Текст книги "При дворе последнего царя. Воспоминания начальника дворцовой канцелярии. 1900–1916"

Любимой яхтой царя был «Штандарт». Она была построена в Дании и считалась лучшим кораблем такого типа в мире. Водоизмещение яхты составляло 4500 тонн, она была выкрашена в черный цвет, а на корме и носу имела позолоченные украшения. Она обладала отличными мореходными качествами и обеспечивала пассажирам полный комфорт. Когда мы посетили Коус, король Эдвард попросил царя показать его конструкторам планы яхты, на тот случай, если ему захочется построить себе такую же.

Яхтой командовал вице-адмирал Ломен, царский флаг-капитан[18]18
  Флаг-капитан его величества отвечал за безопасность государя, на каком бы корабле монарх ни находился – на яхте, броненосце или шлюпке. В последнем случае флаг-капитан сам садился за руль.


[Закрыть]. Все высшие военно-морские чины боялись его как огня. Это правда, что он был исключительно требовательным, а в гневе и весьма резким Он утверждал, что на борту яхты сам царь должен ему подчиняться. Вне службы он был приятным и общительным человеком.

Фактическим же командиром «Штандарта» был капитан Чагин, а старшим офицером – Саблин. Оба они очень гордились тем, что их величество высоко их ценит.

В письмах, которые императрица писала царю на фронт, она часто упоминала Саблина.

Конец Чагина был трагическим – он покончил с собой. По одной версии, причиной самоубийства было то, что его любовница принадлежала к группе террористов-эсеров. Не могу этого утверждать – Чагин умер холостяком.

Когда императорская семья путешествовала на борту «Штандарта», каждому ребенку назначали дядьку – матроса, отвечавшего за его безопасность. Дети играли со своими дядьками, разыгрывали их и поддразнивали. Постепенно и молодые офицеры «Штандарта» втянулись в эти игры. Когда великие княжны подросли, игры сменились флиртом, но совершенно невинным. Я конечно же не использую здесь слово «флирт» в обычном его смысле; молодых офицеров лучше было бы сравнить с пажами или рыцарями средневековых дам. Много раз вся эта молодежь проносилась мимо меня, но я ни разу не услышал ни одного слова, похожего на современный флирт. Более того, офицеры были отлично вышколены одним из своих начальников, которого считали кавалером императрицы. Что касается великих княжон, то даже тогда, когда две из них уже превратились в настоящих девушек, они разговаривали как десяти– или двенадцатилетние девочки.

Императрица на борту яхты становилась веселее и разговорчивей. Она участвовала в играх детей и подолгу беседовала с офицерами.

Офицеры, конечно, находились в весьма непростом положении. Каждый день их приглашали к императорскому столу. В качестве ответного шага императорская семья принимала приглашения на чай в кают-компании.

Но не сделались ли офицеры «Штандарта» со временем просто светскими людьми? Это обвинение часто выдвигали против них, особенно в военно-морских кругах (но, может быть, им просто завидовали) после несчастного случая, известного как авария «Штандарта».

В один прекрасный день, когда мы путешествовали в финских шхерах, «Штандарт» вдруг потряс сильный удар. Никто не ожидал ничего подобного. Яхта тут же остановилась. Никто не знал, что будет дальше. Императрица побежала за детьми. Она нашла всех, за исключением цесаревича, которого нигде не было. Можно представить себе отчаяние родителей, которые были вне себя от беспокойства. Сдвинуть яхту с места оказалось невозможным. Во все стороны от нее понеслись моторные катера.

Император бегал по яхте, требуя, чтобы все вместе с ним искали цесаревича. Впрочем, его вскоре нашли в целости и сохранности. Как только яхта остановилась, его дядька Деревенько схватил его на руки и побежал к якорным клюзам. Это был наилучший выход – отсюда можно было скорее всего спасти мальчика, если бы корабль начал тонуть.

Паника прекратилась, и все спустились в шлюпки.

Было проведено расследование. Ответственным за аварию признали лоцмана, старого финского морского волка, который вел судно в момент аварии. Срочно проверили все карты и выяснили, безо всяких сомнений, что скала, на которую напоролась яхта, ни в одной из них не указана.

