Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

Императрица держалась за Протопопова, потому что он был протеже Распутина. Я понял это во время своего предпоследнего разговора с ее величеством.

Меня назначили полномочным министром в Румынию. Однажды, приехав из Ясс, я узнал от одной дамы из кружка Распутина, что императрица настаивала, чтобы я познакомился с Протопоповым до аудиенции, которую она собиралась мне дать.

Я позвонил министру, чтобы договориться о встрече, и он ответил:

– Приходите сейчас же.

Протопопов задержал меня у себя на три часа. Он хотел разъяснить мне свою «программу», но его было очень трудно понять – он перескакивал с одного проекта на другой и заставил меня читать целые страницы из папок, которые он передо мной разложил. Я прекрасно понимал, что передо мной – сумасшедший.

На следующий день я предстал перед императрицей. Он сразу же сообщила мне, что очень рада узнать, что я встречался с Протопоповым.

– Что вы о нем думаете?

Я ответил по-русски:

– Сумбурный человек. – А потом добавил по-немецки: – Не могу найти слова, чтобы объяснить это по-немецки. – И я попытался разъяснить ей значение произнесенной мной русской фразы.

– Да, это истинная правда, – сказала императрица, – он не всегда может четко выразить свои идеи. Но идеи у него хорошие. Кроме того, он так нам предан! Он не может привести в порядок свои мысли и не всегда понятно выражает их, поскольку они проносятся в его мозгу слишком быстро. Ему надо завести заместителя, который отбирал бы среди его идей полезные. Этот заместитель должен иметь более дисциплинированный ум и энергию, который доводил бы начатые проекты Протопопова до успешного завершения.

– Я вчера слушал его очень внимательно в течение трех часов и не услышал ни единого предложения, которое имело бы практическую ценность.

– Так оно и есть, – ответила императрица, – он – очень нервный человек и легко теряет нить своей мысли.

Некоторое время она молчала, а потом, без всякого перехода, произнесла:

– Не хотели бы вы стать его заместителем? Если эта должность кажется вам слишком скромной, то вы получите право докладывать лично его величеству.

Я совершенно искренне ответил:

– Государыня, я бы занял самую скромную должность, если бы чувствовал, что, занимая ее, смогу быть полезным моей стране. Но должен вам сказать, что не смогу работать с человеком, который не может членораздельно изложить свои мысли. Кроме того, нельзя двоим служащим одного и того же министерства докладывать лично царю.

– Очень хорошо, но кого бы вы могли предложить в качестве помощника Протопопову?

– Это должен быть человек, хорошо разбирающийся в государственных делах.

– Да, именно поэтому я и предложила вам занять этот пост – разве вы не руководили столько лет дворцовой канцелярией?

– Но это, – возразил я, – не имеет никакого отношения к Министерству внутренних дел. Я не имею ни малейшего понятия о том, как надо руководить полицией.

Мы перешли к другим вопросам, которые я задал ее величеству. Уходя, я сказал:

– Простите ли вы меня за то, что я столь бескомпромиссно высказался о Протопопове?

Она печально улыбнулась:

– Конечно. Я вам благодарна, что вы говорили со мной искренно. Нам так редко говорят правду! Что касается Протопопова, то я думаю, что не надо судить слишком строго преданного человека, лучше помочь ему.

На этом аудиенция закончилась; это была моя предпоследняя аудиенция у императрицы.

Могу добавить, что Распутин не стал мстить мне за то, что я выступал против Протопопова; он не сделал попыток навредить мне через императрицу. Я же, помня о случае с Родзянко, опасался худшего.

Это сделало фигуру Распутина еще более загадочной для меня.

В конце этой грустной главы моей книги мне осталось рассказать, как, благодаря Распутину, произошел окончательный разрыв между царем и учреждением, представлявшим народ, – с Думой. Этот разрыв, вне всякого сомнения, привел к падению династии.

Последняя Дума не имела того революционного характера, которым отличались две первые. Многие ее члены были патриотами и монархистами; они искренне стремились уберечь Россию от революционных потрясений.

В то время премьер-министром был граф Коковцов, который считал, что будущее страны зависит от тесного добросердечного сотрудничества Думы с министрами. С учетом этого он произвел перемены в своем кабинете министров. Важнейшие посты заняли три новых человека, к которым Дума относилась благосклонно.

Первые месяцы премьерства Коковцова, его парламентский «медовый месяц», давали повод надеяться, что ему удастся привлечь Думу на сторону царя. Граф искренне верил, что сумеет развеять враждебные чувства, которые государь с супругой чувствовали по отношению к первым двум Думам.

