Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

«Средостение»

Ближайшая свита царя не могла стать для него источником сведений о том, что происходит в его собственной стране. Не могла она познакомить его и с новыми политическими идеями независимо от министров. Но самодержец не может осуществлять свои функции без личной оценки событий, наблюдения и контроля. Для того чтобы оставаться самодержцем, Николаю II нужны были независимые источники информации для проверки докладов своих министров.

Здесь я хочу затронуть проблему, которая стала причиной гибели дома Романовых, – лучше всего ее характеризует русское слово «средостение». Во время правления Николая средостение стало основной темой политических дискуссий.

Средостение означает стену. В России это слово стало политическим термином. В основе его лежит теория, о которой я хочу рассказать.

Во главе государства стоит царь-самодержец. Внизу – бесформенная, но деятельная масса подданных. Чтобы Россия жила в покое и согласии, между государем и его подданными должна существовать прямая связь.

Царь не может ошибаться – он стоит над классами, партиями и личным соперничеством. Он желает добра своему народу и имеет практически неограниченные ресурсы для осуществления этого. Он не ищет личных выгод, он искренне любит всех, кого Бог вверил его попечению. Поэтому он дарит свою милость всем и каждому. Требуется только одно – чтобы он точно знал, в чем нуждается его народ.

Подданные любят царя, поскольку он является источником их благоденствия. Они не могут не любить государя, ибо к персонифицированному благодетелю нельзя испытывать иных чувств. Все подданные счастливыми быть не могут, поскольку ресурсы государства ограниченны и все не могут быть богатыми. Но у подданных есть утешение – они знают, что государь делает все, что в его силах, и все, что подсказывает ему его доброе сердце, чтобы подданные получили свою долю богатств страны. Разве мысль о том, что ты являешься объектом постоянной заботы всемогущего царя, не является величайшим утешением?

Я повторяю: чтобы эта идиллическая картина не нарушалась, нужно одно – чтобы царь всегда располагал достоверной информацией.

Где же он мог получить эту информацию, без которой невозможно правильное функционирование любой самодержавной системы?

Две политические силы заинтересованы в том, чтобы держать царя в относительном неведении о том, что происходит в умах его подданных. Одну часть стены, окружающей царя, образует бюрократия (включая министров). Бюрократия – это каста, преследующая свои собственные интересы, которые могут и не совпадать с интересами царя. Но в империи со 150-миллионным населением, протянувшейся от Варшавы до Владивостока, без бюрократии не обойтись. Она необходима для контроля и исполнения указов царя. Но чиновники стремятся заменить волю царя своим влиянием. Сколько раз министерства объясняли ужесточение своих постановлений безжалостной строгостью государя, а любое ослабление – результатом давления, оказанного на его величество министрами! Более того, бюрократия заинтересована в том, чтобы держать царя в неведении относительно того, что происходит в стране, – благодаря этому она делается все более незаменимой.

Вторую часть стены образует подстрекательница всех беспорядков – интеллигенция (интеллектуалы). Русские позаимствовали это слово из французского языка, теперь же оно распространилось по всей Европе в том значении, которое приобрело в России. Интеллигенты – это не бюрократы, находящиеся у власти, это люди, мечтающие занять положение бюрократии при ином режиме, который можно установить в России только путем революционных потрясений.

Интеллигенты нападают на царя и бюрократию всякий раз и во всяком месте, где им это удастся, сваливая на них все ошибки министров. Задача интеллигенции или третьей силы (в слегка измененном смысле) состоит в том, чтобы извратить отношения между благодетелем и народом. Со всеми своими газетами, памфлетами, лекциями, сомнительными связями за рубежом и деньгами интеллектуалы без устали ткут сети, полные ядовитой лжи. Они говорят людям обратное тому, что нужно им говорить, чтобы те сохраняли спокойствие, они утверждают, что царь не любит своих подданных и их судьба ему совершенно безразлична. Зная, как все это далеко от истины, царь ненавидит интеллигентов, агитаторов, возмутителей спокойствия, революционеров.