Но оставался еще флаг-капитан его величества, которому была вверена жизнь императорской семьи. В то время этот пост занимал адмирал Нилов, единственный человек после Бога, который отвечал за безопасность яхты.

Он был в таком состоянии, что царь решил отправиться к нему в каюту. Войдя без стука, царь увидел адмирала, склонившегося над картой с револьвером в руке. Император попытался успокоить его. Он напомнил адмиралу, что по морским законам ему надлежит предстать перед судом, но, добавил царь, нет и тени сомнения в том, что он будет оправдан, поскольку столкновение предугадать было нельзя. Его величество унес с собой револьвер адмирала.

Никого из участников этой драмы уже нет в живых. Поэтому я могу сказать, что после случая с револьвером между царем и адмиралом возникла трогательная дружба, которая была загадкой для всех, кто не знал подробностей этой трагедии, поскольку характер, образование и культурный уровень царя и адмирала очень сильно отличались.

При дворе о крушении «Штандарта» никто не говорил. Все знали, что малейшее критическое замечание по адресу офицеров навлечет суровое наказание на голову того, кто осмелится его сделать.

Офицеров на яхту отбирали по их умению вести себя в обществе; их задачей было создать на ее борту атмосферу сказки и идиллии. Вполне может быть, что их технические знания уже устарели.

Первые автомобили марки «Серполет» появились в Петербурге в 1901-м или 1902 году. Один был куплен графом Фредериксом, а другой – великим князем Дмитрием Константиновичем (этот поклонник нового спорта, к слову сказать, разводил прекрасных лошадей). Но автомобили были еще совсем несовершенны и постоянно ломались.

Однажды граф спросил у царя разрешения взять свой автомобиль в Спалу, на охоту. Не успели мы выехать, как пришлось выходить и толкать машину на обочину, поскольку мотор ее заглох прямо посередине дороги, перегородив путь царю. Весь двор проехал мимо нас, и насмешки сыпались со всех сторон. В конце концов граф послал за другим механиком, и мы смогли совершить еще две поездки без особых приключений. Тогда граф предложил царю – дело было в воскресенье после завтрака – прокатить его на машине. Его величество согласился, правда, без особого энтузиазма. Не успели мы отъехать, как наш автомобиль сломался. Пришлось послать за лошадьми, чтобы оттащить машину в гараж. Очутившись под градом насмешек, граф отказался от своего намерения катать царя.

На следующий год бывший конногвардеец Квитко-Основьяненко купил в Ялте еще один автомобиль, получше. Полиция запретила ему ездить, поскольку он пугал лошадей, а на горных дорогах Крыма это могло привести к несчастным случаям. Квитко обратился к графу Фредериксу с просьбой отменить запрет. Он приводил в пример Европу, где автомобили могли разъезжать свободно, даже в Тироле. Дело передали на рассмотрение царя. Он, вероятно, не забыл еще случая в Спале. Его ответ был краток:

– Мой дорогой граф, пока я живу в Ливадии, автомобилей в Крыму не будет.

На следующий год царь имел возможность несколько раз прокатиться на машине, предоставленной в его распоряжение в Дармштадте великим князем. Императрицу тоже уговорили проехаться в этой ужасной повозке, напоминавшей омнибус без лошадей. Убедившись в безопасности езды, царь изменил свое мнение по поводу автомобилей.

Вернувшись в Царское Село, мы с удивлением увидели подъезжавший к нам автомобиль «делонебельвиль», за рулем которого сидел князь Владимир Орлов. После завтрака его величество попросил князя прокатить его в своей машине. Они объехали парк, и в конце поездки царь пригласил императрицу совершить с ним еще одну «экскурсию».

Орлов предоставил свой автомобиль в распоряжение государя; поездки стали совершаться почти каждый день, особенно после того, как князь доставил в свой гараж еще более совершенную машину. С тех пор он не покидал шоферского места. Он возил их величества в разных направлениях; опасаясь нападения на автомобиль или каких-нибудь других непредвиденных обстоятельств, он не позволял шоферу занять его место.

Через шесть месяцев Фредерикс спросил царя, не хочет ли он завести себе автомобиль. Царь ответил:

– Да, вы правы. Нельзя дальше злоупотреблять добротой Орлова. Велите купить две или три машины, да поручите это сделать Орлову, он разбирается в этом лучше всякого профессионала.

