Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

Трудно поверить, сколько трудов требовало от меня распределение царских милостей, входившее в обязанности начальника дворцовой канцелярии! В этой связи хочется рассказать историю княгини Грузинской.

Мадемуазель Безобразова вышла замуж за князя Грузинского, корнета одного из гвардейских полков. Она придавала слишком большое значение его титулу и требовала, чтобы ее считали владетельной особой (прапрадед ее мужа был грузинским царем), что давало ей право идти во время придворных процессий рядом с царской семьей.

Год за годом она жаловалась на церемониймейстера, который, по ее мнению, не оказывал ей должного почтения. В конце концов, чтобы покончить с ее жалобами, был откопан старый закон, принятый шестьдесят лет назад, согласно которому потомки владетельных особ в третьем поколении имели право идти впереди других только в том случае, если они занимают крупные должности в правительстве. Князь был корнетом, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы он шел рядом с великими князьями.

Тогда княгиня придумала новый ход. Она обратилась к царю с просьбой стать крестным отцом ее второго ребенка. Фредерикс доложил об этом царю, и тот согласился, поскольку считал своим долгом оказывать милости большим семьям.

Те люди, чьим крестным отцом был царь, получали определенные привилегии: образование ребенка оплачивалось из государственных средств, мать получала подарок из дворцовых фондов, достигнув совершеннолетия, молодой человек мог претендовать на должность при Министерстве двора и, в случае необходимости, мог получить денежную субсидию. Княгиня Грузинская хорошо знала, как извлечь из всего этого максимальную пользу, – она постоянно заявляла, что нуждается в средствах.

Но беду на автора этих строк навлек подарок, который она получила.

Ценность подарка определялась «рангом» дамы. Однажды я сказал хранителю императорских подарков:

– Подберите что-нибудь, что могло бы ей понравиться; пособие составляет шестьсот рублей, если потребуется, можете немного добавить, но так, чтобы стоимость подарка не превышала тысячу рублей.

Несколько дней спустя хранитель сообщил мне, что княгиня хочет получить диадему. Однако на такую сумму сделать диадему было невозможно.

– Объясните ей это, – велел я.

– Я пытался, но разве ее переубедишь? Она говорит, что согласна, чтобы диадема была изготовлена из уральских камней (уральские камни – полудрагоценные камни различных расцветок).

– Ну, если ей так хочется, подарите ей диадему из уральских камней.

Получив диадему, княгиня была довольна.

Граф Пурталес, немецкий посол, давал бал. Княгиня позвонила ему и сообщила, что в качестве владетельной особы должна быть приглашена на этот бал. «Сам царь только что прислал мне корону». Корону! Пурталес рассыпался в извинениях и прислал ей приглашение.

Тогда княгиня позвонила в контору придворных конюшен:

– Граф Пурталес пригласил меня на бал в качестве владетельной княгини. Пришлите, пожалуйста, за мной одну из придворных карет.

Конечно, ей отказали.

Тогда княгиня снова позвонила Пурталесу и попросила прислать за ней автомобиль. Посол заподозрил неладное и позвонил церемониймейстеру, после чего все раскрылось.

Царь потребовал объяснений от Фредерикса. По городу пошли слухи, будто я раздаю короны.

Мне пришлось сфотографировать злополучную диадему и написать отчет длиной в несколько страниц, объясняющий дело княгини Грузинской.

Я хочу закончить эту главу тем же, чем и начал, – моя должность отнюдь не была синекурой. Значительную часть рабочего дня занимали разговоры с министром, остальное время я принимал посетителей, кроме того, каждый день в мой кабинет поступали доклады подчиненных. Вечером я изучал наиболее важные из них и читал печатные бумаги, присылаемые Фредериксу как члену Государственного совета, чтобы держать его в курсе того, что там происходит, – царь любил говорить с ним об этом. День заканчивался подписанием документов и просмотром корреспонденции.