Бюрократия – интеллигенция: те, кто уже обладает властью, и те, кто хочет ее заполучить. Это враги, имеющие одну цель – разрушить престиж царя. Кирпич за кирпичом, ложь за ложью сооружают они прочную тюремную стену вокруг самодержца, замуровывая его во дворце и не давая возможности прямо поговорить со своими подданными и рассказать им, как сильно он их любит. Эта стена в равной степени помогает скрыть, как сильно истинные подданные царя, те, чьи природные чувства не извращены пропагандой, те простые подданные, которые с открытым сердцем готовы принять его милости и отблагодарить его за это, любят своего батюшку-царя.

Крестьяне любили царя. Солдаты любили царя. Горожане, толпившиеся на улицах, когда он проезжал по их городу, и кричавшие «ура!», как только появлялась его машина, любили царя. И они любили бы его еще больше, если бы стена не мешала ему выполнять обязанности самодержца.

К концу своего правления Николай II думал, что ему удалось разрушить эту проклятую стену, это средостение. Я помню очень важный разговор, состоявшийся у меня с царем 14 февраля 1917 года, за четырнадцать дней до крушения империи.

Обсуждая с царем меры, которые надо было принять, я не удержался и сказал:

– Это сильно укрепит позиции династии!

Забыв о своей сдержанности, царь ответил неожиданно с жаром, несомненно встревоженный моими словами:

– Как! И вы, Мосолов, тоже говорите мне об угрозе, нависшей над моей династией? Меня часто пугают этой угрозой. Но ведь вы везде ездите вместе со мной и видите, как меня встречают войска и простой народ! Неужели и вы поддались всеобщей панике?

– Простите, что осмеливаюсь говорить вам это, но я видел народ и тогда, когда вас нет рядом.

Царь сдержался и продолжил улыбаясь:

– Я не обольщаюсь по поводу настроений в государстве, совсем не обольщаюсь. Но пойдемте же обедать, императрица нас ждет.

Этот разговор, повторяю, произошел 14 февраля 1917 года. Неужели царь не видел нависшей над ним опасности или просто пытался приободрить тех, кто был рядом с ним?

Может быть и так. Но я думаю, что царь действительно не понимал, что ему грозит, или не чувствовал, что гибель уже стучится в двери дворца.

Что же мог сделать царь для уничтожения стены? Две вещи. Можно было общаться с народными массами, лично появляясь перед ними или же используя посредников. Такими посредниками могли стать избранные народом депутаты, представители нации, более или менее представительные делегации, а также отдельные личности, положение которых позволяло бы им рассказать царю, о чем думают его соотечественники.

Читатель, наверное, обратил внимание, что источники информации указаны мною в определенном порядке. Я начинаю с тех, что регулируются государством, и заканчиваю выбранными произвольно, на случайной основе.

Я был свидетелем одной из попыток осуществления первой идеи, а именно непосредственного общения царя с народом. Дело происходило недалеко от Саровского монастыря по случаю канонизации старца Серафима.

Саровский монастырь расположен в Тамбовской губернии, недалеко от города Арзамаса. Старец Серафим провел в нем последние годы своей жизни.

Против причисления его к лику святых возражал Святейший синод. Однако двор настоял на своем, и после долгих дискуссий было объявлено о предстоящей канонизации. Царь воспользовался этим случаем, чтобы на волне народного энтузиазма, соединившись с простым людом в общей молитве, укрепить свою власть. Императрица тоже собиралась приехать в Саров – она хотела присутствовать на «чудесном» исцелении княжны Орбелиани, которое, по всеобщему убеждению, должно было произойти в Сарове.[9]9
  Княжна Орбелиани была одной из любимых фрейлин императрицы. Она страдала прогрессивным параличом, излечить который врачи были не в силах. Она решила искупаться в чудотворном источнике около скита Серафима Саровского, однако чуда не случилось. Через десять лет княжна умерла, проведя долгие годы в полной неподвижности.


