Текст книги "Пути психологического поиска. Претензии и возможности"

Столь же однозначно, но более аподиктично отвечает на аналогичный вопрос Э. Фромм. Он пишет: «…нам [людям – A.M.] нужна также цель, которая указывала бы, куда идти. У животных нет таких проблем. Ими руководят инстинкты – они дают им и карту мира, и цели. Однако утратив инстинктивную детерминацию поведения и обладая мозгом, позволяющим нам обдумывать самые различные направления, которым можно следовать, мы нуждаемся в объекте всеобщего поклонения… чтобы интегрировать свои усилия в одном направлении, выйти за пределы своего изолированного существования со всеми его сомнениями и ненадежностью удовлетворить наши потребности в осмыслении жизни. Социоэкономическая структура, структура характера и религиозная структура неотделимы друг от друга» (Фромм, 1997, с. 336).

Сложная диалектика взаимодействия индивидуального и коллективного сознания фактически пронизывает весь исторический процесс. Индивидуальное новаторство, воплощаясь в определенные формы групповой активности, неизбежно наталкивается на инерцию социальных стереотипов. Поэтому сплошь и рядом многие, казалось бы, радикальные преобразования оказываются на поверку лишь внешним и недолговечным эффектом. Отсюда – колебательный характер исторического процесса. «Многие революционеры,пишет Фромм,– считают, что следует сначала радикально изменить политическую и экономическую структуру, а затем на втором этапе почти необходимо изменится также и человеческое сознание: как только будет создано новое общество, почти автоматически возникнет и новый человек. Они не понимают, что новая элита, обладающая прежним социальным характером, будет стремиться воссоздать условия старого общества в новых социально‐политических институтах, созданных революцией; что победа революции обернется ее поражением как революции – хотя, может быть, и не как исторической фазы развития общества (выделено мной – A.M.), проложившей путь к такой социоэкономической структуре, которая остановилась в своем бурном развитии. Хрестоматийным примером служит Французская революция и революция в России» (Фромм, 1997, с. 332). (Умерший в 1980 г., Э. Фромм не имел возможности дополнить к этим примерам достаточно выразительные результаты недавней «демократической революции» в России.)

Выделенная мной в приведенной цитате фраза заслуживает, на мой взгляд, внимания. Независимо от исхода и последующих реверсивных процессов, социальные революции следует, видимо, рассматривать как обязательный этап исторического развития, а происходящую на этом этапе поляризацию действующих сил – как условие выведения общества из аморфного и инертного состояния.

Обсуждение проблемы взаимодействия в системе индивид–коллектив требует еще одного существенного дополнения. Любое качество в случае его гипертрофированного выражения переходит в свою противоположность или же порождает внутренние процессы, разрушающие это качество. В этом – неоднократно отмеченная естествоиспытателями и философами диалектика развития. Аналогичные процессы можно наблюдать и в отношении флуктуации индивидуального и коллективного начала на разных этапах истории. По мнению Ю.Н. Афанасьева (1997), индивидуализм, сыгравший значительную роль в формировании современного западного общества, сегодня уже выявил свою исчерпанность (наряду с такими базовыми ценностями западной цивилизации, как частная собственность и ничем не сдерживаемый экономический рост). Поэтому его дальнейшее развитие влечет за собой нигилизм и моральный релятивизм, характерные для современного кризиса. Отсюда – необходимость особого внимания к традиционным общественным институтам, сохранившимся в России и способным противостоять необоснованно ускоренной модернизации.

Соглашаясь с цитируемым автором, хочется сделать несколько дополнительных замечаний, взглянув на сегодняшнее положение России в ракурсе обсуждаемой проблематики. В сложном переплетении политических, экономических, демографических и морально‐идеологических факторов, породивших системный кризис (Никонов, 1995), определенное место отведено взаимодействию «индивид–коллектив». Одна из бед России состоит в том, что на протяжении уже нескольких столетий ее правители стремятся проводить реформы в ускоренном темпе (после явно затянувшихся периодов «застоя»), действуя «сверху» и преимущественно насильственными методами. Такие действия, в основу которых «поставлен» принцип «реформа любой ценой», наталкиваются на сопротивление стереотипов массового сознания и поведения, порождая невиданных социально‐экономических монстров. В условиях реальных демократий индивидуальные властные решения проходят тщательную фильтрацию через традиционные общественные институты, что делает эти решения приемлемыми для коллективного сознания и исключает их «непредсказуемость».

