Текст книги "Невозможное в науке. Расследование загадочных артефактов"

Часть 8. Невозможное

Глава 1. Трещина между мирами

Помог случай. В начале 2021 года мне позвонил человек, с которым я познакомился двадцать с лишним лет назад и который потом пропал почти на все эти годы. К тому времени моя коллекция таинственных природных загадок была полна считай до краев. Не хватало только какой-то связующей детали, точнее, ключа, или последней точки, которая все поставила бы на свои места. И как всегда это бывает со счастливчиками или упорно идущими к цели, судьба вовремя подкинула мне козырную карту.

Я сидел у себя дома в сауне, когда услышал этот звонок, вышел и вернулся с телефоном обратно, рассчитывая быстро завершить разговор, пока телефон не перегрелся. Но разговор затягивался, я сначала пересел на нижнюю полку, где не так жарко, потом включил громкую связь и положил телефон на пол, где похолоднее. А потом и вовсе вышел из сауны, накинув халат.

Разговор явно обещал быть долгим, но я не собирался его прерывать. Неожиданно оказалось, что мой давнишний приятель, которого я знал просто как сильного программиста и мелкого бизнесмена, был в курсе опытов Шахпаронова (и расстроился, когда я сообщил ему, что Шахпаронов давно умер), занимался интересной наукой и даже более того – назвал мне фамилию, которую я раньше не слышал.

– Не понял! Как его зовут? – я зажал одно ухо пальцем, отсекая шумовые помехи.

– Ковалев. Владимир Дмитриевич, – повторил мой приятель. – Вот у него как раз и образовывался плазменный пузырь, как у Шахпаронова.

– Не может быть! Известно ведь, что опыты Шахпаронова никому не удалось воспроизвести!

– Ха! Этот плазменный купол, накрывавший верх установки, я видел сам! Он немного похож на мыльный пузырь. И, заметь, это не опыты никому не известного Шахпаронова на коленке в свободное от работы время! Это люди из Объединенного института ядерных исследований!

Естественно, записав телефон, я немедленно позвонил этому неизвестному мне Ковалеву[7]7
  Фамилия персонажа по его просьбе изменена. Когда-нибудь, через долгие годы, я расскажу, почему. Это отдельная грустная история.


[Закрыть]. И в разговоре услышал от него еще более удивительную вещь – «полученный нами луч имеет конец, представляете?..» После такого я сразу решил ехать в Дубну. Такого ведь быть не может, чтобы луч имел конец! Хотя многие свидетели НЛО описывают именно этот феномен – высвечивающийся из непонятного объекта луч, который вдруг обрывается в воздухе!

Дорога на Дубну узкая, по одной полосе в каждую сторону. Но зато есть длинные прямые участки, на которых удобно обгонять. В силу малолюдности дороги дорожных камер тут пока мало и можно как следует притопить… А малолюдна дорога оттого, что она практически тупиковая, поэтому по ней не слишком много ездят. От Дубны, конечно, можно пробраться через Волгу на Кимры, туда всего каких-нибудь 20–30 километров, но дорога эта межобластная и оттого скверная, поэтому в сторону Кимр фуры обычно идут через Талдом, а не через Дубну. Да и Кимры тоже не бог весть что. Зачем кому-то ехать в Кимры? Кимры – дальний угол Тверской области. А Дубна – дальний угол Московской. Но Дубна при этом академгородок, покрытый былой славой, еще не до конца увядшей. А Кимры – настоящий Мордор тоже с былой славой – наркотической столицы России…

В Дубне была целая гроздь научных институтов, из которых Объединенный институт ядерных исследований со смешной аббревиатурой ОИЯИ – напоминает НИИ ЧАВО стругацких, не правда ли? – являлся самой яркой жемчужиной в короне наукограда. Это был институт мирового уровня, куда приезжали физики с мировыми именами!.. Почему «был»? Да потому что нынче в России от науки осталось только название, а в знаменитом Курчатовском институте в Москве и в дубнинском ОИЯИ ныне гуляют не ученые в туниках и тогах в окружении учеников, а холодные ветры по коридорам. Вымерли целые научные школы. Вымерли физически – старики умерли, а молодежь не пришла. Именно так мне и сказал мой собеседник:

– Мы, моя группа – последние старики, нам уже за семьдесят, а за нами никого нет, пустыня. Некому передать знания. Нарушена трансляция. И все умрет вместе с нами…

