Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

Дети получали достаточно обширное образование; но в их обучении участвовало очень мало людей, как взрослых, так и сверстников. В начале моей службы при дворе у княжон вообще не было учителя. В их покоях были няни и больше никого. Когда няни уходили, дети были фактически предоставлены самим себе, если не считать их матери. Императрица, однако, почти все время проводила неподвижно в своем кресле и никогда не разговаривала с детьми в чьем-либо присутствии.

Чтобы дочери не унаследовали материнскую застенчивость, княжон с раннего возраста стали допускать к родительскому столу. Мария Николаевна начала обедать со взрослыми с шести лет. Поскольку девочки вели себя за столом хорошо даже без присмотра, их мать часто отсутствовала за обедом, а фрейлины, не получив указаний учить их хорошим манерам, тоже оставляли их одних. Должен сказать, что после трапезы, оказавшись в обществе взрослых, они порой вели себя совсем не так, как ожидалось от царских дочерей.

В конце концов учительницу им нашли, хотя официально она ею не именовалась. Звали ее Катерина Адольфовна Шнейдер. Она была племянницей доктора Гирша, придворного хирурга, и приглашена в качестве учительницы в Россию великой княгиней Елизаветой Федоровной после ее брака с великим князем Сергеем Александровичем. Впоследствии ее взяли в услужение к императрице.

Тонкая, хрупкая и стеснительная, эта юная дама была очень активна и готова на любую жертву. (Ее потом расстреляли большевики где-то в Сибири.) Она боготворила императрицу и ее детей. Ее работоспособность поражала. Она учила Александру Федоровну русскому языку и одновременно была ее личным секретарем; она делала для ее величества все закупки, сопровождала ее детей, куда бы те ни отправились. Она была бесконечно терпима и добросердечна. Единственным недостатком было то, что дети ни в малейшей степени ее не слушались.

Наконец Фредерикс, видя, что молодая дама постоянно находится при их величествах, не имея официального статуса, учредил для нее должность гофлектрисы.

Именно она давала великим княжнам их первые уроки и вела у них все предметы. Позже обязанности разделились; фрейлейн Шнейдер обучала девочек немецкому языку (сестры ненавидели этот язык и отказывались его учить), императрица взяла на себя английский, а месье Жильяр, гувернер цесаревича, давал им уроки французского. Г-н Петров, учитель русского языка, преподавал также русскую литературу и все остальные предметы.

По общему мнению, если бы великие княжны учились в гимназии, то были бы среди десяти лучших учениц в своих классах.

Позже я расскажу, как закончилась единственная попытка найти княжнам настоящую гувернантку. Мадемуазель Тютчева не долго задержалась при дворе.

Четыре девочки росли в окружении большого числа слуг, но, несмотря на материнскую опеку, в основном были предоставлены самим себе. Ни у кого из них никогда не было подруги-ровесницы.

Без каких-либо ограничений великих княжон навещали только семеро детей великой княжны Ксении; они приходили играть в теннис и пить чай, но никогда не появлялись в одно и то же время все вместе. Дети великих князей Георгия и Константина в возрасте десяти, двенадцати и двадцати лет никогда к княжнам не приглашались. Графиня Эмма, дочь графа Фредерикса, и несколько офицеров яхты «Штандарт» были единственными лицами не из рода Романовых, которые время от времени составляли компанию царским дочерям.

На моей памяти был организован единственный бал для двух старших княжон в Ливадии в 1911-м или в 1912 году. Организацией его занимался гофмаршал Бенкендорф. Для танцев были приглашены офицеры яхты «Штандарт» и Крымского кавалерийского эскадрона. Дети долго потом вспоминали этот бал как одно из самых значительных событий в своей жизни.

Каждый год при дворе организовывали благотворительную лотерею; императрица с дочерьми сами продавали билеты.

Обычно по субботам показывали кино. Для этого использовали крытый конный манеж в Ливадии, и событие это становилось главной темой разговоров на всю следующую неделю.

Выбор фильмов был занятием не из легких. Императрица сама устанавливала программу: сначала фильмы, отснятые за неделю придворным фотографом Ягельским, затем познавательный или видовой фильм и, наконец, что-нибудь занятное для детей. Сколько раз мне приходилось посылать за мадам Нарышкиной. Гофмейстерина должна была просмотреть фильмы и решить, что можно было показывать детям. Цензором она была безжалостным; вновь и вновь самые яркие эпизоды в фильмах признавались негодными, и ножницы Ягельского не лежали без дела.