Второй немаловажной причиной наших неудач стал откровенно подражательный (да к тому же еще эклектичный) характер реформ. Подражание – очень важный механизм в рамках индивидуального развития. Но оно приводит к негативному эффекту при попытках формального переноса стереотипов социальной организации (соответственно, коллективного сознания) из одной культуры в другую.

Третья и, пожалуй, самая важная причина коренится в утрате обществом идеологических и нравственных ориентиров. «Суть идеологического кризиса состоит в том,– пишет А.А. Никонов (1995),– что вместо отвергнутого и утратившего свое влияние на умы людей марксизма‐ленинизма не предложено ничего цельного, что могло быть принято обществом» (с. 432). Как уже отмечалось выше, устойчивое состояние и позитивная динамика больших общностей возможна только при наличии идеала, интегрирующего активность индивидов в направлении, не противостоящем интересам социума. При отсутствии такого интегрирующего начала индивиды вынуждены (в силу своей видовой общественной природы) искать и находить иные формы объединения. Отсюда – наблюдаемая сегодня тенденция к этноцентризму (Андрущак, Левкович, 1996) и «группоцентризму» и явное преобладание корпоративных интересов над государственными.

Это далеко не полный перечень причин кризиса (остальные выходят за рамки темы), но и их достаточно, чтобы превратить реформы в псевдо‐ и антиреформы.

Какова же роль индивидуального и коллективного сознания в поисках выхода из кризиса (и не только в масштабах России, поскольку российский кризис – лишь наиболее яркое отражение мирового)? Здесь сложились две крайние оценочные позиции. Одни считают, что ни индивид, ни коллектив не способны влиять на ход истории, законы которой остаются для нас тайной за семью печатями. Такой далеко не новый фатализм находит сегодня определенный отзвук в современной теории хаоса и в ее приложении к социальным процессам (Chaos theory in the social sciences, 1996). Другие настаивают на необходимости принятия срочных мер, расходясь лишь в их масштабах. Первая тенденция противоречит активной природе человека, доказанной всей его историей. Вторая, наиболее полно представленная в широко известных рекомендациях Римского клуба, не способствует оптимистическим настроениям, поскольку гуманистические начинания этой организации оказались очень мало действенными и вместо предполагаемого разумного консенсуса мы можем видеть сегодня жесточайшую межгосударственную и межклановую конкуренцию за остатки природных ресурсов, территории, рынки сбыта и т.д.

Поэтому выход приходится искать (как это обычно и бывает) на промежуточном, «третьем пути». Разум человека (индивидуальный и коллективный), выступая в качестве активного начала, остается в то же время частью Природы, обладающей мощными механизмами саморегуляции. Эти механизмы в качественно преобразованном виде действуют и на уровне социума. Сознательная активность человека – важная составная часть этого механизма, заложенная в специфику общественной саморегуляции. Примером такой саморегуляции может служить сформулированный П.А. Сорокиным (1993) закон поляризации, согласно которому активизация в период кризиса деструктивных сил в сфере религии и морали («негативная поляризация») неизбежно приводит к противостоящей ей «позитивной поляризации» в тех же сферах. Именно эта закономерность предотвращает, по мнению автора, гибель человечества в результате самоуничтожения.

Принципы социальной саморегуляции пока еще ждут своих исследователей. Сегодня же можно говорить лишь о необходимости более осмотрительного подхода к оценке возможностей позитивного воздействия индивидов и групп на исторический процесс. Выполнение этого требования должно, видимо, выражаться в том, что прежние представления о жесткой детерминированности (или случайности) исторического процесса следует заменить более современным понятием «детерминизма нового типа», в котором частично содержится логика синергетической концепции (Князева, Курдюмов, 1992; Митькин, 1998). Суть этого понятия состоит в том, что в критические периоды неустойчивого состояния социума неизмеримо возрастают возможности индивидуального вмешательства в ход событий (малые усилия могут привести к масштабным социальным сдвигам); при этом соответственно растет и мера ответственности индивидов за свои решения и действия.