Ныне Дубна напоминает падающую ракету, пущенную из ракетницы – еще светится, но уже летит вниз. Здесь все меньше «римлян» и все больше «варваров», а на научном «форуме», заросшем травой после падения империи, пасутся козы забвения… В общем, в этот город с увядающей научной славой и еще живыми интеллигентами, которых породила умершая большая наука, я и ехал мимо сосен и елей, мимо канала, построенного в 1937 году на костях зэков. В принципе, места здесь хорошие – песок, сосны, Волга. Одно плохо – Россия. И с этим уже ничего не поделаешь…

Я встретился с Ковалевым – осколком той еще, воспеваемой в кино шестидесятых годов, советской науки – в кафе возле его дома, на улице Боголюбова. Боголюбов, если вы не в курсе, – светило советской физики, с которым когда-то сходился мой собеседник в жарких научных спорах, а теперь он – улица. Как там у Маяковского, пароход и человек… Мой же собеседник пока еще не улица, но уверен, когда-нибудь ею станет, надеюсь только, что это случится не скоро, потому что именами живых улицы не называют. А Ковалев еще крепок, хотя возраст и невзгоды дают о себе знать.

Я уже час слушал его и недоверчиво крутил головой:

– Этому никто не поверит! Неужели такое могло быть опубликовано в научном журнале, да еще рецензируемом? Да еще иностранном!

– Вот он, этот номер журнала, – показал мне мой собеседник потрепанное издание с нерусскими буквами. – Дать не могу, это авторский экземпляр.

Короче, мы сидели с Владимиром Дмитриевичем за столиком в кафе возле его дома. После первой встречи этот столик в углу стал нашим штабом, поскольку я потом уже буквально не вылезал из Дубны, приезжая туда раз за разом… Домой Ковалев меня не звал – там больная жена и большая собака, но я и не рвался. Здесь тоже было нормально…

Я взял в руки и пролистал пожелтевшее уже немного издание. Честно говоря, даже и не знал, что есть такой физический журнал. Впрочем, много ли я их знаю?.. Оказывается, великий Луи де Бройль основал фонд, в который передал свою Нобелевскую премию. И этот фонд теперь выпускает физический журнал, который так и называется – «Анналы фонда Луи де Бройля».

Журнал этот уже долгие годы редактировал ученик де Бройля, тоже мировая величина – известный французский физик Жорж Лошак, совсем недавно умерший в весьма преклонном возрасте (мировое физическое сообщество почтило его память, во многих физических институтах планеты прошли собрания по этому поводу). Сам же основатель фонда, Луи де Бройль, знаменит одной из первых интерпретаций квантовой механики, именно он придумал волну-пилот и предположил, что не только волны – это частицы, но и привычные нам частицы тоже имеют свойства волн… А его ученик Жорж Лошак известен работами по магнитному монополю, существование которого предсказал еще Поль Дирак, тоже крутейший парень. Монополь этот пока не открыт, по крайне мере официально…

Вообще история, которую я собираюсь вам рассказать в этой части книги, уходит корнями в начало XX века: к Эйнштейну, знаменитым Сольвеевским конгрессам, вершившим судьбы мира, к самым истокам квантовой механики. Тогда был настоящий переворот в мозгах, как вы знаете.

В ту пору привычный детерминированный, фаталистический мир ньютоновской механики рушился с таким треском, что многие физики кинулись искать утешения в безудержном пьянстве… Шучу. В пучинах восточной философии, что немногим лучше. И Шредингер с его знаменитым котом, с головой ушедший в восточный мистицизм, – лишь наиболее известный тому пример. Однако ведь и сам Нильс Бор увлекался философией настолько, что когда ему пожаловали дворянство за заслуги и нужно было придумать себе герб, он поместил в него символы инь и ян с надписью на латыни «Contraria non contradictoria, sed complementa sunt» («Противоположности не противоречат, а дополняют друг друга»), выразив таким образом почтение и к принципу дополнительности, который он ввел в физику, и к восточной философии. Всю жизнь Бора интересовали вопросы сознания и свободной воли.