Мне потребовалось несколько лет, чтобы овладеть всеми тонкостями своей должности. Некоторые приемы можно было выработать только на основе личного опыта и обучения в процессе работы. Привести пример? Императорская семья ожидала того, что в газетах называют «радостным событием». Канцелярия должна была заранее заготовить манифест, который подписывал царь (начертав собственноручно, в том месте, где был оставлен пробел, имя только что родившегося младенца). Так страна узнавала о рождении ребенка в царской семье.

Манифест? Нет, два манифеста, скажет внимательный читатель, – один на случай рождения мальчика, а другой – девочки. Но внимательный читатель все равно будет далек от истины. Согласно закону Фредерикс обязан был во время радостного события присутствовать во дворце, находясь неподалеку. Всякий раз он отправлялся туда, захватив с собой пять – да-да, я не ошибся, – пять различных манифестов: один – на случай рождения мальчика, второй – девочки, третий – для близнецов мужского пола, четвертый – близнецов женского пола и пятый – на случай рождения мальчика и девочки. Правда, последнего, насколько я знаю, не случалось ни в одной правящей семье за всю историю мира.

За шестнадцать лет у меня была от силы одна свободная ночь. Работа шла бесконечным потоком, словно вода на мельницу. Если ко мне приходили друзья и я проводил в их обществе несколько часов, то на следующий день мне приходилось приступать к работе, ни на минуту не сомкнув ночью глаз. Однако мои нервы выдержали такую перегрузку.

Я покинул свой пост начальника дворцовой канцелярии против воли графа Фредерикса. Чтобы успокоить его, царь подписал указ, согласно которому я ехал в Яссы в качестве полномочного министра, номинально сохранив за собой должность, которую занимал более шестнадцати лет. В 1913 году Фредерикс выразил желание, чтобы меня назначили на должность заместителя министра двора, но ее получил другой человек. С этого момента я понял, что распутинская клика сделает все, чтобы убрать меня. Моя власть постепенно уменьшалась, а Фредерикс из-за болезни не мог с прежней энергией поддерживать меня.

В декабре 1916 года, когда я был в Петрограде, императрица предложила мне занять должность заместителя министра внутренних дел. При этом она сказала:

– Критикуют все, помочь же никто не хочет.

Я расскажу об этом позже, в главе, посвященной Распутину. В тот момент это назначение могло означать одно из двух – либо попытку как-то замаскировать деятельность распутинской клики, либо призыв помочь исправить курс государства. Если бы в разговоре со мной императрица затронула проблему Распутина или если бы у меня была хоть малейшая надежда победить ее мистицизм (и все то, что было с ним связано), я принял бы это предложение. Я даже попросил бы у нее еще одну аудиенцию, чтобы предложить свои услуги.

Но я этого не сделал. Во мне не было тех героических качеств, которых требовал подобный шаг. Я уехал в Яссы и не знаю, сможет ли оправдать меня история.

Когда я только приступил к исполнению своих обязанностей руководителя канцелярии двора, то поставил перед собой следующие цели: восстановление престижа царской власти, помощь царю в установлении справедливости и порядка, наблюдение за тем, чтобы подданные царя получали причитающиеся им милости. Мой начальник ставил перед собой те же самые цели и разделял те же самые идеалы. Более того, меня окружали члены свиты, которые были исключительно благородными людьми, боготворившие, подобно мне, царя и готовые умереть за династию. Каждый из них выполнял свои обязанности, но все мы чувствовали, что никогда не сможем внушить царю той уверенности, без которой груз лежащих на нас обязанностей превысит то, что способен вынести простой смертный.

Свита царя состояла из небольшого числа людей, занимавших определенные должности.

В первую очередь следует отметить гофмаршала графа П.С. Бенкендорфа. Он начал службу офицером-конногвардейцем и со временем стал арбитром во всех вопросах, связанных с традициями русского двора. Хорошо зная свои обязанности, уравновешенный и трудолюбивый, он выполнял довольно сложную работу с исключительной пунктуальностью.

