Текст книги "Ковчег острова Альмендралехо. приключенческий роман"

– Понятно, – без особого энтузиазма отозвался Питер. – Давай на всякий случай телефон этого Пинкертона.

* * *

Пинкертона звали Шелли Бёрн, но Питеру он представился гораздо короче:

– Шелл. – И протянул сухую руку.

– Садитесь, Шелл, – показал на стул Питер и стал излагать суть дела.

Бёрн не перебивал, внимательно глядя на собеседника и крутя между пальцами чёрную авторучку. При этом твердый корпус авторучки издавал мелодичный звон, когда соприкасался с массивным перстнем из какого-то зелёного камня на его среднем пальце. Закончив рассказ, Питер внимательно рассматривал своего молчаливого собеседника, который после всего изложенного тупо уставился на полированную плоскость рабочего стола. Бёрн напоминал Питеру хищного поджарого орла с почти треугольным носом, который высматривает внизу свою добычу. Наконец, «орёл» встрепенулся и, подняв глаза, соизволил подать гортанный голос:

– Я знаком с этой странной историей, господин Черрик…

– Зовите меня просто Питер, – вежливо прервал его хозяин.

– Хорошо. Так вот, я знаком с этой загадочной историей с исчезновением вашего отца. Кое-что мне рассказывала Анни, многое читал в газетах, знакомился с этим делом по интернету. Я много над этим думал. И у меня создалось впечатление, что весь этот антураж с походом вашей подводной лодки, покиданием яхты – не более чем отвлекающий маневр. Такое впечатление, что ваш отец сознательно всё это создал.

– Вы так думаете?

– Конечно. Такое впечатление, что господин Черрик специально решил отдалиться от людей. Ну подумайте, зачем ему посылать подводную лодку к чёрту на кулички, чуть ли не к Северному полюсу, а самому через несколько дней очутиться в другом полушарии и загадочно исчезнуть, а?

– Но зачем ему это было нужно? – снова удивлённо спросил Питер.

– Не знаю. Но я повторяю, что это он мог сделать сознательно. Вряд ли виновны здесь мистические и космические силы или пираты, как пишут в газетах. А если так, то не мог же ваш отец улететь на Луну да ещё со всем экипажем яхты. – Шелл насмешливо посмотрел на Питера. – А это значит, что он где-то на земле. Скажите, а с ним случалось такое раньше?

– Да, и очень часто, – подтвердил Питер.

– И как же он это объяснял?

Питер развел руки, потом закурил сигарету и предложил гостю. Когда тот вежливо отказался, объяснив, что не пристрастен к этой пагубной привычке, Питер ответил:

– Отец не любил распространяться об этом. Он всегда отшучивался, что его брали в плен какие-нибудь австралийские аборигены, что он заблудился в лесах сельвы или у подводной лодки отказал двигатель, и они сидели целых две недели под толщей океанской воды. Ну, и всё в таком духе. Мы и верили, и не верили. Мы только смеялись над его приключениями, а он будто специально обращал всё это в шутку.

– Понятно. А скажите, в свои походы он всегда брал одних и тех же людей или он каждый раз набирал новые команды?

– Я об этом не задумывался, – подперев свой тяжёлый подбородок, ответил Питер. – Но как-то заметил одну странность.

– Какую же? – оживился Бёрн, снова закрутив между пальцами ручку.

– Как-то мне пришлось встречать его на нашем причале после очередного похода. Он просто позвонил и сказал, что очень устал и не может вести машину, попросил, чтобы я за ним приехал. Мне эта просьба показалась тогда странной, потому что он мог вызвать шофера из нашего гаража или нанять воздушное такси, но он почему-то вызвал меня. Я так и сделал. Мне приходилось раньше встречать отца из морских походов, но тогда возле прежней нашей яхты, где экипаж был намного меньше, всегда царило столпотворение. Дети, жёны моряков, просто знакомые встречали путешественников со слезами радости, с обниманиями и поцелуями. Вобщем, со всеми теми приметами, когда люди встречаются после долгой разлуки. А в этот раз с борта сошли человек восемь, не больше. В их числе был и мой отец, исхудавший, обросший и, действительно, очень уставший. Когда я спросил его, что случилось, он только отмахнулся, буркнул про какой-то шторм, который измотал их до предела. И мы поехали домой.