Но эти иллюзии вскоре развеялись. Прессу заполнили статьи, в которых Распутина называли проходимцем и проклятием страны. Постоянно подчеркивалось, что Распутин контролирует назначения на все ответственные посты православной церкви; шептались, что императрица слушает только его.

Очень трудно объяснить, как их величества относились к прессе. Они признавали свободу слова, но не в печатном виде. По их мнению, газеты следовало просто терпеть, и никто не мог убедить императрицу, что ложные сообщения, опубликованные прессой, нельзя пресекать административными мерами – то есть не судом, а полицией.

Царь никак не мог понять, что этого недостаточно для того, чтобы «лживые» статьи не появлялись в газетах; ему казалось также абсурдным, что его министры должны подавать в суд на журналистов, особенно если дело касалось чести его жены, что чаще всего и бывало.

Цензура всех статей, касающихся двора, входила в мои обязанности. Что я мог сделать? Я строжайше запрещал все номера газет, в которых имя Распутина появлялось в связи с кем-нибудь, кто принадлежал к императорской семье. Но статьи, в которых не упоминались члены этой семьи, не должны были, если строго следовать букве закона, проходить через дворцовую цензуру. Я был совершенно беспомощен бороться с ними.

Императрица постоянно жаловалась, что люди, наделенные правом цензуры, не хотят выполнять строгих указов его величества.

В парламентских кругах распространялись слухи весьма тенденциозного характера и часто преувеличенные прессой. В кулуарах шли разговоры, порочащие императорскую семью; некоторые из них находили свое отражение в публичных заявлениях во время дебатов.

Царь послал за министром внутренних дел и потребовал, чтобы обсуждения, затрагивавшие честь императрицы, были прекращены – как в кулуарах, так и на заседаниях парламента. Но Макаров ответил, что он не в состоянии гарантировать его величеству, что его приказ будет выполнен.

Тогда царь обратился к премьер-министру, который, на основе всех своих знаний, доказал, что закон не дает правительству средств контролировать высказывания членов Думы по этой конкретной теме.

Царь и царица очень обиделись, услышав это. С тех пор все заявления графа Коковцова об успехах в поддержании сердечных отношений между парламентом и правительством принимались со скептическими улыбками.

Дума стала для царя организацией бунтовщиков.

Глава 4
Двор Николая II

Придворные

Главная задача двора – поддерживать престиж монарха. Двор также организует его повседневную жизнь. Двор русского царя был, вне всякого сомнения, самым блестящим в Европе. В руках тех, кто отвечал за обеспечение его жизни, за три сотни лет скопились огромные богатства. По своему великолепию двор русского императора приближался ко дворам Людовика XIV и Людовика XV. Этикет же был заимствован у австрийцев.

Средства, на которые содержался двор, брались из трех источников (помимо личных состояний великих князей, которые были весьма значительными):

1. Общий бюджет страны, обеспечивавший «цивильный лист», иными словами, выделявший средства для функционирования дворов их величеств и наследника трона.

2. Министерство уделов, или фонд (теперь его назвали бы «фондом самоуправления»), созданный императором Павлом для того, чтобы обеспечить каждому князю или великой княгине с момента их рождения ежегодный доход в размере 280 тысяч рублей. Задача Уделов состояла в том, чтобы освободить бюджет страны от затрат на содержание императорской семьи. Главным источником удельных доходов были земельные владения, подаренные этому фонду императором Павлом; они управлялись очень разумно и незадолго до революции составляли крупнейшие землевладения в России, общей площадью несколько миллионов десятин, и имели наличного капитала около 60 миллионов рублей.

3. Личное состояние царя, то есть собственность, принадлежавшая персонально его величеству. Она включала в себя рудники и прииски Алтая, где добывали золото и драгоценные камни.

Под руководством графа Фредерикса русский двор состоял из придворных чинов. Эти чины были чисто титульными и делились на два класса. Первый включал в себя (в 1908 году) 15 придворных, имевших титулы обер-гофмейстер, обер-гофмаршал, обер-егермейстер и обер-шенк. Во втором классе было 134 чина, выполнявших определенные работы, и 86 «почетных званий»: 2 обер-церемониймейстера, обер-форшнейдер, егермейстеры, гофмаршалы, директор императорских театров, директор Эрмитажа и церемониймейстеры (14 действующих и 14 почетных). Этот список можно дополнить 287 камергерами, 309 камер-юнкерами, 110 персонами, состоявшими при их величествах и при членах императорской фамилии, 22 духовными лицами, 38 медиками, 3 фурьерами, 18 камердинерами и 150 офицерами свиты (генерал-адъютантами, свитскими генералами и флигель-адъютантами). В сумме, включая 240 дам различных рангов и 66 дам, имевших орден Святой Екатерины, получалось внушительное число – 1543 человека.

