал его еще лейтенантом на Халхин-Голе. Разговорились. Он мне и сказал, что их передают в мехбригаду ОСНАЗа и как раз в районе Перекопа. В его эшелоне доехал до Армянска, ну а там и выяснилось, что нам в одно и то же место. А что, что-то не так, товарищ майор госбезопасности? Может, вы все-таки объясните – что происходит?

– Все так, товарищ Симонов, и объяснить тоже можно… Только вот попали вы в такое место, в котором автоматически становитесь секретоносителем высшей категории. Мы еще выясним, кто дал вам это задание, и поверьте, разговор с этим человеком будет очень серьезный. Вас же не пустили на те, «царские» корабли, в Севастополе?

Я кивнул, и майор госбезопасности невесело усмехнулся:

– Они и эта бригада на настоящий момент и есть самый большой секрет СССР.

Он достал из планшета стандартный бланк.

– Так что, товарищ интендант 2-го ранга, расписочку о неразглашении будьте любезны написать. Фамилию, имя, отчество, воинское звание, и расписаться вот здесь и вот здесь!

Спасибо, теперь мы с товарищем Берией вам начальство главнее любого вашего самого главного редактора. И вот еще что… Товарищ Бережной со вчерашнего дня генерал-майор. Родина высоко оценила его заслуги в разгроме Манштейна. А вот и он, кстати, легок на помине…

С крыльца конторы МТС спускалось несколько человек. Некоторых из них я уже видел на приемах в Кремле. Тут был товарищ Берия, заместитель начальника Генштаба, генерал-лейтенант Василевский, недавно назначенный командующий Крымским фронтом генерал-лейтенант Рокоссовский, нарком военно-морского флота и временно исполняющий обязанности командующего Черноморским флотом адмирал Кузнецов. Пятым был неизвестный мне генерал-майор с жестким, волевым лицом, одетый в пятнистую камуфлированную куртку с новенькими орденами Красной Звезды и Ленина. Наверное, это и был Бережной.

Тут я понял, что обычной мехбригадой, пусть даже и из резерва Ставки, здесь и не пахнет. Со всей этой кучей никому не известной и без сомнения секретной техники и всеми известными генералами и адмиралами тут пахнет тайной государственного масштаба. Действительно, здесь можно легко загреметь под трибунал за неосторожное слово, которое, как известно, не воробей, вылетело – не поймаешь.

Тем временем Бережной и Рокоссовский, попрощавшись с Кузнецовым, Василевским и Берией, остались на крыльце. А те трое пошли не к легковым машинам, стоящим у ворот, а совсем в другую сторону – туда, где бойцы уже снимали брезент со странного аппарата с двумя винтами над кабиной, отдаленно напоминавшего автожир.

– Присаживайтесь, товарищ Симонов, – майор госбезопасности Санаев придвинул мне стул, а сам отошел к окну. – Вы хороший поэт и писатель, в этом я полностью согласен с товарищем генерал-майором…

– Товарищ майор госбезопасности, я журналист, поэт, но не писатель, – возразил я.

– Писатель, писатель, – мягко проговорил генерал-майор Бережной. – Пусть даже пока вы этого и не знаете.

Я боялся заглянуть в его глаза, этот человек с повадками тигра меня пугал. Наверное, я должен был больше опасаться майора госбезопасности Санаева. Но он был насквозь понятен, он был свой, как и военком бригады, бригадный комиссар Брежнев, что оперся спиной о стену рядом с раскаленной буржуйкой.

Я задумался, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Вот он – генерал-майор Бережной… Чувствовалось в нем что-то такое… чужое. Трудно представить себе войну более страшную, чем Испания с ее бомбежками Мадрида и Герники, чем Халхин-Гол, чем Финская война, чем эта война, уже названная Великой Отечественной, с сотнями тысяч погибших советских людей.