– И в чём же здесь странность? – спросил Бёрн.

– Как в чём? Экипаж был явно неполным – это первое. Второе, никаких штормов за последние дни у восточного побережья Америки не было.

– Это точно?

– Так же точно, как мы сидим сейчас и беседуем, – с усмешкой ответил Питер. – Потому что двумя днями раньше, в выходные дни, я с моими друзьями летал на Барбадос на отдых. Была прекрасная погода, и мы тогда славно провели время. Ну, вы понимаете.

Шелл снова на минуту-другую задумался, не забыв при этом покрутить ручку между пальцами, потом ответил:

– Возможно, часть экипажа сошла где-то в другом месте.

– Может быть, надо просто проверить судовой журнал.

– А вы не интересовались у отца, куда они ходили?

Питер снова усмехнулся:

– Это было невозможно. Отец никогда никому не говорил и ни с кем детально не обсуждал свои походы и приключения.

– Интересно, очень интересно, – пробормотал Шелл, потом неожиданно спросил: – Вы действительно хотите меня нанять для поисков вашего отца?

– Да, конечно, этого хочу не только я, но и моя мать.

– Хорошо, договор мы составим завтра, – сказал Бёрн, уже вставая с кресла. Но неожиданно он снова сел. – Может быть, вам известно что-то ещё, что нас интересует?

Питер на минуту задумался: «А не сказать ли ему про телефон космической связи? Нет, нет, отец строго наказал, что его можно использовать только в самых крайних случаях. Но когда он наступит, этот самый крайний случай, тоже неизвестно. Бывало, отец исчезал на целых полгода, а потом появлялся снова. На этот раз прошла лишь неделя. Нет, говорить пока рано». Вслух же он ответил:

– Как будто больше ничего неизвестно. Правда, я ломаю голову, мистер Бёрн, как вы будете расследовать это дело, сидя на берегу, ведь отец пропал в океане?

– Вы уверены, что в океане? – огорошил Питера Шелл.

– Конечно, ведь яхту нашли в Атлантике.

– Возможно, – осторожно выдавил из себя Берн, – но человек – не рыба, он не может жить в воде, посреди океана. И если ваш отец и его люди живы (я надеюсь, что это так), то они должны быть на суше. А если это так, то мы его обязательно найдём. Если я не ошибаюсь, на нашей планете не осталось ни одного неоткрытого сантиметра суши, во всяком случае, так утверждают географы. Поверьте моему опыту, даже прошлогодняя травинка оставляет свой след, а такое деятельное существо, как человек, тем более. К тому же, при современных средствах коммуникации, сыщику не обязательно даже выходить из дома, любые известия и новости можно узнать из интернета, из радио, телевидения, газет. Нужно только правильно сопоставлять и анализировать факты…

«Слишком самонадеян, – подумал Питер, когда сыщик ушёл. – Но это и хорошо, без самонадеянности и здорового апломба нельзя приниматься за дело. А как он тонко почувствовал, что я ему что-то не договариваю. Ладно, посмотрим, что он будет предпринимать».

6

Глафира металась по комнате и, стуча кулачком правой руки по раскрытой левой ладони, кричала:

– Ну, почему ты такой эгоист, Лёшка, почему? Почему тебе можно в это путешествие, а мне нельзя?

– Да пойми ты, женушка дорогая, – отшучивался Подноветный, – нельзя класть все яйца в одну корзину, ведь если её уронить, то разобьются все яйца. А я не хочу, чтобы наш славный род Подноветных в случае неординарных событий пресёкся.

Жена Подноветного схватила диванную подушку и метнула её в мужа.

– Гад ты, Лёшка.

– Конечно, гад, – легко согласился Алексей, – ведь я тихо, исподволь вполз в твою душу, в твоё сердце и отравил их ядом любви.

Алексей захохотал и скатился с дивана на пушистый золотистый ковер.