Кроме того, Гейзенберг, Планк, Паули, Йордан, Эддингтон, Борн и даже Эйнштейн (более молодые коллеги-физики сокрушались в разговорах между собой, что Альберт ударился в религию) также углубились в восточный мистицизм и утверждали, что прогресса в физике без философии не может быть[8]8
  Потом в физике победила та интерпретация квантовой механики, которая называется «заткнись и считай», которая заключается в принципиальном отказе от физического толкования квантовой механики – мол, достаточно формул, которые работают, а всякие философские измышления оставим философам, мы же, физики, – сугубые практики. Да, формулы работают, а квантовая механика – одно из самых проверенных и величайших достижений человечества, она подтверждается экспериментами. Но ведь любое наблюдение должно быть вписано в какой-то более широкий контекст для его понимания! Например, средневековые люди относили НЛО на область духов, чертей, святых и прочей нечистой силы, ибо жили в религиозной парадигме. А современный обыватель считает НЛО инопланетными кораблями, такова его мировоззренческая парадигма… Так в чем же физический смысл квантовой механики? И есть ли он вообще? Или же этот смысл чисто математический, потому что подосновой мира является «голая математика»?


[Закрыть].

А вот о Луи де Бройле я ничего подобного раньше не слышал. Однако, сам нобелевский лауреат признался своему ученику – Жоржу Лошаку, что, столкнувшись с парадоксами квантовой механики, на целый год отошел от физики и погрузился с головой в изучение буддистских воззрений на мир. Ну а Лошак поведал об этом своему российскому другу из Дубны – Ковалеву. А тот – мне. А я – вам. По секрету…

– И вот как-то раз, – продолжил Владимир Дмитриевич Ковалев, – Жорж задумался и сказал: «Человечество уже больше ста лет в теме электричества, а мы до сих пор не знаем, ни что такое заряд, ни как устроен электрон. До сих пор нет теории ядра. Я уже не доживу, а ты, возможно, увидишь зарю новой физики». Вы про это помните, я рассказывал…

Думаю, то, что Лошак углядел в тех странных экспериментах, о которых я вам сейчас расскажу, и было предтечей новой физики XXI века. Точнее, сверхновой, если считать новой физику XX века. Собственно, Лошак специально и приехал тогда в Россию, чтобы проверить результаты, полученные группой Ковалева…

Короче говоря, история эта началась давно, и в ней почти все герои умерли. Она началась с великих физиков, часть которых Ковалев знал лично и рассказывал мне о встречах с ними. Например, он, еще будучи молодым талантливым и дерзновенным ученым, обругал академика Боголюбова, не согласившись с его уравнениями. А теперь он живет на улице имени Боголюбова, как вы уже знаете. А мирил Ковалева с Боголюбовым после их ссоры сам Бруно Понтекорво. Которому теперь в Дубне воздвигнут памятник весьма демократичного вида – бронзовый Понтекорво без всякого пьедестала стоит на уровне тротуара рядом с велосипедом. Потому что этот итальянец-эмигрант обожал ездить по Дубне на велосипеде, причем почему-то задом наперед.

– Статуя с велосипедом – это большая редкость! – Глаза Ковалева туманятся воспоминаниями. – Но тут он к месту. Я, когда впервые пришел работать в институт летом 1972 года, иду по улице, вижу – мужчина в белом чесучовом костюме сидит на каком-то странном велосипеде – явно иностранном, у нас такие не производились до самого конца Советской власти – причем едет он спиной вперед к воротам института. Я спрашиваю: «Кто это?» – «А это сам Понтекорво!..» С ним, кстати, был комичный случай, о котором он мне, смеясь, рассказывал… Бруно из Италии родственники прислали акваланг – баллон, компрессор, ласты, гидрокостюм, маску, все дела… И он в доме отдыха в Алуште как-то вечером увлекся и уплыл далековато от места погружения. А темнеет на юге быстро. И вот выходит он на берег, когда уже стемнело, а его там встречают два пограничника с собакой и, как водится, автоматами. И говорят на английском: «Руки вверх». Понтекорво, который до конца жизни говорил по-русски с акцентом, так растерялся, что на странной итало-русской смеси да еще с жутчайшим из-за волнения акцентом заявил, поднимая руки: «Я зовьетский акадьемик!»

Ну и этого явного диверсанта с подводной лодки приволокли на заставу, где, в конце концов, выяснилось, что диверсант и вправду «зовьетский акадьемик», после чего его с почетом переправили на базу отдыха.

