Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

Мои встречи с Распутиным

Конечно, я не мог избежать контактов с Распутиным. Он приложил все усилия, чтобы добраться до меня – ему хотелось, чтобы его принял граф Фредерикс.

Стояло лето. В Петроград приехали мои друзья, Мдивани. Однажды, узнав, что я плохо себя чувствую и не выхожу на улицу, г-жа Мдивани явилась навестить меня.

Не успев войти, она тут же перешла к делу:

– Александр Александрович, у вас много врагов.

– А у кого их нет, друг мой?

– Да, но Распутин может очень сильно вам навредить. Я уверена, что он ваш враг, потому что просто не знает вас. Он убежден, что это вы настраиваете против него графа Фредерикса. Вам надо с ним познакомиться.

Я категорически отказался.

Несколько дней спустя Елизавета Викторовна (Мдивани) позвонила мне:

– Ко мне пришли друзья, приходите и вы.

Я сказал, что у меня много работы, но она настояла, чтобы я пришел.

Мдивани остановились в гостинице «Европейская». Я приехал около одиннадцати часов и застал у нее в гостях Головину и нескольких других дам, которые, как мне было хорошо известно, принадлежали к окружению Распутина.

– Вы заманили меня в ловушку! – сказал я г-же Мдивани. – Вы ведь ждете Распутина.

В эту минуту прозвенел звонок. Дамы возбужденно бросились к двери. Вошел вдрызг пьяный Распутин. Увидев меня, он сказал:

– А, Мосолов! Наконец-то явился. Будем друзьями – согласен?

И он повел меня к столу, уставленному бутылками.

– Твой «старик» (Фредерикс) не любит меня… Скажу тебе: сегодня я надрался… да, надрался, я пьян… я понимаю, это тебе не нравится… Не обращай внимания… В другой раз, когда буду трезвый, мы с тобой поговорим. Но только не сейчас. Твое здоровье!

Мы выпили несколько стаканов.

– Ты должен прийти ко мне… все ко мне приходят… министры… и Витя (Витте) тоже… только ты и твой старик гнушаются мной. Поэтому Мама (императрица) тебя и не любит.

– Это твоя работа.

– О чем это ты? Ну конечно, моя. Полюби меня, и Мама тоже тебя полюбит.

– Я против тебя ничего не имею. Ты зла не держишь. Кто пьет, в том нет коварства. Я и сам люблю выпить.

– Приходи ко мне. Мы с тобой выпьем и поболтаем.

– Хорошо, хорошо. Но тебе лучше поехать домой и лечь спать.

Уходя, Распутин испортил в прихожей мое пальто.

Через несколько дней г-жа Мдивани снова приехала ко мне. Она заявила, что Распутин желает во что бы то ни стало меня видеть.

– Нельзя ему отказать, а то он озлобится.

– Может быть, но я вовсе не жажду, чтобы меня видели в обществе этого господина.

Наконец было решено, что я приду в гости к помощнику секретаря Святейшего синода и здесь тайно встречусь с Распутиным.

В назначенный день я явился в дом этого сановника. Он провел меня бесконечными коридорами; пришлось подняться по нескольким лестницам. В личных покоях, в комнате, выходившей на двор, я нашел Распутина.

На этот раз он был трезв. Он говорил долго, и, должен признать, в его словах было много здравого смысла. Распутин не сводил с меня пристального взгляда. Он говорил о «старике», то есть о графе Фредериксе. Он хотел подружиться с министром двора и убеждал меня поговорить с графом и помочь наладить с ним добрые отношения.

На следующий день я снова был в милости у императрицы.

Влияние Распутина на правительство

Во время войны влияние Распутина на государственные дела стало всеобъемлющим. Большинство назначений на важнейшие посты решалось в салоне императрицы. Для получения портфеля министра достаточно было получить рекомендацию Распутина.

Планы важнейших реформ, решение проблемы сепаратного мира зависели от того, что скажет старец. Мне самому пришлось обращаться к нему по поводу слухов о том, что он выступает за заключение перемирия, а также для того, чтобы выяснить его мнение по поводу родившегося у меня плана децентрализации управления страной.

Моя идея заключалась в том, чтобы разделить империю на несколько областей, которыми будут управлять наместники с помощью местных дум.