– Слушай, Лёш, давай поговорим серьезно, – заворковала Глаша, садясь на диван. – Давай, садись рядом со мной. Вот так. Прижмись ко мне. Так хорошо! Ты же знал, что у меня плановый отпуск?

– Ну, знал.

– Я что, в наших походах когда-нибудь была балластом?

– Я так бы не сказал. Ты была прекрасным поплавком, особенно когда мы вдвоем оставались в палатке, – всё еще отшучивался Алексей.

– Мы ходили с тобой по Байкалу, по Черному морю, мы сплавлялись с тобой по алтайским прыгунам, а ведь это пятый уровень сложности, мы…

Алексей прервал ее:

– Даже наш великий Байкал – лужа по сравнению с океаном. Неужели ты этого не понимаешь. – Он прижался головой к её животу. – А как будет чувствовать себя наш маленький, когда ты выйдешь в море, а? Ведь он захлебнется от блевотины.

– Но ему всего месяц, это всего лишь эмбрион, Лёша, а плавание продлиться все-то месяц-полтора.

– Ну, так по плану, – неохотно отозвался Подноветный. – А сколько оно может продлиться на самом деле, одному Богу известно.

– Вот видишь, всего два, ну, пусть три месяца. Итого нашему наследнику будет всего четыре месяца, когда мы вернёмся домой.

Алексей задумался, подыскивая ещё предлоги, чтобы отговорить Глашку от её авантюры.

– А как же ваша фирма «Терратур»? Она без тебя не пропадёт? Ведь сейчас бархатный сезон наступает. Я не понимаю, почему тебя шеф отпускает в самое горячее время.

– Во-первых, – Глаша стала разжимать пальцы правого кулачка, – я не была в отпуске целых два года; во-вторых, наша Маша расширяет штат, и сейчас у нас проходят стажировку и обучение три молодых ведьмы, которые так и метят на моё место; в третьих, если шефица узнает о моей беременности сейчас, она просто выкинет меня из турбюро; в четвёртых, мы за эти годы так надоели друг другу, что она с удовольствием даст мне ещё два месяца неоплачиваемого отпуска. Ну, как, убедила?

С Глашкой, озорной и очень красивой девчонкой с зелеными глазами, Алексей познакомился в одной туристической секции, когда он подбирал в группу двоих «плотников» вместо выбывших друзей по университету, которые неожиданно решили перейти в другую группу, чтобы сплавляться на реке шестой категории. Алексей долго отговаривал их, доказывая, что очень опасно переходить из третьей группы сложности в самую высшую категорию, но они закусили удила. В этой секции Подноветный и обратил внимание на рыженькую девчонку, которая пыталась сколотить самостоятельную группу для похода на Памир. Тогда-то к ней и подошёл Алексей, спросил:

– А меня возьмете?

Девчонка оглядела Алексея сверху донизу и ехидно заметила:

– Новички мне не нужны.

– А откуда вы знаете, что я новичок, может быть, я ас по восхождению на пики, может быть, я покорил и Джомолунгму, и Эверест, и…

Девчонка ехидно ответила:

– Я смотрю, вы покоритель других вершин, женских. – И гордо отошла.

Но через неделю она подошла сама, поздоровавшись, виновато сказала:

– Вы извините, Алексей, я не знала, что вы экстремал со стажем.

– Ну, это известное заблуждение новичков, которые встречают человека по одежке.

Глафира смутилась, пробормотала извинения, но Алексей только рассмеялся и сделал предложение:

– А давайте в нашу группу.

– Так вы тоже высотник?

– Ну, вообще-то я, скажем так, специалист широкого профиля, одним словом, и высотник тоже, только круче.

– Это как? – удивилась Глаша.

– А так, мы тоже поднимаемся в гору, а потом быстренько, быстренько спускаемся с неё.

– На парапланах или дельтапланах, что ли?

– Нет, на плотах, по речке. Мы рафторы.

Глафира округлила свои круглые, словно заросшие зелёной ряской озера, глаза и согласилась:

– Действительно, это очень круто. Сплавляться по горной речке на плоту я ещё не пробовала.

– Так, может, стоит это сделать нам вместе, – предложил Алексей, и Глаша согласилась.