Однажды случился настоящий скандал. Я был занят и разрешил Ягельскому не показывать мне фильма с новостями: «Вы не новичок в этом деле и, думаю, не сняли ничего неугодного во время смотра войск во вторник перед его величеством!»

Ягельский подтвердил, что, кроме смотра, на пленке ничего нет. На демонстрации фильма мы увидели прибытие императора, затем графа Мусина-Пушкина, адъютанта главнокомандующего войсками Одесского округа. Он прошествовал перед государем, салютуя саблей, и замер как статуя, встав по правую руку от него. Все было в полном порядке.

Затем случилось непредвиденное.

Фильм продолжался. Следует пояснить, что каждые тридцать – сорок метров вдоль движения войск на параде расставляют солдат с флажками, чтобы марширующие войска чувствовали справа от себя воображаемую линию, образуемую этими так называемыми «линейными», – это помогало выдерживать правильный строй.

И вот строй солдат стал все больше и больше уклоняться от сигналов линейных. Мусин-Пушкин стоял по стойке «смирно», но все-таки сделал знак линейным четче держать линию. Солдаты не поняли бессловесной команды. На лице графа отразилась ярость. Наконец он погрозил им кулаком, видимо на самом доступном им языке выражая, что он о них думает.

Дети расхохотались. Император кусал губы, чтобы тоже не рассмеяться. Я был в отчаянии, но не мог сдержать улыбки: зрелище действительно получилось очень смешным.

После демонстрации их величества ни словом не обмолвились об увиденном. Я постарался удалиться как можно быстрее, но почувствовал, как меня отнюдь не нежно схватили за руку. Это был граф Мусин-Пушкин.

– Дорогой друг, – спросил он, – что все это значит? Кто это надоумил вашего фотографа, как смел он показать главнокомандующего целым округом в таком виде? Да еще перед их величествами! Неслыханно! К тому же это ложь! Слышите? Он что-то затаил против меня, вот и лжет. Я никогда в жизни кулаком не грозил. Помяните мое слово, этот чертов фотограф будет посажен под арест не меньше чем не неделю. Изобразить меня в такой позе! Невероятно!

Оскорбительный эпизод был немедля вырезан.

Так и росли дети, живя простой жизнью, сносной, но однообразной. Казалось, они были довольны; вряд ли им приходило в голову, что у них могут быть неизвестные другим увлечения.

Ольге в 1912 году было уже семнадцать, а она еще оставалась подростком. У нее были светлые волосы, типично русские черты и приятный цвет лица, а красивые зубы делали ее очень милой. Фрейлейн Шнейдер говорила о ней: «Она как ангел».

Татьяна была выше, стройнее и заметнее; она была самой красивой из всех сестер. Она была сдержанной и спокойной, но трудно управляемой.

Мария отличалась крепким сложением, была умной, энергичной и самостоятельной. Из всех сестер она была наименее прилежна в учебе.

У Анастасии, самой младшей, был самый живой ум из всех. Кто бы ни сидел рядом с ней, должен был быть в любой момент готов к неожиданным вопросам.

Во время войны они прошли курсы медсестер и вместе с матерью работали в дворцовом госпитале, где проявили удивительную преданность своему делу и способность к самопожертвованию. В этом они следовали по стопам своей матери. Императрица быстро освоилась во всем, что касается организации госпиталей, санитарных поездов и санаториев. В этой области она показала себя человеком ответственным и требовательным, всегда успешно выбирала своих ближайших помощников и проявляла неистощимую энергию.

Глава 2
Родственники Николая II

Вдовствующая императрица

Вдовствующая императрица Мария Федоровна, принцесса Датская, происходила из рода князей Шлезвиг-Голыптейнских. Атмосфера при Голыптейнском дворе была патриархальной и глубоко провинциальной, но там она приучилась не придавать особого значения этикету и снисходительно относиться к маленьким слабостям окружающих. Мария Федоровна считала, что ее главная роль как императрицы – очаровывать всех, кто с ней общался. Она была наделена для этого всем необходимым, и ее любили как при дворе, так и в народе.