Между прочим, начинал свою работу в физике итальянец Бруно Понтекорво, которому в Советском Союзе быстро приделали отчество – Максимович, в лабораториях таких титанов, как Ферми и Кюри[9]9
  Кстати, как старый антикоммунист, я не могу не отметить с величайшим удовлетворением, что эмигрировавший в СССР итальянский коммунист Понтекорво, к концу жизни полностью разочаровался в этой идеологии! И это несмотря на всю свою обласканность Советской властью (академик, лауреат Ленинской премии, три ордена Трудового Красного знамени, два ордена Ленина). Немудрено: достаточно просто пожить при социализме-коммунизме, чтобы в этой идеологии полностью разочароваться. Особенно если есть, с чем сравнивать. А Бруно было с чем сравнивать! Он-то приехал в СССР из нормальной капиталистической страны. И потому к концу жизни, подводя итоги своим политическим взглядам, сказал о своей вере в коммунизм так: «Я был кретином!»


[Закрыть].

Я прошу прощения за то, что вступление в рассказ получилось затянутым, но мне придется сначала обрисовать ситуацию с птичьего полета, сперва напомнив читателю то, что он и так должен, по идее, знать со школьной скамьи…

Великие физики, начиная с Ньютона (все эти гюйгенсы, больцманы, максвеллы, фарадеи, вольты и прочие бойли-мариотты с гей-люссаками), когда-то построили великую физику для 8-го класса, которая к концу XIX века напоминала завершенное прекрасное здание. И считалось даже, что физика, как наука, вполне закончена, осталось уточнить мелкие частности – залепить мелкие трещинки в фундаменте, о чем юному студенту Максу Планку откровенно сказал его старенький профессор Филипп Жолли, посоветовав посвятить жизнь не физике, а музыке (Планк писал неплохую музыку и сочинял оперы), ибо в физике больше делать нечего, а музыка вечна. Известная история… Но потом, не без участия Планка из этих мелких трещинок и нестыковок возникла новая физика XX века. Оказалось, физика не только не была закончена, но и толком даже не начата!

И, кажется, сейчас мы находимся в такой же ситуации. Причем мелкие трещинки начали появляться в здании новой физики почти сразу после утверждения ее канонов – аж в двадцатые годы прошлого века. Едва новое поколение великих физиков, пришедшее на смену физикам позапрошлого века – Эйнштейн, Ферми, Кюри, Планк, Бор, де Бройль, Шредингер, Эверетт, Дирак и пр. – создали здание новой физики, как оно начало потрескивать. Хотя никто этого тогда не заметил и только-только к этим мелочам начали присматриваться сейчас, совсем или почти не веря в них.

Одной из тех маститых легендарных фигур, которые и стали приглядываться к мелким трещинкам в фундаменте, как раз был Жорж Лошак, приехавший в Россию к моему визави – доктору Ковалеву. Он приехал и увидел не трещинку в штукатурке, но трещину между мирами – миром физики XX века и миром физики века начавшегося.

– Есть такой уникальный журнал Nature, очень авторитетный, – рассказывал Ковалев, попивая простую воду без газа, пока я пожирал салат, первое, второе и компот. – Достоверность его статей базируется на том, что определенная часть редакции и нанятые рецензенты выезжают к авторам статей – если это теоретики, то к теоретикам, а если это экспериментальные результаты, то в лаборатории – и контролируют на месте достоверность. То есть как бы сами проверяют результат. В журнале Жоржа Лошака и Луи де Бройля было принято действовать точно так же, только он был не популярным, а строго научным. И моим рецензентом стал сам главный редактор «Анналов…» – Жорж Лошак, поэтому он и оказался в России. Жорж в 2002 году специально прилетел в Москву, выслушал мой доклад в Курчатовском институте при огромном стечении народа – человек четыреста было, отовсюду люди приехали… И вот только после этого он опубликовал нашу работу. Причем в силу беспрецедентности результата и одиозности работы дал ей немыслимое место – аж 46 страниц, львиная доля из которых посвящена методике, которая обычно сокращается. То есть все было опубликовано как в старые добрые довоенные времена – подробнейшим образом до деталей напечатан порядок проведения эксперимента, как именно и какой элемент исследовался, почему именно такой, с демонстрацией спектров и т. д. и т. п. Чтобы эксперимент мог повторить каждый.