…И вот теперь его жена снова просилась в поход. Алексей был бы, конечно не против, потому что более верного и надёжного товарища он и не желал бы, но долгожданная новость, что он скоро станет отцом, беспокойство за будущего ребёнка заставляли его сомневаться. Да и как отнесётся к женщине на борту Данила.

Данила почему-то этому даже обрадовался:

– Да это же чудесно, бродяга ты эдакий! Женщина на борту – это, может быть, и плохая примета, но мы же не моряки, а просто морские путешественники. Представь, мы плывём по океану, кругом одна вода и три бородатые мужицкие морды, а тут среди них эдакий женский бриллиант, который скрашивает их тоскливое существование…

– Ну-ну, – грозно прорычал Алексей, – раздул губы-то. Ты забыл, что это моя жена?

– Да нет, ты что, Лёшка, я же не в этом смысле.

– Ну, ладно, проехали. Ты лучше скажи, как наш ковчег, готов?

– Да, полностью, – оживился Агафодров. – Ты представляешь, мерседесовский дизель, тончайшие синтетические паруса, сделанные по нан-технологии, которым не страшны ни солёная вода, ни огонь, мачты из титана, две каюты, отдельная рубка, водоизмещение почти сорок тонн. Ну, как?

– Водоизмещение впечатляет, – сухо ответил Подноветный. – А как с бытом, оснащением, средствами спасения?

– Всё окей, старик! Две спасательные надувные шлюпки, спасжилеты со всем необходимым, чтобы выжить целую неделю, навигационный прибор ГЛОНАСС, кухня, продукты, сжиженный газ, медикаменты. Всё, как у космонавтов. А скорость какая! Нет, на парусах, конечно, ни от кого не убежишь, но зато когда наше судно превращается в катер, он бежит по волнам, как гепард по суше. Тут уж мы короли. Так что, будем живы – выплывем, – восторгался Данила.

– Ладно, посмотрим, что за чудо там тебе построили, – сухо согласился Алексей. – Но без разрешения редактора, сам понимаешь, я и в туалет ни ногой.

– Так, давай, отпрашивайся, заболей, пропади на месячишко. Придумай что-нибудь для своего бога, чтобы он тебя отпустил, – подзадоривал Агафодров.

На самом деле Гриша Чёрненький, главный редактор и шеф журнала «Невероятные чудеса и приключения», был рыжим и не соответствовал своей уменьшительной фамилии. В его костюм могли вместиться два таких мужика, как Алексей Подноветный, или три девушки-манекенщицы. Когда в его кабинет вошёл Алексей, Гриша лишь на секунду приподнял свой соломенный кудрявый стог от гранок на столе и показал на стул. При малейшем движении его руки с авторучкой в момент правки его студенистое тело колыхалось, словно наполненный водой шар. Что самое удивительное, Гриша никогда не потел и в самые знойные дни не снимал пиджака. Гриша был аскет по интерьеру, в его кабинете не было ничего лишнего, лишь рабочий стол, сбоку, в углу, компьютер с набором необходимых аксессуаров, голые стены с голубыми обоями, и несколько стульев.

Вот Гриша сделал последнюю правку, последний раз колыхнулся и маленькими глазками просверлил своего сотрудника. Женоподобным голосом спросил:

– С чем пришёл: от дела лытать или дело пытать?

– И то, и другое, – спокойно ответил Алексей.

Гриша лишь недоверчиво причмокнул мясистыми розовыми губами и крикнул:

– Соня!

В кабинет влетела тоненькая курьерша.

– Я здесь, Григорий Давидович.

– Отнеси в корректорскую.

Курьерша схватила гранки, повернулась, не забыв выпятить попу в брючках, и со свёрнутой набок головой вышла из кабинета.

– Выкладывай, – пропел Гриша, стукнув ручкой по столу.

– Образуется одна интересная поездочка, – осторожно начал Алексей, но, увидев, как Гриша недовольно пожевал губами, опередил его возражения: – Во первых, почти никаких затрат, во-вторых, я не был в отпуске почти два года, в третьих, ты, наконец-то, от меня отдохнёшь, в четвёртых, может получиться неплохой материал. Как говорится, четыре в одном.