Царь и царица относились к нему с огромным уважением и считали личным другом. Он мог также похвалиться дружбой с великими князьями и всеми государями, посещавшими русский двор. (Его брат долгое время был нашим послом в Лондоне.)

Граф Бенкендорф был принципиальным человеком. Он воздерживался от какой бы то ни было политической деятельности и никогда не обсуждал политических вопросов. Это было делом тактики, и об этом можно много рассказывать.

Он не последовал за царем в Сибирь, ибо в то время был серьезно болен и не вставал с постели. Место Бенкендорфа занял его пасынок, князь Василий Долгорукий, тоже бывший конногвардеец. Долгорукий был слишком молод и слишком скромен, чтобы давать политические советы царю. Он предпочел отправиться в ссылку и умереть вместе со своим государем под пулями большевиков.

Далее идет комендант дворца, руководитель дворцовой полиции. Эту должность сначала занимал генерал-адъютант Гессе, а позже, после многочисленных перестановок, генерал Воейков.

Первый из них занимался исключительно своими обязанностями. Второму хотелось оказывать влияние на царя.

Воейков, женатый на дочери Фредерикса, был дружен с Вырубовой, большой поклонницей Распутина. Именно по рекомендации Вырубовой императрица предложила назначить Воейкова комендантом дворца после смерти генерала Дедюлина. Фредерикс чувствовал, что не сможет нормально работать со своим зятем – они имели разные темпераменты. Он умолял Александру Федоровну подобрать другую кандидатуру, но она его не послушала. Воейков получил желанную должность. Он был очень амбициозен, и его тактика заключалась в том, чтобы постепенно удалять от царя всех, кто мог бы помешать его (Воейкова) планам. Одно время я думал, что мы с ним сработаемся, но произошел случай, который сделал наше сотрудничество невозможным. Воейков представил Фредериксу отчет, адресованный царю, который его величество вернул Фредериксу, поскольку предложения, высказанные в нем, противоречили существующим законам. Фредерикс, сильно встревоженный, приказал, чтобы в будущем все отчеты Воейкова проходили через меня, а этого, естественно, было вполне достаточно, чтобы Воейков возненавидел меня.

В момент отречения царя Воейков, из-за неудачного стечения обстоятельств, оказался во главе царской свиты, в которую входило тогда всего четыре человека: адмирал Нилов, князь Долгорукий, граф Граббе и Нарышкин (Фредерикс был болен). Далее я покажу, что эти люди были совершенно не способны дать его величеству правильный совет. Среди членов свиты именно Воейков несет главную ответственность за то, что случилось после приезда в Ставку депутатов Думы с их роковой миссией.

Мало что можно сказать об адмирале Нилове, флаг-капитане его величества, который представлял императорский флот и сопровождал царя во всех его путешествиях. Адмирал получил свое назначение благодаря вмешательству великого князя Алексея, чьим генерал-адъютантом он был многие годы. Нилов имел привычку впадать в гнев, что делало его совершенно непригодным для продуктивной работы. Он был очень предан царю и после революции остался в Ставке, покинув ее только после приказа царя.

Пост руководителя императорского военного секретариата занимали, последовательно, граф Гейден, князь Орлов и, наконец, Нарышкин. Граф находился в привилегированном положении, поскольку в детстве был другом Николая II, но пожертвовал должностью, женой и детьми ради преходящей страсти.

Князь Владимир Орлов, бывший офицер Конной гвардии и исключительно богатый человек, вскоре стал своим в императорской семье. Это был высокообразованный человек, саркастический, любивший острое словцо, имевший в обществе большой вес. В 1915 году он призывал к созданию «ответственного министерства», как тогда говорили. Вся его политика была направлена в первую очередь на то, чтобы уберечь Россию от надвигавшейся катастрофы, признаки которой он сумел разглядеть и оценить. Не думая о карьере, он отличался преданностью царю и делу русской монархии, преданностью в самом высоком смысле этого слова. Он состоял в переписке со многими видными политическими деятелями и был единственным человеком в свите, который обладал способностями к политической деятельности. К сожалению, он не любил императрицу и демонстрировал свою неприязнь к ней как перед противниками, так и сторонниками Распутина и даже во время аудиенций у императрицы.