Особо снисходительна она была к своей челяди. Я помню случай, когда пьяный кучер заснул на козлах и лошади оказались предоставленными самим себе; с большим трудом удалось их остановить. Мария Федоровна приложила все усилия, чтобы обратить происшествие в шутку и чтобы оно не дошло до ушей мужа.

Она часто бывала в Копенгагене, имея в своем распоряжении яхту «Полярная звезда». Во время таких путешествий сопровождавшие ее лица закупали огромное количество разных товаров.

Это запрещалось не только таможенными законами, но и правилами двора. Однажды, на обратном пути в Россию, был досмотрен багаж Фредерикса. Там оказались сигареты, игральные карты и шелковые ткани. Но придворные не были наказаны, и с них даже не взяли пошлины за всю эту контрабанду: Мария Федоровна с обаятельной улыбкой заявила, что пошлины и штрафы будут оплачены из ее личных средств. Личным счетом вдовствующей императрицы распоряжался Фредерикс, поэтому министр сам и выплатил эти суммы.

Мария Федоровна ни в чем не могла отказать членам своей свиты, а Николай II выполнял все, о чем просила его мать.

Следствием этого стало то, что большинство придворных чинов получили свои должности через двор вдовствующей императрицы. Была при императрице камер-фрау, некая мадам Флотова. Официально она отвечала за драгоценности и гардероб государыни, но ей удалось приобрести также и заметное влияние. Как только в бумагах на представление появлялось имя мадам Флотовой, можно было быть уверенным, что этот кандидат будет пожалован чином, даже если до этого он получил отказ.

Не знаю, каким образом, но мадам Флотова часто узнавала о решениях государя раньше автора этих строк.

Вмешивалась ли вдовствующая императрица напрямую в государственные дела? Что касается внешней политики, то я полагаю, что в начале царствования своего сына она давала ему определенные советы, поскольку была сестрой королевы Александры. Позднее, насколько мне известно, Николай II все реже обращался к своей матери за советами в области внешней политики.

Как бы то ни было, она была чужда амбициям, все, что ей было нужно, – это любовь и обожание.

Что касается внутренних дел России, то здесь можно высказываться более определенно. Даже когда она еще царствовала вместе со своим мужем Александром III, Мария Федоровна никогда не имела ни повода, ни желания вникать в тонкие и сложные вопросы российской внутренней политики. Она считала, что это ее никоим образом не касается; как царствующая особа, она занималась только тем, что входило в прерогативу представителей высшего света. Аграрные проблемы, Дума, финансовое положение государства – все это ее просто-напросто не интересовало.

Вдовствующая императрица стала наносить все более длительные визиты в Копенгаген; еще задолго до конца царствования ее сына ее влияние на него в государственных делах прекратилось совсем.

Великие князья

Когда я в 1900 году вступил в свою должность при дворе, царская семья была многочисленна и активна. Эта семья состояла из брата царского деда, четверых дядей, десяти двоюродных дядей, брата, четверых двоюродных братьев и девяти троюродных – всего двадцать девять человек. Достаточно, чтобы встать на защиту главы семьи и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь. Разве они не были заинтересованы в защите своих привилегий?

Я намеренно не упоминаю женщин. В этой главе я хочу рассказать, какое участие в политике принимали члены царской семьи. Царь никогда не обсуждал политических вопросов с дамами; исключение составляла только великая княгиня Мария Павловна, о которой я напишу ниже, поскольку он знал, что ей хорошо известны намерения императора Вильгельма II через ее родственников в Германии. Две княгини-черногорки, Милица и Стана, очень хотели играть роль советчиц государя; они постоянно выдвигали политические предложения, и при их дворах нередко разгорались жаркие споры по текущим проблемам. Но царь держал обеих дам на расстоянии. Они были ярыми сторонницами независимости Черногории, и это княжество играло важную роль в нашей политике на Балканах, хотя само оно вряд ли могло оказать какое-либо влияние на европейские дела. Но если бы они и решились обратиться к государю, то, скорее всего, лишь для того, чтобы попросить денег для своего отца, черногорского князя Николая.

Две сестры царя не принимали совершенно никакого участия в общественной жизни. Многие из великих княжон вышли замуж за иностранных принцев и жили за пределами России; таким образом, они были полностью исключены из жизни Великого двора.