– Не жуй мне мозги, Лёша, расшифровывай, – недовольно профальцетировал рыжий Чёрненький.

– Мой друг детства построил яхту, зовёт меня прокатиться по Индийскому океану от Египта до Австралии. Так что твои затраты – только командировочные на месяц.

Редактор откинулся на спинку массивного, заказного кресла, отчего та жалобно и болезненно заворчала. Чёрненький откинул голову, закрыл глаза и надолго замолчал. Алексей знал, что таким образом шеф подсчитывает все финансовые потери и дивиденты. Вот он открыл норки коричневых глаз, спросил:

– И ты надеешься за месяц управиться?

– Само собой.

– Хорошо, но с условием, что если ты вернёшься хоть на один день позже, я вычту с каждого твоего последующего рабочего дня в двойном размере, – пригрозил Гриша.

– Укалякал, шеф, – согласился Алексей. – Но с условием, что если я привезу материал, который поднимет тираж нашего журнала, то ты заплатишь мне двойной гонорар.

– А ты сначала привези, – грозно пропищал Гриша. – А потом удвой тираж. Удвойщик! Правда, я не понимаю, что интересного ты можешь привезти из Египта или из Австралии, про них уже всё писано-переписано, как про наше родное Подмосковье. Но командировочных не выпишу!

– Жлоб, – прошипел Алексей и встал со стула. Он уже подходил к двери, когда услышал, как Гриша по внутренней связи пропищал:

– Алевтина Викторовна, оформите отпуск Подноветному на месяц и выпишите командировку в Египет.

– Хорошо, Григорий Давидович, – услышал Подноветный голос бухгалтерши.

Алексей повернулся, сделал умилительное лицо и поклонился.

– Мерси, шеф.

– Иди к чёрту! – неожиданно побасовевшим голосом рявкнул Гриша. – Да, и семь футов под килем.

– Лучше бы поглубже, – ответил Алексей. – Надеюсь, до скорой встречи.

* * *

Аэропорт Каира встретил их зноем Аравийской пустыни и влагой могучего Нила. В микроклимате салона «Боинга» Глафира чувствовала себя как рыба в воде, хотя было и душновато, но когда они спустились по трапу на раскалённую бетонную полосу, она вдруг вся покрылась испариной и побледнела.

– Тебе плохо, Глашка? – спросил муж.

– Нет, нет, ты не беспокойся, – поспешила успокоить его жена, – это просто от перемены климата, со мной такое бывает.

«Перемена» была, что называется, налицо, но Алексей успокоил себя тем, что в случае ухудшения самочувствия жены он успеет отправить её назад, домой, под наблюдение тёщи. Слава богу, что их встретил агент Данилы на своем микроавтобусе, в котором был кондиционер, и потому Глафира сразу повеселела и стала по-женски шутить, что де, мол, вот она, женщина среди мужчин, как роза среди пустынных колючек. Но агенту было некогда слушать эту болтовню, потому что он ехал по шоссе, как экстремал на треке, пытаясь увернуться от бешенных арабских водителей, которые словно соревновались в том, кто от кого первым увернётся. Данила спал, уронив голову на боковое стекло, а Алексей мечтал о свежем, прохладном душе, комнате с кондиционером и кровати с чистой простыней.

До Думьята они добрались уже к вечеру, и каждый исполнил свою мечту: Алексей помылся под душем и упал на кровать, тут же заснув, Глафира, как ни странно, ещё успела полюбоваться с балкона восточным закатом огромного солнца, а Данила, выспавшийся за дорогу, тут же умчался к своему арабскому компаньону, наказав перед отъездом:

– Вы тут, детишки, без меня не шалите, никуда не выходите, а то, не дай бог, заблудитесь, а то и ещё хуже.

– А чего хуже-то? – спросила Глафира.

– А тебя украсть могут, как прекрасную розу, и поместить в гарем.

– Правда? – обрадоваласьГлафира и томно потянулась. – Всю жизнь об этом мечтала, чтоб меня похитил прекрасный восточный принц и поместил в свой великолепный гарем.