Но похоже, что за спиной генерал-майора Бережного и его бригады была более страшная война. Страшная не столько силой оружия, а бессмысленностью и беспощадностью. Я видел, как наши красноармейцы и краснофлотцы искренне ликовали в Севастополе при сообщении о победе под Ялтой и освобождении Крыма. Фактический же автор этой победы был собран и напряжен, как сжатая пружина. Я размышлял над загадкой Бережного, когда воздух потряс внезапный выкрик такой силы, что звякнули стекла:

– Ха!!! – кричало не менее сотни мужских глоток.

– Подойдите, подойдите, товарищ Симонов, это очень интересно, – подозвал меня майор госбезопасности Санаев. Зрелище за окном, выходящим на противоположную от машинного двора сторону, было фантасмагорическим. Представьте себе – температура воздуха от силы плюс пять, дует ветер и моросит дождик. Несколько сотен молодых людей, голых по пояс, мускулистых, в сдвинутых на ухо черных беретах, выполняли странные упражнения. На привычную армейскую гимнастику это было не похоже. Скорее, это какая-то разновидность восточного кулачного боя. Вместе с ними тренировались и краснофлотцы в нательных рубахах и бескозырках с зажатыми в зубах ленточками.

– Рукопашный бой, тренировка, – ответил генерал-майор на мой невысказанный вопрос. – Знаете, немцы всех тех, кто участвовал в рукопашных схватках с нашими моряками и выжил, награждали особым знаком…

Когда же немцы встретятся с бойцами, прошедшими нашу подготовку, то награждать им будет некого, ибо не выживет никто. Не подумайте ничего дурного, но наши красноармейцы и краснофлотцы – это отважные, упорные, героические бойцы. Честь им и слава в веках. Но им и их командирам очень не хватает боевого опыта. Это дело, впрочем, наживное, и у нас есть возможность дать им его… – генерал майор задумался. – Поймите, товарищ Симонов, двадцать шесть миллионов потерь – это астрономическая цифра.

И тут я не выдержал:

– Товарищ генерал-майор, какие двадцать шесть миллионов? В конце концов, кто вы и откуда?

– Товарищ майор, – Бережной повернулся к майору госбезопасности Санаеву, – объясните товарищу журналисту – кто мы и откуда, а также то, какова будет поставленная перед ним боевая задача. У нас так, Константин Михайлович, – повернулся он ко мне, – попал к нам – будешь сражаться в общем строю, и не важно, кто ты: журналист, особист или политработник… Все работают на Победу. Ведь так, Леонид Ильич?

Военком бригады мрачно кивнул. Круги под глазами и осунувшееся лицо показывали, что доставалось ему здесь немало. Но, в конце концов, кому сейчас легко?

– Товарищ Симонов, – майор ГБ Санаев сел напротив меня и провел ладонью по лицу, снимая усталость, – вы присаживайтесь, так будет лучше, можно сказать безопаснее. То, что вы сейчас услышите, является, может быть, самой большой тайной СССР на ближайшие несколько лет. Потом это уже не будет играть какой-либо роли: или мы сумеем победить наших врагов, или нет – важность этой информации будет уменьшаться с каждым часом. Но сейчас это самая большая тайна… Вы поняли меня?

Я кивнул.

– Ну, и отлично! Слушайте.

И генерал-майор Бережной, тогда еще полковник, и вся его бригада со столь поразившей вас техникой, и корабли под Андреевским флагом, что вы видели в Севастополе – все это пришло к нам из мест настолько далеких, что вам, наверное, трудно будет поверить. Чтобы прийти нам на помощь, все эти люди преодолели не пространство, а время… Товарищ Симонов, еще совсем недавно нас и их разделял семьдесят один год. Тому вперед, разумеется.

Я сидел, как громом пораженный, не зная, что сказать…

– Молчите? – продолжал майор ГБ. – Ну, и ладно. Теперь самое тяжелое, про Андреевский флаг… – он замолчал, видимо собираясь с мыслями. – В 1991 году той реальности СССР прекратил свое существование.