Эту реформу, по моему замыслу, следовало осуществить в случае победоносного окончания войны; она позволила бы демократизировать местное управление, сохранив при этом самодержавную власть царя.

Это надо было обсудить с Распутиным, чтобы выяснить, понравится ли ему этот план и поддержит ли он его, когда придет время претворить его в жизнь.

Вторая проблема, которую надо было решить, – это проблема сепаратного мира. Я подозревал, что старец ведет двойную игру и будет выступать за войну до победного конца только до тех пор, пока не отбросит все сомнения и не обнародует свои истинные намерения.

Г-жа Мдивани уже уехала из Петрограда, и мне пришлось обратиться за помощью к другой своей знакомой, чье имя я предпочитаю не называть, поскольку она живет в Советской России и любого намека достаточно, чтобы ввергнуть ее в пучину бед. Назовем ее баронессой.

В квартире баронессы собрались гости. Приехав, Распутин перецеловал всех находившихся там дам. Заметив меня, он не выказал особой радости.

Его отвели в столовую, где он принялся есть без помощи ножа и вилки. Женщины осыпали его лестью, от которой меня тошнило. Выпив, он стал более разговорчивым. Поднявшись из-за стола, он сказал баронессе:

– Верочка, отведи нас с Мосоловым в свою спальню. Он пришел не для того, чтобы посмотреть, как я ем.

Когда мы остались одни, Распутин сказал мне:

– Зачем ты хотел меня видеть? – И он посмотрел на меня своим пронизывающим взглядом.

– Я только что вернулся из Ставки и хочу узнать, что ты думаешь о войне.

– Хочешь знать, призываю ли я к заключению перемирия?

– А что ты сам об этом думаешь?

– Перед войной я был убежден, что нам надо оставаться с Германией друзьями. Но теперь, когда мы с ней воюем, я думаю, что необходимо сражаться до победы. Иначе императору не усидеть на троне.

– Именно так.

Я сразу же понял, что больше я от него ничего не добьюсь и что он не откроет мне истинных своих взглядов.

– Есть еще одна вещь, – продолжал я. – Я хотел сказать тебе, что управлять такой огромной страной из Петрограда невозможно. Россию следует разделить на несколько «областей», каждую со своим наместником и думой.

Он тут же перебил меня:

– Думой! У нас уже есть одна, черт бы ее подрал, и той слишком много.

– Не торопись. Царь не будет обращать внимания на все эти думы. Ими будут заниматься наместники в провинции, далеко от Петрограда. Если кто будет чем недоволен, то пусть критикует наместников, а не царя. А ему останется только одно – заботиться о своем народе. Он станет необыкновенно популярен.

Распутин с минуту молчал.

– Как же тогда царь будет управлять страной?

– Как и раньше, самодержавно. Он будет объявлять войну, подписывать договоры и возглавлять армию. Крестьяне от этой реформы тоже выиграют – они получат право выбирать местные органы власти.

– Может быть, и так, но я что-то не до конца понял твою мысль.

Пришли сказать, что гости скучают без Распутина. Только что появился князь Шаховской (в ту пору – министр торговли).

– Я должен идти. Твой план меня заинтересовал. Приходи ко мне завтра: поговорим об этом.

На следующий день я явился к Распутину часам к девяти вечера, но он спал. Я прождал его полчаса; наконец он явился с помятым лицом и всклокоченными волосами. Мы не могли начать разговор с того пункта, на котором остановились вчера. Целый час мы болтали о пустяках – я рассказывал смешные истории. Распутин потягивал вино. Откупорив вторую бутылку, он сказал:

– Ну, мой друг, вспомним вчерашний разговор. Или ты уже не хочешь говорить об этом с Гришкой? – Он бросил на меня тяжелый взгляд. – С ним нельзя так обращаться, – сказал он.

– Я думал, ты уже позабыл обо всем, – ответил я. – Мадера твоя уж больно хороша, и я думал, что сегодня мы не будем затрагивать серьезных вопросов. Ну, если ты желаешь…

– Так-то лучше… вино разговору не помеха. Ты мне нравишься. Мне с тобой легко. Если ты придумал что-нибудь, что поможет Папе и Маме, расскажи об этом. Давай выпьем за их здоровье.