7

Сухогруз «Дурбан» шёл из южно-африканского порта Ист-Лондон на левом траверзе от островов Кента. После суточного шторма команда судна отдыхала. Капитан сухогруза Фриц Норман, проведший на ногах почти двое суток и «принявший на корму» бутылку любимого мускатного вина, спал беспокойно. Беспокойство его объяснялось не тревогой за команду и за своего помощника, который сейчас стоял на вахте и которому он доверял как самому себе, а оттого, что в последние полгода его преследовало странное видение, от которого его сознание не могло отвязаться. Будто посреди океана, посреди самой водной пустыни, вдруг возникал зелёный остров и так же неожиданно исчезал. Старый морской волк, проходивший по морям и океанам почти двадцать лет, Норман знал, что на этом курсе нет и не могло быть никаких, даже самых маленьких, островов. Но…

Однажды, когда океан спал под звёздным одеялом ночи, Фриц вышел на палубу подышать прохладным морским воздухом. Он любил смотреть на ясные, такие близкие звёзды, что хотелось протянуть к ним руку и потрогать их колючки, а затем протереть мутное зеркало полной луны. Именно за это он и любил океан: здесь, вдали от света цивилизации, мир был совсем иным, таким близким и родственным, что он ощущал себя с ним одним целым, а душа будто порхала над всем миром, насыщаясь его спокойствием, нетленностью, чистотой, нетронутостью и мудростью. Там, на земле, в городах и на дорогах, Норман чувствовал себя песчинкой в людской пустыне, которую бросало из стороны в сторону против его воли. Искусственные, созданные человеком звуки, свет, жилища, запахи и даже чувства раздражали его, словно подопытное животное, которое пытают электрическим током, чтобы определить его рефлексы.

Правда, наслаждение одиночеством к Фрицу пришло не сразу, а только после того как Линда, его любимая жена, с которой они прожили почти шесть лет, стала вдруг чуждаться его и чахнуть. На все его расспросы о причине такого изменения, она неизменно отвечала:

– Пойми, Фриц, я очень люблю тебя, но иногда самое лучшее, что необходимо для любимого человека, – это не знать.

Вскоре после этого разговора Норман ушёл в очередное плавание, а спустя неделю после плавания ему по радиосвязи сообщили, что Линду нашли мёртвой далеко в море, куда она заплыла на прогулочном катере, взятом напрокат. Что случилось в море, никто не знал, но всё объяснилось, когда он из ближайшего порта вылетел в ЮАР, чтобы попытаться выяснить эту причину. Паталогоанатом, который делал вскрытие тела Линды, после долгих уговоров сказал ему, что его жена просто утонула, а после трёх порций текилы признался, что она была заражена вирусом иммунодефицита. Когда Фриц спросил, почему она это сделала, паталогоанатом вглянул на него, как на ребёнка, и ответил:

– Фриц, неужели ты не понимаешь, что болезнь можно вылечить, а душу никогда. Видно, она тебя сильно любила и не хотела, чтобы ты об этом узнал при её жизни.

Пожалуй, впервые в жизни Норман так долго и горько плакал. Он долго корил себя, что так и не допытался у Линды об её проблеме, он был почему-то уверен, что простил бы её и никогда не напоминал бы ей об этом, потому что хорошо знал, как тяжело бывает женам моряков ждать их из плавания и оставаться им верными. В дальних краях, в тех портовых городах, где приходилось подолгу оставаться на берегу, Фриц и сам пользовался услугами женщин, которые в отсутствие своих мужей становились портовыми шлюхами, но своей Линде он всегда верил, потому что перед каждым плаванием, провожая его, она неизменно говорила: «Фриц, милый, я всегда буду верна тебе, помни это. Если будут что-то говорить нелицеприятное обо мне другие или даже я сама, не верь этому. Я только для тебя, Фриц, только для тебя, любимый…» И она осталась верна своему слову, только по-своему – уйдя от него, не замарав его.