Нет, не надо вскакивать, мы не проиграли войну. Можно сказать, что мы проиграли, проиграли нашим нынешним союзникам послевоенный мир… Было там все, в том числе и предательство верхушки, захотевшей стать новыми капиталистами, – генерал-майор Бережной мрачно кивнул. – Но не это важно. Вся информация предоставлена нынешнему руководству СССР, и оно примет к предателям надлежащие меры.

Ваша задача, товарищ Симонов, заключается в том, что нам нужна книга… Ваша книга об этой бригаде. Не делайте, пожалуйста, такое лицо – вы это можете. Сразу после нашего разговора вам дадут роман «Живые и мертвые», написанный неким Константином Симоновым по его записям о командировке на фронт в июле сорок первого. Могилев – вспомнили? Ну, вот и хорошо. Конечно, там не должно быть никаких намеков на пришельцев из будущего. Цель у этой книги, честно скажу, двоякая. Во-первых, надо поднять дух наших бойцов, показав, что немцев можно бить, причем со страшной силой. Во-вторых, нам надо сбить со следа наших врагов, и нынешних и завтрашних, чтобы они не знали – где искать причину своих поражений. Надеюсь, что Константин Симонов, советский человек и настоящий коммунист, оправдает доверие партии и народа?

От такого предложения, да и от самого факта, что я разговариваю с человеком, который жил в мире, отстоящем от нас на семьдесят один год, у меня закружилась голова. А эти молодые парни за окном, разгромившие 11-ю армию? Они не просто еще не родились… Скорее всего, не родились еще и их родители. Вот он, генерал-майор, смотрит на меня чуть прищурившись своим испытующим взглядом. И от этого взгляда у меня по коже бегут мурашки… Он верит, что я справлюсь, и значит, я должен справиться. Решившись, я кивнул:

– Я согласен. Товарищи, скажите, что конкретно нужно делать?

– Отлично! – широко улыбнувшись, генерал-майор хлопнул в ладоши. – Я в вас верил! – на мгновение сквозь маску уставшего военного проглянул другой человек, веселый и жизнерадостный, любящий дружескую компанию и красивых женщин. Но его лицо тут же снова стало серьезным. – Следующие две-три недели вы проведете в нашей бригаде. Скучно вам не будет, обещаю. – Он подмигнул майору госбезопасности, и тот утвердительно кивнул.

Они что, черт побери, готовятся к следующему наступлению? А почему бы и нет? Об этом говорит и пополнение техникой, и тренировки личного состава. Прямо такое, конечно, никто не скажет. Но имеющий глаза, как говорится, да увидит.

А генерал-майор продолжал:

– Что же касается десанта в Евпаторию и боев в Крыму, то мы познакомим вас с вашими коллегами из XXI века, корреспондентами «Красной Звезды». У них есть все необходимые материалы по тем боям. Сейчас они как раз монтируют фильм, – генерал-майор посмотрел на военкома бригады: – Леонид Ильич, вы сообщили Ирочке, чтобы бросала все в Симферополе и срочно вылетала к нам обратным рейсом?

Бригадный комиссар кивнул.

– Ну, вот и хорошо. Познакомитесь с нашей звездой журналистики, а также вашей большой поклонницей. С ней вместе и придумаете, чем в легенде заменить наше иновременное происхождение. Она у нас большая выдумщица.

На этом и закончилась моя первая беседа с генерал-майором Бережным, человеком из будущего. На следующий день во время очередной тренировки, я увидел их всех троих: Бережного, Брежнева и Санаева с обнаженными торсами под моросящим дождем вместе с бойцами, отрабатывающими приемы рукопашного боя. Но это уже была немного другая история.

10 января 1942 года, 12:45.

Севастополь, Южная бухта, КП ЧФ

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

Присутствуют: командир ЛК «Парижская Коммуна» капитан 1-го ранга Кравченко Федор Иванович, командир КР «Молотов» капитан 1-го ранга Зиновьев Юрий Константинович, командир КР «Красный Крым» капитан 2-го ранга Зубков Александр Илларионович, командир лидера «Ташкент» капитан 2-го ранга Ерошенко Василий Николаевич, командир лидера «Харьков» капитан 2-го ранга Мельников Пантелеймон Александрович, командир РК «Москва» капитан 1-го ранга Остапенко Василий Васильевич, командир ЭМ «Адмирал Ушаков» капитан 1-го ранга Иванов Михаил Владимирович, командир БПК «Североморск» капитан 1-го Перов Алексей Викторович, командир СКР «Ярослав Мудрый» капитан 2-го ранга Юлин Виктор Петрович, командир СКР «Сметливый» капитан 2-го ранга Гостев Алексей Викторович.