Что же касается путей выхода из российского кризиса, то здесь мы сталкиваемся с очень нестандартной ситуацией, искажающей всю систему общественных связей, в том числе, в подсистеме «индивид–коллектив». В условиях грозящего коллапса производственно‐экономической и финансовой систем, утраты страной значительной доли государственной и финансовой самостоятельности, противостояния власти и народа (в сочетании с разобщенностью власти и дезинтеграцией обнищавшего в своей основной массе населения) и беспрецедентной демографической ситуации, обозначенной в зарубежном лексиконе как «русский крест» (самый низкий в мире коэффициент рождаемости, а смертность – на уровне стран, ведущих боевые действия), в таких условиях уместнее говорить не о кризисе, а об аварийной (как минимум – предаварийной) ситуации. В аварийной же ситуации главное – быстродействие и надежность принимаемых мер. В инженерной психологии существует правило, вошедшее в производственные инструкции для операторов больших человеко‐машинных систем: при сбоях системы, грозящих аварией, действия оператора должны выполняться по жесткому, предельно простому, предварительно разработанному алгоритму, исключающему возможность ошибки. Аналогичным образом в современной социальной ситуации, когда приходится действовать в условиях предельно «сжатого» времени, требуется очень быстрый выбор из очень ограниченного числа проверенных вариантов. Такой выбор заведомо может оказаться не самым лучшим, но он, по крайней мере, предотвратит окончательный «системный» крах. Взаимодействие индивидуального и коллективного сознаний обретает при решении такой задачи новую характеристику: они выступают объединенно в форме массового «мозгового штурма», в котором «сливаются» интеллектуальный и эмоциональный компонент.

Можно, конечно, задаться привычным для россиян вопросом: а надо ли что‐то делать, если (в силу принципа социальной самоорганизации) все само собой «образуется»? На этот вопрос есть простой ответ: разумеется, можно и так, но тогда в недалеком будущем большинство окажется вынужденным к активным действиям, начинать которые придется с гораздо худшей «стартовой площадки»!

Глава 6
Самоорганизация систем или системный детерминизм?

Проблема взаимосвязи «свободы и судьбы» прошла длинный и сильно разветвленный путь теолого‐философского развития, который остался незавершенным и не привел к какому‐либо определенному решению. «Противоречие между свободой воли и детерминизмом – одно из тех, которые проходят через философию от ранних времен до наших дней,– пишет Б.Рассел,– принимая разные обличья в разные времена» (цит. по: Пуанкаре, 1983, с. 310). Интеллектуальные поиски в этом направлении обрели «новое дыхание» в эпоху Просвещения на фоне бурного роста научного эмпирического знания. Впечатляющие успехи сциентизма в познании законов природы и возможностей их практического применения в сочетании с укреплением материалистических тенденций в философии привели к возникновению новых мировоззренческих понятий и новых парадигм, претендующих на научное объяснение общих принципов организации Вселенной.

Сложившиеся в итоге основные варианты подхода к проблеме детерминизма и возможностям ее решения могут быть представлены так.

1. Порядок в мироздании заложен актом творения и поддерживается Божественным Провидением (теистический и деистический варианты модификаций Фомы Аквинского, Августина Блаженного и др.).

2. Мироздание детерминировано законами механики и физики. Индетерминистические тенденции обусловлены нашим незнанием. При достаточной полноте знании мы могли бы наблюдать и описывать вполне детерминированную картину мира (позиция Лапласа и ее варианты, обусловленные расширением числа детерминирующих факторов).

3. Установка на принцип детерминированности Вселенной несостоятельна, поскольку такая установка предполагает однозначные причинно‐следственные связи, а последние – условны и не соответствуют реальности (позиция Юма).