– То есть вы исследовали состояние системы и до, и после воздействия? – на всякий случай уточнил я, хотя вопрос был глупый.

– Конечно! А как иначе? Мало того, нами даны не просто картинки, в публикации есть и таблицы, то есть основной рабочий материал экспериментаторов, по которому составляются графики и спектры. Для обычного человека они малопонятны, но для специалистов именно таблицы являют собой научные данные, а графики – просто иллюстрация для охвата глазом… Вот они. Видите, здесь после каждого числа идет скобка с цифрой, это точность измерения, и это было главное! Жорж, когда посмотрел наш табличный материал, сразу сказал: я приму все к публикации, но сделайте оценку погрешностей, что у нас заняло целый месяц, поэтому печать задержалась. Зато теперь это первая в мире строго научная публикация о данном Явлении. Первая строго научная статья, опубликованная в реферируемом журнале, которая показала всему миру, что это не выдумка, не случайность, не блудословие… где тщательно указаны точности, то есть погрешности измерений, показывающие наличие Эффекта…

Так что же это за Эффект такой, узнав о котором почти сто лет назад, физика потом на полвека забыла о нем, не поверив, предпочла отвернуться, и до сих пор не очень хочет признавать, разделившись на два лагеря – яро отрицающих и слегка сомневающихся?

Глава 2. Невозможное

Начинаю рассказ…

Первых звоночков Явления, прозвучавших в двадцатые годы прошлого века в Европе и в шестидесятые в России, никто из физиков практически не заметил. Они прошли бесследно для большой науки. А вот уже в девяностые годы события поскакали галопом. И поскакали они, как ни странно, благодаря распаду СССР. Хотя, казалось бы, какая связь между политикой и наукой? А вот не было бы счастья, да несчастье помогло. Тогда как раз развалилась красная империя, и ученые, оставшись без средств к существованию, кинулись продавать свои знания и ловить сторонние заказы. Не был исключением и научный коллектив Ковалева.

Его небольшой научной группке, которая в прежние времена занималась ядерной физикой и разной фундаментальщиной, повезло. Обладая крепкими знаниями о природе вещей, они как-то перекантовались и в девяностые, и в нулевые.

– Мы брали сторонние заказы, в основном иностранные, и выполняли их. Наши зарубежные партнеры сделали на этом колоссальные деньги, а мы всего лишь получали зарплаты, но и тому были рады. В те годы на 100 долларов можно было кормить семью целый месяц, – вспоминал Ковалев. – А я, например, получал немалые научные премии от немцев, был трижды лауреатом соросовской премии. Однажды делал презентационный пятиминутный доклад в присутствии самого Сороса. Симпатичный старичок, надо сказать, и жена у него молодая, довольно приятная особа… Почему же нам удавалось выигрывать заказы и гранты? Потому у нас были глубокие фундаментальные знания, и среди физиков-ядерщиков мы единственные, кто получил в те годы аж 100 тысяч долларов, больше никто таких денег не видел. У нас были наработаны уникальные методики, мы просто приспособили их для народного хозяйства. Перевели на русский язык с лабораторного, потом с русского на английский и, поскольку ворота открылись, я начал разъезжать по миру, как шеф моей небольшой научной группы – Польша, Франция, Германия, Англия… В общем, в девяностые годы нам удалось выжить и сохранить коллектив. Что потом и позволило нам заняться тем, о чем мы сегодня будем беседовать…

В стихию рынка ловить халтуру кинулись тогда все. Не только ОИЯИвцы, но и ученые Курчатовского института. Был среди них и доктор наук Леонид Уруцкоев. «Леня», как называет его Ковалев. Вот этому «Лене» первому и повезло. Он, кстати, на момент написания книги жив-здоров и даже читает физику в одном из неприметных московских вузов, добрый старичок…

При этом, как вы понимаете, каждый институт и каждая группа ученых использовали для выживания все, что было у них из накопленных советских знаний и наличного институтского оборудования. Группа Уруцкоева имела доступ к находившимся в Курчатнике мощным накопителями энергии – импульсным источникам тока. Ведь «у бороды» (так в просторечии называется Курчатовский институт) работали над термоядерными проблемами, исследовали плазму, пытались запустить реакцию ядерного синтеза в токомаках большими токами. Отсюда и уникальное оборудование, которое группа Уруцкоева решила использовать, чтобы колоть бетон. Ну а что еще делать было ученым в девяностые? Только микроскопами гвозди забивать!