С тех пор Норман больше не помышлял связать себя узами брака и даже обещаниями слова. Но с тех пор изменился и его характер, из весёлого, словоохотливого и пышущего здоровьем, с лучезарной улыбкой моряка он превратился в задумчивого, молчаливого, сурового человека, предпочитающего одиночество и предающегося мечтаниям. Вот и в этот день, когда его душе потребовалось одиночество, уже ночью Норман вышел на палубу, закурил свой любимый «кент» и уставился на еле заметный колышущийся горизонт, оттенённый слабым лунным светом. Он ни о чем не думал, а просто созерцал, давая мыслям отдых после очередной вахты.

В какой-то момент ему показалось, что на юге показались очертания какого-то острова. Эти очертания то появлялись, то исчезали вновь. Но Норман точно знал, что на этом траверзе не могло быть никакого острова. Может быть, это было какое-то крупное судно, например, нефтеналивной танкер? Но даже такая махина казалась бы мелкой по сравнению с тем, что он сейчас наблюдал. Норману показалось, что на том странном острове он заметил слабый проблеск света. Может быть, это была искра от его сигареты, оторванная ветром? Фриц бросил сигарету за борт и снова стал всматриваться в очертания, пытаясь разглядеть хоть что-то. И точно: через несколько секунд он заметил один проблеск огня или света, затем второй, третий… «Наверное, это всё-таки танкер, – подумал Норман, – раз там есть огни… Возможно, это всё-таки остров, уж больно он большой». Но здесь Норман обратил внимание, что за то время, пока он наблюдал за странным объектом, – а прошло никак не менее пятнадцати минут – плавающий объект то отставал, то снова догонял их. Фриц понимал, что таких судов не бывает, которые, меняя курс, с такой скоростью движутся с кормы на нос и с носа на корму. Он еще подумал: «Прямо какой-то плавучий НЛО». Фриц на какое-то время задумался, повернулся, чтобы сходить в рубку и спросить своего помощника, не наблюдал ли он чего-то подобного необычного в последнее время. Потом снова взглянул на линию горизонта – там ничего уже не было: ни очертаний, ни проблесков огней, ничего. «Наверно, мне показалось», – подумал Фриц, но всё-таки решил сходить в рубку и проверить себя.

Помощник капитана и матрос сидели на прикладных стульях и каждый занимался своим делом: помощник смотрел видео, а матрос сосредоточенно пялился на красоток на дисплее своего сотового телефона. Норман обратил внимание, что корабль идет на автопилоте, звуковая сигнализация автоматического оповещения, которая срабатывала при появлении судов на встречных или обгонных курсах или на траверзе, тоже молчала. При появлении капитана помощник повернул голову, спросил:

– Что, кэп, не спится?

– Да, что-то в этом роде. Видно, нагулялся, – добавил он.

Матрос нехотя оторвался от дисплея и с блудливой улыбкой сказал:

– Скоро придем, кэп.

– Я понимаю тебя, Бас, – ответил Норман. – Наверно, хочется погулять.

– Очень хочется, кэп.

– Как, всё нормально? – спросил Фриц.

Помощник удивлённо воззрился на своего начальника и нехотя ответил:

– Да, всё хорошо.

– По встречному и боковым курсам всё чисто?

– Всё чисто, – снова с удивлением ответил помощник. – А в чём дело, Норман?

Фриц подумал, не поделиться ли своими необычными наблюдениями с помощником, но потом представил его реакцию с пальцем у виска и ответил:

– Да так, перестраховываюсь. Ты же знаешь, здесь очень оживлённые маршруты.

Первый раз с Норманом подобное произошло, когда они ходили из Сан-Франциско в Ньюкасл, второй раз точно такое же видение он наблюдал, когда «Дурбан» шёл из австралийского Перта в Кейптаун, третий раз он видел океанский призрак, когда сухогруз шёл из чилийского Антофагаста в Веллингтон. В третий раз это происходило на рассвете, почти днём. Норман нисколько не сомневался, что на этом странном призрачном плавучем острове он увидел зелёные насаждения и даже какие-то строения, похожие на человеческие жилища. Он так пристально всматривался в горизонт, что в один момент ему даже показалось, что с самого высокого мыса этого призрачного острова ему махнула красной косынкой его Линда. Фриц даже зажмурился и помотал головой, чтобы отогнать это видение. И оно действительно исчезло. Но вместе с тем исчезал и сам призрак: вот он удаляется всё дальше и дальше, пропадают его очертания, зелёный мыс, а затем и весь он как бы утонул в волнах.