Придворные дамы носили звания: обер-гофмейстерин, гофмейстерин императорского двора и дворов великих княгинь, «портретных» дам, камер-фрейлин, свитских и городских фрейлин. К ним надо добавить дам, имевших орден Святой Екатерины (I и II степени), и фрейлин, представленных их величествам после замужества. Никто из придворных чинов не мог вступить в брак без разрешения государя.

Каждый чин имел специальную форму, причем различалась праздничная форма, бальная, обыкновенная и походная. Чем выше был чин, тем больше на его костюме было золотого шитья. На костюме обер-гофмейстера не было ни единого шва без золотых гирлянд!

Следует отметить, что придворные звания налагали и определенные обязанности: во время коронационного обеда каждое блюдо подносилось царю в сопровождении обер-форшнейдера, по обеим сторонам которого шли двое кавалергардов[15]15
  У паря было два конных полка, в чьи обязанности входило охранять его, – конногвардейцы и кавалергарды. Оба полка обладали одними и теми же привилегиями, однако никак не могли решить, в каком полку служба почетнее. Как бы то ни было, последним барьером, преграждавшим путь к особе государя, были кавалергарды, отсюда особым почетом пользовались придворные, которые имели право «проходить за кавалергардов».


[Закрыть] с обнаженными шпагами. Обер-шенк подавал царю золотой кубок и громко провозглашал «Его величество изволит пить!». Обер-егермейстер присутствовал на царских охотах. Шталмейстеры помогали царю и царице садиться в парадную карету, которую сопровождал верхом на коне обер-шталмейстер.

Все, что касалось этикета и церемониала, находилось в ведении обер-церемониймейстера и гофмейстерины.

Пост обер-церемониймейстера занимал граф Б.А. Гендриков, вторым церемониймейстером был барон Корф.

Граф, человек приятной наружности, всегда со вкусом одетый, считал свое занятие делом исключительной важности, и это, конечно, облегчало ему работу, поскольку церемониймейстер не может хорошо выполнять свои обязанности, не осознавая их значения.

А этого у Гендрикова было в избытке. Для приема депутатов Государственной думы он создал даже специальную комиссию, состоявшую из его личных помощников, лиц, знавших будущих депутатов, и некоторого числа экспертов, то есть чиновников, имевших опыт проведения подобных мероприятий в других странах.

Граф Гендриков во главе этой комиссии обходил залы дворца и лично помечал мелом места для аристократии и представителей народа. Долго обсуждали, где разместить того или иного государственного деятеля или группу сенаторов – слева, справа или сзади. Граф Гендриков очень боялся, как бы депутаты, незнакомые с церемониалом двора, не нарушили его во время приема.

Я хорошо помню, как озабочен был граф во время визита ландграфа Гессенского, родственника императрицы. Министр двора передал царю список сановников, попросив его выбрать ландграфу сопровождающего. Его величество удостоил этой чести князя Урусова.

Ландграф должен был прибыть на следующее утро в одиннадцать часов. В одиннадцать вечера мне в панике позвонил граф Гендриков:

– Катастрофа!

– Что, Зимний дворец загорелся?

– Не совсем. Жюль Урусов заболел и не может встречать ландграфа. Что делать?

– Найдите кого-нибудь другого, – ответил я, еле сдерживая смех.

– Я не могу. Вы же мне сами сказали, что Урусов назначен его величеством. Позвоните Фредериксу и попросите его испросить у царя другой указ.

– Вы правы, – сказал я и повесил трубку.

Через пять минут я позвонил Гендрикову и сообщил, что министр двора берет всю ответственность на себя и разрешает церемониймейстеру своей властью выбрать любое другое официальное лицо взамен Урусова.

– Видите ли, мы не можем беспокоить его величество в такой поздний час.

Нет нужды говорить, что никакого разговора с министром двора у меня не было.

Но Гендриков еще целый час не давал мне спать, предлагая того или иного кандидата. Наконец мы сошлись на кандидатуре Гурко.

Через час телефон зазвонил снова.

– Гурко отпадает! Его парадный мундир в чистке, а для такой важной встречи должны быть учтены все детали. Шитье на его мундире с одной стороны блестит, а с другой – совсем тусклое. Боже, что же делать? Я сойду с ума!