К концу года императорский гараж был хорошо укомплектован. В нем было десять машин – позже их стало двадцать – и школа шоферов. Орлов продолжал возить царя и царицу. Только тогда, когда фирма прислала специально рекомендованного шофера (это был француз), Орлов согласился передать бесценные жизни государей в его руки. Но даже после этого он еще целый месяц ездил рядом с шофером, опасаясь, как бы чего не случилось.

Несколько лет спустя парк автомобилей царя был одним из лучших в мире.

Царь охотился в основном в Беловеже, лесном заповеднике, занимавшем четверть миллиона десятин в Гродненской губернии. Раньше здесь много веков охотились короли Польши. В 1888 году лес стал личной собственностью царя.

Беловежа была знаменита своим своеобразием древесных пород. Кроме того, это было единственное в Европе место, где сохранилось стадо зубров. Оно насчитывало 800 голов и тщательно охранялось. Даже во время императорских охот разрешалось убивать только тех зубров, которые отстали от стада, поскольку они были очень агрессивны и могли напасть на других зубров.

Поохотиться в Беловеже мечтали все коронованные особы Европы. Кайзер просто умирал от желания сделать здесь хотя бы несколько выстрелов, но царь никогда не приглашал своего кузена на охоту в этот лес.

Часто после встречи с Вильгельмом II царь говорил Фредериксу:

– Он опять напрашивался, чтобы я пригласил его в Беловежу, но я сделал вид, что не слышу.

Во время войны, когда Беловежа была оккупирована немецкими войсками, арестовали однажды немецкого солдата, у которого нашли приказы, касавшиеся заповедного леса. В них, под страхом смерти, запрещалось убивать зубров и других крупных зверей.[19]19
  К сожалению, это стадо почти полностью погибло во время революции.


[Закрыть]

В половине седьмого утра все охотники в охотничьих костюмах собрались перед царским дворцом. Вскоре появился государь, сопровождаемый императрицей и двумя фрейлинами.

Мы заняли свои места в тройках, по двое, за нами ехали егеря. Добравшись до леса, мы поехали по длинным прямым лайонам – специально проделанным в лесу просекам, по которым охотники могли проникнуть в лес. Должен отметить, что по всей Беловеже было строжайше запрещено рубить деревья, и подлесок сделался совершенно непроходимым. Ветер не проникал в гущу леса, и дубы и березы росли совершенно прямо, словно свечи. Трава на просеках содержалась так хорошо, что мы ехали по ней словно по ковру.

Когда мы прибыли на место охоты, нас встретил обер-егермейстер, который заставил нас тянуть жребий. Царь считал делом чести предоставлять каждому охотнику равные возможности. В некоторых странах монархам обычно доставались самые лучшие места для засады, отчего люди невысокого ранга за всю охоту порой не видели ни одного животного.

Нас было двенадцать, и для нас приготовили двенадцать стендов. Мы заняли свои места в соответствии с вытянутыми номерами.

В каждом стенде охотник был защищен до груди. Позади него стоял егерь, в обязанности которого входило перезаряжать ружья. Царю помогали два егеря, которые были вооружены большими рогатинами, чтобы в случае необходимости удержать раненого зверя. Императрица стояла рядом с царем. Она проявила удивительное хладнокровие, чего нельзя было сказать о ее фрейлинах, которые стояли вместе с другими членами свиты, и вскрикивали в самый неподходящий момент, пугая животных.

Одна из них была со мной, но это не помешало мне убить очень крупного зубра. Первым выстрелом я ранил его в плечо. Зубр остановился, а потом бросился на нас. Вторым выстрелом я свалил его – в двадцати метрах от нашего стенда.

Он весил 525 килограммов, более полутонны, прекрасный образец этих почти исчезнувших животных.

Вечером, после обеда, все собрались на большой террасе. Перед ней были разложены наши трофеи, егеря освещали их факелами. В честь царя пропели охотничьи рожки, а главный егерь, обнажив свой кинжал, показал им на зверей, убитых царем. Потом в таком же порядке приветствовали трофеи других охотников.

Однажды великий князь Николай Николаевич и князь Кочубей выстрелили одновременно и убили большого оленя с тридцатью двумя кольцами на рогах. Оба охотника предъявили свои права на эти выдающиеся рога. Начался спор. Царь вмешался и сказал:

– Я здесь хозяин и забираю рога себе.