Оперативное совещание я собрал на командном пункте Черноморского флота. Делать это на корабле, который носит мое имя, я считал неприемлемым по двум причинам. Во-первых, это грубое нарушение высшего уровня секретности. Любой человек, попавший на борт кораблей из будущего, сразу поймет, что тут что-то не так. И во-вторых, это элементарно неудобно, товарищи могут подумать, что я зазнался.

Я уже просил товарища Сталина переименовать авианесущий крейсер, дав ему другое, более подходящее имя, но получил вежливый отказ:

– Товарищ Кузнецов, в будущем вам было оказано высокое доверие, вашим именем назван лучший корабль флота. Мы можем переименовать его, только если вы сильно проштрафитесь… Подумайте над этим.

Ну, кто сказал, что у товарища Сталина нет чувства юмора, а? Нет, он будет ждать, пока я проштрафлюсь. Не дождетесь, товарищ Сталин!

Тем более что уже были вопросы от товарищей черноморцев – а кто такой адмирал Кузнецов, и кем он мне доводится. Приходилось отшучиваться, что никем, даже не однофамильцем.

Вот и пришлось собирать совещание на командном пункте флота в Южной бухте. Тем более что сам ТАКР «Адмирал Кузнецов» останется на якорной стоянке. Подлетное время его истребителей к Констанце, если что, составит всего пятнадцать минут. А с аэродрома Саки – так и того меньше. Тем более что туда перевели вторую пару легких – по их понятиям – истребителей МиГ-29.

Пара этих «легких» истребителей играючи смахнула с неба три девятки Хе-111, и все окрестное люфтваффе слышало по радио вопли избиваемых.

А вчера случился курьез – я про себя улыбнулся, – тот самый майор Скоробогатов с ведомыми взлетел на перехват двух троек Ю-88 и одной тройки Хе-111, каким-то чудом уцелевших в мясорубке предыдущих дней, которые германское командование послало на бомбежку наших позиций на Перекопе.

Увидев наши атакующее МиГи, немцы заорали в эфире: «Ахтунг – Хищники!», и стали покидать на парашютах абсолютно целые и исправные самолеты. У них теперь, оказывается, такой приказ – в бой не вступать, а спасаться, по возможности. Жаль, что это случилось не над нашей территорией.

Командиры собрались. Тех, что с погонами, и тех, что с нашивками на рукавах, ровно поровну. Поглядывают друг на друга с настороженностью и недоверием. Не вина последних, что в небе господствовала немецкая авиация, а ими командовал человек, который явно не соответствовал своей должности. Вот, к примеру, даже два новейших британских линкора месяц назад не смогли устоять перед массированной атакой японских торпедоносцев и топмачтовиков. И первые тоже не виноваты, что неким неведомым нам силам пришлось бросить их в этот прорыв, чтобы заткнуть зияющую дыру, которая образовалась не по их вине. Что ж, начнем!

– Итак, товарищи, командованием, – я кивнул в сторону портрета товарища Сталина, намекая, кем лично был отдан этот приказ, – перед нами поставлена задача – уничтожить торговый порт и военно-морскую базу Констанцы.

Силы, в данный момент способной помешать нам в этом деле, не существует. Противодействовать нам могут только два устаревших румынских эсминца и несколько торпедных катеров. Германские береговые батареи, обороняющие порт, имеют калибры 105 мм – 127 мм.