Позже я расскажу со всеми подробностями, как карьера этого замечательного человека завершилась в тот самый день, когда императрица решила от него избавиться. Царю пришлось принять сторону жены (возможно, даже против своей воли, ибо он высоко ценил князя Орлова), иначе ему пришлось бы пожертвовать ее престижем.

Место Орлова, незадолго до гибели монархии, занял Нарышкин, сын обер-гофмейстерины. После революции он не предпринял никаких попыток разделить с их величествами тюремное заключение.

В военном секретариате служили три офицера: Дрентельн, Саблин и граф Воронцов-Дашков. Это были единственные офицеры, постоянно находившиеся во дворце в распоряжении царя, они считались помощниками руководителя военного секретариата. Остальные офицеры (адъютант, генералы свиты и даже генерал-адъютанты) не могли предстать перед царем, не получив на то разрешения графа Фредерикса.

Дрентельн был прямодушным, умным человеком с сильным характером, получившим хорошее образование.

Я считал, что он обладал отличной подготовкой для того, чтобы находиться в непосредственном окружении царя. Он был настоящим придворным в хорошем смысле этого слова, отличаясь рассудительностью и тактичностью. Кроме Фредерикса, он был, возможно, единственным человеком, к которому царь испытывал привязанность. Государь высоко ценил общество Дрентельна, с течением времени этот офицер мог стать царю очень полезен, благодаря своему умению разбираться в людях и способности распознавать, кто из людей искренне предан его величеству – уж он бы никогда не стал удалять таких людей от своего повелителя!

Потом случилась неприятность с Орловым. Дрентельн был правой рукой Орлова, и его положение сильно пошатнулось. В довершение ко всему случилась еще одна история – Джунковскому, шефу жандармов, пришла в голову мысль сообщить царю всю правду о Распутине. Всю правду! Он тут же лишился должности и впал в немилость. Но он принадлежал к тому же полку, что и Дрентельн, который тоже впал в немилость. Его назначили командиром Преображенского полка. Это было повышение по службе, но удаление из ближайшей свиты.

Саблин, протеже императрицы, был человек мелкого калибра и не мог давать царю политических советов. Он никогда не сумел бы убедить принять его точку зрения.

Роль графа Воронцова-Дашкова при дворе была весьма незначительной.

И наконец, был еще командир личной охраны царя, граф Граббе. Этот офицер не сумел внушить солдатам охраны чувства преданности государю и, когда наступила катастрофа, оказался неспособным выполнить свой долг.

Был еще один член царской свиты, его врач – сначала Гирш, а потом Боткин и Федоров.

Боткин отличался чрезмерной осторожностью. Никто из членов свиты не мог добиться от него четкого ответа, чем больна императрица или какое лечение прописано цесаревичу и его матери. Федоров был человеком большого ума. Он наблюдал за здоровьем цесаревича, в Ставке считали, что он имеет большое влияние на царя. Именно на основе его окончательного диагноза царь отрекся от престола не только за себя, но и за сына: Федоров решительно заявил, что Алексей останется инвалидом на всю жизнь.

Таковы были главные члены ближайшей царской свиты. Адъютанты несли службу по очереди, в течение двадцати четырех часов и даже помыслить не могли о том, чтобы передать царю какую-нибудь записку, связанную с политическими вопросами. Более того, Фредерикс очень ревниво относился к тем, кто мог посягнуть на его право быть единственным советчиком царя. К тому же было хорошо известно, что царь терпеть не мог людей, которые пытались обсуждать с ним дела, не входившие в сферу их непосредственных обязанностей.