Он велел изготовить за границей две точные копии этих рогов, которые стали украшением его Беловежской коллекции, и послал их соперникам.

Царь был очень хорошим стрелком, но стрелял лишь тогда, когда был уверен, что не промахнется. Ему не хотелось промахом подмочить свою репутацию.

В конце охоты каждый из гостей получал отпечатанный список лично убитых им зверей, где были отмечены дата охоты и место, где был произведен удачный выстрел.

Эпилог

Июль 1914 года

После отъезда президента Французской республики из Петербурга мы думали, что тучи на политическом горизонте вскоре развеются. Вернувшись после одной из аудиенций у царя, Фредерикс сказал мне, что его величество не думает, что убийство в Сараеве приведет к войне, и надеется, что все уладится. Однако военный министр, которого я встретил в тот же день, думал по-другому. С его точки зрения, которую разделял и я, сама сердечность, с которой был принят в Кронштадте французский президент, заставит Вильгельма поддержать Австрию, если она предъявит неприемлемые требования.

Мой сын проводил отпуск в Швейцарии, и я телеграфировал ему, чтобы он возвращался в Россию.

Вечером Фредерикс опять встретился с царем. На этот раз его величество был полон тревоги. Кайзер прислал ему телеграмму, в которой предупредил, что любое вмешательство третьей страны в австро-сербский конфликт приведет к войне. Его величество ответил кайзеру, что стремится сохранить мир, но вынужден был дать приказ военному министру принять некоторые предварительные меры на случай, если мобилизация станет неизбежной. Эти меры можно будет отменить, если станут возможными прямые переговоры с Австрией.

На следующий день был опубликован австрийский ультиматум Сербии. Царь вместе с Фредериксом отправился в Красное Село, где заседал кабинет министров.

Вечером я положил на стол Фредерикса план частичной мобилизации гофмаршальской части на случай, если царь отправится на фронт. Граф сказал мне:

– Нет-нет. Я не могу просить его величество подписать этот план – он уверен, что войны не будет.

30 июля Сазонов приехал в Петергоф и очень долго беседовал с царем Уезжая, он зашел к министру двора и сказал, что передал начальнику штаба приказ о начале мобилизации. Позже я узнал, что генерал Янушкевич, получив этот приказ, снял трубку телефона, чтобы никакие другие распоряжения не могли ее отменить. Он считал, что, как только мобилизация начнется, остановить ее будет уже нельзя.

На следующий день я уехал в Петербург по срочному делу Возвращаясь назад, я увидел, что в вагон для лиц приближенных к двору, этого же поезда садится граф Пургалес, немецкий посол, с одним из своих секретарей. Как только поезд тронулся, я прошел в купе графа. Он тут же встал, обхватил обе моих руки и воскликнул:

– Надо остановить мобилизацию, остановить во что бы то ни стало. Иначе война!

Я ответил:

– Это невозможно. Мобилизация идет своим чередом. Вы же знаете, что нельзя мгновенно остановить автомобиль, мчащийся на полной скорости. Он неминуемо разобьется.

Граф сказал:

– Я попросил аудиенции у императора и еду к нему убедить его остановить мобилизацию. Ведь ее объявили только сегодня утром.

Посол был необычайно возбужден. Я сделал все, чтобы успокоить его, сказав, чтобы он сразу же после аудиенции зашел к графу Фредериксу. Я был уверен, что министр двоpa сможет убедить его величество телеграфировать Вильгельму II и объяснить ему, что мобилизация ни в коей мере не означает войны и что, как только начнутся прямые переговоры, будет объявлена демобилизация.

– Только прошу вас, – сказал я, – не просите у царя невозможного.

– Нет-нет, – воскликнул граф, – если мобилизацию сразу же не отменят, войну предотвратить не удастся!

Я заметил, что молодой секретарь пытается поймать взгляд графа, чтобы заставить его одуматься, – похоже, что посол потерял над собой всякий контроль.

Я пошел прямо к Фредериксу и передал ему слова графа. Через полчаса явился посол, очень расстроенный. Он умолял министра пойти к царю и убедить его послать телеграмму кайзеру и объяснить причины мобилизации. Фредерикс отправился во дворец.