Я подробно изложил свой план. Сначала мне показалось, что он ничего не уловил из моих слов. Но потом он вдруг все понял. Он не только понял, но и изложил мою идею своими словами.

– Жаль, – сказал Распутин, – что нельзя посоветоваться с Витей. Это сущий дьявол. Он сделает все по-своему, а Папе от этого станет только хуже. Сколько раз он обсуждал со мной прекрасные планы, но потом, хорошенько подумав, я понимал, что этот план послужит на пользу только ему, Вите, а Папе принесет зло.

После третьей бутылки он спросил:

– А Папа об этом знает?

– Его познакомили с общей идеей. Думаю, он возражать не будет.

– Значит, мне не нужно будет с ним об этом говорить?

– Когда придет время, – сказал я, – я дам тебе знать, чтобы ты обсудил с ним этот вопрос. Это мне очень поможет.

– Поможет тебе… поможет тебе… Я скажу ему, чтобы он позволил тебе самому рассказать об этом плане, и я уверен, что он не откажется… Он очень умный. Он обо всем подумает… Ну а я могу только благословить твой план.

Я пожал ему руку. От вина его развезло. Он обнял меня и заплакал. Когда я уходил, он сказал:

– Приходи еще, мы снова выпьем. Ты мне нравишься.

Спасение Вырубовой

В начале 1916 года для меня наступили трудные времена. Фредерикс болел и не мог, как обычно, прийти мне на помощь.

Все дворцовые дела свалились на мои плечи. А я чувствовал, что императрица мне не доверяет. Всюду плелись интриги, разраставшиеся как ядовитые грибы. Если бы не моя преданность Фредериксу, я бы подал в отставку.

Приглашение на обед к Мдивани пришло как раз вовремя.

За столом будут всего трое – г-жа Мдивани, Распутин и я. Мне предоставлялась прекрасная возможность выяснить у старца, какие обвинения выдвигаются против меня. Я принял приглашение.

Но обед не оправдал моих надежд. Не успели подать первое, как Распутина позвали к телефону. Он тут же вернулся, бледный и дрожащий. Катастрофа! Аннушка (Вырубова, подруга императрицы) серьезно пострадала при железнодорожной аварии, и врачи опасаются за ее жизнь. Он должен немедленно ехать в Царское Село.

Ему выделили одну из автомашин отеля.

Говорили, что, несмотря на тяжелые травмы, Распутин сумел привести Вырубову в чувство. Фрейлины потом рассказывали, что императрица, вернувшись во дворец, заявила, что Распутин совершил чудо.

Царь и Распутин

Я рассказывал Фредериксу о всех моих встречах с Распутиным.

Он не возражал против этих встреч. Мои рассказы помогали графу понять, как относятся к Распутину царь с царицей.

Задолго до этого Фредерикс сделал одну попытку раскрыть царю глаза на Распутина. Граф долго готовился к этому докладу – он придавал ему огромное значение. Но ему удалось произнести только десять слов, как царь перебил его:

– Мой дорогой граф, люди несколько раз заговаривали со мной о Распутине. Я заранее знаю все, что вы мне скажете. Давайте останемся друзьями, и прошу вас, никогда больше не затрагивайте при мне этой темы.

Ситуация, однако, становилась все более угрожающей, и Фредерикс посчитал своим долгом еще раз вернуться к этой теме. Я не знаю, что произошло во время его второй беседы с царем. Его величество, очевидно, ответил в более резком и решительном тоне.

Люди менее значительные, чем Фредерикс, прощались со своими должностями при малейшей попытке возмутиться растущим влиянием старца.

Стоит в этой связи рассказать о том, что произошло с князем Владимиром Орловым.

Князь был потомком фаворита Екатерины II. Долгие годы он не только занимал важный пост при дворе, но и был личным другом царя. Он был умен и обладал острым языком, в разговорах о старце отзывался о нем язвительно. При любом дворе всегда есть любители доносов, и высказывания князя быстро достигли ушей императрицы.