Начальник уделов, обер-церемониймейстер, управляющий библиотекой и директор императорских театров появлялись перед царем только для того, чтобы представить отчеты о выполнении своих обязанностей.

Я скажу совсем немного об окружении царя в то время, когда он находился в Ставке в качестве главнокомандующего. Люди, проведшие здесь много месяцев, часто говорили мне, что эти офицеры (я специально не затрагиваю вопрос об их качествах как военных) производили впечатление безынициативных и апатичных, плывших по течению и заранее смирившихся со всеми возможными катастрофами. Это были «мелкие бюрократы на службе у царя, столкнувшегося с кризисом, подобного которому еще не было». Все новые назначения диктовались, казалось, каким-то злым роком: хорошие люди уходили, а их место занимали карьеристы. Пропасть между царем и народом, пока он находился в Ставке, продолжала углубляться. Миинистры приезжали сюда редко, а когда они все-таки появлялись, то не демонстрировали никакого желания поддерживать своих коллег по кабинету. Полностью отсутствовало единство действий и политики не только в кабинете министров, но и среди правительства и членов Ставки: «Мы жили на разных планетах».

Царь видел только то, что позволяла ему в своих письмах видеть императрица, а в этих письмах конечно же не было не только объективности, но и достоверной информации.

Здесь я позволю себе привести единственную в моей книге цитату. На 537-й странице подшивки «Revue des Deux Mondes» за 1928 год, в мемуарах графа Бенкендорфа, имеется абзац, посвященный событиям 21 марта 1917 года:

«В этот день началось наше заточение в Александровском дворце. Наш состав: мадам Нарышкина, моя жена, баронесса Буксгевден, графиня Гендрикова, доктора Боткин и Деревянко, граф Апраксин (который к концу недели нас покинул) и я. На следующий день с поездом императора приехал мой пасынок князь Долгорукий. Мы ожидали также генерала Нарышкина, руководителя военного секретариата его величества, графа Александра Граббе, командовавшего отрядом казачьей охраны, и полковника Мордвинова, генерал-адъютанта императора, но они не приехали. Кроме того, во дворце находились Вырубова, инвалид, и мадам Ден, но они содержались отдельно».

Всего шесть женщин и пятеро мужчин, один из которых уехал 25 марта.

Из того, что я рассказал, становится ясно, что ближайшая свита царя не могла оказывать на него никакого политического воздействия. Она состояла из узких специалистов, которые выполняли только ту работу, за которую отвечали.

Они заботились только об одном – как бы сохранить свое положение среди окружавших их интриг. Самым лучшим считали придерживаться узкой сферы своих функций, не делать ничего, что не было приказано, и ни в коем случае не участвовать ни в каких политических авантюрах, опасаясь неприятных последствий, которые те могли за собой повлечь. Их девизом было: пригнись, не высовывайся, не возлагай на себя ответственности, если от нее можно уклониться.

Да, эти чиновники не подходили на роль советчиков царя. Почти все члены свиты были обязаны своим положением при дворе службе в Конной гвардии. Граф Фредерикс, бывший командир этого привилегированного полка, считал своим долгом подбирать кандидатуры на любое вакантное место среди однополчан, то есть из той большой семьи, к которой он принадлежал сам и которая гарантировала корректность, такт и прекрасное воспитание. Те, кто носил белую с золотом форму, отличались тесной сплоченностью, и эта сплоченность сама по себе была важной гарантией.

Но никто из бывших офицеров гвардии не получил никакой подготовки для государственной деятельности. Все они были выходцами из высших слоев российской аристократии, то есть той категории людей, которая держалась отстранение от всех других классов: они приходили на придворную службу, получив военное образование в кадетских и пажеских корпусах и прослужив лет десять в блестящем и престижном полку. Среди них были и высокообразованные люди, но большинство не получило специального обучения, необходимого для того, чтобы заниматься государственными делами.