Первая фаза операции начнется еще до рассвета с их подавления, – я посмотрел в сторону выходцев из 2012 года. – Товарищ Сталин разрешил нам истратить для этой цели до тысячи осколочно-фугасных снарядов калибра 130 мм из вашего боекомплекта. Больше ни один корабль не должен стрелять по тем целям, которые выделены для «Москвы» и «Адмирала Ушакова», это собьет с толку автоматику корректировки огня. Ведь так, Василий Васильевич? – обратился я к командиру «Москвы» капитану 1-го ранга Остапенко.

– Так точно, товарищ адмирал, – ответил он мне, – чужой разрыв – это все равно что под руку толкнуть. И получится: «хотели, как лучше, а получилось, как всегда».

– Слышали?! – я обвел собравшихся взглядом. – С наступлением рассвета, на внутренний рейд входят «Парижская Коммуна» и «Молотов» и устраивают румынам в порту хорошенький кордебалет. Но сперва, во избежание международных инцидентов, попросим удалиться восвояси суда нейтральных государств. Для непонятливых перевожу – болгарские и турецкие. Товарищ Сталин очень просил, чтобы нейтралы не пострадали в этой экзекуции, но в то же время смогли сполна насладиться огненным цирком.

После разгрома Констанцы мы, медленно и торжественно, совершаем круг почета вдоль границ территориальных вод Болгарии и Турции. Это крайне необходимо товарищу Громыко, который в ближайшее время направится в эти страны с визитом особой важности.

Командиры из будущего заулыбались.

– Андрей Андреевич, мистер Нет, – пробормотал товарищ Остапенко. – Мне уже почти жалко президента Иненю, чего бы там от него ни хотел товарищ Сталин.

– Нечего его жалеть, товарищ капитан 1-го ранга, – проворчал я. – Он нас не жалеет, а мы его с чего? Идем тремя колоннами. В центре «Москва», «Парижская Коммуна», «Молотов», «Красный Крым». В правой – «Адмирал Ушаков», «Ташкент», «Ярослав Мудрый». В левой – «Североморск», «Харьков», «Сметливый». Флагман – крейсер «Москва».

Итак, сверим часы, сейчас, – я бросил взгляд на запястье левой руки, – 13:07. Выход из базы в 21:00, формирование походного ордера в 21:45.

10 января 1942 года, 15:40.

Авиабаза авиагруппы особого назначении РГК Саки

Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович

– Саш, товарищ старший лейтенант, есть новости, – капитан Гуссейн Магомедов отвлек меня от изучения новой машины. Как временную ступень между МиГ-3 и МиГ-29 полковник Хмелев дал мне «летающую парту» с авианосца Су-25УТГ. – Сегодня ты пойдешь со мной на спарке в одиночный вылет на Констанцу. Ты уж извини, что из истребителя делаем то ли бомбардировщик, то ли штурмовик.

Я оторвался от книжки с описанием машины.

– Товарищ капитан, так ведь я тоже все понимаю: господство в воздухе для истребителя – это такая штука. К ней он стремится, но как только достигает – так сразу остается без работы. Ты мне лучше скажи, что бомбить-то будем?

– О, джигит! То речь не мальчика, а мужа! – воскликнул Гуссейн. – Слушай, бомбить будем батарею береговой обороны «Тирпиц» возле Констанцы, которая серьезно беспокоит флотских товарищей. Такого ты еще не видел. Решено применить против нее управляемые бомбы КАБ-500 ОД. Там три орудия и радарно-дальномерный пост, и мы их одним залпом…

Работа будет ночью, так что давай сейчас слетаем на твоей птичке, посмотрю, чему ты успел научиться. Потом ранний ужин, и спать до часу ночи.

– Куда пойдем? – спросил я, когда мы, уже в полетных комбинезонах, подошли к стоянке.

– Давай до Херсона, потом на Мелитополь и домой… – Гуссейн показал мне на мою машину: – Ну, разве не красавица?