Норман когда-то читал, что на просторах океана появляются острова-призраки, и что даже айсберги, отколовшиеся от шельфа Антарктиды, могут плавать годами. Грязь, скопившаяся на их поверхности, в более теплых широтах начинают покрываться зелёными мхами и травами. Может быть, именно такие айсберги и видел Фриц.

В команде сухогруза разговоров о странном острове никто не вёл, каждый член команды занимался своим делом и обращал внимание на капитана лишь тогда, когда заступал на вахту или делал какие-то другие необходимые на судне работы. Нормана ставило в тупик то, что это видение являлось только ему. Странно было бы, если бы это был натуральный объект, чтобы его больше никто не видел; странным было и то, что этот остров (если это был именно остров) являлся ему совершенно в разных местах Индийского океана и южнее Австралии. Если это был остров, то как он мог плавать, ведь острова, как известно, не плавают – это Норман знал точно, и в этом его никто и никогда не мог бы переубедить.

Однажды он зашёл к старшему матросу Аренсу, летучему голландцу, как называли его в команде за непоседливый характер, который исполнял ещё и обязанности судового доктора. Аренс когда-то закончил несколько курсов Амстердамского университета, хотел стать врачом общей практики, как настаивал его отец, тоже доктор, но мальчик вдруг захотел стать моряком и, несмотря на сопротивление родителей, ушёл в плавание. Ушёл на один рейс, чтобы испытать себя, и вот уже восемь лет бороздил моря и океаны.

Увидев входившего в его каюту капитана, Аренс улыбнулся сквозь усы и спросил:

– Какие-то проблемы, кэп?

– Почему ты так думаешь, Аренс?

– Ну, обычно, если от меня требуется что-то надо другое, то меня зовут штормовым сигналом, – он показал глазами на звонок, прикреплённый к стенке каюты.

– Да, ты прав, Аренс, – сказал Фриц, усаживаясь на кушетку. – Ты понимаешь, в последнее время со мной происходит что-то странное…

И он рассказал о плавучем привидении, о Линде.

– Это происходит во сне или наяву? – спросил Аренс.

Норман задумался.

– Откровенно говоря, я и сам уже не знаю. Может, у меня просто нервишки пошаливают или галлюцинации, а?

– Вполне возможно, – ответил Аренс и как-то странно посмотрел на своего капитана. Заметив этот взгляд, Фриц подумал: «Зря я ему рассказал, ещё подумает, что я псих. А если дойдёт до босса, то меня точно выкинут за борт, и стану я сухопутной крысой». Но Аренс вполне серьёзно отнёсся к проблеме своего капитана, он постучал молоточком по коленям, поводил им перед его глазами, велел, закрыв глаза, дотронуться до кончика носа и вынес свой вердикт:

– По моему, ничего страшного, кэп, у вас просто переутомление. Вы когда были в отпуске?

– В отпуске? – спросил не то Аренса, не то самого себя Норман. – Зачем он мне, меня ничего на берегу не держит. Я отдыхаю между рейсами, мне этого вполне хватает.

Аренс, знавший о жизни своего капитана, только вздохнул и сказал:

– Вам нужен не просто отдых, а смена обстановки и, если хотите, климата.

– Климат я меняю каждый день, – отшутился Фриц.

Врачеватель лишь вздохнул, полез в свою аптеку и вытащил из неё несколько блистеров. Протянул Норману и сказал:

– Вот, принимайте эти лекарства. Уверяю, кэп, ничего страшного у вас нет. И всё-таки настоятельно советую – отдохните, перемените обстановку, когда придём в порт приписки.

– И что ты мне посоветуешь, Аренс?

– Ну, я не знаю ваши предпочтения, кэп. Поезжайте в какую-нибудь деревню, сходите в музей или порыбачьте.