[Закрыть]

Саров расположен в стороне от железнодорожной ветки, и недалеко от Арзамаса для их величеств была сооружена специальная платформа. Для государя и свиты были приготовлены четырехместные коляски, которые тащили четыре лошади. Такой способ передвижения очень понравился императрице и ее фрейлинам.

Вдоль всего пути следования царской четы, задолго до того, как императорская процессия тронулась в путь, собрались тысячи крестьян. Мне сказали, что в окрестностях монастыря сошлось 500 тысяч крестьян со всей России. Для них были сооружены бараки, которых оказалось совершенно недостаточно – большинство паломников ночевало под открытым небом.

Это было замечательное зрелище. Толпы крестьян в праздничной одежде приветствовали царя ликующими криками. Надо было видеть, как сияли лица тех, кого выбрали подносить царю на остановках хлеб и соль, как того требовал древний народный обычай.

Император радовался не меньше своих подданных – он отвечал на их приветствия короткими благосклонными фразами. Даже императрица, обычно холодная и отстраненная, изо всех сил старалась вложить в свои ответы толпе хоть немного тепла.

Прибытие в Саров было обставлено с большой пышностью. Последние лучи заходящего солнца освещали расшитые золотом одежды духовенства и бесчисленные головы людей, которые, затаив дыхание, слушали речь царя. Стены старого монастыря были сплошь усыпаны зеваками. Хор тамбовской епархии пел вечерню. Нигде больше не услышишь таких хоров, как в России.

В день отъезда их величеств случилось непредвиденное. Было решено, что царь посетит скит святого Серафима и чудотворный источник рядом с ним.

Нужно было пройти вдоль крутого берега речушки, на которой стоит монастырь. Тамбовский губернатор Лауниц (позже убитый революционерами) получил указание не мешать толпе смотреть на проходящую мимо царскую чету. Были привезены войска, солдаты, взявшись за руки, образовали живую цепь, чтобы люди не попадали вниз с горы, однако толпа напирала, и опасность того, что 150 тысяч мужчин и женщин прорвут цепь и упадут на тропу, увеличивалась.

После службы в скиту царь и царица пошли назад. На полпути от дороги ответвлялась тропинка, которая вела прямо к монастырю. Царь неожиданно свернул на нее, желая пройти мимо толп народа, собравшегося на склонах слева от тропинки.

Я увидел, как царь исчез в людском море, толпа тут же отделила его от свиты.

– Скорее туда! – крикнул я Лауницу.

После нечеловеческих усилий нам удалось догнать царя, который медленно шел сквозь толпу, повторяя:

– Пропустите меня, братцы!

Все крестьяне хотели дотронуться до него рукой. Ситуация сложилась угрожающая. Некоторые люди, увидев, что царь в опасности, стали кричать:

– Не напирайте!

Все напрасно! Мы едва могли пошевелить рукой. Я сказал его величеству:

– Государь, все хотят видеть вас. Если вы согласитесь сесть на наши с Лауницем скрещенные руки…

Но царь не согласился. Однако несколько секунд спустя новый напор толпы заставил его сесть на наши руки. Мы подняли его до уровня плеч, и со всех сторон раздались крики «ура!».

Чтобы спасти царя, мы не спускали его с плеч, а сами двинулись к деревянному настилу, спускавшемуся несколько поодаль от монастыря к реке. С помощью двух особо сильных мужиков нам удалось донести царя до этого настила.

Однако опасность еще не миновала. Крестьяне бросились на шаткое сооружение, имевшее в этом месте высоту несколько метров, и оно развалилось прямо за спиной царя. Не знаю, как мне удалось зацепиться за уцелевший поручень. Царь прибавил шагу и добрался до бокового входа монастыря.

– Где моя свита? – спросил он.

– Ее поглотила толпа. Государь, я видел, как упал граф Фредерикс. Боюсь, что с ним случилось несчастье.

– Пойдите и найдите его.

Я бросился искать графа и вскоре увидел, как он входит в свою келью. Лицо его было в крови. Оказалось, что он не смог подняться и его чуть было не затоптали, кто-то раздавил каблуком его пенсне – стекло порезало ему щеку. К счастью, раны графа не были серьезными и уже через час он смог предстать перед их величествами.