Сначала я не понял, о чем он. Больше меня занимало то, что основная часть полета будет проходить над территорией противника. Потом присмотрелся к машине и остолбенел. Это больше не была голая «летающая парта»: под крыльями были задействованы шесть точек подвески из восьми. Два пятисоткилограммовых подвесных топливных бака и четыре двухствольных пушечных контейнера калибром 23 мм. Я прикрыл глаза, пытаясь сообразить, какую же огневую мощь имеет теперь этот самолетик. При беглом подсчете, с учетом скорострельности, получилось, что он один имеет секундный залп целого истребительного авиаполка.

Взлетели нормально. Машина чуть потяжелела, конечно, но тяга на двух движках все равно сумасшедшая. Развернулись над Евпаторией и легли на курс к Херсону. Скорость на маршруте – 750 км/ч, высота – полтора километра. Облачность переменная, средней паршивости. Но при желании можно спрятаться в облака и подглядывать оттуда через радар. На полпути к Херсону над Черным морем…

В наушниках предупреждающе запищало, а на радарном экране переднего обзора появились зеленые точки. Километрах в ста двадцати от нас на одной с нами высоте на встречном курсе обнаружена группа самолетов. Две тройки – шесть машин.

– Товарищ капитан, немцы. Атакуем?! – взмолился я.

Капитан Магомедов покрутил головой, потом вдруг сказал:

– Сами в руки идут! Так, товарищ старший лейтенант, набери еще метров пятьсот и возьми чуть левее. Сейчас будем учить их уму-разуму. – И добавил: – Ну, немчики, не обижайтесь – вас сюда никто не звал. Товарищ старший лейтенант, забывай об упреждении и целься внимательно, не спеши. Так, еще немного…

В кольцах прицела росли странные, никогда не виданные мною четырехмоторные силуэты.

– Ох! Сань! Мать их за ногу! Это же «Кондоры»!

– Что за «Кондоры»? – не понял я.

– Германские дальние бомбардировщики, – откликнулся Гуссейн. – Ты не отвлекайся, не отвлекайся, эти господа как раз по нашу душу… Огонь! Огонь же, огонь!

Я вдавил гашетку на пару секунд, и Су-25 затрясся от отдачи аж восьми пушек. Густой веер трасс разлетелся перед носом моего самолета, на мгновение закрывая обзор. Действительно, зря я так тянул. Тот бомбардировщик, в который я целился, буквально смело с неба. Он взорвался, рассыпался, разлетелся на куски. Факелом вспыхнул и тот немец, который проецировался следующим.

– Так, набирай, высоту, разворачивайся, будем бить вторую тройку справа-сверху-сзади, – похоже, капитана охватил азарт. – Только, Саш, во имя Аллаха, больше так не тяни. У тебя в тот раз конус рассеивания просто не успел раскрыться.

– Конус-шмонус, – процедил я сквозь зубы, заходя во вторую атаку, – понял я, сейчас попробуем чуть-чуть по-другому, – на этот раз я заставил себя открыть огонь с вдвое большей дистанции, чем привык. Ну и ну! Всего две секунды я вел огонь, а строй вражеских самолетов буквально осыпало сотнями трасс. Мощь снаряда этой пушки была такова, что одно-два попадания валили тяжелый бомбардировщик с неба. Я потряс головой, приходя в себя, и оглянулся. Скольких же я достал? На месте шестерки остался только один вражеский самолет. И тот, заложив вираж, развернулся на обратный курс, вывалив в море свои бомбы. Я впервые за всю войну наблюдал «Дранг нах куда глаза глядят» в исполнении немецких асов.

Гуссейн хихикнул и переключил канал на радио. В уши ворвались немецкие панические: «Alarm, Alarm, Alarm – Super Raubvogel im flug!»

– Ты теперь пернатый суперхищник, великий и могучий, – сдерживая смешки, сказал мне капитан. – Они бы и с парашютами попрыгали, как те придурки вчера, только вот море внизу, мягко выражаясь, не для купания. Январь не август.

Я представил себе, как выглядела моя машина со стороны в момент открытия огня, и содрогнулся. Извержение вулкана и то, наверное, выглядит не так страшно.