Ситуация: есть остатки бывшего советского завода – целые поля бывших цехов, залитые бетоном, который надо убрать, чтобы построить тут новый прекрасный жилой квартал или красивый торговый центр, например. Динамитом рвать плоскости не всегда удобно, к тому же лицензию надо иметь на взрывчатку, отбойными молотками долбить долго, мучительно, да и окрестным жителями эта бесконечная шумная долбежка не нравится. Как решить проблему быстро?

Уруцкоев придумал метод, похожий на тот, которым пользовались еще в Древнем Египте – египтяне в граните делали рядами небольшие углубления, забивали в них деревянные клинья и поливали водой. Клинья разбухали и рвали гранит. Кололи его прямо по пунктирному ряду лунок с клиньями.

Вот ученые из Курчатовского института и решили уподобиться египтянам – насверливали длинный ряд лунок в бетоне, заливали водой, опускали туда титановые электроды с плавкой вставкой из фольги либо проволочки, герметизировали, накидывали провода на эти электроды, словно бикфордовы шнуры на динамитные шашки, заряжали свою чудо-машину… Кстати, она заряжалась от сети двадцать минут, накапливая энергию, и представляла собой, по сути, гигантский конденсатор. А воду в лунки заливали дистиллированную, «чтобы не шунтировать промежуток», как поэтично выразился Ковалев. То есть чтобы токопроводящей водой не закорачивать место будущего пробоя. Чтобы ток шел только через плавкую вставку, которая и должна была, сгорая, дать взрыв в несжимаемой воде. (Тут вам самое время вспомнить плавкие вставки Шахпаронова в виде сгораемых листов Мебиуса!)

В общем, вы поняли – бетон решили колоть электровзрывом. Как только накопитель зарядится, нажимают кнопку, подавая гигантский накопленный заряд на электроды.

Ба-бах!!!

Плавкая вставка из металлической фольги сгорает от мощнейшей молнии, вода в лунке мгновенно вскипает – испаряется – взрывается, и гидроудар рвет бетон. Разве это не чудесное применение советских плазменных технологий Курчатовского института? Фигли там ваш термояд…

Вы, между прочим, можете и сами повторить опыт Уруцкоева в миниатюре. Для этого нужно взять лампу накаливания, аккуратно отпилить ей колбу, ввинтить остатки лампы в патрон, сунуть вольфрамовую спираль в стакан с водой, а провод, тянущийся от патрона, воткнуть в розетку, если пробок не жалко. Чпокнет!

– Титановый электрод, конечно, не сгорал, он толщиной с карандаш, а вот от фольги или проволочки ничего не остается, ее превращает в плазму, – рассказывал Ковалев, и в его глазах зримо вставало прошлое. – Уруцкоев, вообще говоря, не ядерщик, он плазменщик. Поэтому объяснить обнаруженного Явления он не мог, хорошо уже то, что Леня не упустил эффект во всей этой бытовухе. Тут вам надо понимать: человек, который всю жизнь занимается делением тяжелых ядер, вот как я, это физик-ядерщик. Человек, который всю жизнь занимается синтезом легких ядер, как Уруцкоев, тоже физик-ядерщик. Но они не понимают друг друга! У них только основы ядерной физики совпадают. Это совершенно разные процессы с соответствующими тонкостями. И специалисты разные. Поэтому Уруцкоев не понимал наших процессов, которые у него пошли при электровзрывах.

А процессы, надо сказать, пошли и вправду странные. Вы из описания выше уже хорошо представили себе все это дело – загерметизированные лунки с водой в бетоне, торчащие «детонаторы» электродов, гирлянды проводов… И, кстати, кололи уруцкоевцы не только бетон. Были от некоторых предприятий заказы и чугун ломать (он довольно колкий). Причем Уруцкоеву за эту работу тогда неплохо платили, что позволяло ему содержать группу в два десятка человек.

– Так что же обнаружила группа Уруцкоева? – Спросит нетерпеливый читатель, уже начавший кое о чем догадываться.

– Они начали выпаривать остатки воды из лунок и сдавать на анализы ту пыль, которая образовывалась и оседала на стенках взрывной камеры после сгорания фольги, и оказалось…

– Стоп! – прервал я Ковалева на самом интересном. – А зачем они начали это делать?!