Лицо его было перевязано не очень умелыми руками. Императрица сама поправила ему повязку.

Этот случай (который легко мог стать повторением Ходынской катастрофы) показал, какие могут возникнуть трудности, стоит только царю поддаться самым человечным велениям его сердца. Желание народа показать государю свою любовь едва не привело к трагедии.

Но я никогда не устану повторять, что случай в Сарове – яркое свидетельство того, что большевики ошибаются, утверждая, что народ не испытывал к царской семье никаких чувств, кроме зависти и ненависти.

Теперь я перехожу к непрямым способам общения государя с массой его подданных. Принятый в соответствии с законом метод посылки представителей народа в конце концов обрел форму собрания избранных депутатов.

Сначала планировалось создать совещательную Думу или собрание депутатов, которое обладало бы правом обсуждать предложения министров, но не могло бы навязывать государю свои решения. Подобный проект, разработанный М. Булыгиным, был одобрен царем, но реакция общества на него оказалась такой, что он не был претворен в жизнь.

17 октября 1905 года породило Думу с правом отвергать меры, предложенные министрами. Это был настоящий парламент, но с независимым от него кабинетом министров, что-то вроде немецкого рейхстага того времени или современного конгресса США.

Дума должна была выполнять две задачи: держать царя в курсе главных направлений общественного мнения в России и в то же самое время служить питомником для постепенной замены бюрократии, которая в течение трех веков неограниченной власти полностью разложилась и утратила способность эффективно управлять страной.

Должен признаться, что мы не имели государственных мужей, способных нести тяжелое бремя министерской власти.

Я вспоминаю слова царя после одного из визитов Вильгельма II:

– Немецкий император посоветовал мне поступать так же, как и он: всякий раз, когда назначается новый министр, он пишет в секретном документе фамилию человека, который, в случае необходимости, сможет заменить этого министра. – И царь с горечью добавил: – Зачем он дает мне такие советы? Сколько раз я не мог найти подходящего человека на вакантную должность! После нечеловеческих усилий я, наконец, подбирал кандидата, но найти еще одного было бы для меня совершенно невозможно! Может быть, среди немцев больше людей, которые способны занимать руководящие должности, чем у нас.

У меня тоже создалось впечатление недостатка людей после разговора с генералом Ванновским, министром образования и бывшим военным министром. (В свое время я был его личным адъютантом, и у него не было от меня секретов.) Мы разговаривали в зале, в котором сановники дожидались приема у царя.

Генерал сказал:

– Кто все эти люди, которые нашептывают царю всякий вздор, который с таким трудом удается опровергнуть?

– Ваше превосходительство, члены свиты слишком дисциплинированны, чтобы передавать царю непроверенные слухи…

– Значит, это идет от женщин. Это сильно затрудняет борьбу со слухами. Я бы уже несколько месяцев назад ушел в отставку, но пришлось остаться, поскольку мне нет замены. Совершенно невозможно найти кого-нибудь, кто смог бы взвалить на себя бремя управления образованием.

– Но я уверен, что его величество вам всецело доверяет.

– Доверяет или нет, но он всегда нервничает, когда я ему докладываю. Он весь так и ежится.

– Ежится?

– Да. Помните, как однажды на маневрах я попросил вас посмотреть на Николая Александровича, тогда еще цесаревича. Нас застал тогда в поле проливной дождь. Посмотрите, сказал я вам, как он ежится! – И он добавил, улыбаясь: – А теперь этим самым дождем стал я. Но эта роль мне ненавистна, и я был бы рад уйти. Но где найти человека, который занял бы мое место?

Было время, когда мы надеялись, что Дума обеспечит нам постоянный приток политиков, способных замещать вакантные министерские места.

Было сделано все возможное, чтобы первая встреча царя с депутатами, выбранными всеобщим голосованием, прошла гладко. Народные избранники были приглашены на официальный прием в Зимний дворец. При организации этого приема церемониймейстеры превзошли самих себя.