4. Феноменальный мир лишен какой‐либо упорядоченности. Порядок в познание этого единственно доступного нам мира мы вносим в своем сознании, опираясь на трансцендентные категории пространства, времени и причинности (позиция Канта).

5. Детерминизм присутствует в мироздании, но степень его выраженности очень различна в разных ситуациях, она варьирует от жесткого детерминизма часового механизма до мягкого детерминизма меняющейся конфигурации облаков в небе (позиция К. Поппера).

6. Главный фактор развития Вселенной и ее элементов – случайность. Детерминизм играет при этом лишь условную и ограниченную роль в периоды стабилизации ситуации. Порядок в организации мироустройства достигается благодаря широко представленным и эффективно действующим механизмам самоорганизации (позиция И. Пригожина).

Сегодня, как и много веков назад, проблема детерминизма, обретя обновленный в соответствии с эпохой имидж и существенно расширив ареал своего влияния, несомненно, сохраняет и теоретическую, и практическую остроту.

Принимая во внимание фактическую безбрежность данной проблемы, было бы бессмысленно пытаться в рамках ограниченного текста охватить все ее аспекты. Поэтому автор, заведомо ограничивая себя, ставит более сдержанную задачу: сравнить в форме критического анализа основные особенности соприкоснувшихся в настоящее время синергетического и системно‐психологического подхода к обозначенным проблемам. Приведенный ниже текст носит явно дискуссионный характер, не претендует на завершенность суждений и оставляет широкие возможности для дальнейшего обсуждения.

Здесь же следует подчеркнуть, что Б.Ф. Ломов, отстаивая позиции системного подхода к анализу психики, уделял пристальное внимание понятию детерминизма в его философском содержании и проблеме детерминации психических явлений, рассматривая при этом каузальные связи как одну из форм детерминизма. «Вообще вопрос о соотношении причин и следствий во времени,– писал он,– имеет для психологического исследования исключительно большое значение и требует специального методологического рассмотрения» (Ломов, 1984, с.123).

* * *

Синергетическое направление, охватившее сегодня различные области научного знания, представляется иногда как закономерная перспектива дальнейшего развития системного подхода в науке (см., например, Прангишвили). Разработка основных положений данного направления связана преимущественно с двумя авторами – И.Р. Пригожиным (Пригожин, 2003), обозначившим эту область науки как «теорию хаоса», и Г.Хакеном (Хакен, 1985), который и ввел термин «синергетика».

В настоящей главе оба эти концептуально созвучные направления объединены под общим названием «синергетика». Ниже приведены в кратчайшем изложении важнейшие положения синергетики (в ее принятом сегодня интегральном понимании), которые в их стандартных формулировках выглядят следующим образом.

1. Порядок и организация возникают из беспорядка и хаоса спонтанно на основе принципа самоорганизации. Вселенная состоит из множества закрытых и открытых систем. Последних большинство, и к ним принадлежат биологические и социальные системы. В открытых системах постоянно происходит обмен энергией, веществом и информацией с окружающей средой. Стабильность и устойчивость – лишь частные и ограниченные во времени формы существования открытых систем. Главную роль в мироздании играют неустойчивость, неравновесность и нелинейность развития.

2. Подсистемы, входящие в состав систем, непрерывно флуктуируют. В результате положительной обратной связи флуктуации могут стать настолько сильными, что прежняя организация системы разрушается. В этот переломный момент, называемый точкой бифуркации, принципиально невозможно предсказать, перейдет ли система в хаотическое состояние или же на более высокий уровень организации (станет так называемой диссипативной структурой). В момент такого «фазового перехода» система становится менее сложной и менее хаотичной. В силу некоторых имманентных причин в ней спонтанно происходит «сжатие информации» – переход от многочисленных «параметров состояния» к очень немногочисленным «параметрам порядка». При этом в соответствии с так называемым «принципом подчинения» большое число параметров состояния оказывается в прямой зависимости от ограниченного количества параметров порядка. Вместе с тем сохраняется двусторонняя связь тех и других параметров: в соответствии с принципом, названным Хакеном «круговой причинностью», векторы состояния влияют, в свою очередь, на параметры порядка, что и приводит к слаженной работе системы в целом. Устойчивости системы способствуют так называемые «аттракторы» (точки притяжения), которые могут выполнять две функции: фиксировать состояние системы в определенном положении или выводить ее на периодический режим работы. Отправной точкой в построении синергетической концепции послужила критика лапласовской схемы жесткой механической детерминированности всей системы мироздания. Нельзя не согласиться с обоснованностью этой критики, опирающейся на математические модели и современные достижения квантовой физики (см. Пригожин, 2003). Однако при переходе к позитивной части концепции авторы прибегают к использованию не совсем ясной терминологии и далеких от однозначности умозрительных схем, чем вызывается ряд критических замечаний, представленных ниже.