Заложив вираж, я начал выходить в хвост удирающему фрицу. Заметив начало моей атаки, он начал шарахаться из стороны в сторону, пытаясь сбить мой прицел. Только вот тяжелый четырехмоторный бомбардировщик – это не легкий истребитель, поэтому вместо энергичных маневров у него получалось лишь какое-то вялое переваливание с крыла на крыло.

В третьей атаке я бил уже наверняка. Короткая очередь, и пушки замолчали. В две предыдущие атаки я умудрился расстрелять почти весь боекомплект. Но и того коротенького остатка снарядов хватило моей жертве с гарантией. Сначала во все стороны полетели обломки, потом фюзеляж переломился сразу за крылом, и дальше то, что осталось от самолета, падало, разваливаясь по дороге на мелкие куски.

– Саня, домой! – совершенно спокойно сказал мне капитан Магомедов. – А тебя я поздравляю с реактивным боевым крещением. Теперь-то ты понял, что значит бой хотя бы на таких скоростях?

Я кивнул скорее самому себе.

– Понял, товарищ капитан, – и мысленно поблагодарил этого неукротимого горячего бойца, который наверняка сам хотел пострелять по немцам, но не попытался перевести управление на себя или самостоятельно открыть огонь. Наверное, если бы нам угрожала настоящая опасность, он бы так и сделал. Но и без этого он дал мне возможность осваивать эту машину самостоятельно. Спасибо тебе за это, товарищ капитан!

11 января 1942 года, 02:45.

Авиабаза авиагруппы особого назначении РГК. Саки

Старший лейтенант Покрышкин Александр Иванович

Наш КУБ к полету готов. Заправлен, пушка заряжена, бомбы подвешены. Лететь тут до Констанцы минут пятнадцать. Остальные наши товарищи будут обрабатывать румынский аэродром к северу от Констанцы. Я иногда с грустью вспоминаю о своих ведомых, которые вчера улетели в полк. Ну, не подошли они для реактивной авиации, не хватает им для этого скорости реакции.

В общем, ребята улетели домой как раз после моего возвращения из «учебного» полета. Специально ждали, чтоб попрощаться. Поручкались, обнялись на прощанье. Наказал привет ребятам передать, а больше других Вальке Фигичеву. Да и командиру нашему майору Иванову благодарность за сватовство. Что бы там дальше ни было, но скучно не будет.

Улетели. Помахал я им рукой и пошел в столовую, на обед.

Майор Скоробогатов сидит напротив меня, стремительно уничтожая гречку с мясом. А у нас с Гуссейном ночью боевое задание, а спать не хочется ничуть. Но приказ есть приказ, и товарищ капитан послал меня к местному врачу. Тот дал мне таблетку и предупредил:

– Водкой не запивать. А то знаю я вас!

– Что, могу не проснуться? – спросил я его.

– Проснуться-то проснешься, но неизвестно когда, может в следующем столетии, – ответил тот и улыбнулся: – Шутка!

Шутники хреновы. Пришел я в казарму, таблетку водичкой из титана запил, лег и не заметил, как провалился в сон. Что мне точно снилось, не помню, какой-то кошмар, типа что летаю я абсолютно голый безо всякого самолета и стреляю по «мессерам» из пулеметов, которые у меня вместо рук. Сбиваю их, сбиваю, а они все не кончаются. Жуть!

И вот меня будят – пора! Время полтретьего. Наскоро умылся, зубы почистил, во рту после той таблетки как кошки ночевали, и побежал надевать летный костюм.

И вот я в кабине МиГ-29КУБ. Успокаивающе светятся шкалы приборов. Задание подтверждено, и Гуссейн поднимает машину в воздух. К цели пойдем на высоте, над облаками. КАБы – управляемые авиабомбы, можно применять с высот до пяти километров. Мы пойдем к цели на трех с половиной. Оказывается, эта бомба после сброса с самолета еще около девяти километров способна пролететь сама, используя для наведения внешнее управление и встроенную телекамеру. До Констанцы нашей машине минут двенадцать лета. Я в данном случае только пассажир, или, если угодно, запасной игрок.