Мой вопрос читателю должен быть понятен. Мне хотелось выяснить, как и почему Уруцкоев не упустил эффект. Ну взрывают себе и взрывают ребята. Деньги капают. Бетон колется. Чего еще надо? С какой целью собирать эту чертову пыль и тратить деньги на спектральный анализ?

– А затем, что выяснилась интересная вещь – удар бывает не всегда! Я сам потом 13 раз эту кнопку нажимал и все это видел собственными глазами. Не было ожидаемой воспроизводимости процесса. А им ведь нужен был стабильный результат, им же работать надо, деньги зарабатывать. Вот и решили понять, что за хрень такая собачья получается, почему результат не воспроизводится. В одном случае получается пшик, как от лампочки в воде, а в другом – такой удар, что люди на время глохнут. Потому и начали смотреть остатки после взрыва, и выяснилось, что большой «бах», который отлично колет бетон, случается только в тех случая, когда в пыли появляются химические элементы, которых в зоне реакции не было до взрыва. Причем, чем больше амплитуда эффекта, то есть чем больше получалось новых элементов, тем больше «бах». Обычно выход новых элементов составлял 2–4 %. Но у них был однажды уникальный случай, когда 10 грамм сгоревшей никелевой фольги превратилось в 4 грамма индия. Они эту баночку мне показывали, говорят: даже нам страшно на это смотреть, это же чистая алхимия!

Алхимия, если кто подзабыл, это натуральная лженаука. Поэтому тут я вынужден повториться и сделать некоторые пояснения, поскольку меня могут читать женщины, а им всегда приходится терпеливо повторять дважды, трижды и четырежды, потому что бить женщин нельзя.

Итак… Глупые средневековые алхимики, которые пытались получить из ртути и свинца золото, не знали химии. И не знали физики. Это только потом дедушка Менделеев составил свою табличку, после чего пустился в пляс. Стало ясно, что существуют простые химические элементы (от слова «элементарные»), которые, в отличие от составных химических веществ, дальше уже не разложишь. Золото – это элемент. А, скажем, вода – сложное вещество, состоящее из двух элементов. Все металлы, включая золото, – элементы. Сложить из этих единичных деталек природного химического конструктора сложные молекулярные сооружения с множеством атомов – можно. Вон в молекуле ДНК несколько миллиардов атомов! Разобрать любую молекулу на элементарные атомы из таблицы дедушки Менделеева тоже можно. Это как машинку разобрать, сделанную из детского конструктора – запросто! А вот превратить гаечку в болтик уже нельзя: это элемент конструктора.

Так умерла мечта средневековых алхимиков о халяве.

Потом люди более глубокие, чем химики, – физики – узнали, как устроен атом. Он, в отличие от представлений древних греков, которые считали атом неделимым, оказался сделан из еще более мелких деталек. И до Второй мировой войны физики изготовили из ртути радиоактивное золото (нестабильный изотоп золота), ядра которого потом все равно распались обратно до ртути. А после войны на мощном ускорителе были получены 35 мкг стабильного золота. Вы про это помните, я рассказывал…

Но это все – не алхимия! Это все – ядерная физика. Это все ускорители и гигантские энергии, атомные реакторы и прочие огромные и дорогие установки ядерной физики. В обычных условиях ничего подобного, разумеется, осуществить нельзя. Кулоновский барьер при низких температурах непреодолим, и потому, например, реакции синтеза легких ядер невозможны при обычных условиях. Оттого и нету у нас до сих пор термоядерных станций. Сверхусилия нужны. Точка!