По меткому определению одного из авторов многогранного философского анализа синергетики, «символом серы» для данного направления стало понятие самоорганизации, которая есть «причина самой себя» и рождает природу (отождествляемую с бытием) – пространство, время, системы и их структуры…» (Тарасенко, 1997, с. 123). Некоторая нарочитость приведенных формулировок позволяет, на мой взгляд, уточнить реальную ценность центрального (и исходного) понятия синергетики. Действительно, если самоорганизация изначально заложена в систему мироздания, то мы всего лишь возвращаемся к базовому теологическому понятию «первопричины». Если же вытекает из каких‐либо иных факторов, то первая часть сложного слова (само‐) оказывается неуместной.

Другой фундаментальной опорой синергетики служит понятие хаоса. (Надо заметить, что Хаос и Космос уже присутствовали в космологической системе Платона, образуя основу бытия.) Порядок возникает из хаоса. Такое утверждение вызывает естественные вопросы: «Всякий ли хаос способен породить порядок и какими свойствами должен обладать хаос, чтобы “самоорганизоваться в систему?”», в попытке ответить на эти вопросы синергетика вынуждена признать присутствие организации внутри хаоса и прибегнуть к таким алогичным словосочетаниям, как «детерминированный хаос». «Но как только мы квантифицируем или квалифицируем тем или иным способом хаос, начинается разговор не о хаосе, как о структуре небытия… а о бытийственном временном хаосе, то есть о космосе – порядке, пусть даже достаточно сложно и замысловато организованном. С введением таких представлений исчезает противопоставление хаоса и порядка…» (Тарасенко, 1997, с. 125). (Аналогичные замечания см. Митькин, 1998.)

3. Не обращая особого внимания на очевидную размытость границы между хаосом и порядком, синергетика рассматривает конкретные механизмы, обеспечивающие переход из первого состояния во второе. Решающая роль отводится при этом бифуркационным процессам и понятию «точки бифуркации», т.е. такого временного момента, в который «выбор» между двумя направлениями дальнейшего развития оказывается равновероятным и зависит исключительно от слепой случайности. Надо сказать, что авторы теории хаоса не исключают периодов детерминированного развития, но сохраняют за ними лишь способность к стабилизации ситуации (Тоффлер, 1986).

Признание главенства бифуркационного принципа потребовало бы, в свою очередь, дополнительных допущений. Прежде всего, пришлось бы признать существование изолированных внесистемных «точек бифуркации», наделенных определенной «сепаратностью». Между тем трудно не согласиться с одним из недавних критиков обсуждаемой парадигмы, который подчеркивает тот факт, что реальные системы никогда не изолированы друг от друга (Brichmont, 1996, с. 147). А если так, то «судьбоносный» эффект отдельно взятой точки бифуркации резко снижается или вообще нивелируется под воздействием других элементов системы. Неопределенность в поведении единичных элементов вовсе не обязательно вызывает дезорганизацию в работе системы: «… существование хаотических динамических систем фактически скорее поддерживает универсальный детерминизм, чем противоречит ему» (там же, с. 135). (Показателен сам заголовок статьи: «Наука о хаосе или хаос в науке».)