Этого оказалось достаточно. Однажды император с семьей должны были отправиться в плавание на яхте «Штандарт», любимой яхте царя. Орлов уже спустился в свою каюту. Императрица послала за Фредериксом и сказала ему:

– Передайте князю Орлову, чтобы он сошел на берег. Я не желаю его видеть.

Приказ так удивил Фредерикса, что он пошел к царю за его подтверждением. Царь, как всегда, встал на сторону жены. Орлова, не помню, под каким предлогом, попросили сойти на берег. Чуть позже он лишился и своего поста при дворе.

Другим случаем стала неожиданная отставка мадемуазель С.И. Тютчевой, гувернантки великих княжон.

Мадемуазель Тютчевой было около тридцати, когда ее пригласили на этот ответственный пост. Она была человеком исключительной доброты и обаяния, высокообразованная и к тому же принадлежала к аристократической московской семье. На всех нас она произвела прекрасное впечатление. Когда она приехала в Ливадию, мы сразу же заметили, как благотворно сказалось ее влияние на детях, их манеры тут же улучшились.

Не помню точно, как долго гувернантка управляла своей маленькой империей, но вдруг разнеслись слухи, что императрица и мадемуазель Тютчева «повздорили». Сам я не присутствовал при этом разговоре. Я знаю, что Фредерикс пошел к императрице и сказал ей, что неожиданный отъезд мадемуазель Тютчевой произведет неблагоприятное впечатление в Москве. Ему было сказано в ответ, что мадемуазель Тютчева вмешивается не в свои дела, пытаясь поучать ее величество, что можно разрешать детям, а чего нельзя. Ее величество ответила, что мать лучше всех знает, что должны делать ее дети. На это мадемуазель Тютчева сказала, что хочет уехать в Москву, и получила разрешение.

В сложившейся ситуации она уже не могла больше оставаться фрейлиной императрицы. Царица, по-видимому, считала старца святым, поскольку позволяла ему приходить в спальни княжон, чтобы благословить их. Мадемуазель Тютчева же была уверена, что неотесанному мужику нечего было делать вечером в спальне детей.

Распутинская клика

Я знал, что к женщинам, почитательницам старца, присоединилась группа проходимцев, которым удалось втереться к нему в доверие. Они использовали его влияние в своих грязных, преступных целях, оказывая с помощью старца давление на всех министров. Говорят, что благодаря Распутину они передавали нашему противнику секретную информацию, но я думаю, что это преувеличение.

Невозможно назвать имена этих людей и перечислить департаменты, в которые они были вхожи; я могу только рассказать о применявшихся ими способах достичь своей цели.

Одним из приспешников Распутина был князь Андронников – его я встречал чаще всех. Надо сказать, что он был, наверное, самым безобидным из них. Он происходил из очень хорошей семьи, но имел дурную репутацию; постоянного занятия у него не было. Я всячески старался избегать его. Но однажды он оказался моим соседом по столу на обеде, который давали мои друзья. Пятнадцатиминутного разговора с ним оказалось достаточно, чтобы выяснить, что он очень хорошо знал обо всех предполагаемых назначениях при дворе. Я удивился этому, он скромно наклонил голову и сказал:

– Вы ведь знаете, что у меня нет официальной должности, но я считаю себя адъютантом Всемогущего. В этом качестве я обязан знать обо всем, что происходит в Санкт-Петербурге, – только так я могу продемонстрировать свою любовь к России. Других должностей мне не надо; я подчиняюсь Ему, Тому, Кто способствует торжеству справедливости или восстанавливает ее там, где она оказалась попранной.

Чуть позже он пришел ко мне в канцелярию. Он сказал, что поддерживает кандидатуры двух человек на пост при дворе, которые были включены в официальный, одобренный царем список, приготовленный для подписи. Я сказал, что передам его мнение министру двора. Но на этом дело не закончилось. Он заявил, что две другие кандидатуры, также внесенные в этот список, совершенно недостойны чести, которую им собираются оказать. И он начал пересказывать порочащие этих людей слухи.

– У вас есть документы, подтверждающие ваши слова?

– Я не нуждаюсь в бумагах, чтобы доказать свою правоту.

Я встал и заявил, что наш разговор закончен.

Через несколько дней мне прислали огромную рыбу, выловленную в Волге. Князь написал, что получил несколько таких рыбин и дарит одну из них мне.