Было уже час ночи, и ситуация явно осложнялась.

– Позвоните в «Аквариум» (модный в ту пору ресторан высшего разряда). Там вы наверняка найдете князя Мещерского.

В три часа ночи Гендриков счел необходимым снова позвонить мне, чтобы сказать:

– Все в порядке – князь Мещерский согласился.

На следующее утро я поведал графу Фредериксу о злоключениях графа Гендрикова, и мы от души посмеялись.

Должен в этой связи отметить, что Николай II, как и его отец Александр III, был совершенно равнодушен ко всем тонкостям церемониала.

Зато могу себе представить, какие мучения испытывали церемониймейстеры во времена царствования Александра II, который придирчиво следил за соблюдением наималейших пунктов дворцового этикета.

Гендриков не мог понять, как люди, настойчиво добивавшиеся должности при дворе, получив ее, начинали пренебрегать своими обязанностями. Например, многие члены свиты позволяли себе отсутствовать на частых панихидах по великим князьям.

В архивах двора Гендриков отыскал указ Екатерины. У этой императрицы, оказывается, было неплохо с юмором. Она приказала считать всех отсутствующих на панихиде придворных заболевшими и требовала, «чтобы каждый из них уплачивал священнику 25 рублей за молебен о своем выздоровлении».

Обязанность следить за соблюдением традиций двора среди придворных дам лежала на гофмейстерине княгине Голицыной, урожденной Пашковой.

Думаю, что невозможно было найти более подходящую кандидатуру на эту должность, чем княгиня Голицына, которая отлично осознавала великую важность поста гофмейстерины. Прекрасно воспитанная и уверенная в себе, она обладала способностью искоренять все, что не соответствовало этикету. Княгиня Голицына обычно одевалась по позапрошлогодней моде, и придворные остряки заявляли, что ее шляпки, очевидно, «сооружались в императорских каретных мастерских».

У нее были свои способы поддержания дисциплины. Если она замечала какой-нибудь непорядок, то никогда не ругала юных девиц, недавно появившихся при дворе, выговор получали старые дамы, которых фрейлины боялись как огня.

По пути в Киев их величества совершили пароходную прогулку по Днепру. Напротив императрицы сидела ее светлость княгиня Лопухина-Демидова, которая осмелилась закурить. Гофмейстерина подошла к ней, взяла папиросу и швырнула ее в воду, громко проговорив:

– Дорогая, вы забыли, что в присутствии ее величества не курят.

Княгиня восприняла это как неслыханное унижение, но вслух ничего не сказала. Позже гофмейстерина объяснила ей:

– Вы знаете, что я сама дымлю как паровоз. Но мои слова послужат уроком молодым девицам. Я не хочу на них давить.

Подобный случай произошел и позже, после моего назначения начальником канцелярии двора. Я беседовал с княгиней Голицыной, как вдруг увидел, что к нам направляется графиня Воронцова. Графиня ненавидела Фредерикса и всех, кто с ним работал. Я низко поклонился графине, но она сделала вид, что не видит меня.

Гофмейстерина тут же сказала ей:

– Это Мосолов, новый начальник канцелярии.

– Я его давно знаю.

– Так почему же вы с ним не поздоровались? Дома можете вести себя как угодно, но при дворе извольте соблюдать приличия.

Я как можно быстрее ретировался и не знаю, чем закончился этот разговор.

Высочайшие выходы

Выходы их величеств происходили по случаю наиболее важных праздников.

Выходы подразделялись на большие и малые. На больших обязаны были присутствовать все придворные. Для участия в малом выходе требовалось получить специальное приглашение.

Выходами они назывались условно. Просто их величества покидали свои покои и торжественно шли в церковь. После службы они с теми же церемониями возвращались к себе.

За полчаса до выхода все члены императорской семьи собирались в Малахитовом зале, куда допускались только родственники царя. В дверях стояли придворные арапы – стражи в расшитых золотом мундирах. Придворные для подготовки к выходу собирались в других залах дворца. Им помогала церемониальная служба, в чем, собственно, и заключалась ее основная работа.

Как только процессия была соответствующим образом сформирована, в Малахитовом зале появлялся министр двора и докладывал его величеству. В ту же минуту великие князья, в точном соответствии со степенью своей близости к трону, выстраивались позади их величеств. Великие княжны и княгини занимали место в процессии по рангу их отцов или мужей.

В первой паре шел царь и вдовствующая императрица. Александра Федоровна шла во второй паре. Министр двора держался справа от государя, отступив на несколько шагов назад. За ним следовали дежурные офицеры – генерал-адъютант, свитский генерал и флигель-адъютант.