Надо заметить, что одной из идейных основ синергетики стали революционные достижения квантовой механики и многочисленные описания стохастичности, присущей элементарным частицам микромира. Но отсюда вовсе не вытекает необходимость и правомерность однозначного переноса обнаруженных закономерностей на принципы организации макромира. Хаотичность, наблюдаемая на уровне микромира, не препятствует, а, по‐видимому, способствует проявлению достаточно строгой детерминированности на уровне макромира. Таким образом, адепты синергетической парадигмы совершают своеобразный «логический пируэт»: выступая против механицизма и атомизма, они в конечном счете становятся на тот же путь. Сначала некоторое явление (событие) вырывается из общей связи явлений и рассматривается изолированно, а затем обнаруженная частная закономерность (или ее субъективная интерпретация) возводится в общий принцип, присущий мироустройству в целом.

Другое условное допущение касается пространственно‐временной организации Универсума. Дело в том, что адекватная оценка любого события (в том числе – по степени его случайности) требует установления его координат в пространственно‐временном континууме. Без этого грань между детерминизмом и индетерминизмом просто стирается. Например, в составе стохастических перемещений микрочастиц можно выделить такой пространственно‐временной отрезок, в пределах которого их поведение будет предсказуемым. И напротив, отказавшись от пространственно‐временных ограничений, мы не можем говорить о какой‐либо детерминированности даже в масштабах космических макроизмерений. Вообще же проблема «бифуркационной» равновероятности событий напрямую завязана на математическое понятие бесконечно малой величины. Предельность и своего рода «ирреалистичность» бесконечно малых величин ни в коей мере не служит препятствием к выполнению на их основе точнейших математических и физических расчетов. Аналогичным образом, даже соглашаясь с существованием «бифуркационных» феноменов, мы вовсе не обязаны рассматривать их в качестве неопровержимого доказательства принципиальной несостоятельности детерминизма!

4. Для сциентистской и отчасти философской оценки канонизированного синергетикой принципа случайности приходится хотя бы вкратце, не вдаваясь в бесчисленные нюансы, затронуть проблему причинности. Говорить о степени случайности или детерминированности событий можно лишь тогда, когда нам известна вся совокупность каузальных связей. Но это в принципе невозможно, так как любая цепочка взаимосвязанных явлений (рассматриваемых в качестве причин и следствий) уходит в бесконечность, а количество таких параллельно действующих цепочек не поддается учету и также теряется в бесконечности. Умозрительный экскурс по этому пути неизбежно приводит нас к классической третьей антиномии И. Канта (Кант, 2003) скепсису Д. Юма в отношении каузальности и далее – к известным философско‐религиозным дебатам о «первопричине», «перводвигателе» и т.п. (Тиллих, 2000). Постановка вопроса об исходных причинах или онтологической «сущности» явлений не имеет смысла в рамках сциентистского подхода. Можно говорить лишь об относительной степени свободы и детерминизма, определив исходные условия, границы и задачи для обсуждения каждой конкретной проблемы.

В таком случае возможным становится лишь вероятностный подход, исключающий как «абсолютную» свободу, так и «абсолютный» детерминизм. Все оцениваемые события располагаются при этом вдоль бесконечной оси, один конец которой стремится к свободе (как пределу), а другой – к детерминизму.

Удачной иллюстрацией неисчислимой множественности каузальных связей может служить пример, приведенный М. Томпсоном (Томпсон, 2000). Камень, брошенный на гладкую поверхность пруда, создает круговую волну, которая вызывает ритмические колебания оказавшегося поблизости поплавка, поддающиеся описанию и расчету. Картина существенно изменится, если в тот же пруд будут брошены новые камни, и возникнет сложная интерференция многих волн, в том числе отраженных от берегов. В результате в какой‐то момент перемещения поплавка приобретут хаотический характер. Предположив, что количество брошенных камней стремится к бесконечности, мы получим наглядное представление о фактической бесконечности причинных связей и взаимодействий в масштабе Универсума.