По возвращении он сказал мне, что император составил прекрасную телеграмму, которую тут же и отослали. Он добавил:

– Вот увидите, эта телеграмма спасет мир.

Но не успел он договорить, как зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Сазонов. Я протянул трубку Фредериксу.

Он страшно побледнел и произнес:

– Да-да, я все сделаю.

Сазонов сообщил Фредериксу, что Пурталес только что передал ему ноту с объявлением войны. Сазонов просил организовать ему аудиенцию у царя.

Ответ на телеграмму царя был получен в тот момент, когда войска уже начали передвижение по обе стороны от границы. Телеграмма от Вильгельма лежала на столе его величества, но опубликовать ее вместе с документами об объявлении войны было невозможно. Я узнал о ее существовании только из воспоминаний Мориса Палеолога, французского посла в России.

На следующий день в Зимнем дворце был устроен прием в честь офицеров Петербургского гарнизона. После молебна царь дал официальную клятву не заключать мира до тех пор, пока хоть один вражеский солдат остается на земле России. После этого раздались овации в честь М. Палеолога, посла наших доблестных союзников.

Моему сыну удалось пересечь границу с последним поездом из Берлина. Увидев, что русских офицеров арестовывают, он спрыгнул с поезда и под огнем немецких часовых побежал в сторону границы.

Через несколько недель он уехал на фронт и в 1915 году погиб смертью храбрых во время атаки на Мариенбург.

Последние аудиенции

В августе 1916 года в Могилеве император послал за мной и сообщил, что намерен назначить меня полномочным министром в Бухарест. Это назначение совпало по времени с вводом наших войск в Румынию.

Увидев мое изумление, царь объяснил, почему он принял такое решение.

Он сказал, что получил сведения, что королева Румынии, его кузина, очень обеспокоена тем, как сложатся отношения между командованием русской армии, королем Румынии и ее населением. Император считал, что руководители армии не всегда прислушивались к предложениям дипломатов, поскольку не являются военными. Поэтому необходимо назначить в Бухарест человека, обладающего достаточным весом, чтобы он организовал эффективное сотрудничество с командующим русскими войсками. Проведя много лет в свите государя, я, по мнению царя, сумею подчинить своей воле того, кто будет руководить военными операциями в Румынии.

После этого объяснения мне оставалось только выразить сожаление, что я больше не буду работать в ближайшем окружении своего государя.

Царь добавил, что не хочет огорчать графа Фредерикса, с которым мы так дружно работали. Он просил меня не сообщать ему о моем назначении. Царь сам брался объяснить ему, что мой отъезд – это всего лишь временная мера. В указе, по которому я назначался полномочным министром, говорилось, что я сохраняю за собой пост начальника дворцовой канцелярии.

Через некоторое время после моего приезда в Румынию королева спросила меня, согласится ли, по моему мнению, царь выдать одну из своих дочерей за ее сына, наследника престола принца Кароля. Я отправился в Петербург, чтобы обговорить этот вопрос.

После того как я передал царю просьбу королевы, он сказал:

– Я согласен с этим предложением, но боюсь, что императрица будет против.

– Когда же мне прийти к вам снова, чтобы узнать, какой ответ я должен отвезти королеве?

– Я не буду ничего говорить императрице. Попросите у нее аудиенции, передайте ей привет от королевы Румынии и сообщите о ее предложении.

– Я так и сделаю, ваше величество.

– Я вижу, вас пугает это поручение. Разве я не сделал из вас дипломата? Это дело как раз для полномочного министра и для придворного. Итак, идите к императрице.

Аудиенция состоялась в четыре часа дня в Царском Селе. Когда я покидал дворец, слуга сообщил мне, что император ждет меня в саду.

Я рассказал ему о разговоре с царицей. Императрица решила пригласить королеву Марию и принца Кароля на Пасху в Царское Село. А там будет видно, состоится ли этот брак.

– Если, конечно, – добавил я, – ваше величество одобряет этот план.

– Я не думал, что вы добьетесь такого успеха. У вас есть дар убеждать людей.

Несмотря на эту похвалу, у меня сложилось впечатление, что император был бы рад, если бы императрица отказала. Тогда бы ему не пришлось расставаться с одной из своих дочерей.

Через несколько дней я уехал в Румынию. Это была моя последняя встреча с их величествами.