Кто же из этих двадцати девяти мужчин, солидарных с главой семьи по династическому принципу и по своим интересам, выступил в его поддержку в трагический момент отречения? Никто.

В Пскове, где проходила процедура отречения, рядом с царем не оказалось ни одного его родственника. Великие князья были поставлены перед фактом отречения, и с ними никто не советовался ни до, ни после этого. Царская семья оказалась в таком положении, при котором была бессильна что-либо изменить. Николай II и Михаил Александрович после отречения царя действовали сами по себе, даже не пытаясь связаться со своими родственниками или посоветоваться друг с другом. Революционная стихия оказалась столь неожиданной, что лишила их возможности каких-либо обсуждений.

Но в тот трагический день царь не мог посоветоваться с родными не только из-за практических препятствий, но и по причинам личного характера, из-за тех отношений, которые постепенно сложились между ними. Один-единственный его шаг менее чем через два года стоил жизни семнадцати членам его семьи. (Большая часть царских родственников осталась в России по той простой причине, что их отъезд мог бы еще больше осложнить положение царя.)

Постараюсь описать, как развивались эти отношения и в каком они были состоянии в 1917 году. Я покажу индивидуальное положение каждого великого князя на момент отречения.

Дмитрий Павлович, в качестве наказания за участие в убийстве Распутина, был направлен на Персидский фронт, хотя он рассматривал свои действия как средство спасения царской семьи.

Великий князь Кирилл вошел в революционную Думу во главе отряда моряков. Он подумал, что этого жеста хватит, чтобы успокоить общественное мнение в столице, в какой-то степени восстановить порядок и спасти династию. Но его попытка оказалась совершенно бесплодной.

Великий князь Николай Николаевич, наместник на Кавказе, умолял царя, «стоя на коленях», как сказано в его телеграмме, отречься. Великая княгиня Мария Павловна со своим сыном Андреем находилась на Кавказе в Кисловодске.

Великие князья, находившиеся на фронте, стали пассивными свидетелями революции. Когда же Михаил Александрович после отречения брата стал императором, те великие князья, которые находились в Петрограде, не сумели сплотиться вокруг него.

Люди, составлявшие так называемое общество в Петрограде, ускорили события и само отречение своей безответственной болтовней. Они восприняли падение трона равнодушно, а некоторые даже с радостью. В Яссах, в своей канцелярии, я получал целые пакеты восторженно-радостных писем, при чтении которых возникало впечатление, что в столице все посходили с ума.

Далее я расскажу о каждом великом князе в отдельности и попытаюсь показать личные причины, которые объясняли их странное отношение к царю. Однако я должен предварить этот анализ некоторыми соображениями общего характера.

Первый удар по семье Романовых нанес царь Александр II. Он заключил морганатический брак с юной прелестной княжной Долгорукой (после этого брака она стала княгиней Юрьевской). Это был второй морганатический брак, заключенный в нарушение Уложения об императорской фамилии, фундаментального кодекса дома Романовых. Первым был брак Константина[2]2
  Великий князь Константин Павлович был женат вторым браком на польке, католичке Жанетте Грудзинской.


[Закрыть], брата Николая I. Этот союз стал косвенной причиной восстания декабристов в 1825 году.

Женитьба Александра II вызвала протесты всех членов семьи; они были тем неприятнее, что раздавались за его спиной.

Мне особенно запомнились в этой связи два случая. Весной 1877 года император попросил цесаревича (впоследствии Александра III) дать большой бал в Петергофе в честь приехавших в гости германских принцев. По желанию царя была приглашена и княжна Долгорукая. Я помню, как поразила меня величественная фигура императора, стоявшего в ожидании под колоннадой, ведущей в бальный зал; недалеко от государя во всем своем великолепии стояла княжна. После ужина объявили котильон. Царь покинул зал и в сопровождении цесаревича направился к своему экипажу. Когда цесаревич вернулся в зал – никогда не забуду, каким жестким, даже злобным, было его лицо, – минуя танцующих, он пересек зал и, подойдя к эстраде, на которой оркестр Преображенского полка играл веселый мотив, громко крикнул:

– Спасибо вам, преображенцы, теперь можете расходиться!

Танцующие, среди которых была и жена цесаревича, резко остановились. Наследник ушел вместе со своей женой; гости в спешке разошлись по домам.