Я вернул подарок без сопроводительного послания. Вскоре выяснилось, что Фредерикс тоже получил в подарок волжскую рыбу; но его повар ничего не сказал ему, приготовил ее и подал на стол. Имя дарителя выяснилось только на следующий день.

Вернуть подарок было уже нельзя – рыба была съедена.

Князь совсем не обиделся на меня за то, что я вернул его подарок. Он явился ко мне с запиской, касающейся какого-то политического вопроса, и попросил устроить ему встречу с графом Фредериксом. Записка была составлена довольно толково; в ней содержалось много хвалебных отзывов о графе и авторе этих строк, но в конце ее Андронников подверг жестокой критике деятельность одного из наших министров.

Я сделал все возможное, чтобы князь не смог увидеться с графом, Андронников засыпал меня своими записками, я передавал их Фредериксу, и, должен признать, граф читал их с интересом и даже удовольствием.

Через два года их величества уехали за границу, в Вольфгартен; их свита разместилась во Франкфурте. Андронников тоже оказался здесь. Он сказал, что приехал как специальный корреспондент одной из русских газет, и мне пришлось несколько раз принимать его у себя по разным поводам, вместе с другими представителями прессы. Он хотел во что бы то ни стало быть представленным Фредериксу; я же, под разными предлогами, отказывался организовать ему встречу с графом.

Однажды я сказал ему:

– Я не могу представить вас графу. Он отправляется в Кельн со своей женой – она возвращается в Петербург Северным экспрессом.

Конечно, не составило труда вычислить время возвращения Фредерикса из Франкфурта.

– Когда мы в пять часов утра появились на вокзале, – позже рассказывал мне Фредерикс, – я увидел, что у нашего вагона стоит господин, держа в руках цилиндр. Я решил, что это один из железнодорожных служащих, и подошел к нему, чтобы коротко поблагодарить за внимание железнодорожной компании. Он ответил: «Я не служащий этой компании, я русский князь и пришел сюда, чтобы выразить свое восхищение кавалеру». – «Кавалеру?» – «А разве вы только что не совершили рыцарский поступок?» – «Да, но что вы имеете в виду?» – «Проводили г-жу графиню в Кельн!»

После этого Андронников, к великому неудовольствию Фредерикса, проводил его до гостиницы, где тот остановился; здесь, невзирая на протесты графа, Андронников взял его чемодан и отнес в комнату, не уставая осыпать Фредерикса довольно пошлыми похвалами.

Такое знакомство, по мнению Фредерикса, совсем не располагало к дальнейшему общению. Но он ошибся: на следующий день князь зашел к Фредериксу, представившись «другом графа», и больше получаса разговаривал с ним.

С тех пор графиня Фредерикс регулярно получала от князя цветы и коробки с конфетами.

Андронников прислал еще несколько записок, но они были адресованы непосредственно графу. Он передал их мне, в них не содержалось ничего, что могло бы заинтересовать министра двора. Я положил их в свою папку.

Однажды ко мне приехал Андронников.

– Я собираюсь издавать газету, ее задача – укреплять преданность русских людей к императорской семье. Императрица распорядилась, чтобы эта газета не подвергалась цензуре.

– Такой приказ мог отдать только император, – ответил я. – Более того, распоряжения подобного рода в устной форме могут быть переданы мне только одним из генерал-адъютантов его величества. Если я не ошибаюсь, вы ведь всего лишь адъютант Всемогущего; так что, сами понимаете, я не могу выполнить этот приказ.

С тех пор князя Андронникова я больше не видел.

Я попытался с помощью своих друзей выяснить, что стояло за этим случаем.

Но мне не удалось узнать ничего наверняка; предполагали только, что князь лгал, когда утверждал, что сама императрица дала такое распоряжение.

Думаю, что этого достаточно, чтобы обрисовать характер этого господина. В квартире князя постоянно бывал Распутин; здесь он принимал посетителей, которых не мог принять у себя дома.

Распутин назначает министров

Теперь я подхожу к моему самому значительному столкновению с Распутиным. Оно показывает, до какой степени распределение портфелей зависело от милости этого опустившегося человека.