Государь обычно облачался в мундир того полка, чей праздник приходился на день выхода, или того полка, который в этот день нес службу во дворце.

Чаще всего царь надевал мундир Преображенского или лейб-гвардии Гусарского полков, в которых он проходил военную службу.

Остальные офицеры процессии должны были быть в свитской форме, а не в мундире своего полка. Придворные дамы обязаны были являться в русском платье со шлейфом.

Русское платье подробно описано в «Придворном календаре». Это платье из белого атласа должно было оставлять открытыми плечи и заканчиваться длинным шлейфом из бархата с золотым шитьем (цвета бархата различались по принадлежности к дворам великих князей). На голову надевался кокошник из красного бархата с золотой вышивкой, нечто вроде диадемы. Он был позаимствован из традиций московского двора.

Дамы, «приглашенные ко двору», могли выбирать цвета платьев по своему усмотрению.

Кокошники и платья разрешалось украшать драгоценными камнями, в зависимости от средств владелицы. В этом отношении некоторые дамы ставили рекорды, которые нелегко было побить. Я помню Зиновьеву, жену предводителя дворянства Санкт-Петербурга, на которой вместо пуговиц было девять или десять изумрудов, каждый крупнее голубиного яйца. Самые замечательные бриллианты украшали платья графинь Шуваловой, Воронцовой-Дашковой, Шереметевой, княгинь Кочубей, Юсуповой и других.

Выйдя из Малахитового зала в Концертный, их величества отвечали на приветствия присутствующих в этом зале лиц, то есть придворных, имеющих право прохода «за кавалергардов». Это выражение произошло по названию караула кавалергардов, охранявшего вход в Концертный зал. Проходить мимо него было особой привилегией. Таким образом, существовали две категории придворных: те, которые могли проходить за линию почетного караула, и те, которые не имели такого права.

После того как царь входил в Концертный зал, начинала формироваться процессия. Главные сановники оставались стоять лицом к царю, пока церемониймейстеры не дадут им знак начать выход. Они шли в порядке своей близости к царю.

Государь с государыней следовали непосредственно за главными сановниками двора. За ними идут члены императорской семьи, фрейлины, другие важные сановники, министры, сенаторы и военные.

Процессия входила в Николаевский зал, где в живописных группах стояли офицеры гвардии. И наконец, процессия проходила через другие залы мимо именитого купечества и журналистов (которых в основном допускали на галереи).

Их величества входили в церковь в сопровождении великих князей, высших сановников и гофмейстерин. Остальные придворные оставались в соседних залах. Это был наиболее сложный момент для церемониймейстеров, которые должны были следить, чтобы никто не разговаривал слишком громко и не курил. Самые значительные особы хорошо знали, где есть задние лестницы, которые во время церковной службы превращались в импровизированные курительные комнаты; особенно часто их посещали великие князья, ухитрявшиеся незаметно улизнуть из церкви. Кстати, надо отметить, что беседы на лестнице никогда не касались деловых и официальных вопросов. Церемониймейстеры старались не появляться в этих «курительных комнатах» и главном Концертном зале, где, несмотря на все запреты, курили генералы.

На обратном пути из церкви их величества останавливались в Концертном зале, где им представляли новых фрейлин и других важных дам.

Я хорошо помню трудности, с которыми сталкивались молодые офицеры на «внутренней» дворцовой службе. Во время важных событий, таких как выход или бал, им приходилось надевать парадный мундир. Помимо обычного кителя он включал в себя супервест (род жилета), высокие сапоги и лосины. Верхний китель надевался вместо кирасы, которую носили на внешних постах; у конногвардейцев он был алого цвета, с большими металлическими орлами спереди и сзади. Кавалергарды носили большие звезды Святого Андрея.

Важно было добиться, чтобы на лосинах не было ни единой морщинки. Для этого их перед надеванием смачивали, натирали мылом и затем натягивали на голое тело. Эта операция требовала участия двух дюжих солдат. Надеюсь, мои читатели извинят меня за эти вульгарные подробности – другими словами и не опишешь задачу, которую им приходилось выполнять. Приходилось ли вам видеть мельника, утрясающего муку в мешок? Этим и занимались наши солдаты – они в буквальном смысле слова втряхивали офицера в лосины.

Дежурный офицер на внутренней дворцовой службе стоял на своем посту двадцать четыре часа. У него было в распоряжении кресло, и, если все было спокойно, он имел право расстегнуть ремешок шлема и снять одну перчатку.