Выходим на рубеж атаки, загорается экран системы наведения бомб. Цель в зоне видимости. Гуссейн передает мне управление и просит держать машину прямо. Рубеж сброса приближается с каждой секундой. Все, время! Машина четыре раза вздрагивает, освобождаясь от бомб, которые продолжают лететь во тьме в сторону цели. Товарищ капитан принимает управление и закладывает правый разворот. Тикают секунды, отметки бомб на экране сближаются с целями. Ослепительная вспышка рассекает ночь, за ней еще одна, и еще, и еще… Ложимся на обратный курс в Саки.

Гуссейн выходит на связь по СПУ:

– «Москва» сообщила: цели уничтожены, этого «Тирпица» больше нет. Вот и все. Давай, Сань, бери управление и по приборам домой, на Саки.

11 января 1942 года, 03:55. Черное море, 35 миль на траверзе Констанцы. ГКП РК «Москва»

Адмирал Кузнецов Николай Герасимович

За остеклением рубки густая непроглядная ночь. Объединенная эскадра идет вперед, не обращая внимания на шквалистый ветер и пятибалльную волну, Черное море опять решило побуянить. Обычно я не решился бы на такую авантюру, как ночной поход в плохую погоду к вражескому берегу. Но на «Москве» одних радаров больше десяти штук. Под водой стоит мощнейший гидроакустический комплекс, от которого не укроется ни одна подлодка. Он также помогает команде обнаруживать мины заграждения и подводные банки и скалы. Любой командир БЧ-1 с корабля из нашего времени на месте капитана 2-го ранга Афанасьева давно бы превратился в нервное задерганное существо. А тут работает инерциальная система навигации, радары видят все, что делается над водой, а ГАК все, что под водой. Так воевать можно.

– Товарищ адмирал, – повернулся ко мне вахтенный командир, – докладывает «Витязь», цель номер один уничтожена, корректируемые объемно-детонирующие бомбы поразили как сами орудия, так и радарно-дальномерный пост. Есть подтверждение от наших систем РЭБ: радар цели прекратил свою работу.

Я посмотрел на стоящих рядом контр-адмирала Ларионова и капитана 1-го ранга Остапенко.

– Ну, что же, товарищи, к операции «Бора» приступить! Передать на все корабли: увеличить ход до двадцати пяти узлов и действовать по плану. Виктор Сергеевич, – обратился я к адмиралу Ларионову, – что там у нас с минными полями?

Адмирал указал на прикрепленную магнитиками к стене рубки карту, на которую были нанесены все данные, полученные в результате разведки района:

– Подводная лодка «Алроса» находилась на позиции в виду Констанцы в течение пяти дней. В результате гидроакустического сканирования моря удалось получить более-менее достоверную карту минных полей. Правда, после шторма часть мин может быть сорвана с якоря и свободно болтаться на поверхности. Но операторам скорострельных установок АК-630 отдан приказ расстреливать все плавающие предметы соответствующих размеров.

– Хорошо, – я потер глаза, снимая усталость, – когда будем на рубеже открытия огня?

Капитан 2-го ранга Афанасьев сверился со своими расчетами.

– Если сохранится заданная скорость движения, примерно через час пятнадцать, товарищ адмирал. Плюс-минус две минуты. До рассвета как раз успеем потопить румынские эсминцы и подавить береговую оборону.

– Вы уверены, что эти эсминцы там? – повернулся я к нему.

– Так точно, товарищ адмирал, – ответил мне капитан 2-го ранга Афанасьев, – «Витязь» подтверждает, что эсминцы находятся на внешнем рейде.

– Ну, значит, сегодня мы оставим Антонеску без флота, – рассмеялся контр-адмирал Ларионов. Потом подумал и добавил: – Передайте на «Сметливый» и «Мудрый», чтобы не возились с ними. Пусть засадят по одному «Урану» в каждый эсминец. Этого добра на «Колхиде» еще достаточно. Заодно и проверим их действие по реальной цели.

11 января 1942 года, 04:07. Черное море, 34 мили на траверзе Констанцы. ГКП РК «Москва»