Вторая сцена произошла у гроба Александра II, павшего за несколько дней до этого жертвой террористов. В вестибюле Салтыковского входа в Зимний дворец, у подножия монументальной лестницы, собрались придворные для участия в похоронной процессии и ждали появления их величеств. Справа я заметил великого князя и великую княгиню, слева, в углу, стояла небольшая группа, включавшая княгиню Юрьевскую и троих ее детей, двух девочек и мальчика; все они были облачены в траур. Прибыв, их величества подошли к группе справа. Затем царь сделал несколько четко отмеренных звонких шагов по направлению к княгине Юрьевской, которая приподняла свою вуаль. Императрица тоже сделала несколько шагов в ее сторону, но остановилась чуть поодаль. Обменявшись несколькими словами с царем, княгиня Юрьевская обратилась к Марии Федоровне.

Некоторое время, показавшееся мне вечностью, обе женщины стояли лицом друг к другу. Если бы Мария Федоровна протянула ей свою руку, то княгиня обязана была бы сделать глубокий реверанс и поцеловать ее[3]3
  Я присутствовал на этой церемонии в свите князя Александра Болгарского.


[Закрыть]. Но внезапно княгиня упала в объятия своей свекрови, и обе женщины разрыдались. Память о мужчине, обожавшем свою морганатическую жену, смела прочь все правила этикета.

Это длилось недолго. Их величества покинули здание в сопровождении великих князей. Княгиня Юрьевская и трое ее детей маленькой группой остались стоять в углу залы. Похоронная обедня для тех, кто не принадлежал к императорской фамилии, должна была состояться через час.

Второй удар по императорской фамилии нанес Александр III. Он заметил, что семья становится слишком большой, и стал опасаться за престиж титула великого князя, поэтому предпринял шаг, продиктованный обстоятельствами, который великим князьям пришелся вовсе не по вкусу.

По закону об императорской семье каждому великому князю ежегодно полагалось пособие в размере 230 тысяч рублей. Эта сумма выплачивалась титулованной особе удельной администрацией, существовавшей исключительно для распределения фондов, не учтенных в общем бюджете империи. Правнуки императора, просто князья по крови, имели право только на единовременное пособие в один миллион рублей.

Александр III изменил закон таким образом, что только сыновья и внуки императора могли получать финансирование от уделов. Совершенно естественно, что дальние родственники царя были опечалены столь неожиданной реформой, экономическими последствиями которой пренебречь было просто невозможно. Но Александр, упрямый и настойчивый, так запугал членов своей семьи, что вслух ни одного протеста высказано не было. Чувство обиды от этого, конечно, не уменьшилось.

Когда Александра сменил Николай II, появилась надежда, что, возможно, дышать станет легче, ведь новый царь был молод и дядья вполне могли оказать на него давление в интересах всех его родственников.

Однако не тут-то было. Семья приписала свою неудачу влиянию императрицы. Я уже упоминал ранее, какую враждебность она ощущала по отношению к собственным дядям и тетям. Ей с детства внушали склонность к жестким мерам. Она выросла в англо-немецкой среде, где проявление энергии ограничивалось условностями, и это распространялось, соответственно, на родственников и других членов каждой семьи. Она выступала за железную дисциплину в отношении всех великих князей без исключения.

Великие князья жаловались также на отношение царя к решениям семейного совета. Эти решения по закону представлялись царю только через министра двора. Царь не считал необходимым утверждать все решения без исключения, но он не хотел и изменять этот закон, иначе ему пришлось бы лично обсуждать все вопросы со своими родственниками или их представителями. Невозможность прямого обсуждения семейных вопросов без вмешательства графа Фредерикса задевала самолюбие великих князей и лишь увеличивала чувство обиды на царя и его министров.

И наконец, был еще Распутин, зловещий демон. Неизбежно семья разделилась на два лагеря – круг избранных и всех остальных. После изгнания великого князя Дмитрия за соучастие в убийстве Распутина великие князья направили царю коллективное письмо. Я никогда еще не сталкивался с подобной формой коллективного общения, а для императрицы это письмо было крайне унизительным. Действия великого князя Дмитрия были охарактеризованы как «совершенные по велению совести». Распад семьи после этого завершился.