Царь со свитой вышел из внутренних покоев и направился в тронный зал. Впереди него шли высшие сановники государства, которые несли символы верховной власти – императорский флаг, печать, меч, державу и скипетр, а также усыпанные бриллиантами короны. Сановников сопровождали дворцовые гренадеры в огромных медвежьих шапках, с ружьями в руках.

В тронном зале депутаты ожидали царя справа, а члены верхней палаты – спереди. Левая часть зала была занята членами Императорского совета, министрами и высшими придворными чинами.

Император, императрица, вдовствующая императрица и великие княжны Ольга и Татьяна вместе с другими членами императорской семьи остановились в центре огромного зала. Символы власти были размещены по обе стороны от трона, который был наполовину покрыт императорской мантией. Принесли алтарь и пропели «Отче наш».

После этого императрица и члены царской семьи прошли перед царем и уселись слева от трона. Царь остался один в центре зала. Он размеренным шагом подошел к трону и сел на него. Ему подали текст тронной речи, которую он, встав, зачитал, очень четко выговаривая слова.

Сразу же после этого процессия удалилась во внутренние апартаменты.

Что можно было сказать о депутатах? Я увидел их тогда впервые в жизни. Их костюмы резко контрастировали с величественными одеяниями министров и высших сановников. Одни депутаты явились во дворец во фраках, другие – в серых пиджаках. Видны были кафтаны крестьян, мундиры отставных офицеров и национальные костюмы кавказцев. Вся эта публика произвела на нас удручающее впечатление. На лицах депутатов была написана враждебность.

Несколько часов спустя мы с Фредериксом присутствовали на открытии Думы в Таврическом дворце. По пути назад граф сказал мне:

– Депутаты произвели на меня впечатление шайки бандитов, которые только и ждут момента, чтобы наброситься на министров и перерезать им горло. Никогда больше не появлюсь среди них.

Я думаю, что впечатление, произведенное народными избранниками на М. Горемыкина, премьер-министра, не сильно отличалось от нашего. Говорят, что на думской трибуне, которая была слишком высока для него, Горемыкин выглядел очень бледно; глава правительства с вечно дрожащими руками представлял собой весьма неимпозантную фигуру, особенно в сравнении с С. Муромцевым, председателем Думы, который был выдающимся оратором.

Я убежден, что церемония в тронном зале, с сановниками в расшитых золотом мундирах и при орденах, наполнила сердца депутатов завистью и ненавистью. Она ни в коем случае не способствовала восстановлению престижа царя, как все надеялись. У меня сложилось впечатление, что депутаты не способны сотрудничать с правительством, они производили впечатление людей, ведущих междоусобную борьбу за власть.

Что касается царя, то ему не приходило в голову, что эти несколько сот человек надо принимать как законных представителей народа, который до сих пор встречал его так восторженно. Мы сразу же почувствовали, что его величество не допускает и мысли, что эта Дума, эти депутаты, эти серые ничтожества смогут помочь ему в выполнении обязанностей государя.

Царь подписал манифест, дарующий народу политические свободы. Но не успел он это сделать, как представители реакционных кругов тут же стали кричать о том, что этот манифест был вырван у него силой или, еще лучше, что царь России не имеет права ограничивать самодержавную власть, доставшуюся ему от предков.

Эта идея нашла горячих приверженцев в окружении императрицы. Даже после отречения царя от престола императрица не уставала повторять, что ее муж мог отречься от престола, но не имел права отказываться от самодержавия, ибо, восходя на трон, он поклялся передать своим наследникам власть в том виде, в каком он ее принял, то есть не ограниченной никакими конституциями.

Реакционеры, которые требовали неограниченной власти для царя (при условии, конечно, что сам самодержец будет удовлетворять их требованиям), вскоре одержали верх. Они и определили судьбу Первой Думы.

Вторая Дума была еще более радикальной, чем Первая, и вопрос приема ее депутатов в Зимнем дворце даже не рассматривался.