Именно поэтому Уруцкоева тогда и раздолбили в Академии наук, не глядя. Но… времена были смутные, и Минпромнауки дало поручение людям более солидным, чем плазменщик Уруцкоев, а именно – настоящим тяжелым ядерщикам из настоящего ядерного института с настоящими ускорителями – проверить эффект, обнаруженный Уруцкоевым. Именно так доктор Ковалев и попал в эту историю. Для него она началась неожиданно и перевернула жизнь, поскольку он и стал тем проверяющим![10]10
  Если быть точным, Минпронауки разослало письма с предложением проверки в разные профильные институты и города страны. И все отказались тратить на это время, сочтя «уруцкоевщину» явной лженаукой. Только группа Ковалева взялась за проверку. Пикантный момент: Минпромнауки пошло на этот шаг по проверке «лженауки» только потому, что резолюцию «Разобраться» на поступивший к нему документ наложил сам Путин (Ковалев эту резолюцию видел лично). А положил этот документ, ввиду важности открытия, на стол президента не кто иной, как Егор Гайдар.
  Надо сказать, на стол начальникам попадают порой документы самые удивительные! Автор этой книги в 1991 году видел резолюцию «По-моему, интересно» председателя Верховного совета России Руслана Хасбулатова на предложении прорыть туннель под Беринговым проливом между Евразией и Америкой, чтобы прорубить таким образом трансконтинентальный транспортный коридор. Как правило, все это тонет в бюрократическом болоте. Но наш случай представлял собой чудесное исключение.


[Закрыть]

Группа Ковалева со всей возможной тщательностью перепроверила эксперименты Уруцкоева на своем уровне компетентности и подтвердила эффект. Более того, забегая вперед, скажу, что Ковалев разработал модель, которая позволила предсказывать амплитуду эффекта (процент прореагировавших атомных «шариков»). И потому он, веселясь, говорил потом Уруцкоеву: «Сделаешь лунки побольше, будет такой-то эффект, сделаешь поменьше – такой-то».

– Откуда ты знаешь? – удивлялся Уруцкоев.

Оказалось, что в данной реакции очень важен масштабный, геометрический фактор, то есть размеры самого оборудования, численность и взаиморасположение лунок, а также ориентация оборудования по сторонам света, о чем мы еще поговорим.

Ковалев вбросил для этого явления полузабытый термин «трансмутация», и он прижился.

– До этого эффект как только не называли – преобразование, трансформация… Но теперь закрепилось название «трансмутация». Приживется ли название «ТМ-физика», не знаю, посмотрим, но трансмутационная физика, в моем понимании, описывает всю совокупность явлений, связанных с принципиально новым миром субэлементарных частиц, из которых сделаны кварки и лептоны. Но это уже чисто моя теория.

Напомню читателю, что сейчас наука считает лептоны (электроны, нейтрино) и кварки (из которых делаются протоны и нейтроны) – воистину элементарными, ни из чего не состоящими частицами…

– Так! Давайте пока отойдем от теории, Владимир Дмитриевич. Вернемся к самому явлению холодной трансмутации. Это ведь открытие на две Нобелевских премии! А вам ни одной не дали. Хотя, вы говорили, что на вашу статью ссылались…

– Не просто ссылались! Когда публикация вышла, я в двадцати двух институтах сделал доклады, на протяжении 6 лет меня просто растаскивали на части. Какое-то время я, грубо говоря, просто не выезжал из Москвы, все центральные институты, наперекор мнению Академии наук, просили сделать сообщение. И вот после этих докладов ко мне подходили разные ученые, инженеры, и неожиданно для меня самого вдруг выяснилось, что в этой области одновременно с Уруцкоевым работали штук десять научных и инженерных групп, которые случайно попали на тот же эффект, только не знали, что с ним делать, и как оно получается – просто в силу того, что никто из них не был профессионалом-ядерщиком, мы были единственными. И в этом было наше счастье. Никто ничего не понимал, а мы понимали, как это происходит и почему.

Причем все, включая ядерщиков, находились и до сих пор в большинстве своем находятся в плену устоявшихся воззрений о том, что невозможно в «комнатных условиях» преодолеть кулоновский барьер. Нужны ускорители! Нужно кувалдой бить ядро, чтобы его расколотить! И вдруг оказывается, что сделать это можно не силовым методом, а просто «убеждением» – поговорив с атомным ядром на его языке. И это – язык электромагнетизма! То есть определенным образом приготовленная электромагнитная волна – на определенном энергетическом уровне, с определенной частотой, определенной модуляцией и топологией – запускает трансмутационный процесс. В котором получаются только стабильные изотопы. Без всякой радиации. И даже если в такой процесс, условно говоря, кинуть радиоактивные изотопы, их разберет по нуклонам на стабильные. (Иными словами, таким образом можно бороться с радиоактивными отходами. Но об этом – позже, и это тоже вещь с точки зрения современной физики совершенно невозможная – нельзя повлиять на скорость распада!)