Премьер-министром был только что назначен Трепов. Этого назначения все ждали уже давно. Посещая заседания кабинета как представитель Фредерикса, я часто замечал, что меры, предлагаемые моим зятем, почти всегда одобрялись министрами; его влияние постоянно возрастало.

Я отправился к Трепову за день до его отъезда в Ставку, где он должен был докладывать царю. Он сообщил мне, что его доклад имеет очень важное значение, ибо в нем он предлагал сместить четырех министров. Если царь согласится на это, то Трепов сможет сформировать кабинет министров, с которым можно будет работать, если нет, то он вынужден будет подать в отставку. Он спросил, как его назначение было принято при дворе. Я рассказал все, что знал, и добавил, что ему придется принимать во внимание Распутина. С этим он согласился.

– Но я никогда не смогу поддерживать с ним личных или дружеских отношений, что бы ни случилось.

Вернувшись из Ставки, он сообщил мне, что доклад прошел довольно успешно; отставки трех министров лежали у него в портфеле, а четвертая была подписана царем, но он пока решил задержать эту бумагу у себя. Это был указ, касающийся Протопопова[14]14
  Протопопов, член Думы, был министром внутренних дел. Своим назначением обязан Распутину. Он был замешан в тайной попытке договориться о сепаратном мире с Германией. Протопопов страдал от серьезного нервного заболевания.


[Закрыть]. В последнюю минуту царь сказал:

– Оставьте мне этот отчет, я пришлю его вам сегодня вечером или завтра утром.

Если бы ему удалось удалить четырех министров, Трепов смог бы сформировать кабинет «общественного доверия», как говорилось в ту пору. Это не был бы парламентский кабинет в полном смысле этого слова, но в него были бы включены несколько членов Думы. Это было бы наилучшим решением и сумело бы успокоить общество. Но присутствие в кабинете Протопопова свело бы на нет все усилия Трепова – ни один ведущий деятель Думы не согласился бы работать со ставленником Распутина.

– А вы не могли бы сейчас же пойти к Распутину? – спросил меня Трепов.

– Могу, но мне противно с ним общаться.

– И мне тоже. Кроме того, это может иметь для меня плохие последствия. Но я готов рискнуть. Необходимо во что бы то ни стало добиться отставки Протопопова.

– А что я могу обещать Распутину?

– Предложите ему дом в Петрограде, скажите, что все расходы по его содержанию и все его личные расходы будут оплачены казной; обещайте дать личную охрану, которая ему необходима, а сразу же после отставки Протопопова – единовременную выплату в размере 200 тысяч рублей. В свете всего этого я хочу, чтобы он не вмешивался больше в назначение министров и высших правительственных чиновников. Что касается духовенства, то, если он хочет, пусть распоряжается им сам. Никаких личных бесед со мной, если он захочет что-нибудь сообщить мне, пусть действует через вас. Вы знаете этого человека. Попытайтесь убедить его прислушаться к доводам разума.

– Но вы же знаете, что если он откажется, то сразу же позвонит царю и скажет, что вы пытались дать ему взятку. И тогда вас ждут большие неприятности.

– Все возможно. Но я все-таки рискну. В любом случае, я всегда готов уйти. Царь, конечно, ничего не скажет мне о звонке Распутина, но под любым предлогом постарается от меня избавиться. Ставлю все, что у меня есть, на эту карту. Пока Протопопов находится на посту министра внутренних дел, я не смогу сформировать правительство.

– А обо мне вы подумали? – спросил я. – Что будет со мной, если Гришка откажется от нашего предложения? А я сильно сомневаюсь, чтобы он его принял.

– И все-таки попытайтесь убедить его. В конце концов, ваше назначение в Румынию уже практически решено. Вам там будет гораздо лучше. Идите к Распутину и поскорее возвращайтесь.

Я доехал до Гороховой, где жил Распутин, на автомобиле. По пути я снова и снова повторял себе, что сделал большую глупость, связавшись с делом, в которое замешан Распутин.

– Григорий Ефимович, – начал я, – ты знаешь, что мой друг и зять Трепов только что назначен премьер-министром. Я был бы очень рад, если бы ты с ним поладил, ведь причин для вашей вражды нет. Он против тебя ничего не имеет. Но он просит тебя не вставлять ему палки в колеса, поскольку положение его очень сложно. В ответ он не будет мешать тебе.