Рассуждение такого рода красноречиво говорит о нецелесообразности смешения философского и сциентистского понятий каузальности, что подчеркивал еще А. Пуанкаре (Пуанкаре, 1983, с. 324). Он же высказал свое отношение к проблеме случайности в ее научной интерпретации: «Наши слабые силы не дают нам возможности охватить всей Вселенной, и это заставляет нас разрезать ее на слои. Мы стараемся выполнить это наименее искусственно, и, тем не менее, иногда оказывается, что два различных слоя влияют один на другой. Результаты такого взаимодействия мы склонны приписывать случаю».

Мне представляется, что синергетическая парадигма в значительной мере допускает слегка завуалированные перескоки с логики научных изысканий на умозрительно философские построения и наоборот.

* * *

Экспансионизм синергетической парадигмы, свойственный любому претендующему на популярность начинанию, инициировал многие попытки переноса ее принципов (сформулированных в исходном варианте на базе анализа неживой природы) на особенности развития и функционирования органического мира. Не отрицая ограниченной допустимости такого рода аналогий, хотелось бы, тем не менее, обозначить основные демаркационные линии, разделяющие синергетику и системный подход в науке в его современном междисциплинарном звучании.

Возражения против такого переноса обусловлены в первую очередь неизбежностью признания многообразия форм существования Универсума на разных его уровнях. И это – не философская догма, а результат многогранного естественнонаучного анализа эволюционного процесса. Развитие органического мира связано с коренными преобразованиями способов взаимодействия природных элементов. Последовательное совершенствование органических форм потребовало решения двух взаимосвязанных задач: а) обеспечить устойчивость биологических форм и б) найти надежные способы адаптации организмов к изменчивым условиям существования, предусмотрев для этого специфические (по сравнению с неживой природой) варианты взаимодействия организма и среды. Первая задача была успешно решена на заре органической эволюции, когда возник достаточно стабильный генный аппарат, способный хранить и передавать видовую наследственную информацию. Решение второй задачи перманентно продолжается в течение всей эволюции благодаря возникновению и последовательному усложнению нервной системы, пластичность которой позволяет быстро и адекватно ответить на внешние воздействия. Устойчивость и гибкость диалектически объединились. Исследованием сложнейших механизмов взаимодействия генного аппарата и нервных структур на разных этапах развития организма занимается сегодня одно из новейших направлений в науке – нейробиология (Малых, 1998). Следует заметить, что контраст между формами существования органического и неорганического мира намного превышает различие в закономерностях динамики и термодинамики, которое подчеркивают авторы теории хаоса (Пригожин, 2003).

Изменчивость и наследственность в сочетании с отбором образуют классическую триаду дарвинизма – краеугольный камень эволюции. Ответ на «кошмарный» для Дарвина и нерешенный им вопрос о механизме стабилизации спонтанно возникших биологических изменений найден в контексте неодарвинизма, принявшего на вооружение принцип генетических мутаций.

Сторонники синергетической парадигмы склонны рассматривать мутационный феномен как абсолютно случайный, а потому – подкрепляющий валидность и всеобъемлющий характер их теоретических установок. В этой связи допустимы, как минимум, два замечания. Во‐первых, трудно согласиться с утверждением о полной случайности мутаций, поскольку многочисленные факты из области экологии и результаты целенаправленных экспериментов говорят о возможности спровоцировать мутационный процесс. Во‐вторых, вероятностный характер мутаций, при которых принцип случайности присутствует лишь на уровне отдельных генов, в конечном счете содействует общей направленности эволюции в сложном объединении ее различных линий. Стабилизирующую роль в этом отношении играют сложные закономерности биоценоза, описываемые с позиций естественно‐научной каузальности, а не на основе всесилия слепого случая.

К этим замечаниям необходимо добавить еще один очень важный аргумент. Органическая эволюция стала возможной потому, что природе удалось «найти» механизмы противостояния «живого вещества» энтропийным процессам, непреодолимым в рамках неорганического мира (Прангишвили, 2000). Эти механизмы прошли сложнейший путь развития от примитивного метаболизма одноклеточных до изощренных форм адаптации высших животных. Без такой природной «находки» органическая эволюция просто не состоялась бы.