– Хорошо, пусть продолжает в том же духе. Но при одном условии, – добавил Распутин, – что он оставит в покое моих друзей.

– Об этом я и говорю. Все твои расходы на жизнь и расходы тех, кто от тебя зависит, будут оплачены. Тебе дадут охрану – без нее тебе не обойтись. Бери что хочешь и делай что хочешь, но только не вмешивайся в назначение министров и начальников управлений. Занимайся назначением священников – обо всех, кого ты порекомендуешь, мы позаботимся.

Договорить мне не удалось. Глаза его вспыхнули от гнева, зрачки его сузились, остались только белки.

– Ах, так! – закричал он. – Тогда я собираю вещи и уезжаю, я вижу, что больше здесь не нужен.

Я не был готов к такому повороту дела и растерялся.

– Успокойся, Григорий Ефимович. Я разговариваю с тобой как с другом. Ну, успокойся же – неужели ты думаешь, что сможешь управлять Россией без чьей-либо помощи? Если Трепов уйдет, на его место сядет кто-то другой, и кто знает, что он тебе предложит? Быть может, совсем ничего.

Его глаза запылали еще ярче.

– Ты, я вижу, совсем глупый человек. Неужели ты думаешь, что Папа и Мама позволят тебе делать все, что вздумается? Мне не нужны деньги – да самые бедные владельцы лавок дадут мне все, что нужно, и так. Охрана? Не нужна мне ваша охрана, дураки, и будьте вы все прокляты! – Неожиданно он замолчал, словно только сейчас до него дошел смысл происходящего. – А! Он хочет избавиться от Протопопова (он употребил прозвище Протопопова, как делал обычно, но я его позабыл).

Ко мне вернулось спокойствие. Я уже взялся было за шляпу, чтобы идти, но тут бросил ее на стул и сказал:

– Не будь дураком! Налей-ка мне лучше стакан мадеры и поговорим, как друзья. – Почти целую минуту он молчал, а потом улыбнулся – гнев его прошел. – Давай выпьем, Саша.

Мы молча выпили по два или три стакана. Я понял, что можно продолжить разговор.

– Послушай, Григорий Ефимович, неужели ты думаешь, что Трепов будет приходить к тебе и советоваться, кого назначить министром? Заруби себе на носу – этого никогда не будет. Ты хочешь, чтобы Протопопов остался в составе правительства. Он может стать министром торговли вместо Шаховского. Шаховской – твой друг и может занять место Протопопова. Чего это ты взбеленился, даже не узнав, о чем идет речь?

– Почему он хочет убрать Протопопова? Он никогда не найдет человека более преданного Папе, чем он.

– Преданность еще не все! Необходимо также, чтобы человек умел делать дело…

– Дело, дело – есть только одно дело – искренне любить Папу. Витя был умнее многих, но он не любил Папу. Он был плохим министром.

Мы проговорили больше часа. Две бутылки, которые мы выпили, не произвели на него того воздействия, на которое я надеялся, – Распутин владел собой. Под конец я добился от него обещания послать Папе телеграмму с просьбой уволить Протопопова.

Но он отказался написать при мне ее текст.

«Он даст телеграмму с просьбой не увольнять Протопопова», – подумал я, но сделал вид, что верю ему, – и сразу же понял, что он заметил мою неискренность.

У Распутина был дар читать мысли своего собеседника. Я знал много людей, обладавших такой способностью, но Распутин превзошел их всех.

Когда я уходил, он сказал:

– Останемся друзьями. Я не буду нападать на Трепова, если он оставит в покое моих друзей. Если нет, то я тут же уеду к себе в Покровское (родная деревня Распутина в Сибири). Мама будет умолять меня вернуться назад, а Трепову придется уйти. Выпьем еще по стаканчику. Несмотря ни на что, ты мне нравишься.

Потерпев поражение, я отправился к Трепову. Он понял, что надеяться ему не на что.

Все произошло так, как я и предполагал. Император задержал подписанный указ, и Протопопов остался на своем посту. Трепову пришлось уступить должность князю Н.Д. Голицыну.

Это было начало конца.